Текст книги "Наезд"

Автор книги: Владимир Спектр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Лобатый наметанным взглядом выбрал самое аппетитное мясо и ловко вытащил его с блюда. В его огромных лапах шампур показался маленьким, словно тоненький прутик.

– У меня отец с инфарктом слег, – сказал он неожиданно, – лекарства, которые уровень холестерина понижают, бешеные деньги стоят… Вот, если бы вы мне помогли, подкинули штуки три баксов… Я верну, конечно.

Мы с Казаком переглянулись. Особого выбора не было. Понятно, что таким образом Лобатый проверял серьезность наших намерений и платежеспособность.

Коля вытащил бумажник и зашелестел бумажками.

– У меня штука только, – сказал он.

Я сунул руку в карман и отсчитал из некогда плотной пачки недостающие две тысячи.

– Да ладно, – сказал налоговик, с хрустом разжевывая куски свинины, – решим мы вашу проблему. Спецназ подтянем. Давайте стрелу с вашим Женей забьем.

Встреча с Женей произошла спустя всего пару дней. Ранним утром мы, вместе с Иваном Александровичем, Михаилом и полковником войск особого назначения МВД Гороховым, приехали в бывший когда-то нашим офис. На всякий случай Горохов, нервный тип, с лицом серийного убийцы и редкими спутанными волосами, прихватил с собой четырех бойцов из своего отряда. Похожие друг на друга, словно братья, стопроцентно славянского вида богатыри остались ждать нас в «джипе» на улице.

– В моей барсетке – скрытая видеокамера, – сказал Горохов своим бойцам. Еще неделю назад он был в Чечне, руководил поимкой какого-то особо опасного полевого командира. Глядя в его бегающие, горящие темным огнем глаза, я подумал о том, что станет с нашим городом, когда, наконец, война закончится, последнему террористу пропоют отходную и все эти Гороховы окажутся здесь без привычного дела. Без свиста пуль, грохота взрывов и запаха крови.

– Сигнал будет поступать на монитор. Следите за обстановкой в оба. Чуть что – валите к нам.

Он хмуро осмотрел нас и обратился к Михаилу:

– Ты банку-то оставь, – имея в виду джин-тоник, которым тот опохмелялся.

– Зачем это? – проявил Михаил неожиданную твердость. – Не оставлю. С ней даже лучше.

На входе в офис дежурили менты. Они долго проверяли наши документы и переговаривались с кем-то по рации, прежде чем пустить нас. Наконец мы вошли, сотрудников нигде не было видно, только испуганная Даша нарочито делово шуршала бумагами. Неожиданно, из темного коридора, ведущего в кабинет совета правления, навстречу нам вышел Николай Зайцев. Он был все в том же сером костюме. Правда, на этот раз вместо галстука его могучую шею облегала черная шерстяная водолазка.

– Чего вам? – спросил он угрюмо.

Вперед вышел Михаил и протянул ему руку:

– Мы договаривались с Женей потолковать, – сказал он. Весь его невзрачный облик: допотопный двубортный костюм, отвислые унылые усы, словно приклеенные к верхней губе, банка джин-тоника в левой руке – так и сквозил какой– то нелепой грустью.

– А вы кто? – Зайцев нехорошо усмехнулся.

Михаил убрал протянутую руку и откашлялся. Отхлебнул из банки и вытащил сигареты.

«Вот уж не думал, что крышевые менты курят Salem», – прошептал я Казаку на ухо. Мой друг вздрогнул и недоуменно посмотрел на меня.

– Мы являемся представителями соучредителей фирмы, – сказал Михаил. Негромко, но четко, а главное, очень спокойно.

– Ага, – хмыкнул Зайцев.

– Моя фамилия Борисенков, – продолжал меж тем Михаил, – я работаю в ГУБОПе…

– Проходите, – прервал его Зайцев, – там поговорим.

Он махнул рукой в сторону темного коридора и, не дожидаясь, пошел по нему довольно быстро.

– Блядь, – пробормотал Горохов, – если там так темно, то на мониторе ни хуя не видно будет.

– В кабинете совета правления светло, – сказал Казак. Он вздохнул и провел рукой по своим редеющим волосам. Я видел, что мой друг крайне напряжен. Да я и сам был на грани. Я посмотрел на Лобатого. Налоговик выглядел спокойным и уверенным в себе.

– Это, значит, Коля Зайцев, – сказал он скорее утвердительно, нежели вопросительно.

Мы вошли в кабинет. За время, прошедшее с момента нашего изгнания, в нем ничего не изменилось. Та же светлая мебель из IKEA, карта Москвы на стене, стенд с диаграммой роста продаваемости рекламных поверхностей. За столом, перед жидкокристаллическим монитором новенького компьютера сидел Женя. Он хмуро разглядывал свой перстень, надетый на мизинец правой руки, изредка протирая его рукавом клетчатого пиджака. По правую руку от него сидел мужчина средних лет. На мужчине был свитер грубой вязки, и я подумал бы, что это Gucci, если бы не кое-какие неряшливости с точки зрения общего стиля. В конце концов, я пришел к выводу, что это ручная домашняя работа. Связала этот свитер, к примеру, его пожилая мамаша исходя исключительно из соображений удобства и тепла. Чем не пример жизненности моды, о которой давно ползут слухи, что она мертва?

– Лошкарев, – представился мужчина, слегка привстав и кивнув, не обращаясь ни к кому в отдельности.

– Видал? – зашипел мне на ухо Казак. – Это тот следак с Петровки, что мне повестки слал!

Я вгляделся в лицо Лошкарева. Большой лоб, зачесанные назад темно-русые волосы, голубые, какие-то детские глаза, аккуратная бородка. Это была внешность человека, склонного к парафилии. Не думаю, чтобы это была запретная перверсия, скорее всего, что-нибудь мирное и простое, вроде эксгибиционизма или геронтофилии.

Женя оторвался от перстня и изобразил подобие улыбки:

– Присаживайтесь. Я Евгений Викторович Кораблев. В чем суть вопроса?

Пару минут все были заняты выбором места. Когда, наконец, мы расселись, слово взял Иван Александрович.

– Я – Лобатый, – сказал он довольно грозно, – сотрудник налоговой полиции, а это, – и он указал на сидящих рядом Михаила и полковника Горохова, – сотрудник Управления по борьбе с экономическими преступлениями Борисенков и полковник спецназа Горохов.

– И чего? – Женя спросил довольно пренебрежительно.

Я увидел, как у Горохова надулась вена на шее и заходили желваки. Лобатый и Борисенков меж тем выглядели совершенно спокойными.

– Что же вы себя так ведете нехорошо? – спросил Иван Александрович, смотря на Женю в упор и обращаясь именно к нему. – Узурпировали власть в фирме, ребят застращали, грозитесь физической расправой и деньги требуете?

– Кто им грозил? – встрял Зайцев. Он так и не присел, все это время стоял у двери, чуть покачиваясь с мысков на пятки, засунув руки глубоко в карманы своих брюк.

– Никто у них ничего не узурпировал, – сказал Женя, – они как были соучредителями, так и остались! Получат в конце квартала причитающуюся долю прибыли… если она будет, конечно.

– Помимо этого, – подал голос со своего места Лошкарев, – против ваших подопечных заведено дело о хищениях в особо крупных размерах и мошенничестве. Так что вы сначала десять раз подумайте, прежде чем за них впрягаться.

– Заведено против ребят дело или нет, это еще вопрос, – сказал Лобатый, – мы проверим. Однако в наше время и против безвинного можно дело состряпать. Был бы человек, а дело всегда найдется. Мы здесь, чтобы попытаться разрулить ситуацию мирно, ясно?

– Деньги пусть принесут, вот и будет мирно, – вновь подал голос Зайцев.

– Слышь, авторитет, – хранивший до сей поры молчание полковник Горохов неожиданно поднялся со стула и сделал несколько шагов в сторону Зайцева, – ты тут понты не прошибай. Никто в штаны не наклал, ясно? А на любое ваше действие будет противодействие. И я вам в таком случае не завидую. Он отвернулся от Зайцева и посмотрел на Женю.

– Вот ты, коммерсант, – обратился Горохов к нему, – куда ты лезешь? Ведь сам под каток попадешь и другим геморроя нарисуешь! Думать же надо!

– Я ничего беззаконного не предпринимаю, – Евгений поднялся со своего места и кинул взгляд на Лошкарева, как бы призывая того в помощники.

Лошкарев тоже встал. Следом поднялись и Иван Александрович с Михаилом.

– Если так, то вам нечего бояться, – сказал Лобатый, – но я на вашем месте все же попытался бы мирно это дело урегулировать. Мы предлагаем спокойно, не торопясь, посмотреть, что у фирмы есть на сегодняшний день, и, если дальнейшее ваше сотрудничество невозможно, то также спокойно обсудить возможности его прекращения. Поделить фирму в соответствии с законом и долями…

– Вы делаете шаги, мы тоже, – Михаил в который раз отхлебнул из банки джин-тоника, – и кто знает…

– Все! – было видно, как Женя зол. – Хорош! Разговор закончен, до свиданья!

– То есть, иными словами, ты сейчас нас на хуй посылаешь, да? – Горохов рассвирепел не на шутку. Его бледное одутловатое лицо покрылось красными пятнами.

– Никто здесь никого никуда не посылает, – Лошкарев попытался сгладить ситуацию, – просто у нас дела, больше говорить не можем.

– До свиданья! – еще раз повторил Женя. Немного спокойнее, чем в первый раз.

* * *

Я давно уже привык, что каждое утро который год начинается с ощущения усталости. Вечер кончается тем же. Изо дня в день, из месяца в месяц. Постоянное чувство обиды, тревоги и ненависти по отношению к какому-то смазанному образу врага.

Вот показалось, что это и есть враг, прямо перед тобой, в светло-сером клетчатом пиджаке и белой рубашке, расстегнутой чуть ли не до пупа. Казалось, облик врага, наконец, конкретизировался, приобрел черты реально существующего человека. Я часто во сне видел его, упитанного, довольного собой и жизнью. Во сне я хотел его убить, как, впрочем, и наяву. Однако во сне я имел возможность перейти к действию. Ведь в настоящей жизни от мечтаний до действий сотни километров, миллионы слов, замыслы и планы, рассуждения и нравственные метания, переживания, советы и страх. Где вероятность того, что мечты станут реальностью? Она ничтожна. Во сне между мечтами и действиями нет препятствий, ты позволяешь себе жить так, как хочешь, а не так, как предписано. Ты наконец-то отвергаешь догмы и законы, навязанные религией, общественным мнением, политкорректностью. Артур, что ли, Шопенгауэр говорил, что жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги. Я все чаще вижу себя революционером, ведь революция как явление обладает скрытой и мрачной притягательностью. Для меня человек, принимающий революцию, как единственную религию, это тот, кто не погряз в равнодушии, тот, кто посвятил себя борьбе. Избавить мир хотя бы от одного Евгения Викторовича, очистить мир от никчемного существа, коптящего небо и растрачивающего драгоценную жизнь лишь на удовлетворение естественных потребностей, ступая при этом по сгорбленным спинам рабов!

Однако размышления приводят к странному выводу. Этот враг всего-навсего такая же жертва, как и ты. Жизнь, общемировое устройство калечит и ломает, порождает монстров и таких вот самодовольных, бугрящихся собственной значимостью недочеловеков. Что-то давно не так на нашей планете. Миллионы детей умирают от голода в Центральной Африке. Средняя ежемесячная заработная плата во Вьетнаме составляет пятьдесят долларов. Родители в Таиланде продают своих девочек и мальчиков в специальные деревни, где опытные тринадцатилетние проститутки обучают их ублажать богатых белых туристов. И в то же время цена за стоянку яхты в Майями составляет около $1.000 в день, скромный обед в одном из ресторанов на Елисейских полях запросто обходится в $700, а в казино «Корона» на Тверской бывшие криминальные лидеры легко просаживают по $50.000 за ночь. Папа Римский взывает к милосердию, напрочь забывая о крестовых походах и святой инквизиции. McDonald's организовывает фонд помощи детям-сиротам, зарабатывая на гамбургерах и чизбургерах, приводящих к ожирению, гастритам, язве и, в конце концов, раку желудка. Крупнейшие транснациональные корпорации выносят производство в страны «третьего мира», экономя на заработной плате и медицинской страховке, без зазрения совести погружая в рабство целые народы.

В мире так мало людей, большинство давно превратились в биологических роботов. Транснациональные корпорации управляют общественным мнением, желаниями, устремлениями, даже чувствами. Они задают нам темп, шепчут с рекламных плакатов и из радиоприемников: беги, беги! Торопись, ступай по трупам, не оборачивайся! Жизнь коротка! Все, по кому прошел ты, – отработанный материал. Ты – самый лучший и самый достойный. Ты должен успеть отхватить самый большой кусок мяса. Ты вправе обладать новой моделью Bentley. Ты поимеешь самое большое количество самок. Ты построишь дом по индивидуальному проекту. Ты купишь поездку на Бали с проживанием в пятизвездочном бунгало, и прирученные дикари будут заботиться о твоем уставшем теле. Ты только вырасти дерево, роди ребенка, а целая армия священников, раввинов и имамов постарается договориться с господом о твоем наилучшем загробном размещении. Ты вправе занять самый теплый угол в нашей комфортабельной тюрьме! Она больше похожа на хороший дом отдыха, правда? А раз так, то почему бы ни подчиняться тюремному расписанию?

Они проповедуют стяжательство, учат нас почитать Деньги. Учат нас подчиняться.

Есть ли смысл уничтожить один маленький винтик? Стереть с лица Земли робота, запрограммированного жрать, пить, ебаться, поглощать низкосортные развлечения и зарабатывать деньги.

Деньги – вот тот божок, которому молится большинство из нас. Ему, к сожалению, поклоняюсь и я. Единственный способ вырваться из замкнутого круга, сбежать из этой тюрьмы – уничтожить сами Деньги.

Постепенно, исподволь, я пришел к мысли о необходимости появления нового терроризма. Движения, основанного не на левых или правых убеждениях, не на национальных интересах, не на религиозных убеждениях. Нам нужна новая вера, взамен всего того, что было придумано стяжателями. Мы нуждаемся в новом движении, способном противопоставить себя власти Денег, Корпораций и Общественной Морали.

Попытки были, не стоит отрицать. Фракция Красной Армии в Германии самый яркий пример того. Баадер, Майнхоф и Эслен, романтики с автоматами в руках! Они уничтожали владельцев массовых газет и журналов, правых политиков, полицейских и банкиров. Мне близка их логика, проникнутая маоистской доктриной:

«Процесс развития в крупных промышленных городах капиталистических стран подходит к такому рубежу, когда городская партизанская борьба становится прогрессивной формой борьбы».

Похоже, в наши дни вся планета уже готова превратиться в сплошную линию фронта! Погрузить планету в огонь и хаос, разрушить офисы мировых гигантов, изменив саму шкалу человеческих приоритетов. Обратить роботов снова в людей не выйдет, но в наших силах перепрограммировать их. Настроить на истинные ценности. На ощущение счастья оттого, что есть закат и рассвет, море и небо, солнце и звезды!

В реальном мире время, между тем, бежало своим чередом. Деньги таяли, проблемы не решались. Я каждый день двигался коксом. Когда вмазаться было нельзя, просто нюхал. В день выходило что-то около двух граммов. По выходным мы ходили с Таней по клубам, прожигали все, что только возможно: здоровье, остававшиеся деньги, саму жизнь. Приходить в себя, трезветь и оглядываться не было никакого желания. Женины менты следили за каждым нашим шагом, слушали телефоны.

В один из нескончаемо долгих дней, ближе к вечеру, мне позвонил Аркатов. Странно, после того как Женя захватил фирму, от него ничего не было слышно. Мы пытались выйти с ним на связь, но он просто исчез. Арины тоже не было в городе.

– Слушай, Володя, – пыхтел в трубку Алексей, – надо бы встретиться. Если можно, без Казака. Мне надо с тобой кое-что обсудить.

– Куда ты пропал, Леха? – я не смог сдержать удивления.

– Все расскажу, все-все, – он явно торопился, и меня охватили смутные подозрения.

– Хорошо, – сказал я, – где ты хочешь?

– Подъезжай к моему дому, набери мне, я спущусь.

На всякий случай я позвонил Казаку. Рассказал о разговоре с директором.

– Ну, давай, – быстро среагировал Коля, – я вытащу Лобатого и на всякий случай сам выдвинусь в сторону аркатовского дома. Позвоню тебе через полчасика. Скажешь, все в порядке или нет. Только не меняй свое местоположение.

Подъехав к дому, я запарковал машину, позвонил по трубке Алексею и вышел на улицу, покурить и размяться. Не успел зажечь сигарету, как понял, что на этот раз меня развели. Из стоящего поблизости gelandewagen'a с затемненными окнами вылезли два крепких бойца. На них были короткие кожаные куртки и черные джинсы. Лица, квадратные и молодые, не выражали практически ничего. Я попятился к своему «мерседесу».

А из открытой дверцы «джипа» меня уже манил пальцем Николай Зайцев:

– Поехали, клоун.

Пришлось подчиниться. В салоне «джипа» пахло кожей и дорогими духами. Впереди сидела какая-то девушка. Лица ее не было видно, она сосредоточенно прижимала к уху маленький мобильный.

– Подставил тебя друг? – нехорошо усмехнулся Зайцев.

Я сел рядом с ним, следом за мной на заднее сиденье втиснулся один из бойцов. Другой занял водительское место. Большая машина плавно тронулась с места.

– Будешь сидеть тихо, – процедил сквозь зубы Зайцев, – и все пройдет нормально. Потолкуем за жизнь, и домой поедешь, ясно?

Девушка, сидящая впереди, на миг обернулась, и я узнал Ингу. Мне показалось, что она тоже узнала меня. Однако, возможно, мне это только показалось.

– Я скоро освобожусь, – сказала она своим низким сексуальным голосом невидимому собеседнику, – буду дома и перезвоню. Тогда поболтаем.

– С кем это ты? – недовольно поинтересовался Зайцев.

Инга не удостоила его ответом. Я смотрел в окно, пытаясь понять, куда меня везут. Вот мы выехали на Можайское шоссе, встали в левый ряд и, нагло сгоняя ксеноном плетущиеся впереди автомобили, устремились в сторону области. От волнения и страха меня слегка мутило. Неожиданно мой мобильный вывел «хава нагила». Это Казак, он собирался позвонить. Зайцев молча протянул руку. Я, тоже молча, вложил в нее телефон.

– Алло, – немного помедлив, произнес Зайцев.

И после минутного молчания:

– Это Николай Зайцев. Володя пока занят. Мы с ним сейчас поболтаем, а потом он тебе перезвонит, ясно, клоун?

И отключил мобильный. И положил в свой карман. Меня мутило все сильнее. Мы выехали за город.

– Сейчас Ингу завезем, – Зайцев посмотрел на часы. Я тоже. У бандита был Patek Philippe. Мне не удалось определить, левый или нет. Во всяком случае, если это и подделка, то очень неплохая. «Джип» свернул с основной дороги и въехал в коттеджный поселок. Остановился у огромного пятиэтажного особняка, обнесенного высоченным глухим забором.

– Я скоро буду, – сказал Зайцев Инге, – ты не забыла, что мы сегодня на «Чикаго» идем?

Девушка молча, не глядя в нашу сторону, открыла дверь и вышла из машины. «Джип» снова тронулся и, немного пропетляв по узким улочкам поселка, выехал на магистраль. Мы снова двигались прочь от Москвы.

От распиравшего меня ужаса я готов был проблеваться.

– В гробу я видал эти мюзиклы, – бормотнул Зайцев недовольно.

Вскоре мы съехали с Можайского шоссе и свернули в небольшой перелесок. Проехав немного по проселочной дороге, «джип» остановился.

– Давай, клоун, вылазь, – сказал Зайцев и легонько толкнул меня в бок. Состояние мое, если честно, было близко к обморочному. Тошнило, в голове мелькали идиотские мысли. Хотелось броситься прочь, но ноги будто ватные, их тяжело было передвигать. Не успел я сделать и пары шагов в сторону от машины, как в буквальном смысле наткнулся на одного из бойцов.

– Чего вы хотите? – выдавил я из себя.

– А ты? – Зайцев оказался очень близко, почти вплотную. – Чего ты-то хочешь, мудила? На хуя ты ментов припряг? Тебе все уже разъяснили, ведь так?

– С меня, – я тут же поправился, – с нас потребовали двести восемьдесят тысяч! Отобрали фирму. Натравили Петровку.

– Дурак ты, дурак! Вот ты на войну с нами сколько уже капусты слил? Я знаю, Женькин телефон вы слушаете, меня… А что выиграл? Я про тебя и твоих дружков все знаю. Знаю, сколько ты кокоса за последнее время пронюхал. Смотри, доиграешься! Тем более за это никто статью не отменял. А друзья твои? Этот, как его, Казак! Алкоголик, ебарь-недоучка. Да он тебя продаст в минуту, только я с ним вот так, как с тобой, повстречаюсь. Отпишет свою долю Кораблеву, и привет! Вообще ничего не докажешь, ясно? Тем более что Аркатов, как ты, я надеюсь, понял, давно вас слил и все, что было надо, подписал. Нет у вас тех лаве, что мы запросили, да? Так вы придите к Жене, попросите прощения, все, что есть, отдайте и от фирмы откажитесь. Поди, никто вам яйца не отрежет. А чего вы творите вместо этого?

Он отстранился и подал бойцам едва заметный знак. Только немного кивнул головой, одетой в черную кепку. С самого начала я знал, что меня отпиздят, если не убьют. Страх исчез. Вместо этого я наблюдал происходящее будто бы со стороны. Это было похоже на компьютерную игру. Один из бойцов приблизился к нервному доходяге с темными кругами под глазами, одетому в драную джинсовую куртку Helmut Lang и потертые джинсы. Доходяга попытался отодвинуться в сторону, но тщетно, к нему подходил второй боец. Вот первый нанес доходяге удар. Тот покачнулся, вскрикнул, но не упал. Попробовал прикрыть лицо руками. Тут же получил удар от второго, пришедшийся по корпусу. Избиваемый снова покачнулся и издал не то стон, не то крик.

– Тихо, урод, – рыкнул Зайцев и со всей силы двинул меня в челюсть.

* * *

Денег становилось все меньше и меньше. Теперь не надо было ходить на работу, сидеть на совещаниях, встречаться с партнерами по бизнесу. Просто самого бизнеса не было как такового. Он оказался в руках у более сильного, более хитрого. Свободного времени появилось хоть отбавляй. От безделья в голову лезли разные мысли. Чаще всего – подозрения. Постоянный поиск виновного. В конце концов, я снова и снова приходил к тому, что главным врагом всегда были, остаются и, наверное, будут до конца моих дней Деньги. Зеленые, голубые, красноватые, мятые, рваные и новенькие, хрустящие, электронные, пластиковые деньги. Точнее, их отсутствие. Даже не отсутствие, а всего-навсего нехватка. Дефицит. Как говорил Проспер Мериме:

«Есть вещи важнее денег, но без денег эти вещи не купишь».

Это Деньги были виноваты в том, что моя любимая продолжала работать на фирме у своего бывшего любовника. Она говорила, что уже давно он неприятен ей и уже давно нет ничего между ними. Она говорила, что поставила его в известность о моем существовании. Только разве могло все это избавить от сомнений с моей стороны? Он был богаче, а следовательно, могущественнее меня в несколько раз. Я тихонько катился под горку, он неуклонно поднимался вверх. Именно количеством денежных знаков определяется в наше время значимость человека. Раньше случались рыцарские поединки, дуэли, в конце концов! Ее бывший любовник не прекращал попытки вернуть все на круги своя. Да он постоянно доебывался до нее! И где гарантии, что какая-нибудь из этих попыток уже не увенчалась успехом? Знаете, почти случайно, по пьяни, по старой памяти. Если нет, прекрасно, но, кто знает, может, все в будущем? Я просыпался раньше нее и, снедаемый страхами и сомнениями, прослушивал ее автоответчик. Я вел себя как жалкая копия Берии, хотя метил в Макиавелли. Сразу, с самого утра ощущал свою ничтожность, но уже был не в силах остановиться, пересилить себя. На автоответчике – два сообщения от него и два от лучшей подруги. Бывший ебарь, а ныне просто босс-шеф-начальник, игриво просил перезвонить. Лучшая подруга не делала разницы между мной и им, называя нас запросто: «оба твоих, Танечка, мужика». На душе было совсем душно и темно. Все упиралось в Деньги! Какая мелочь – лишние пять штук в месяц. И все! Тогда можно было бы требовать, чтобы она ушла с работы. Я всегда знал, дыма без огня не бывает. Сколько бы любимая ни говорила, ни убеждала меня в своей непогрешимости, я и не думал верить ей. Какой нормальный человек станет безуспешно домогаться другого на протяжении почти полутора лет? Несколько раз она задерживалась вместе с ним в общей компании допоздна, отключала свой телефон и не отвечала на мои просьбы перезвонить. Ничего не было? Сели батарейки? Это по работе? Возможно. Конечно. Я даже где-то верил, хотя бы для того, чтобы поменьше грузиться. Только скажите, как заставить себя поверить на все сто, когда и сам отмазывался подобным образом тысячи раз? У моей любимой были крепкие нервы, она оказалась сильнее меня. Она любила меня меньше, чем я ее, и в этом заключалась главная проблема. Она не собиралась поступаться Деньгами ради меня. Вопрос в том, сможет ли она поступиться ими ради хоть кого-нибудь в своей жизни? Все дело в этих ебаных дензнаках. И в Любви, конечно. Точнее, в ее отсутствии. Еще точнее, ее нехватке. Дефиците Любви.

Неожиданная новость снесла крышу почти так же сильно, как Женин кидок. Она собиралась уезжать в Испанию. Ей предложили там работу и долю в фирме. Кто же отказывается от подобных предложений? Быть может, только тот, кто сможет принести ебаные Деньги в жертву Любви.

Я спросил, что она думает о нас. Знаете, что она сказала?

– Да все в порядке, – и принялась за салат из рукколы с тигровыми креветками и грибами.

– В порядке? – у меня пропал всяческий аппетит.

– Ну, конечно, мы будем часто встречаться, ты будешь приезжать ко мне, я к тебе. И потом, все это не так надолго, как тебе кажется, – она с удовольствием отпила грейпфрутовый фреш.

– Как же ты думаешь, насколько? – меня немного мутило.

– Точно нельзя сказать. Ну, может, года на три, на четыре, – и она с милой улыбкой придвинула к себе суп-пюре из цуккини.

Вы знаете, что я чувствовал? Каждый день и каждую ночь. Ранним утром и поздним вечером. Когда встречался со своими крышевиками, чтобы обсудить положение дел. Когда давал показания купленным Женей ментам. Когда сливал сотни своему довольному жизнью адвокату. В то время, когда просроченной пластиковой карточкой выравнивал я на прозрачном столике первые вечерние дорожки. В тот самый момент, когда ставил ее раком и с силой врывался в ее влажную узкую дыру.

Разочарование. Обиду. Презрение. И, конечно же, самое сладкое чувство на земле – Ненависть! Я ощущал дефицит Любви.

Разочарование от жизни. Банальное несовпадение детских мечтаний с происходящим.

Обида на всех вокруг. Этот недооценил, эта дала только из корыстных соображений, родители только делали вид, что им интересна моя жизнь. Впрочем, все только делали вид. И даже любимая. Она любила мой хуй, безусловно. Она любила мой интеллект, юмор и мой экстремизм. В конце концов, она любила, как я люблю ее. Но любила ли она меня?

Презрение к окружающим. За вашу низкопробность и дешевизну, за ваше корыстолюбие и жадность. За тупость и отсутствие стиля. За пролетарские, провинциальные корни ваши. Презрение и равнодушие.

Ненависть ко всем вам. К мужчинам и женщинам, детям и старикам. К животным – домашним и диким. К растениям. Ко всей этой маленькой зеленой планете, что-то там возомнившей о себе. Ненависть по отношению к прошлому и будущему. Ненависть по отношению к христианам и мусульманам, буддистам и кришнаитам, последователям Рона Хаббарда и адвентистам седьмого дня. Ненависть холодная и благородная, ведущая меня по жизни, помогающая не сойти с ума от мелочности окружающего мирка.

Я знал: все эти чувства ушли бы, хотя бы отступили в тень, будь у меня Любовь. Но тут-то как раз и лажа. Не полное, конечно, отсутствие, а так, нехватка. Дефицит.

* * *

Третий я день валялся дома, мобильный был отключен, связь с внешним миром прервана. Таня пробыла со мной сутки, что ли, точно и не вспомнить. Да и вспоминать этот кошмар неохота. Все, что я делал: жрал литрами Jack Daniels, вмазывался кокосом, блевал и закрашивал синяки троксевазином. Ни одна телка не выдержала бы мерзкого жирного ублюдка, у которого переломаны ребра, разъебан нос, выбито два, нет, три зуба. Ублюдка, хранящего молчание. Единственными словами которого являлись три наиболее широко употребляемых матерных выражения. Ублюдка, от которого уже просто воняло психозом, столько кокаина было закачено в его ускользающие вены. То, что она слилась, до меня дошло как раз на третий день этого безумия. Когда я уже практически перестал ощущать самого себя, практически переселился в мир постоянных галлюцинаций. То Мао трезвонил во входную дверь, матерился по-китайски, требуя каких-то лаве. Я, понимая где-то на подсознательном уровне, что все это лишь плод моего воспаленного воображения, все равно с ним спорил. По-русски, отдавая себе отчет, что Мао-то поддельный, наверняка засланный Евгением Викторовичем. То мне казалось, что на кухне за прозрачным столом, купленным не так давно в Armani Casa, сидят моя жена Света и какие-то прежние бабы, Спун, Люда, Полина… Они рисуют на стекле жирные дороги и совсем не реагируют на мое присутствие. Я пытался поговорить, обратить на себя их внимание, но тщетно. По телефону я вел долгие беседы с отцом и мамой, с сыном и Казаком. Только к концу пятого дня я понял, что аппарат давно отключен за неуплату. Кокаина больше не было, подходили к концу запасы бухла. Надо было выбраться из дому, но это оказалось выше моих сил. Неожиданно я впал в долгое болезненное забытье. В нем меня бросало то в жар, то в холод, я видел обрывки старых снов, посещавших меня в далеком детстве. Это самые мрачные из испытанных мной ранее кошмаров. Я терял родителей в огромном аэропорте, я внезапно немел и не мог вспомнить, как меня зовут.

На седьмой день я проснулся с ощущением необыкновенной слабости. За окном было темно. Я не знал, вечер на дворе или утро. С трудом добрел до ванной комнаты с твердой решимостью принять душ. Стоять под жесткой щетиной воды было невозможно, и я просто лег на дно холодной итальянской сантехники. Прохладная вода оказалась похожа на наждак. Ванна постепенно заполнялась, и мне пришлось приложить усилия, чтобы поднять над водой голову и не захлебнуться. Я снова вспомнил о Тане. Где она, моя девочка? Неожиданно, очень остро и резко, до меня дошло, как же я любил ее на самом деле. Хуй с ними, с деньгами. В конце концов, все можно было бы начать сначала. Можно было бы перестать жрать в ресторанах, носиться по городу в спортивном mercedes'e, пить виски и нюхать отраву по сто пятьдесят грина за грамм. Можно было бы перестать тратить тысячи на дизайнерские шмотки, ебать дорогих шлюх и кататься раз в два месяца за границу. Можно было начать все сначала. У меня осталось много связей, и я еще не до конца выжег наркотиками свои мозги. Можно было напрячься, придумать, замутить, медленно и упорно идти вперед, вверх, постепенно поднимаясь, все выше и выше, когда-нибудь достигнув утраченного статуса. Главное, чтобы был рядом человек, ради которого ты готов на все это, ради которого можно найти в себе силы встать. Ради которого можно забыть о своем далеко не юношеском возрасте, терпеть унижения и лишения, страдания, устилающие тернистый путь наверх.