Текст книги "Воздаяние храбрости"

Автор книги: Владимир Соболь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Хорошо, хорошо! – рассмеялся Сергей, останавливая Темира; тот уже готовился схватить нечестивца. – Ты ответил, и мы тоже услышали. Дай пистолет, Темир. Я пройду с ним и посмотрю: настолько ли хороши девочки, которых он так расхвалил.

Темир передал Новицкому пистолет, который тот положил во внутренний карман сюртука.

– Если с господином что-то случится, – медленно и тяжело проговорил горец, – даже упадет доска с крыши или вдруг лягнет сумасшедший верблюд, я переверну весь Тебриз, но отыщу тебя. И тогда ты пожалеешь, что не умер еще при рождении.

Мальчишка тоже сделался совершенно серьезен.

– Я знаю, – коротко бросил он и, повернувшись, направился в глубь сада. Новицкий заторопился за ним.

За ограду они выбрались без особенных трудностей. Дыра зияла в глиняном дувале такая, что смогла пропустить не только худенького подростка, но и взрослого мужчину не слишком мощной комплекции. Новицкий выдохнул, втянул живот и, обдирая спину и грудь, протиснулся наружу.

Мальчишка уже приплясывал от нетерпения.

– Скорей, во имя Аллаха! Я думал – ты так и будешь торчать поперек забора, пока тебя не заметят слуги шайтана.

– Слушай, ты, хранитель сломанного лезвия, – огрызнулся Новицкий, – помни, что моя палка говорит куда быстрее, чем я.

Впрочем, суровость его была более напускная. Бойкий и смышленый паренек ему нравился, и он уже не опасался, что тот заведет его в западню.

Узкая улочка, шириной едва ли в сажень, вилась меж высоких дувалов. Мальчишка скакал впереди, шлепая босыми пятками по убитой земле, Новицкий поспешал следом, с трудом разбирая путь сквозь черноту южной ночи.

Один раз он оступился и угодил правой ногой в арык, одну из подводивших воду канав, что прихотливо чертили улицу во всех направлениях. Он удержал равновесие и быстро выдернул ногу, надеясь, что плесканул не слишком-то громко, но мальчишка уже стоял рядом.

– Где были твои глаза, русский?! Может быть, тебя надо вести за руку, как нищего на рыночной площади? Хвала Аллаху, это была лишь вода. Но если ты провалишься в зловонную яму, как я введу тебя к гуриям?

Новицкий чувствовал себя виноватым и промолчал, но подумал, что, как он заметил днем, арыки с водой некоторые правоверные без смущения превращали в отхожее место. Он встряхнул промокшую ногу почти по-собачьи и двинулся вслед уходящему проводнику.

Мальчишка обещал Новицкому привести его к гуриям рая, но привратник, стороживший калитку, казался скорее слугой шайтана. На заросшем лице свирепо горел один глаз, где-то высоко над головой Сергея. Только в руке он держал не кривую саблю, а дубинку, окованную железом, да еще, скорее всего, залитую свинцом у основания. Оружие страшное и в умелых руках стоившее нескольких ятаганов. Да еще и большая цепь охватывала туловище стража, смутно отражая свет огромного факела. Она тоже легко могла превратиться в средство нападения. Новицкий подумал, что в этом месте трость ему пригодится лишь по своему прямому назначению. Остальное в руках Бога, Аллаха и этого неразговорчивого, неулыбчивого гиганта. Мальчишка проскочил за дувал вместе с Новицким, но когда вознамерился войти в дом, циклоп проурчал не слово даже, а междометие и воткнул перед постреленком свой мощный посох. Паренек и не пытался протестовать. Отскочил в сторону и крикнул вслед Новицкому: «Буду ждать тебя здесь!»

Сергей и не думал, что Кемпбелл встретит его тут же за дверью, но когда амбал-привратник впустил его в комнату, где грызли фрукты, хихикали и перекликались молодые женщины, он несколько растерялся. Матрона почтенного возраста, с трудом уже втискивающая раздавшееся тело в цветастое платье, подплыла к Новицкому, быстро перебирая ногами, едва выступающими из-под подола. Из бойкой речи хозяйки Сергей разобрал едва половину, но по сути все понятно было по одним только жестам. Мужчине предлагали выпить бокал прохладительного напитка и выбрать женщину. Новицкий присел на мягкие подушки дивана, взял в руки длинный стеклянный сосуд, в самом деле едва ли не запотевший от холода, и начал разглядывать обитательниц веселого дома.

Он знавал подобные места и в Петербурге, и в Яссах, и в Бухаресте, во Владикавказе, в Тифлисе, везде, куда только не закидывала судьба не старого еще вовсе холостяка. Но с персидскими служительницами любви он столкнулся впервые. Впрочем, он и не думал, что может узнать нечто совсем неожиданное. Главная проблема заключалась в выборе: как можно увлечься женщиной, когда видишь только ее глаза поверх черной плотной материи, обернутой вокруг головы? Страшная мысль вдруг пришла ему в голову – а не прячется ли сам Ричард под свободной одеждой, за маской, которую требует обычай страны и религии? Но через четверть часа, привыкнув и осмотревшись, он понял вдруг, что закрытость этих женщин только кажущаяся. На самом деле они умеют открываться, притягивать, волновать не хуже, чем их подруги с северо-запада.

Поначалу Новицкого никто не тревожил, но то и дело одна, другая, третья женщина как бы случайно проходила поблизости и так вдруг оборачивалась, изгибалась, что Сергей мог бы поклясться, будто бы покров распахивался во время движения, обнажая бедро, грудь, а может быть еще более соблазнительные части прелестного тела. Новицкий вполне доверял своим тренированным глазам, но ведь и другие чувства тоже не могли обманывать.

Наконец он понял, что засиделся чересчур долго. Но, когда уже был готов сделать выбор, просто показав наудачу пальцем, одна из девушек вдруг остановилась на полпути, взглянула на него пристальней и села рядом.

– Ты не можешь решиться, – сказала она негромко. – Пойдем со мной. Я тебе помогу.

Сергей усмехнулся, подумав, что в этих делах помощь ему раньше не требовалась. Хотя после смерти Зейнаб у него еще не было женщины, и, пожалуй, участие и доброта жрицы любви – Астарта, кажется, зовут эту богиню – ему придутся совсем даже кстати.

Комната, в которую привела его девушка, мало отличалась от тех, где приходилось ему бывать раньше. Темные стены, подступавшие с трех сторон к широкой кровати, таз для умывания да два табурета. Новицкий оставил трость, бросил черкеску на сиденье и опустился на покрывало, разглядывая свою подружку на час. Та уже размотала повязку, скинула паранджу и оказалась вполне симпатичной черноглазой смуглянкой. Но тут вдруг скрипнула дверь, скрытая за одним из настенных ковров, и в комнату вошел Ричард Кемпбелл.

Он был одет в ту же форму персидских артиллеристов, в какой Новицкий видел его последний раз, – широкие белые шаровары, темно-синяя куртка с красным воротником и обшлагами. Только куртка была расстегнута, а черную баранью шапку и красный же кушак он оставил где-то поблизости. Еще не взглянув на Сергея, он мотнул головой, показывая девушке в сторону потайной двери. Та схватила части одежды, которые успела снять, и шмыгнула мимо кровати, уже не заботясь о красоте походки. Новицкий подумал, что Кемпбелла здесь знают и опасаются. Как только она исчезла, британец заговорил.

– Дорогой Серж! – Узкое, свирепое лицо Кемпбелла, порой напоминавшее Сергею заточенный к бою клинок, сморщилось и разошлось в неподдельной улыбке. – Как я рад увидеть вас снова!

Он вдруг сбросил улыбку и заговорил резким тоном человека, привыкшего распоряжаться:

– У нас есть полчаса. Она подождет за стенкой, вместе с моей Мириам. Думаю, оставшегося времени вам хватит, чтобы снять напряжение…

Ему показалось, что Новицкий покачал головой, и он предостерегающе поднял палец:

– Не пренебрегайте необходимым. Глупышка может обидеться, пойдут ненужные разговоры.

– О нашей встрече она не проговорится? – спросил Новицкий.

– Нет, – без тени сомнения ответил Кемпбелл. – Она же не захочет, чтобы ее зашили в мешок и зарыли на свалке. Впрочем… впрочем, рано или поздно это непременно случится.

Сергей кивнул понимающе.

– Чрезмерное знание отягощает жизнь человека.

– Точно, – опять расплылся в улыбке Ричард. – Царь Соломон был человеком мудрым. Его… корреспонденты работали в полную силу. И послал он их в землю Ханаанскую…

– Мне кажется – это уже другой эпизод той же книги, – возразил, улыбаясь, Новицкий.

– Возможно, – легко согласился Кемпбелл. – Отец Виктор в Хэрроу всегда сетовал, что я не тверд в знании текстов. Но Аллах с ними! Расскажите, как вы ушли из аула. Судя по лезвию, мой подарок вам пригодился.

– Еще как! – воскликнул Сергей и наскоро пересказал Ричарду обстоятельства своего избавления и, не удержавшись, добавил еще рассказ о последствиях: гибели Зейнаб и своей стычке с отчаянным и могучим Абдул-беком.

Кемпбелл слушал внимательно и только сокрушенно помотал головой, когда Новицкий описывал смерть жены.

– Я сочувствую вам, дорогой Серж, – произнес он самым сердечным тоном, на который, кажется, был способен. – Жаль, что вам не удалось отомстить этому негодяю. Бек – человек страшный. Десять дней мы ехали вместе по Кавказским горам, и меня не оставляло ощущение, что я путешествую рядом со страшным зверем. Тигром, львом, леопардом. Сейчас он настроен мирно, но в любой момент может по случайной прихоти просто взмахнуть мощной лапой и – конец!

Новицкий вспомнил мощную фигуру Абдул-бека, на несколько секунд заслонившую остальной мир, снова увидел воочию, как играют солнечные лучи на лезвии высоко поднятого кинжала, и – промолчал. Вся часть его жизни, что была связана с дагестанским беладом[10]10
  Белад – в Дагестане и Чечне предводитель шайки удальцов, живущих разбоем.


[Закрыть], еще ныла и кровоточила. Смерть Бетала и Мухетдина, тяжелые раны Атарщикова и Темира тяготили его сознание, его совесть, не давали до сих пор вздохнуть в полную силу, расправить плечи. Что же до Зейнаб, то он просто запретил себе думать о ней как о мертвой. Тысячу раз прав был Мадатов, сказал он себе опять – в сотый, наверно, раз, – что не разрешил ему открыть гроб. Теперь он видел лишь тоненькую легкую фигурку, словно летевшую над узкими и грязными улочками чеченского аула, над осыпями горных склонов, над самой жизнью его, Сергея Новицкого, надворного советника, подполковника русской армии, тайного агента некоего секретного департамента.

Он встряхнулся и заметил, что Ричард смотрит на него с симпатией и участием. Конечно же, Кемпбелл через своих людей и в горах, и в Тифлисе знал его жизнь совершенно во всех подробностях. Плохо то, что у него, Новицкого, до сих пор нет таких надежных осведомителей хотя бы в Тебризе. «Попросить Дика поделиться частью своей так широко расставленной сетки», – подумал он, улыбнувшись в душе, но тут же оборвал неподходящие мысли, поскольку не знал, что же может предложить он взамен… И в эту секунду Кемпбелл заговорил:

– Хочу предупредить, Серж, – вас собираются убить в ближайшие дни.

С той минуты, когда мальчишка извлек из-за пазухи рваного халатика сломанный нож, Новицкий ожидал подобного сообщения. Кемпбелл не стал бы вызывать его на ночное свидание, рискуя собственной головой, если бы не собирался сообщить экстраважное. И все-таки как не был готов Сергей к любым неожиданностям, как не настраивал он себя, при слове «убить» тело его внизу живота превратилось в большой ледяной комок. Отчаянным усилием воли он заставил себя разжать зубы и постарался, чтобы голос его звучал спокойно, даже слегка насмешливо.

– И чем же это я, скромный переводчик, сумел насолить сиятельному Аббас-Мирзе? – спросил он, стараясь попасть в тон собеседнику.

Ричард, напротив, сделался довольно серьезен.

– Вы, Серж, пока что ничем. О вашей деятельности… корреспондента… пока, насколько могу судить, никто не догадывается. То есть, – поправился Кемпбелл живо, – наверное, подозревают, но в границах положенного. Суть в другом – собираются вырезать все посольство.

– Наследник не боится гнева отца?

– Фетх-Али-шах притворится, что гневается на своевольного сына, ну да и только. Насиб-Султанэ заполучил влиятельного союзника в Тегеране. Сеид-Магомет – первый мулла при особе шаха, тоже требует войны с русскими. И шах уже целиком под его влиянием. Да вы сами могли оценить поворот двора: вспомните историю с письмом.

Новицкий хорошо помнил эту историю: князь Меншиков настаивал на том, чтобы шах собственноручно принял послание российского императора. Переговоры были долгие, упорные, но наконец персы пошли на уступки. Однако в тот момент, когда посол протянул руку с бумагой, Фетх-Али сделал вид, что увлечен неким событием справа, и письмо принял его министр.

– Сеид-Магомет хорошо подготовил это случайное происшествие, – продолжал между тем Кемпбелл. – Мальчишку, что уронил алебарду, накажут, может быть, даже убьют, но какое это уже имеет значение!

– Гораздо большее значение имеет то, что трон, на котором восседает Фетх-Али-шах, подарен ему королем Великобритании.

Кемпбелл еще более оживился.

– О! Так вы уже знаете эту историю! Что ж, ваши люди работают даже лучше, чем я полагал.

Он отпустил сомнительный комплимент лишь для того, чтобы пустить следом разящий удар.

– Но вы, Серж, постарались отвлечь владыку Ирана от высокой политики. Ваш император прислал в Тегеран уникальное лежбище. Насколько мне известно, именно вы отвечали за его своевременную доставку.

Новицкий поклонился и решил отыграть хотя бы очко.

– Ваши люди осведомлены не хуже меня.

Кемпбелл расхохотался вполголоса.

– Помилуйте, да об этом знает любой торговец хной на тебризском базаре. Но согласитесь, что Георг IV сделал более ловкий ход, чем ваш Николай I.

– То есть он решил направлять политику Тегерана через известное место, – злобно съязвил Новицкий.

Кемпбелл сначала уставился на него, а потом, сообразив шутку, залился смехом, совершенно запамятовав об осторожности.

– Я мог бы попробовать развить аналогию и отыграть пропущенный мяч, – сказал он, аккуратно промокая платком уголки глаз. – Мог бы, но – не стану этого делать. Вы знаете, Серж, одна из наших сильных сторон: мы умеем проигрывать и не боимся показаться смешными. А вы, русские, легко обижаетесь. Вы плохие игроки в политическом поле. Что делает ваш князь Меншиков, когда Мехмет-Гирей перехватывает письмо, протянутое шаху? Поворачивается спиной! Жест оскорбленного человека, но не дальновидного дипломата. Вы тут сами обрезали себе возможность продолжить партию.

– Политика – не игра, – начал было Новицкий, но Кемпбелл отмел его возражение одним взмахом.

– Игра, Серж, игра, и одна из увлекательнейших. Прелесть ее и в том, что в ней не существует заранее записанных правил. Все, что вам нужно, вы изобретаете на ходу, по ходу, так сказать, действия. Каждый раз, спускаясь с одного и того же берега, мы входим в совершенно иную реку, так, значит, стиль плавания или гребли должны приспосабливать к обстоятельствам.

Сергею любопытно было послушать Кемпбелла, и в другое время он постарался бы вызвать его на дальнейшую откровенность, но сейчас ледяной комок, засевший чуть выше паха, там, где ударила его горская пуля, напоминал о себе, не давал отвлечься на посторонние рассуждения.

– Если же Аббас-Мирза решился уничтожить посольство, стало быть, война решена.

– Точно, – подтвердил, улыбаясь, Кемпбелл. – Все утверждено и подписано. Причина – действия вашего генерала в Талышинском ханстве[11]11
  Ханство на юго-западном побережье Каспийского моря. Столица – город Ленкорань. Принадлежность земель талышей служила причиной ожесточенных пограничных споров между Россией и Ираном.


[Закрыть]. Точнее говоря – повод. Причины войн, насколько мы с вами знаем, Серж, гораздо сложнее. А поводы просты и понятны. Как бы то ни было – армия собрана, превосходство в силах десятикратное. На Востоке любят такие соотношения. Мы выступаем.

– Они больше не страшатся Ермолова?

– Страшатся, – ответил Кемпбелл с обычным для него равнодушным презрением, проявлявшимся в голосе, когда он говорил о людях, среди которых был вынужден жить. – Но надеются, что он будет смотреть совершенно в иную сторону. До Тебриза, до Тегерана дошли странные слухи, что будто бы восшествие на престол русского императора проходило под аккомпанемент орудийных залпов. И это был отнюдь не салют. Схватка двух партий, рвущихся к трону, для Востока дело обычное. И так же стара привычка пользоваться расстройством в соседней державе, чтобы решить проблемы своей.

– Так же гремели пушки в Стамбуле, когда султан Селим расправился с янычарами. Почему бы Тегерану не свести немедленно давние счеты с Турцией?

– Россия важнее.

– Кому – Ирану или Ост-Индской компании[12]12
  Третья английская Ост-Индская компания образована в 1702 году. Вела торговлю и военные действия с индийскими княжествами и французскими конкурентами. Содержала собственные вооруженные силы.


[Закрыть]?

– Тебриз ближе к России. – Кемпбелл искусно ускользнул от прямого ответа. – Аббас-Мирза неудачно закончил войну двенадцатого года и жаждет реванша. – Но чему же тогда послужит расправа с посольством?

– Во-первых, это в восточных традициях: почему бы не уничтожить врага, если это пройдет безнаказанным. На войне, знаете ли, убивают, и что тогда, в конечном итоге, смерть еще десяти-двенадцати человек…

Сергей поморщился, и Ричард сразу же переменил тон.

– Я не запугиваю вас, Серж, я только стараюсь представить вещи и события как можно яснее.

– Любопытно было бы посмотреть – так ли вы останетесь хладнокровны, когда речь пойдет о ваших жизни и смерти, – пробурчал угрюмо Новицкий.

– Посмотрите. Преждевременная смерть входит в издержки нашей профессии. Каждое утро я просыпаюсь с ощущением, что где-то она совсем уже рядом… Впрочем… – Он оборвал сам себя, подняв указательный палец. – Впрочем, это уже несколько лишнее. Вернемся к нашим иранским баранам. Так, во-вторых, убийством русского посольства Аббас-Мирза надеется совершенно привязать шаха к военной партии.

– Теперь мне понятно, – задумчиво процедил Новицкий. – Тогда это в самом деле становится безусловным… Но кому же поручат сие действие? Джамбазам гвардии Насиб-Султанэ? Или же организуют толпу с камнями и кольями?

– Ни то, ни другое. Вас вообще выпустят из Тебриза. Вам дадут спокойно доехать до Эривани. А вот тамошний сардарь, старый и хитроумный Гуссейн-Хан организует шайку местных разбойников. И все понятно, и вроде бы ни к чему не придраться.

– Да уж, – причмокнул Новицкий. – И кто придумал сию диверсию?

– Я, – без тени смущения, даже с заметным удовольствием признался Кемпбелл.

Сергей от удивления онемел и только вытаращил глаза. Кемпбелл, довольный эффектом своих слов, рассмеялся, на этот раз, впрочем, тихонько.

– Нет, нет, нет, дорогой Серж, я не злорадный убийца. Я всего лишь пытаюсь выручить вас немногими доступными средствами. Убить вас решили без моего участия и очень определенно. Но мне удалось убедить наследника, что расправа с дипломатами даже противной державы будет воспринята с неудовольствием прежде всего моими… читателями. Взамен я предложил уже известный вам план, который и был утвержден Диваном. Главное для нас… прежде всего для вас – посольство выпустят из Тебриза. И второе – у вас есть в запасе несколько дней. Я убежден, дорогой Серж, что такой человек, как вы, сумеет придумать, как обойти эту ловушку.

Он поднялся.

– Наше время истекает, Серж, вместе с последними песчинками в колбе этих часов. Сейчас я переверну их, позову девушку, и у вас останется еще полчаса на удовольствия совершенно иного рода. Не пренебрегайте ими, друг мой. Полезно во всех возможных значениях. Удачи вам, и – прощайте!

Кемпбелл протянул руку, и Новицкий, вскочив с табурета, пожал ее, не раздумывая.

– Честная игра, Дик? – спросил он, глядя в голубые глаза собеседника.

– Честная, – ответил тот с искренней твердостью, не отводя взгляда. – Большая, Серж, очень жестокая. Но и честная…

Глава вторая

I

Мадатов скучал и злился. Горячеводск, маленький городишко, был переполнен народом, ему неприятным. Четыре года назад Алексей Петрович Ермолов приказал устроить поселение вокруг минеральных источников, которое практически в одночасье сделалось известно всей России, вплоть до самой ее столицы. Дамы из Петербурга и Москвы, помещики Тверской и Белгородской губерний, чиновники из Тифлиса, Владикавказа переполняли пыльные, утоптанные узкие улочки. Редко-редко среди них можно было заметить раненых кавказцев – офицеров, прапорщиков, солдат, направленных к водам для полного излечения.

С утра Валериан, как обычно, приказал Василию оседлать лошадей и выехал на трехчасовую прогулку. Оказавшись за городом, пустил жеребца во весь мах по хорошо заметной дороге, проложенной многими кавалькадами отдыхающих, но через полчаса скачки придержал коня и свернул в сторону, по высокой траве, заполонившей ровную степь. Метелки стеблей щекотали животным брюхо, шуршали по сапогам. Денщик, круглощекий парень лет сорока пяти, бывший с Мадатовым уже десять лет, с самого его появления на Кавказе держался поодаль и сзади. Он знал, что генерал любит побыть по утрам в одиночестве, но считал невозможным отпускать князя без сопровождения. И сейчас он ехал, отстав на пять – десять саженей, держа наготове короткий драгунский карабин и развязав ремешки в ольстрах[13]13
  Ольстры – кобуры для седельных пистолетов.


[Закрыть].

Горячий ветер обжигал Мадатову щеки, но тот ехал, не замечая никакого неудобства, погрузившись в невеселые свои размышления. Лишь по привычке, выработанной десятилетиями военной жизни, он обегал глазами пространство, раскинувшееся перед ним, почти бессознательно отмечая самый легкий намек на возможно притаившуюся где-то опасность. Три проблемы беспокоили его куда больше, чем маловероятная засада горцев, прорвавшихся так далеко за Терек, за Малку, к Подкумку[14]14
  Малка, Подкумок – реки Северного Кавказа. Малка – приток Терека. На берегах Подкумка стоит Пятигорск (во времена Мадатова – Горячеводск).


[Закрыть]. Валериана тревожило собственное здоровье, затянувшийся отъезд Софьи и ожидаемое нашествие персов.

Слабость в груди занимала его, пожалуй, меньше всего. Первый раз, когда он, вдруг закашлявшись, отхаркнул комочек слизи и увидел на нем следы крови, Валериан испугался. Но с того дня минуло уже несколько лет, и он успел свыкнуться с тяжелой своей болезнью. Мешала боль в легких, мешала одышка, раздражала непонятная слабость, что подбиралась тайком, выбирая самое неудачное время. Но с этими неудобствами он примирился и терпел их, почти не замечая, как привык уже переносить тяготы и лишения бивуачной, походной жизни. О конце своем, о точке, что грозила подвести итог его жизни, он так же не думал, как приучил себя не замечать пули, ядра, штыки, кинжалы и сабли. Свинец и железо обещали оборвать его существование заведомо быстрее непонятной ему болезни.

Куда больше он тосковал по Софье. За последние десять лет он привык, что она всегда оказывалась рядом, когда он в ней нуждался. Он мог уехать и уезжал – в Тифлис, Телави, Нуху, Дербент, Баку, Ленкорань. Уходил в походы, вел войска в Табасарань, Акушу, Казикумух. Брал Башлы и Хозрек, гонялся за бандами по всем трем ханствам, назначенным ему в управление. Но всегда знал, что в любой момент может вернуться к ней, услышать ее низкий, чуть хрипловатый голос, ощутить жар ее тела, вдохнуть родной запах. Ей не нужны были восточные притирания и клейкая вода западных стран, – он и так терял голову, едва мог только втянуть ноздрями, всеми порами своего мощного тела этот родной аромат, терпкий и чуточку кисловатый, словно у поздних яблок.

А сейчас она уехала так далеко, что до нее было не докричаться, не доскакать. Даже письмо он не сумел бы отправить, потому что не знал, в какой части России от Владикавказа до Петербурга находится нынче его жена.

Софья обещала вернуться к концу лета и взяла обещание с мужа, что он будет ждать ее в августе в Горячеводске. Что возьмет у Алексея Петровича отпуск хотя бы на две недели, будет отдыхать, пить воду, даст отдых своим истерзанным легким. Валериан обещал, но, когда подошел назначенный срок отъезда, вдруг замешкался. Он не мог представить – с какими словами обратится к Ермолову, как скажет командующему, что один из его генералов просит отпуск в такое сложное время. «Была бы здесь Софья или хотя бы Новицкий, – подумал Валериан с какой-то тоскливой злобой. – Они бы помогли подыскать слова и составить нужные фразы». Сам он научился только звать и приказывать. Просить же, тем более за себя, непослушный язык отказывал напрочь.

Но Ермолов отослал его сам. На совете, в середине доклада о размещении войск у спорных мест Талышинского ханства, Мадатов вдруг схватился за грудь и страшно, надрывно закашлял. Приступ до того его обессилил, что он даже позволил дежурному адъютанту увести себя через приемную и уложить на диван в одной из курительных комнат…

– Ваше сиятельство, – негромко окликнул его Василий. – Балочка наша. Пора бы возвращаться.

На дне неглубокой и неширокой расщелины журчал и подпрыгивал на невысоких ступеньках веселый ручей. Туда они и сводили коней по очереди. Пока один спускался, другой наверху караулил, оглядывал широкую, плоскую степь, где взгляд мог остановиться, лишь зацепившись за черную точку, что обозначила бы неопытного врага.

Солнце показывало, что утреннее прохладное время закончилось. Начиналась сухая дневная жара, и следовало скорей возвращаться в город. Валериан с неудовольствием обернулся посмотреть на синие конусы Бешту и ее четырех сестер. И тут же перевел взгляд, направив его вперед, за степь, где высились горы главного хребта Кавказа. Один вид их белых вершин, казалось, освежал неподвижный тяжелый воздух. Эльбрус Мадатов видел отчетливо, зрение его еще не слабело, а рядом с высочайшим пунктом угадывал Ушбу, Дыхтау, Тетнульд. Несколько черточек плавали в небе, изрядно выгоревшем за лето. Валериан и хотел бы проследить путь степных орлов, но опустил глаза ниже, выглядывая тех хищников, что хоронились в высокой, густой траве.

Поднялся Василий из балки, и они повернули к городу, уже не торопя, не понукая подуставших коней.

В городе Валериан соскочил с седла, передал поводья вороного Василию, а сам скорым шагом пошел к Елизаветинскому источнику. Дважды в день он поднимался по главной улице к площадке, устроенной рядом с колодцем. Ровным темпом, не замедляясь, не ускоряясь, он проходил аллеей невысоких и редких лип, подстриженных коротко и безобразно. Он не торопился и был скорее задумчив, чем устремлен к цели, но легко, без труда обгонял группки отдыхающих и больных, двигавшихся в одном с ним направлении. Узнававшие его офицеры вытягивались и козыряли, несмотря на то что генерал был не в мундире. Валериан слегка кивал на ходу, отличая знакомые лица. Один раз, впрочем, остановился обменяться несколькими словами с майором, тяжело опиравшимся на суковатую трость, вырезанную из кизила каким-нибудь батальонным умельцем.

С этим Овечкиным, тогда еще штабс-капитаном, он встретился впервые шесть лет назад. Тот несколько дней с одной только ротой удерживал Чирагскую крепость[15]15
  См. роман «Время героев».


[Закрыть] против тысячных толп, посланных Сурхай-ханом, властителем Казикумуха. Мадатов же, узнав о бедственном положении гарнизона, повел часть своего отряда через высокие перевалы, по снежникам и ледникам, и подошел вовремя. Услышав о его приближении, горцы сняли осаду и отступили. Валериан спас жизни более сотни русских солдат, а штабс-капитан Овечкин, трижды раненный, сохранил важный опорный пункт.

Теперь офицер, уже дважды повышенный в чине, с белым крестиком Георгия на выцветшем мундире, командовал батальоном в том же самом Грузинском полку. В Горячеводск же приехал, как и Мадатов, «попить водички», подлечить старые раны. Особенно ему докучала пуля, вырвавшая изрядный кусок мяса из голени.

– Ездить-то еще ничего, терпимо. Но в горах же ходить надобно. А какой же я командир, ежели от солдат отстаю?

Мадатов молча кивнул. Ему нравился этот майор, подсушенный горными склонами и степным солнцем, весь, казалось, свитый из жил. Молодые франтоватые офицеры и приезжие штатские, носившие отвратительные круглые шляпы, проходя мимо, оглядывали Овечкина едва ли не с пренебрежением, но Валериан знал, чего на самом деле стоят эти ветераны, заработавшие за десятилетия службы только боль в простреленном теле. Ему бы в каждый батальон такого Овечкина, и хотя бы на половину рот, и тогда бы он со спокойным сердцем встретил скопище, что приведет из Тебриза Аббас-Мирза.

– А что, ваше сиятельство, – спросил Овечкин, словно подслушав генеральские мысли, – будет войско с персами или нет? Нас сейчас к самому Тифлису уже отвели. До реки Аракс путь ой как не близкий.

– Будет война, – твердо ответил Валериан. – Так что пускай твои люди передохнут. Да и ты подлечись. Придется еще нам с тобой побегать, майор.

Он хлопнул Овечкина по плечу и продолжил путь, так же в одиночестве, обходя двигавшихся с ним в одном направлении, словно бы те не шли, а просто стояли, не сходя с места.

У колодца он дважды окунул оплетенный красным шнурком стакан и каждую порцию выпивал залпом. Вкус жидкости был отвратительный, так ведь не кахетинским он приехал лечиться и не донским.

От колодца Валериан так же скоро пошел к гостинице. Каменное здание в три этажа, едва ли единственный не деревянный дом в Горячеводске, стояло ровно посередине бульвара, так что промахнуться было никак невозможно. Но раньше, чем Валериан увидел владение грека Бетаки, он услышал его. Шумная подвыпившая компания офицеров загородила вход в здание. Когда Мадатов был еще саженях в пятнадцати – двадцати, он услышал сочный звук оплеухи. Толпа расступилась, и человек в разорванной черкеске выскочил и, пригибаясь, скособочась, быстро пошел, почти побежал прочь. Оставшиеся улюкали ему вслед, но один обернулся, увидел подходившего генерала и подал команду. Шум мгновенно умолк, толпа разобралась на две шеренги.

Валериан остановился, не доходя нескольких шагов, и оглядел гуляк. Их было побольше десятка, почти все офицеры Кавказского корпуса; половину Мадатов знал в лицо, у одного вспомнил фамилию.

– Что случилось, Крушинин? – спросил он негромко, зная, что каждое его слово, каждый звук будут услышаны.

Черная тряпичная полоса обматывала шею поручика Кабардинского полка; год назад его ударила горская пуля уже на излете, но он все никак не мог оправиться от контузии, хрипел и усердно кашлял.

– Шулер, ваше сиятельство! Фигура понятная, но до того ведь неловок, что даже противно. Колоду зарядить толком не может, все из рук валится. Вот и отправили его… поучиться.

– Давно под пистолетом не стояли, поручик? – повысил голос Мадатов.

Но Крушинин уже сипел и давился, прижимал обе ладони к горлу, всем существом показывая князю, что никак не может более отвечать.

– Такие не стреляются, ваше сиятельство! – несмело произнес тянувшийся рядом нижегородский драгун.

– Будем надеяться, – сухо бросил Мадатов и пошел скоро ко входу, опасаясь, чтобы офицеры не разглядели усмешки, которая уже своевольно кривила губы от уса до уса.

Сам он всегда сторонился кутежей, даже совсем молодым поручиком-преображенцем, но к подчиненным бывал снисходителен. И он, и они приехали в городок на излечение, а значит, и порядок, и субординацию можно было распустить на одну, а то и на две пуговицы или крючка. Тем более что Крушинина Валериан помнил еще по походу в Казикумух. Дважды он видел его, тогда еще подпоручика, в деле, и оба раза отметил как толкового и храброго офицера. А таким Валериан мог простить многое, тем более в отпуске.