Текст книги "Человек разгоняет тучи (СИ)"

Автор книги: Владимир Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Джейкоб: – Хочешь выскользнуть?

Оливия: – Да ради Бога! Заветное желание? – получайте! Я хотела бы каждому тупице сказать в глаза, что он тупица, без последствий для себя, но непременно на людях.

Эмили: – М! И кому бы ты хотела первому это сказать?

Оливия: – Не имеет значения! – дошла бы очередь и до первого, будь он хоть тысячным.

Джейкоб: – Нет, Оливия, первое серьёзно обдуманное оскорбление – это как первый мужчина: здесь важен выбор. Кому?

Оливия: – Прежде всего этим коронованным ублюдкам, а первому из них – нашему.

Джейкоб: – (Ошарашенно) Почему?

Оливия: – А почему бы и нет? Что, нельзя?

Джейкоб: – Ну...как-то неприлично.

Оливия: – Зато заветно.

Эмили: – Та-ак. Хорошо. Оливия ответила. Кто следующий? Может быть, ты, Джейкоб? Ведь это ты вызвал её на откровение?

Джейкоб: – А может быть, ты?

Эмили: – Оливия, рассуди нас. Ведь теперь должен говорить Джейкоб?

Оливия: – Нет!

Эмили: – А кто, я?

Оливия: – И не ты.

Эмили: – Кто же тогда?

Оливия: – Райан!

Эмили: – Хорошо. Райан, а какое твоё заветное желание?

Райан: – Это неинтересно. У Оливии было интереснее.

Эмили: – И всё же?

Джейкоб: – Давай, дружище.

Райан: – Чтобы у одной женщины с двумя детьми не было детей.

Изабелла: – О-па! Ты хочешь лишить её смысла жизни?

Райан: – Я хочу подарить ей смысл жизни.

Изабелла: – И этот смысл жизни, её жизни, – ты?

Райан: – В точку.

Оливия: – Ха! а был всегда таким пай-мальчиком... Кто бы мог подумать!

Изабелла: – Подожди, Оливия, это ещё не самое интересное. Скажи, Райан...ты хочешь, чтобы у неё не было детей...то есть, ты хочешь вернуться в то время, когда у неё не было детей?

Райан: – Да.

Изабелла: – И чтобы не появилось мужа, от которого у неё дети?

Райан: – Да.

Изабелла: – И чтобы она была девушка, и вот – пришёл ты! Да?

Райан: – Нет. Я пришёл, но это ничего не изменило. Чтобы пришла она.

Грэйс: – Послушайте, по-моему, это слишком личная история, и вообще нам надо прекратить эту игру.

Изабелла: – Нет-нет-нет. Это очень интересно.

Грэйс: – Райан, я бы на твоём месте ушла.

Райан: – А смысл? Я уже всё сказал. Как видите, ничего интересного. Кто следующий? Давай ты, Изабелла.

Все смотрят на Изабеллу

Изабелла: – (После долгой паузы) А знаете, Райан прав. Я бы тоже хотела вернуть то, чего вернуть нельзя. (Пауза). Да и большинство из вас – тоже.

Джейкоб: – А как же Оливия?

Изабелла: – Я думаю, она соврала. Да, Оливия?

Оливия: – Нет. Прошлое неинтересно, ибо в нём уже не выпендришься. А вот в будущем – можно выпендриться, и потому оно и интересно. Вы так не считаете?

Общее молчание

Райан: – (После паузы) Нет, Оливия, ты ошибаешься. Будущее интересно лишь постольку, поскольку оно имеет шансы стать прошлым. Если же будущее этих шансов не имеет, то оно пусто.

Оливия: – А не кажется ли вам, многоуважаемый рыцарь, что уж лучше жить в пустоте, чем в грязи?

Грэйс: – Оливия! Как ты...как ты можешь!

Оливия: – Ты слишком молода, Грэйс, чтобы рассуждать. Говори лучше о магах, тебе это идёт.

Грэйс: – Молода?! Да я всего на пять лет моложе тебя!

Оливия: – Именно в эти пять лет перестают быть куколкой.

Грэйс: – Я – куколка?!

Райан: – Девушки, девушки!

Грэйс: – Ты не понимаешь, Райан! Она вызвала тебя на откровение, а теперь говорит, что ты живёшь в грязи!

Райан: – Она права, Грэйс. Но она умолчала об одном: она хочет жить в пустоте, лишь бы самой не жить в грязи, где сейчас. Ведь так, Оливия?

Оливия: – (Молчит с надменным видом).

Райан: – И, кстати, Грэйс. Не находишь ли ты, что в свете нашей сегодняшней беседы, в свете того, что уже сказано, и в гораздо более ярком свете того, что ещё не сказано, маги, колдуны и разные рыцари Круглого Стола с Мерлином вкупе – достаточно скучная тема? И если бы можно было снять фильм про душу человека – любого человека, – то он затмил бы все легенды и предания?

Недолгое молчание

Грэйс: – Я поняла, Райан. Это ты так уводишь разговор в сторону пустой светской беседы.

Райан: – А разве ты не того хотела?

Грэйс: – Нет! Я бы хотела, чтобы люди не использовали друг друга как повод вознестись и унизить.

Райан: – М. Об этом мечтал ещё Христос. Где-то Он сейчас? Никто не знает?

Эмили: – Ради Бога, Райан, не надо трогать религию, а то мы сейчас превратимся в священников и будем соревноваться в своих совершенствах и мечтах.

Райан: – Да, ты права.

Грэйс: – Райан, ну, почему ты всегда соглашаешься? Тебя вызвали на откровенность – и ты пошёл, тебе затыкают рот, и ты готов и на это. Почему так?

Райан: – Потому что, малышка Грэйс, все люди правы, но для того, чтобы они были правы, нужно определённое – не очень большое – количество неправых. И мудрая жизнь устроила так, что это необходимое соотношение всегда есть.

Грэйс: – Но ты не неправ!

Райан: – Быть неправым обидно, но выглядеть неправым – вполне сносно. Поверь мне, это не трагедия, это...это выше нас, а тому, что выше нас, надо подчиняться. Ведь если солдат перестанет подчиняться сержанту, а сержант перестанет подчиняться майору, война будет проиграна.

Все молчат; устыдились или им неудобно – непонятно

Грэйс: -...Какая война?

Райан: – Не знаю. Если бы человек знал, за кого и против кого он воюет, всё было бы иначе, но жизнь – этот фельдмаршал – устроена так, что сегодня ты с кем-то сидишь в одном окопе, а завтра он уже там, по ту сторону, и вы ловите друг друга в прицел или ждёте решительного наступления, с той ли стороны, с этой ли, неизвестно. Ведь так, Грэйс? Ты даже в свои двадцать пять должна уже знать, что я говорю правду.

Грэйс: – (После паузы) Райан, скажи, тебе кажется, что ты очень старый?

Райан: – Старых людей нет, Грэйс, есть только бесперспективные. Когда жизнь – война – отправляет человека в отставку, ему больше ничего не остаётся. Те, кто сумел отличиться, гремят своими наградами, и это для них колокольный звон в храме их души, те же, кто отличиться не сумел...раз за разом, стирая свою гимнастёрку, просто отмечают, что она всё больше и больше теряет форму, цвет и качество, и вспоминают то время, когда она была их надеждой.

Грэйс: – Райан...как это горько...

Райан: – Ничего не поделаешь. На земле производится только определённое количество сахара, и если у кого-то больше нормы, то у кого-то – меньше. Хм, об этом, собственно, и говорил Том.

Грэйс: – О чём?

Райан: – О России, где у всех сахару поровну.

Недолгая пауза

Оливия: – (Тихим голосом) Но ведь там тоже есть сластёны.

Райан: – Да, наверное. Сластёны есть везде, но, как говорил Том, мы миримся с тем, что жизнь создана для них, а русские решили...что жизнь нужна всем поровну.

Джейкоб: – Дикие люди.

Райан: – Почему?

Джейкоб: – Не знаю, просто жизнь, про которую они так решили, устроена по-другому. Есть красивая женщина и есть невзрачная женщина, и хоть как распределяй сахар, но одна всегда будет сладкой, а другая – кислой, вот и всё.

Райан: – Жизнь, Джейкоб, уравнивает всех, и красивый сидит в одном окопе с некрасивым, и толстый – с худым, и богатый – с бедным, и в конце тебя не спросят, был ли ты красив, толст или богат, тебя спросят: как ты воевал? И окажется, что худой бросил в общий котёл – хоть в церковную кружку – последнюю одежду, а толстый не бросил никому ничего, но ограбил десять храмов, созданных худыми. Это война, Джейкоб, окоп – общий, и один в нём воюет за всех, а другой присваивает славу (в том числе и материальную) тысяч других.

Джейкоб: – Ты что, Райан, говоришь о загробной жизни, в которой всем воздастся, что ли?

Райан: – Хм. Но ведь для каждого война кончается только с его смертью...или с выходом в отставку. Но отставку дают только инвалидам.

Джейкоб: – Не плохо, скажу я вам, быть инвалидом с парой миллионов годового дохода.

Райан: – Эта пара миллионов, Джейкоб, – не дошедшие до фронта пушки, которые могут стать победой, пулемёты, которые могли бы остановить врага, патроны, без которых человек всё равно что труп (нет даже одного, чтобы застрелиться), это отсутствие бинтов и йода в госпиталях...это тысячи убитых товарищей. Как ты думаешь, Джейкоб, это пройдёт для тебя даром? Плевать на загробную жизнь, Бог с ней! – для тебя, как для человека, это пройдёт даром?

Джейкоб: – Но если я не чувствую боли убитых и раненых, если я не трясусь под обстрелами и у меня всегда есть еда и кров...то что мне?

Райан: – Хорошо, Джейкоб, я спрошу по-другому. Ты бросил тысячи человек на верную смерть. Ты – после этого – можешь считать себя мужчиной? Твои давние друзья по окопу на грани из-за тебя, ты – мужчина после этого?

Джейкоб: – (Молчит, думает).

Оливия: – После этого, Джейкоб, ты в лучшем случае палач.

Джейкоб: – Да что вы ко мне привязались?! Джейкоб! Джейкоб! А-а, вы снова продолжаете эту глупую игру? Хотя якобы отказались от неё? Или я чего-то не понял?

Оливия: – Какие уж тут игры...

Изабелла: – Мне всё это не нравится. Мы же хотели повеселиться, поболтать...

Грэйс: – Повеселились... Я же говорила, говорила в самом начале: не надо! не надо!

Оливия: – Поздно, Грэйс. Мы уже вошли в эту страну.

Грэйс: – В какую?

Оливия: – Где под ногами – камень, где вода раз в десять дней, где солнца нет, а если оно есть, то оно убивает.

Грэйс: – Так давайте выбираться оттуда.

Оливия: – А тебе разве не интересно, Грэйс?

Грэйс: – А что мне должно быть интересно?

Оливия: – Выжить. Выжить в этой стране. Дойти до конца сил, а там – может быть? вдруг? – будут луга, река и долина.

Грэйс: – (После паузы) Я здесь самая молодая...я не знаю, достаточно ли у меня опыта, чтобы быть полезной вам.

Джейкоб: – Я тоже не хочу.

Пауза

Изабелла: – Итак?

Джейкоб: – Поехали, Грэйс?

Эмили: – Вот это мило, друг. Приехал со мной, а уехал с другой?

Джейкоб: – Ну, если вы здесь все чокнутые!

Грэйс: – Да, Джейкоб, поехали.

Грэйс и Джейкоб встают, подходят к двери, останавливаются, смотрят друг на друга, ещё раз на всех – коротко – и выходят

Райан: – (После паузы) Изабелла, ты, по-моему, тоже не в восторге?

Изабелла: – Да. Но я остаюсь.

Оливия: – Угу. Ну, тогда... Тогда – какое же твоё самое заветное желание, Изабелла?

Изабелла: – Моё самое заветное желание – выйти замуж.

Оливия: – Уточни.

Изабелла: – Что уточнить?

Оливия: – Выйти замуж за кого угодно или за кого-то конкретно?

Изабелла: – (После паузы) За Тома. Но и Оливер – тоже неплохо.

Эмили: – А Райан?

Изабелла: – Тоже сойдёт.

Райан: – Спасибо, Из.

Изабелла: – Не за что. Ещё вопросы?

Оливия: – Надо подумать. Хотя – нет. Скажи, Из, Том – это из-за денег?

Изабелла: – Не знаю. Может быть.

Оливия: – Как такое – не знаю?

Изабелла: – Том – это выход в другой мир, в другой мир в дополнение к моему. А деньги ли это или что другое – что-то в Томе, – какая разница?

Оливия: – Понятно. Тогда Райан тебе не подходит.

Изабелла: – Ты забываешь, Оливия, мне тридцать три года. Мне уже многие подходят, очень многие, их даже больше, чем хотелось бы.

Эмили: – Так чего же ты ждёшь?

Изабелла: – Чего я жду? Того же, чего ждёт каждый. Чуда. (Смотрит на остальных). А разве вы его не ждёте? Не ослепительного и всепоглощающего, а своего, маленького и уютного чуда? Ну?

Общее молчание. Каждый проверяет эту новую мысль на себя. Так проходит некоторое время

Райан: – А ведь Из права. Мы все живём в ожидании маленького прекрасного момента, который не сбросит нас с рельсов, не отменит путь, но украсит его. Вот чего мы хотим – продолжать свой путь в другом ландшафте.

Эмили: – Но ведь так не бывает. Если путь проложен, другого ландшафта не будет. Пески не превратятся в луга, а лысые курганы не порастут лесом, и никуда не денется вечная мерзлота. И это правильно, ведь когда прокладывали наш путь, всё учитывалось, учитывалось всё. (Пауза). Неужели мы все глупы? Неужели мы все несчастны?

Изабелла: – (После паузы) Если это так, то...я так понимаю...чуда не будет?

Райан: – Боюсь, что так, Из.

Изабелла: – Значит, это всё россказни?..

Райан: – Что – россказни?

Изабелла: – Что Бог милостив.

Райан: -...Нет, Из. Но – представь себе: был приказ свыше проложить твой путь здесь, геодезисты измерили и проверили маршрут, геологи исследовали грунт, инженеры прикидывали каждый метр вправо-влево, рабочие клали рельсы на шпалы... И – что, всё это отменить просто потому, что тебе захотелось чуда?

Изабелла: – Тогда...почему мы хотим чуда? Почему? Что это – наша глупость? или чья-то подлость?

Райан: – Это может быть не глупость и не подлость, а просто ложь во спасение – средство помочь нам осилить этот проложенный путь, сквозь все ландшафты, сквозь всё окружающее.

Эмили: – И что – может быть, и то, что Земля вертится, и каждый день наступает новый день – это тоже ложь во спасение, ибо дарует нам волшебное слово "завтра"? И весна – это тоже ложь? И весь мир закручен и движется – не ради нас, но ради обмана нас, а путь...путь проложен, проложен надёжно и мёртво? (Пауза. Смотрит на всех). Ну, что же вы? что вы молчите?

Райан: – Наверное, отвечу за всех. Нам нечего сказать, Эмили.

Изабелла: – А мне есть, что сказать.

Райан: – Так скажи, Из.

Изабелла: – Ну, что ж, получайте. Я не хочу.

Оливия: – И это всё?

Изабелла: – А тебе мало? А Ему, Богу, мало? Он сделал всё за нас, и идиоты ждут чудесного завтра, а я говорю: я не хочу. Если бы все свои тридцать три года я прожила сама, и далее было то, что я заслужила и не было бы того, чего я не заслужила, я могла бы понять. Но когда кто-то делает с тобой что-то в отместку или наказание за то, что он же сделал с тобой раньше... Это же подлость! Подлый обман. Это же...этого же не может быть! Не должно быть! Это против всех правил, против разума, данного нам, против даже данных нам обещаний о блаженных плачущих и гонимых. Против! Это против жизни, в конце концов.

Райан: – К сожалению, мы не властны. Кто даёт жизнь, тот ею и распоряжается. Кто тебе дал жизнь, Из?

Изабелла: – Допустим, родители.

Райан: – А пошла ли ты по дороге, предначертанной ими для тебя?

Изабелла: – Нет.

Райан: – И теперь ты сожалеешь. А может так быть, что если бы ты их послушала, всё было бы иначе?

Изабелла: – Да. Но тогда мне это бы показалось скучным и... обычным.

Райан: – То есть, сыграло шутку с тобой всё то же прекрасное "завтра".

Изабелла: – Может быть.

Райан: – Да. Родители предлагают нам обручальное кольцо, а мы мечтаем о магических кольцах царицы Савской. Так бывает всегда: нам предлагают дорогу, а мы выбираем судьбу.

Оливия: – (Медленно) Нам предлагают дорогу, но мы выбираем судьбу. Значит, ты думаешь, Райан, что существует как минимум две судьбы? А может, тогда – три? Или десять?

Райан: – Не знаю. Я знаю только одно – судьбы нет, её нет в том смысле, в каком мы её понимаем.

Оливия: – Непонятно. Говори яснее.

Райан: – Если бы была судьба, то не было бы в главной Книге поучений типа: слушайся твою мать и отца твоего. Логично? Вообще не было бы правил жизни. Ведь эти правила должны направлять нашу жизнь, так? Так. А если есть судьба, то все правила будут бессильны, выполняй ты их, не выполняй.

Оливия: – Зачем же тогда эти правила? Или...действительно, судьбы нет?..

Эмили: -...Судьба есть.

Изабелла: – (После паузы) Вот как. Только...Эмили...нас ждёт рассуждение или история? Рассуждения мы уже слышали (хотя они, может быть, и были следствием каких-то историй), но истории – интереснее. Так что ты хочешь предложить? Историю?

Эмили: – Историю. Но очень короткую. И не совсем приятную.

Изабелла: – Неприятную? Это интересно. Мы слушаем.

Эмили: – Это случилось шесть лет назад, мне было двадцать один. Я почитала мать свою и отца своего, я раз в два-три месяца перечитывала притчи Соломона, раз в неделю разговаривала с преподобным, и он всегда звал меня говорить с ним почаще, ибо, как он говорил, он питался от меня мудростью и радостью... В общем, мне казалось, что я знаю жизнь от "а" до "я" и её ловушки – не для меня. И вот...однажды...появился один человек...и я забыла и преподобного, и родителей, и притчи Соломона, и самого Соломона. И с тех пор я больше обо всём этом не вспоминаю...кроме родителей, да и то лишь тогда, когда мне нужны деньги. Вот так, (С издёвкой) коллеги. Я пыталась взять жизнь мудростью, а она взяла меня хитростью... Хотя...это даже не хитрость была, а...мне просто предложили дорожку, пройти которую я не могла отказаться. Так что...судьба есть. И вообще...зря вы тут мудрите. Если путь проложен, другого ландшафта не будет.

Общее молчание

Райан: – Скажи, Эмили...а тот человек... (Замолкает).

Эмили: – Тот человек? Ты хочешь спросить, где он сейчас?

Райан: – Да.

Эмили: – Ха-ха-ха-ха! Он сделал своё дело и ушёл. И знаете...я иногда думаю...что... (Замолкает).

Оливия: – (Осторожно) Что?..

Эмили: – Что это был посланец судьбы, эмиссар жизни. Она посмотрела на меня, послушала мои слова, прочитала мои мысли – и сказала: вот ты какая, значит, значит, ты меня за бороду схватила? – а ну-ка! – и всё...всё...всё... Боже мой, всё... (Закрывает лицо руками).

Райан: – (Осторожно) Эмили...

Эмили: – (Не открывая лица) Что – Эмили?.. Эмили больше нет. Плодитесь и размножайтесь. Почитайте мать свою и отца своего. Не судите, и не судимы будете. Научитесь, неразумные, благоразумию, и глупые – разуму. Страх Господень – ненавидеть зло. Не допустит Господь терпеть голод душе праведного. Праведник вовеки не поколеблется. Что – Эмили? Эмили нет, есть только Судьба, а как её зовут – Эмили, или Оливия, или Изабелла, или Райан – какая разница?

Райан: – (После паузы) То есть, ты хочешь сказать, что все люди на земле связаны каждый с каждым, и связаны так, что можно сказать, что никого из нас в отдельности нет, и мы – лишь иллюзия себя?

Эмили: – Райан, какая разница? Есть мы, или нет нас, но все наши мысли обособления в один миг становятся достоянием всех других, и эти другие делают всё для того, чтобы уравнять тебя, сровнять. И потому я говорю: Не гордись, человек, захочет Бог загнать зверушку – загонит зверушку, захочет загнать зверя – загонит зверя.

Райан: – Бог или мы?

Эмили: – Опять же: какая разница? Каждый из нас – всего лишь один, один на один с более двух миллиардов умов, связанных между собой, и каждый из них видит в тебе что-то своё, чего не видишь ты. Это ли не Бог? И если и не Бог, то уж полБога точно, и во всяком случае – Судьба.

Райан: – А о чём же тогда говорят книги, уча благоразумию как эквиваленту Судьбы?

Эмили: – Не знаю.

Райан: – Например, они говорят: выбирай друзей. Но в соответствии с тем, что ты сказала, Эмили, означает ли это: ограничь Судьбу её благостной составляющей?

Эмили: – Вряд ли. Выбирай друзей! Но враги тоже знают твои мысли, и если друзья что-то тебе не поставят в вину, то это, вина, всё равно не исчезнет, и должна будет быть реализованной, и выбирая друзей, ты лишь оттягиваешь расплату.

Изабелла: – Эмили, я тебя не узнаю. Не ты ли любишь скорость, веселье и праздник?

Эмили: – Да. Полюбила. После того, как поняла, что всегда буду стоять на одном месте, и веселья и праздников не будет.

Оливия: – Ты это поняла после того...того человека? после того, как он ушёл?

Эмили: – Да. Это как если бы Бог сказал: вот твой путь, – и ты пошла, и уткнулась в отвесную стену. Понимаете? Бог. Сказал. И. Обманул.

Изабелла: – Разве Бог может обмануть?

Эмили: – А почему нет? Ведь все мы обманываем друг друга, и себя, так почему Он не может принять в этом участие, в игре, затеянной нами в Его мире?

Райан: – Это интересно. Интересно в первой части того, что ты сказала.

Эмили: – О чём ты?

Райан: – Ты сказала: Он обманул. Но обман должен иметь начало. А начало всего – Он. И вот я подумал: а имеет ли значение то, что происходит? Или это, всё, что происходит, – всего лишь повод узнать наше к этому отношение? И тогда – вполне возможно, что обман был инициирован Им, чтобы проверить нас. И тогда – наши слёзы и смех не имеют значения, а имеют значение только наши симпатии и антипатии, отношение к людям как к носителям событий. Ведь люди – это, в конце концов, лишь носители событий, не более. Событий, задевающих нас. И определяют нас наши симпатии и антипатии. И в свете этого: что такое судьба? Дурная судьба – это быть связанным с антипатичными нам людьми, с анти-людьми, и благая судьба – это быть связанным с симпатичными нам людьми. Но...вся штука в том, что в случае благой судьбы, в случае жизни с симпатичными нам, нам даже не о чем будет с ними говорить, и не будет темы и причины для взаимной симпатии. То есть, симпатия может возникнуть только на фоне антипатии.

Оливия: – Иными словами, симпатия может возникнуть только в одном окопе.

Райан: -...Да.

Оливия: – И нормальное состояние человека – это война.

Райан: – Да.

Оливия: – Но тогда и нормальное состояние мира – это война. Так?

Райан: – Не знаю.

Оливия: – Нет, Райан, иди до конца.

Райан: – Я думаю так. Когда война между людьми заходит в тупик, тогда начинается война между народами. Иными словами, если во внутренней войне никто не выиграл, начинается война внешняя. Так, если человек внутри себя, в своей внутренней войне, зашёл в тупик, то единственный его шанс – выйти из себя. Если народ зашёл в тупик, он тоже выходит из себя, из своих пределов. Только у людей это называется конфликт, драка, а у народов – война, хотя в литературе, бывало, слова эти и заменяли друг друга.

Оливия: – Хм, и что нужно, чтобы народ вышел из себя?

Райан: – Немного. Народу нужен вождь, который приведёт его к отвесной скале, как выразилась Эмили.

Оливия: – Но Эмили ни с кем не дерётся.

Райан: – Если я правильно понял, у неё – непрекращающийся конфликт с Богом. Эмили, я правильно понял?

Эмили: -...Да.

Оливия: – Эм, ты Ему хочешь что-то доказать?

Эмили: – Я хочу доказать, что Он был неправ, сделав то, что сделал. И потому прожигаю жизнь.

Изабелла: – Назло маме уши отморожу?

Эмили: – Из, дети – самые умные люди, потому что зрят в корень. Если до мамы по-другому не доходит... Понимаешь, виновата мама.

Изабелла: – Но мама не может отвечать за всё.

Эмили: – Может. Может. Мама отвечает даже тогда, когда она уже умерла. Отвечает по праву старшего.

Оливия: – Эм, кроме права старшего есть право сильного. Не ты ли должна по этому праву отвечать?

Эмили: – Я была сильной, пока мама не сделала меня слабой.

Оливия: – Может быть, в этом был какой-то смысл?

Эмили: – Был.

Оливия: – Какой?

Эмили: – Представь себе, что ты умеешь читать мысли. У любого, у всех.

Оливия: – Ну? И?

Эмили: – Что ты прочтёшь в головах людей, которых избила судьба?

Оливия: – И что же я прочту?

Эмили: – Ты сразу заметишь, что они делятся на две категории. Одна клянёт судьбу, а в её лице и Бога, а другая ищет Богу оправдание, и в его лице судьбе. Разве не так? Первая кричит: мне это не нужно было! – а вторая шепчет: значит, так было нужно.

Райан: – Есть ещё третьи, Эм.

Эмили: – Это кто же?

Райан: – Те, кто клянёт судьбу и просит Бога.

Эмили: – Этих я не рассматриваю. Они нелогичны. Они унижают...ну, пусть, Бога, и Ему это вряд ли нравится.

Райан: – Унижают?

Эмили: – Да. Они говорят: Ты это сделал, ослабь хватку Свою.

Райан: – В чём же тут унижение?

Эмили: – В том, что они шантажируют Бога. Это как если ученик в школе сказал учителю: Вчера ты был плохой и выпорол меня, а сегодня будь за это лапочкой и поставь мне "отлично".

Райан: – Но если ты выучил урок...

Эмили: – Перестань, Райан. Если ты выучил урок – тебя не спросят, – ты это помнишь по школе? Кстати, я всегда думала, что учителя умеют читать мысли.

Райан: – Господи, Эмили, как же ты училась? в этом кошмаре?

Эмили: – Отлично училась. Я уже говорила.

Райан: – Так, может быть, Судьба...была в чём-то права?

Эмили: – В чём, Райан, в чём?! В том, что мир померк? В том, что солнце закатилось? В том, что весна – время дураков, а не цветов? В том, что мне всё равно, кто меня катает на машине? В чём она была права? Нет, Райан, судьба неправа всегда, иначе бы она не была судьбой. Если бы каждый получал по заслугам, то зачем была бы нужна судьба? А это значит, что она идёт помимо заслуг, то есть, помимо нас, нас же используя. И это значит, что судьба отдельно, а мы отдельно, судьба – помимо нас, а мы – помимо судьбы, и тем не менее, оба есть – и судьба, и мы.

Райан: – Да, это так, ты права, Эмили. Но представь себе, что жизнь, судьба, время – это полотно, ткань, и там, где мы плохи – там прорехи, а там, где мы хороши – нить цела и даже, может быть, сверкает, что мы – это нити полотна, а само полотно – это и есть судьба. И нет никакой частной, единичной судьбы – судьба только общая, и целостность полотна зависит от каждой нити. Да, есть, очевидно, какие-то силы, которые испытывают прочность полотна, и увидев порванную нить, они стремятся вытащить её, как только могут, и если нить вялая и не сцеплена с другими, то они её вытаскивают... Но тут уж наша задача – каждой нити – удержаться в полотне, если мы хотим, конечно, в нём быть. И возможно, что судьба – полотно – жертвует ненужной или негодной нитью...это может быть. Об этом написано и в Библии – помнишь, отделение злаков от плевел. Так, может, Эмили, твоя судьба – это просто прореха в полотне, которую сделал неведомо кто...враг, может быть, а ты грешишь на Бога, на судьбу?

Эмили: – Райан, один очень умный человек сказал мне однажды: даже если мы в руках врага, мы всё равно в руках Бога. А это значит, что прореха в полотне, любая, прореха в нас – с Его ведома, а может быть, и по Его воле.

Райан: – (После паузы, медленно) А ты знаешь, Эм, что самое трудное в жизни?

Эмили: – Что?

Райан: – Это когда человек, равный тебе или даже более низкий, становится более высоким, оказывается благороднее тебя, и ты видишь, что ты – низок, и никак не можешь это преодолеть. Не можешь преодолеть зависть и ревность. Или оказывается благополучнее тебя – и ты снова не можешь преодолеть зависть и ревность. Так, может, эта твоя жизненная бравада – это твой способ заглушить эти чувства, доказать, что тебя это не волнует? Помнишь, сказано: и будут последние первыми и первые последними. Не так ли всё было? – ты была первая, а Бог отличил других, в земном ли царстве или в небесном...

Эмили: – (После паузы) Я не могу этого вспомнить, Райан. Но в одном ты прав: я помню, что видела тихое светлое счастье других и хотела показать им (и себе), что я счастлива не меньше. Да, это было. Да и сейчас есть.

Райан: – Так может, это было тебе дано, чтобы ты поняла, что нужно жить собой, а не другими, жить самой, а не показывать другим?

Эмили: – (Усмехается) Что, другие нужны лишь для того, чтобы задуматься о себе?

Райан: – Как знать, как знать.

Эмили: – Но они нужны, ибо они есть.

Райан: – Потому-то я и говорил о полотне. Когда в него приходится удар, рвётся не одна нить, а многие, и испытания одного – это одновременно и испытание многих.

Эмили: – Кого же ещё испытывают, кроме меня, мною?

Райан: – Самое простое – твоих родителей. Что они переживают, глядя на тебя?

Эмили: – Хм. До сих пор я думала, что они лишь боятся, чтобы не случилось большого скандала.

Райан: – А на самом деле?

Эмили: – Теперь – не знаю.

Райан: – А ведь, наверное, есть те, кто, глядя на твои подвиги, аплодирует и кричит: давай хлеще?

Эмили: – (Кивает. После паузы) Много.

Райан: – Не настигнет ли их однажды что-то подобное?

Эмили: – По справедливости, должно.

Райан: – Вот так наши мысли и превращаются в нашу судьбу, которой и не было бы, но которая нужна хотя бы затем, чтобы испытать других.

Пауза

Оливия: – Значит, главная война – это война внутренняя, и она-то и порождает судьбу.

Райан: – Я думаю, да.

Оливия: – Одно меня в вашей беседе особенно задело: я знаю, как тяжко осознавать, что на свете есть люди благороднее тебя, люди, находящиеся в центре узора полотна. И ты, действительно, думаешь: почему они, а не я, хотя мы долгое время были вместе. Вместе, вместе, вместе, и вдруг – ! изгиб нити и... Нда.

Райан: – Все мы даны друг другу друг для друга.

Оливия: – И хотя бы за это мы должны быть благодарны и другу и врагу. Возлюби, как себя. Хм, непреходящая наука. Как же мы ещё молоды.

Райан: – Да, мы молоды. Но существует наша внутренность – наша судьба, наша и наших близких, и как знать, может быть, и мы однажды войдём в узор полотна. Но боюсь, это будет не очень радостно.

Оливия: – Почему?

Райан: – Мне кажется, самый красивый узор возникает на месте самого страшного удара. Когда восстанавливаются нити. Да и нить – не видит узора, а всего лишь участвует в нём.

Изабелла: – Для кого же узор?

Райан: – Будь я более молод, я ответил бы: для Бога.

Изабелла: – А сейчас?

Райан: – (Жмёт плечами) Не знаю.

Эмили: – Для наблюдателей.

Изабелла: – Для каких наблюдателей?

Эмили: – Откуда мне знать? Сидят разные...в партере – и наблюдают.

Изабелла: – Хм, ты их не очень-то любишь.

Эмили: – А за что их любить? Впрочем, не любить тоже не за что. Мы – такие же. Не мы ли наблюдали в древнем Риме, как мужчины убивают друг друга ради нашей потехи? Но чтобы выжить, им нужно было не думать о нас. И они на нас плевали, как и мы плевали на них. В жизни всегда так – один играет, другой смотрит. Потом роли, возможно, поменяются. И станут последние первыми.

Изабелла: – Очень сомневаюсь.

Оливия: – Я тоже. Сенатор не пойдёт на арену.

Эмили: – Его убьют в спальне, и это будет не менее изощрённо и красиво...для тех, кто понимает.

Оливия: – Для тех, кто понимает. А ты, Эм, понимаешь?

Эмили: -...Мне кажется, вкус у меня есть.

Изабелла: – И что же свой вкус говорит тебе? Какое убийство самое красивое?

Эмили: – Убийство, происходящее мгновенно – и длящееся всю жизнь. Ты нанёс удар, и человек всю жизнь живёт только им, всю оставшуюся жизнь. Вот это по-царски. Это как обрубить ноги...или руки...

Изабелла: – Это же садизм.

Эмили: – Нет. Это всего лишь жизнь. Душу обрубить так же легко, как руки и ноги. Я подозреваю, что в мире ходит много обрубков душ, просто мы их не видим.

Оливия: – А ты что скажешь, Райан?

Райан: – Я уже говорил про это. Про нити, которые восстанавливаются, чтобы создать узор.

Оливия: – Слышите? Кажется, это Том и Оливер. Кстати, Райан, я знаю одну нить, которую никому ни за что не порвать.

Райан: – Что же это за нить?

Оливия: – Наш Том.

Райан: – Да, Том – крепкий орешек. Пойду посмотрю, не надо ли им помочь. (Встаёт, выходит).

Изабелла: – Итак, Эм...ты – обрубок?

Эмили: – Не больше, чем ты.

Изабелла: – О чём ты?

Эмили: – А то ты не знаешь?

Изабелла: – (Молчит, подняв брови).

Оливия: – Прости, Эм, но это не разговор.

Эмили: – Я уже достаточно сказала, теперь говорите вы.

Оливия: – Но тебя никто не заставлял говорить, Эм.

Эмили: – А так всегда бывает. Никто никого никогда не заставляет. Личная свобода – личная глупость. Откуда следует, что свобода – глупость.

Оливия: – В каком смысле?

Эмили: – Во всех.

Пауза

Изабелла: – Ладно, Эм, я не обижаюсь. Ты действительно много сказала, и действительно, может быть, то, чего нам знать не следовало. Прости нас.