Текст книги "Огонь по своим"

Автор книги: Владимир Бушин

1. Письмо Стасика на бланке главного редактора (на этот раз закрытое).

2. Газета «Ветеран» со статьей о презентации его воспоминаний в Краснознаменном зале Дома Советской Армии.

3. Копия его же 12-летней давности письма ко мне.

Все очень содержательно. Первое письмо начинается обращением «Володя!», а кончается пожеланием «Всего доброго». И представьте себе, никакой эпилепсии. Словно и не он еще вчера устно и письменно вопил благим матом в страшных корчах всякие непотребства. Из «Ветерана» можно было узнать, что на презентации автор книги в обычном для себя духе объявил: «Я показал тайны русской судьбы с ее героическими взлетами и трагическими падениями». Это не очень внятно. Неужели так-таки и показал всю тайну? А потом, ведь книга главным образом о самом себе. Что же именно автор считает своим «героическим взлетом»? На войне не был. БАМ не строил. «Тихий Дон» не написал. Так, может, взлет в кресло главного редактора? А что для него «трагическое падение» – отставка из секретарей Союза писателей? Пьяная потасовка с Аксеновым? Увлечение грузинским прохвостом, который не вернул 200 долларов?.. Тут же приведено замечательное антиалкогольное изречение автора: «Культура – это Бог в душе, а не пиво в банке». Конечно. И не самогон в бутылке. И не водка в стопке. И даже не «оджалеши» в бокале… А еще на презентации прозвучал проникновенный голос Геннадия Гусева: «Да, абсолютно правомерно назвать книгу великим произведением о любви поэта к русскому народу, к России и ее замечательной поэзии». Прекрасно! И как, я думаю, отрадно служить под началом творца великих произведений! Мне лично не доводилось… Заканчивается отчет о презентации в таком же возвышенном духе: «Книга Куняева – событие в нашей литературе и истории. Она для каждого человека русской души и ума, для всей России». Для всей… Очень великолепно! «Правда» в сокращенном виде перепечатала сей отчет под оригинальным заглавием «Станислав Куняев – о времени и о себе».

Наконец, я взял в руки две страницы густого машинописного письма 12-летней давности. Оно начинается так:

«Очень жаль, что мне приходится тратить время на бесплодные споры. Ты думаешь о Горьком так, а я иначе». Как иначе? Да, оказывается, это не великий и самый знаменитый писатель XX века, а «русофоб» и «сионист». Грехов за ним – ни словом сказать, ни пером описать. Допустим, статью о Есенине он написал неплохую, но еще обязан был опровергнуть все до единой гадости о поэте Бухарина, Безыменского, Заславского и других «распоясавшихся русофобов». А он не опроверг! Почему? Потому именно, что был оголтелым русофобом. Ну а сам-то Куняев, опять спросим, кого защитил? А если и защитил, то не больше ли оказалось оплеванных?..

«Не случайно же, – читал я, как еще 12 лет тому назад Куняев в одной артели с Львом Колодным и Федором Бурлацким поносил Горького, – он был вдохновителем, редактором и шефом страшной книги о Беломорканале, не случайно через два года после этого он в сущности (!) определил судьбу Павла Васильева, назвав его фашистом и антисемитом». По прошествии стольких лет Куняев мог бы сейчас признаться, что, дескать, тогда я ошибся: ни антисемитом, ни фашистом Горький не называл Васильева, а писал о его хулиганстве, чем тот на самом деле и отличался, мог бы признать, что совсем не он «определил судьбу» молодого поэта, т. е. обрек его на гибель. Но куда там!

 
Барон фон Гринвальюс,
Великий пиит,
Все в той же позицьи
На камне сидит.
 

Статья Горького о Васильеве появилась 14 июня 1934 года, но вот что еще в апреле 1933 года, то есть за год с лишним, говорил в редакции «Нового мира» на вечере Васильева очень тогда известный и высокопоставленный Иван Михайлович Гронский, бывший одновременно главным редактором «Нового мира», «Красной нови» и ответственным секретарем правительственных «Известий»: «Это не крестьянская, а кулацкая поэзия… Возьмите творчество Клюева, Клычкова и Павла Васильева за последние годы. Что из себя представляет это творчество? Каким социальным силам оно служило? Оно служило силам контрреволюции… Это резко, это грубо, но это правда… Васильев развился в сторону не революции, а контрреволюции…» В таком же смысле высказывались и другие участники вечера. Остается лишь добавить, что и сам Васильев обрушился на своих друзей, присутствовавших здесь же: «Разве Клюев не остался до сих пор ярым врагом революции?.. Теперь выступать против революции и не выступать активно с революцией – это значит активно работать с кулаками и фашистами».

Вот оно, петушиное-то словцо. И разве у Горького оно слетело с уст?.. Васильев продолжал: «Сейчас Сергей (Клычков) выглядит бледным, потому что боится, что его не поймут, его побьют. Но, к сожалению, должен сказать, что я желаю такого избиения камнями… Клычков должен сказать, что он на самом деле служил, по существу, делу контрреволюции, потому что для художника молчать и не выступать с революцией – значит выступать против революции». Хорош Васильев: молчишь – значит, враг революции. И ведь это же о друзьях, это подобно тому, как Куняев – о Соколове, Передрееве или Глушковой… Впрочем, тут еще позорней: о покойниках же…

Позже Клычков и Клюев были арестованы. Последний писал своему другу художнику Анатолию Кравченко: «Вот тебе еще пример из книги жизни: ты жадно смотрел на Васильева, на его поганое дорогое пальто и костюмы – обольщался им, но эта пустая гремящая бочка лопнула при первом ударе». И позднее, уже из ссылки – жене Клычкова: «Как живет П. Васильев? Крепко ли ему спится?» Наконец, после того как второй раз арестовали и Васильева: «Жалко сердечно Павла, хотя и виноват он передо мной черной виной»… Первый раз его арестовали вскоре после того, как 24 мая 1935 года в «Правде» появилось письмо группы писателей, предлагавших «принять решительные меры против хулигана». Горький был уже смертельно болен. По ходатайству Гронского, которому Васильев был свояк (женаты на родных сестрах), весной 1936 года по решению Политбюро поэта освободили. Но 6 февраля 1937 года арестовали вторично. Горького уже не было в живых… Все эти сведения я взял из содержательной, но далеко не безупречной работы Сергея Куняева («Наш современник», № 7, 2000 г.). Мемуарист мог бы знать это и как редактор журнала, и как отец молодого литературоведа. Увы, бульдозеры неколебимы…

Но хочу спросить еще вот о чем: почему книга о Беломорканале названа «страшной»? Что там такого страшного, что ни один ельцинский прихвостень не преминул воспользоваться ею как дубиной против Советской власти? И первый – конечно, Солженицын… Советские заключенные, трудясь, как трудятся заключенные во всем мире, в короткий срок построили очень важный и нужный для страны водный канал длиною в 227 километров при 19 шлюзах, который соединил Белое море с Волгой, продлив старинную Мариинскую водную систему. Благодаря ему водный путь из Ленинграда в Мурманск сократился в четыре с лишним раза. В 1983 году в связи с пятидесятилетием канал был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Что же в этом плохого или даже страшного? «Как?! – визжат обличители. – Там же погибли тысячи и тысячи!» Куняеву, оказывается, известна почти точная цифра: «Там полегло костьми более 70 тысяч». Да откуда же известно-то? А это несколько приглаженное солженицынское вранье.

Ему же ничего не стоит метнуть хоть в ту, хоть в другую сторону не только тысячи, но и миллионы. Вот в своем «Архипелаге» пишет, что к концу 1941 года под властью немцев было уже «60 миллионов населения из 150», т. е. потеряли, мол, за такой короткий срок уже едва ли не половину населения. Но ведь обе цифры – вранье. Наше население составляло тогда около 195 миллионов.

В другой раз пишет о 1928 годе, о поре индустриализации: «Задумано было огромной мешалкой перемешать все 180 миллионов». А в действительности население было около 150 миллионов. Как видим, в одном случае ему надо было сгустить краски путем уменьшения цифры, и он запросто уменьшает ее на 45 миллионов; в другом – для этой же цели надо было цифру увеличить, и он без колебания увеличил ее на 30 миллионов. Так что плюс-минус 30–45 миллионов для этого математика-правдолюба никакая не проблема. А уж ошарашить читателя уверением, что при строительстве Беломорканала погибло 100-200-300 тысяч, ему легче, чем плюнуть…

Так же он все наврал и о строительстве канала, и о посещении его Горьким, и о книге. Как весь вонючий «Архипелаг», это написано по слухам, по антисоветским россказням, по уголовным байкам. А уж за Солженицыным, конечно, Радзинский: «Кровь и трупы на строительстве Беломорско-Балтийского канала, воспетого писателями Сталина…» Тут же и тот самый Ардов. Он возмущается, что Михаил Зощенко в своем очерке о поездке на канал писал о его строителях-уголовниках. «Ну что же 58-я статья? – негодует батюшка Ардов. – Ведь мы знаем, кто составлял подавляющее большинство заключенных „каналоармейцев“. А о них что написано?» То есть этот знаток в рясе хочет сказать, что подавляющее большинство составляли политические заключенные осужденные по 58-й статье. Это надо думать, процентов 90–95. Однако же вот что читаем в новейшем исследовании И. В. Пыхалова «Сталин и его время» (Ленинград, 2001). Приведя соответствующую таблицу официальных цифр, он делает вывод: «Таким образом, среди заключенных, содержавшихся в лагерях ГУЛАГа, большинство составляли уголовники, а „политических“, как правило, было менее 1/3… Еще меньше было „политических“ в исправительно-трудовых колониях» (с. 24). Внял, батюшка?

Теперь о смертности в лагерях и тюрьмах. Это уж специально для Солженицына с Радзинским и Куняева: в пору строительства канала она, по официальным данным, была такова: в 1931 году – 3,03 %. в 1932-м – 4,40, в 1933-м, в год открытия канала, по причине голода – 15,94 %. Миновал голод, и в следующем 1934 году резкое снижение до прежнего уровня – 4,26 %. За 1945–1952 годы, когда сидел творец «Архипелага», смертность в лагерях снизилась с 6,66 % (еще шла война) до 0,80 %. Того ниже была смертность в тюрьмах и колониях, редко превышая 2–3 %. Вывод автора: «Таким образом, как свидетельствуют факты, вопреки уверениям „обличителей“, смертность заключенных при Сталине держалась на весьма низком уровне» (с. 25). Едва ли этот уровень так уж превышал общий уровень по стране. И специальный довесок для Главного Обличителя: «Даже в самые тяжелые 1942 и 1943 годы смертность заключенных составляла около 20 % в год в лагерях и около 10 % в тюрьмах. В год! А не в месяц, как утверждает, к примеру, А. Солженицын» (с. 26). Как видим, врал Главный Обличитель, преувеличивая в 12 раз. Это ему просто…

Впрочем, И. Пыхалов, видимо, не заметил или не обратил внимания на следующие строки Солженицына о смертности на Беломорканале: «Говорят, что в первую зиму строительства, с 1931 на 1932 г., вымерло сто тысяч строителей-заключенных. Отчего ж не поверить?» Вот его главный творческий принцип: «Говорят. Отчего не поверить?» И дальше: «Скорей эта цифра даже преуменьшенная: в сходных условиях в лагерях военных лет смертность один процент в день была заурядна, известна всем. Так что на Беломорканале сто тысяч могло вымереть за три месяца с небольшим». Так было в парижском издании Ymca-press (1974). А в московском издании «Советского писателя» (1989) автор приписал: «Без натяжки можно предположить, что и триста тысяч вымерло». Это рассчитано на полных идиотов да на стеснительного Куняева, который уменьшил эту цифру до 70 тысяч. Он горестно восклицает ныне о 1956 годе: «Как мы в то время верили любому демократическому краснобайству!» Так ведь и сейчас веришь столь же оголтело, и не пытаясь даже проверить краснобайство элементарным практическим соображением. Ну хоть бы, если уж отбросить всякие соображения гуманности, подумал бы о том, как схоронить, куда деть триста тысяч трупов, кто заниматься этим мог? Вон в Доме Советов оказалось тысячи две-три убитых, так ведь в распоряжении Ельцина были отряды милиции, ОМОНа, мощнейшая техника. А там?.. И потом человек не лопата. Та сломалась в некий миг, и можно выбросить, взять новую, если есть. А люди умирают чаще всего не сразу, а медленно, болеют, постепенно доходят до полной неработоспособности. Так подумал бы и об этом: как с ними-то быть? Кто за больных выполнял норму выработки на ударной стройке?

А кроме того, надо бы знать, что статистика таких явлений, как смертность, периодизируется не днями, а годами. Как указано выше, смертность в лагерях в те самые военные годы, о которых упомянул Солженицын, составляла около 20 процентов в год. А если, как он уверяет, она была один процент в день, то значит, в год – 365 процентов, т. е. врет уже не в 12 раз, а почти в двадцать, и у него получается, что в год лагерь вымирал три с половиной раза с лишним. Лихо, правда?

И вот что проделывает дальше прохиндей Нобелевской премии. Во французском издании он называет восемь фамилий руководителей строительства канала и пишет, что «за каждым следует записать тысяч по тридцать жизней» (т. 2, с. 99). 30 тыс. х 8 = 240 тысяч. Маловато. Не хватает еще 60 тысяч душ. Обнаружив это, в московском издании прохвост уже накинул: «за каждым следует записать тысяч по сорок (!) жизней» (т. 2, с. 93). 40 тыс. х 8 = 320 тысяч. Вот это в самый раз, даже, как говорится, с доходом в 20 тысяч. Чай теперь его душенька довольна…

Куняев, радуясь сравнительно приличному по нынешним временам тиражу «Нашего современника», внушает мне: «Подумай, почему». Я уже подумал. А вот ты подумай, почему Солженицын врет в таких масштабах, почему заодно с ним врут Радзинский, Ардов, а ты, защитник великой русской идеи, оказавшись в этой компашке, книгу о строительстве канала называешь «страшной», коллективизацию – «кровавой», русофобию – «коммунистической», злобу – «чекистской» и т. п.

Михаил Зощенко, по определению Радзинского, – один из «писателей Сталина», в этой книге, столь страшной для Куняева, писал: «В дни, когда я был на Беломорском канале, в одном из лагерей был устроен слет ударников этого строительства. Это был самый удивительный митинг из всех, которые я когда-либо видел.

На эстраду выходили бывшие бандиты, воры, фармазоны и авантюристы и докладывали собранию о произведенных работах… Это были речи о перестройке всей своей жизни и о желании жить и работать по-новому… Я на самом деле увидел перестройку сознания, гордость строителей и желание жить иначе, чем прежде…»

И кому же я должен верить – одряхлевшему профессиональному лжецу, бесстыдно жонглирующему цифрами мнимо погибших, трепачу в рясе, называющему Зощенко «пособником палачей и тюремщиков», своре их малоумных, злобных прихвостней, просто обиженных Богом, или Зощенко – полному Георгиевскому кавалеру, штабс-капитану в Первую мировую войну, добровольцу Красной Армии в Гражданскую, писателю, который после известного постановления ЦК партии 1946 года, подвергшего его резкой несправедливой критике, был исключен из Союза писателей, но в этот же день написал письмо:

«Дорогой Иосиф Виссарионович!

Я никогда не был антисоветским человеком. В 1918 году я добровольно пошел в Красную Армию и полгода пробыл на фронте, сражаясь против белогвардейских войск.

Я происходил из дворянской семьи, но никогда у меня не было двух мнений – с кем мне идти – с народом или с помещиками. Я всегда шел с народом. И этого у меня никто не отнимет…

Прошу мне поверить – я ничего не ищу и не прошу никаких улучшений в моей судьбе. А если и пишу Вам, то с единственной целью: несколько облегчить свою боль. Я никогда не был литературным пройдохой или низким человеком… Это ошибка. Уверяю Вас».

Позже, после смерти Сталина и восстановления Зощенко в Союзе писателей, он высказался более определенно: «Основное обвинение в докладе Жданова в том, что я не советский писатель. Не могу согласиться!.. Я никогда не был непатриотом своей страны. Не могу согласиться с этим. Не могу!..» А когда нашлись охотники вторично проработать писателя, он встал и сказал: «Что вы хотите от меня? Чтобы я признался, что я трус? Вы этого требуете? Вы!.. Не надо мне вашего снисхождения… Я больше, чем устал. Я приму любую иную судьбу, чем та, которую я имею». Вот, Станислав Куняев, что такое гражданский поступок, а не байки о драке с Аксеновым…

Прошло еще недолгое время. Опять пакет! Опять от Куняева! Он начал почтовую войну. Раньше вот так же донимал меня пакетами Валентин Оскоцкий. Как напечатают в своих «Литературных вестях» (тираж 3000) гадость обо мне в стихах или прозе, так непременно шлют парочку экземпляров. Но тут я опять в лучших надеждах. И, увы, опять ошибся. В пакете оказалась газета «Российский писатель» № 10 (14) с упомянутой в «Открытом письме» статьей Михаила Чванова «Три подвига Станислава Куняева». Сразу вопрос: почему не двенадцать, как у Геракла? Газетка с милой дарственной надписью мемуариста: «На память Владимиру Бушину, чтобы прочитал и успокоился…» Здесь, мол, истина в последней инстанции, заткнись.

Как помним, В. Бондаренко ожидал, что я буду с негодованием писать о премии Е. Носову. Нет, не буду, ибо в ней ничего принципиально нового, просто Солженицын вколотил еще один клин в содружество русских писателей, и я лишь высказался о его речи. А С. Куняев – они с Бондаренко во многом очень схожи – ожидал, что за хвалебную статью о нем я буду «проклинать Мишу Чванова, хорошего писателя, русского патриота». Нет, разумеется, никаких проклятий. Но кое-что сказать, пожалуй, небесполезно.

М. Чванов живет в Уфе. Свой двухтомник Куняев прислал ему тоже с дарственной надписью: «Дорогому Михаилу Чванову – главную книгу моей судьбы и русской жизни». Последние слова озадачивают: это – главная книга русской жизни? Позвольте, а книги Пушкина и Толстого, Достоевского и Шолохова?.. Судя по всему, автор сказал именно то, что хотел сказать. Помните? «Я всегда прав!»

Михаил Андреевич Чванов о себе говорит так: в прошлом – «неискушенный провинциал», ныне – «истинный патриот». Да, так и говорит: истинный. А сами мы можем догадаться, что он человек еще и весьма впечатлительный, эмоциональный, как и его кумир. В статье, которую так украшают два портрета мемуариста, то и дело читаешь: «я буквально оторопел»… «мне до слез обидно»… «я был потрясен»… «резанули по сердцу строки»… «у меня перехватило горло»… «эта глава была для меня потрясением»… «и еще горло перехватило»… и т. д. Этими качествами души, видимо, и объясняются некоторые важные особенности его статьи. Например, в ней есть досадные фактические ошибки. Эмоциональному человеку наводить справки некогда!

Вот, скажем, он перечисляет поэтов: «Бродский, Маршак, Светлов, Сельвинский, Юнна Мориц, Наум Лейкин…» Весьма сумбурная последовательность, тем более что поэт Наум Лейкин никому не известен. Так звали ответственного секретаря «Литературы и жизни», или автор, возможно, имел в виду поэта Наума Коржавина, если не покойного Наума Гребнева. В одном он здесь не ошибся – все евреи.

В другом месте автор уверяет, что Виктор Астафьев «единственный из русских писателей, подписавший в октябре 1993 года гнусное письмо в поддержку палачей русского народа». Это не так. Из 42 авторов письма человек 12–13, больше четверти, были русские: Герои Соцтруда М. Ананьев, М. Дудин, Д. Лихачев, а также С. Каледин, Ю. Карякин, А. Приставкин, Р. Казакова, еще кто-то. Такие всегда находятся. Не надо приукрашивать соплеменников. Кроме того, это было не просто письмо в поддержку палачей, это был призыв к новым расправам, даже требование их. Так «Известия» и подали его: «Писатели требуют от правительства решительных действий».

Интересно проследить судьбу этих служителей муз. Человек пятнадцать из них, к сожалению, ушли в лучший мир. Даниила Гранина НТВ тоже похоронило, показало кого-то в гробу, усыпанном цветами, и объявило, что это именно Гранин, член КПСС с 1942 года, но, к счастью, он жив. Виктора Астафьева от перенапряжения страстных антисоветских речей, увы, разбил паралич. Григория Поженяна, как сообщали по телевидению, недавно избил и ограбил шофер такси, с которым поэт не пожелал расплатиться. Юрию Карякину, кажется, тоже лежащему в постели, президент недавно выделил какую-то правительственную премию. А вот старушка Белла Ахмадулина недавно заявила в «Литературной России» № 32: «Я абсолютно нищий человек». Абсолютно!.. Это довольно загадочно. Ведь у нее муж есть, весьма преуспевающий народный художник Борис Мессерер, академик, лауреат. Как рядом с таким человеком под одной крышей родная жена могла оказаться или хотя бы чувствовать себя абсолютно нищей? Но как бы то ни было, а со слезами вспоминается старинный романс «Нищая»:

 
Сказать ли вам, старушка эта
Как двадцать лет тому жила?
Она была мечтой поэта,
И слава ей венок плела.
Когда она на сцене пела,
Париж в восторге был от ней.
Она соперниц не имела…
Подайте ж милостыню ей!..
 

Старушка рассказала, что живет, «благодаря ПЕН-клубу, в центре Москвы в цивильном (?) доме по соседству с Искандером, Приставкиным, Битовым и весьма зажиточными бизнесменами». И, судя по всему, никто из них ни разу не подал милостыни нищей… Позор!.. Может, объявим благотворительную подписку среди читателей «Патриота»?..

А Римма Казакова, член КПСС с 1977 года, стала первым секретарем Союза писателей Москвы, среди членов которого, как она уверяет, «многие с именами мирового значения». Это кто же? Она называет: два тех самых подписанта – Борис Васильев и Татьяна Бек, а также Фазиль Искандер, Андрей Битов, Андрей Вознесенский, Владимир Войнович, Владимир Корнилов. Конечно, среди них есть и талантливые, и известные писатели. Но интересно, кто из читателей слышал хотя бы о таких фигурах мирового значения, как Бек или Корнилов?.. Но не в этом дело, пусть себе забавляются, у нас демократия. Ведь в сущности это даже занятно.

Занятно и то, что Римма Федоровна принялась доказывать, что она не еврейка. Я лично никогда об этом не думал, хотя знал, что один из ее мужей был еврей Радов-Вельш. Но довод, который она привела, честно скажу, заставил меня усомниться. Вот: «Дед мой по отцу был Лазарь Никандрович. Вы где-нибудь видели еврея Никандра?»

Матушка, мы видели кое-что и поинтересней! Например, когда-то начальником Политуправления Красной Армии был Сергей Иванович Гусев, каковым он стал в одночасье из Якова Давидовича Драбкина. Но Казакова не слушает, и вот ее новый резон: «А что в таком случае делать одной значительной литературной личности с отчеством Исаевич?» Опять пальцем в небо, драгоценная, ибо Исай довольно популярное когда-то у русских имя. А отчество помянутой значительной личности не Исаевич, а Исаакиевич. В этом можете убедиться, раскрыв упоминавшийся биографический словарь «Русские писатели XX века» на 656-й странице. А что делать этой личности? Лучше всего убраться бы ему в штат Вермонт и, как уже говорилось, открыть там в своем роскошном поместье дом отдыха для фронтовиков.

Национальная проблема ужасно волнует Казакову-Драбкину. Она дает решительный отпор всем, не согласным с ней:

«Чего стоят рассуждения поэта Юрия Баранова об «антирусском правительстве». Даже драгоценнейший Шандыбин радовался, что у нас наконец-то президент русский, и жена у него русская, и, добавлю, собака у президента тоже русская! За Шандыбина говорить трудно, он из тех патриотов, что даже Евгения Киселева защищал только потому, что тот русский. Но читаем дальше: «По крайней мере, во власти большинство представителей этнического большинства России». Правильно, мадам Драбкина, но 51 процент это уже большинство, а русские составляют в стране 85 процентов. Что же касается правительства или, точнее говоря, власти, то если принять во внимание хотя бы только то, что до них население страны неуклонно росло, а при них народ вымирает по 750 тысяч и больше в год, можно было бы поначалу допустить, что это честные люди, но просто малограмотны и бездарны, но поскольку вымирание длится уже десять лет, страна гибнет, они же не уходят, а, наоборот, все держатся зубами и когтями за свои кресла и продолжают реформы, показавшие всему миру свою гибельность для страны, – если все это, говорю, учесть, то такую власть нельзя назвать иначе, как именно антинародной, оккупационной, враждебной народу. Даже по Уставу ООН против такой власти народ имеет право на восстание. А вам, как видно, хватает для радости столичных фейерверков, презентаций да разного рода эксгумаций. Что ж, наслаждайтесь…

Вот вы еще и философствуете о том, что такое демократ: «Он-то и есть подлинный патриот, потому что (!) не способен оскорблять людей другой национальности». Это, во-первых, да? Но при чем здесь патриотизм? Это элементарная вежливость, воспитанность, и только. А вообще-то таким людям другой национальности, как, допустим, еврей Ягода, немец Геббельс, англичанин Чемберлен, француз Даладье, американец Даллес, – всем им убежденный русский националист имеет право сказать: «Подонки!» Во-вторых, «демократ разбирается в истории». И опять: это образованность, а не патриотизм. Но вот вам супердемократы Чубайс, Сванидзе, Сорокина, Киселев, Новодворская да и сам Ельцин – ведь круглые невежды. Нужны доказательства? В-третьих, «демократ граждански и творчески профессионально судит о жизни».

О, судить они могут о чем угодно! Возьмите Немцова или Явлинского. Даже сверхтерпеливый наш президент недавно посоветовал одному из них перестать мельтешить на политической сцене страны со своими «творческими суждениями». Так вот эти-то люди, которых вы, сами не зная почему, именуете патриотами, и довели страну до того положения, о котором сказано выше.

Но вот что самое-то примечательное в статье Драбкиной. Будучи членом той самой вымирающей шайки ельцинских прихвостней, которая 5 октября 1993 года требовала от правительства расправы над неугодными писателями, она сегодня жалуется, что с ней «полемика ведется далеко не элегантно», «лексика оставляет желать лучшего», а кто-то сказал даже, что в свои 70 лет мадам «вышла в тираж». Ах, ах! Она затосковала об элегантности. Обратитесь за ней, мадам, к генералу Евневичу, такому же, как вы, элегантному демократу, который расстреливал Дом Советов.

Однако вернемся к статье М. Чванова. Отмеченные ошибки – не главное в ней. Дело гораздо серьезней, когда от Наума Неизвестного автор переходит ко всем известному Льву Толстому и с решительностью своего столичного друга возглашает, что великий писатель «абсолютно справедливо был отлучен от церкви», поскольку «нанес великий вред России, как террористы-революционеры (например, эсеры, да?). На книгах Л. Толстого взросло и воспиталось несколько поколений как мягкотелых бездеятельных русских интеллигентов и циников-атеистов, отчего само понятие „интеллигенция“ стало чуть ли не ругательством». Закономерным выводом из таких суровых суждений был бы призыв сжечь книги Толстого, но истинный патриот почему-то пока воздержался от этого. Непонятно и то, почему не названы книги Толстого и их герои, воспитавшие несколько поколений хлюпиков и циников. «Севастопольские рассказы»? «Казаки»? Оленин? Ерошка? «Война и мир»? Князь Андрей? Княжна Марья? Наташа Ростова? Ее брат Николай? Анна Каренина? Катюша Маслова?..

Кого из них автор уподобляет пуле или бомбе террориста, убивающей наповал? Что первым бросать в костер?.. Неизвестно. Но вот завотделом прозы «Нашего современника» Александр Сегень, правая рука Куняева, тут конкретен. В газете «Десятина» он решительно заявил: «Человек, написавший „Хаджи-Мурата“, – враг русского народа».[8]8
  Поправка. В предыдущем тексте допущена неточность. Сказано, что завотделом прозы журнала «Наш современник», секретарь правления Союза писателей России Александр Сегень, лауреат премии «Большой приз» и др., в недавнем интервью газете «Десятина» назвал Льва Толстого «врагом России». На самом деле лауреат Сегень сказал так: «Перечитайте „Хаджи-Мурата“. Эту повесть написал предатель Родины» («Десятина» № 2 (53), 2001, с. 7). Автор благодарит читателей, указавших на эту неточность.


[Закрыть] Коли враг всего народа, а не только отпетых идиотов с русскими и нерусскими фамилиями, то, конечно, книги его надо уничтожить…

Но прежде чем чиркнуть спичку, хочу заметить вам, литературные пироманы, что среди верующих и даже пишущих стихи о святых мощах циников не меньше, чем среди атеистов. Или у вас в Уфе не так?

Переходя от литературы к жизни, автор обнаруживает язвительно-ироническое отношение к советскому времени, к «почти уже сказочной социалистической действительности», видя в советских людях «специально обманутых, замордованных желтой прессой» существ. И невдомек истинному патриоту, что ныне советское время с его великими благами для народа, с мощью державы действительно вспоминается как сказочное. Невдомек даже то, что советская пресса сеяла добро, достоинство, гордость за свою страну, а мордуют-то людей именно сейчас на его глазах, но он, талантливый писатель, этого не видит или видит, но талантливо молчит.

М. Чванов уверяет, что советское время – это «эпоха мифотворчества». Мифов, говорит, было больше, чем в Древней Греции. Коли речь завел об эпохе, то и мифы называй эпохальные. Еще перед войной мы стали первой промышленной страной Европы – это миф? Наши летчики и летчицы восхищали мир своими фантастическими перелетами – это миф? Наш народ и его армия разгромили силы всей Европы, брошенные на нас Гитлером, – это миф? Вскоре после войны мы стали сверхдержавой мира – это миф? Первыми в мире мы отправили в космос человека – это миф? Первыми в мире забросили свой герб на Луну – это миф? Бесплатное образование, медицина, копеечная квартплата и транспорт – это миф?..

Оказывается, истинный русский патриот Чванов имеет в виду факты совсем не такого масштаба. А что же? Да вот, говорит, был миф о Корнее Чуковском как о добром сказочнике и великом гуманисте. А он написал однажды Сталину письмо, предлагая создать для «социально опасных» детей трудколонии с военным режимом, но его продолжали считать великим гуманистом…

В этих истинных патриотах меня больше всего поражает их полная оторванность от реальности, от живой действительности. Во-первых, при чем здесь советская эпоха, если какие-то критики писали о Чуковском как о великом гуманисте? Да и кто – писал? Ведь ни одного не назовет. А я назову, кто боролся против Чуковского. Например, Троцкий, а с другой стороны – Ленин. Во-вторых, о письме к Сталину стало известно только теперь. Как же оно могло повлиять на «миф»? Ну вот, теперь считайте, что миф рухнул. Пошли дальше.

Второй миф – о плагиате «Тихого Дона». Позвольте, тов. Чванов, но опять же, какое отношение к подлой проделке негодяев имеет советская эпоха? Советская власть в лице «Правды», наша литературная общественность в лице известных писателей еще в 1929 году, а потом уже и в наши дни, например, Константин Симонов, разоблачила этот «миф». Вновь же возродил его Солженицын, которого вы считаете великим писателем, вот с ним и разбирайтесь.

Третий миф советской эпохи – «миф о шовинизме и антисемитизме Станислава Куняева». А вот это не миф. Если человек верит, что Максим Горький «русофоб» и «сионист», то, сколько ни рассказывай он о своих друзьях среди евреев, как это делает Куняев, сколько ни пиши стихов о Межирове, совершенно ясно: мыслитель свихнулся на жидоедстве. Да, у Горького были благожелательные высказывания о евреях, есть рассказ «Каин и Артем», есть еврейка Рашель в «Васе». Ну и что? Вон С. Семанов насчитал в «Тихом Доне» 16 евреев. Можно добавить, что отношения Горького с такими известными и могущественными евреями, как Троцкий и Зиновьев, были враждебные, еврей Парвус его обобрал. Мало того, Зиновьев, будучи всевластным главой Северо-Западной коммуны, учинил обыск в квартире писателя на Кронверкском, что и послужило последним поводом к эмиграции. А вот у Лермонтова, допустим, есть две «Еврейские мелодии» – и что, тоже сионист?