Текст книги "Книга 2"
Автор книги: Владимир Высоцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
Что мне была вся мудрость скучных книг,
Когда к следам ее губами мог припасть я?
Что с вами было, королева грез моих?
Что с вами стало, мое призрачное счастье?
Наши души купались в весне. Наши головы были в огне. И печаль с ней, и боль далеки И, казалось, не будет тоски.
Ну, а теперь хоть саван ей готовь,
Смеюсь сквозь слезы я и плачу без причины.
Вам вечным холодом и льдом сковало кровь
От страха жить и от предчувствия кончины.
Понял я, больше песен не петь. Понял я, больше снов не смотреть. Дни тянулись с ней нитями лжи, С нею были одни миражи.
Я жгу остатки праздничных одежд,
Я струны рву, освобождаясь от дурмана,
Мне не служить рабом у призрачных надежд,
Не поклоняться больше идолам обмана.
Очередь
–
А люди все роптали и роптали, А люди справедливости хотят: – Мы в очереди первыми стояли, А те, кто сзади нас, уже едят.
Им объяснили, чтобы не ругаться.
– Мы просим вас, уйдите, дорогие.
Те, кто едят, ведь это иностранцы.
А вы, прошу прощенья, кто такие?
Но люди все роптали и роптали, Но люди справедливости хотят: – Мы в очереди первыми стояли, А те, кто сзади нас, уже едят.
Но снова объяснил администратор:
– Я вас прошу, уйдите, дорогие.
Те, кто едят, ведь это делегаты.
А вы, прошу прощенья, кто такие?
А люди все роптали и роптали, А люди справедливости хотят: Мы в очереди первыми стояли, А те, кто сзади, нас уже едят.
О слухах.
–
Сколько слухов наши уши поражает. Сколько сплетен разъедает, словно моль. Ходят сухи, будто все подорожает, абсолютно, А особенно – поваренная соль.
Словно мухи, тут и там,
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам,
Их разносят по умам.
– Слушай, слышал? Под землею город строят, Говорят, на случай ядерной войны... – Вы слыхали? Скоро бани все закроют Повсеместно. Навсегда. И эти сведенья верны.
И словно мухи, тут и там,
.........................
– А вы знаете? Мамыкина снимают. За разврат его, за пьянство, за дебош, И, кстати, вашего соседа забирают, Негодяя, потому, что он на берию похож.
И словно мухи, тут и там,
........................
– Ой, что деется! Вчерась траншею рыли, Так откопали две коньячные струи. – Говорят, шпионы воду отравили. Самогоном. Ну, а хлеб, теперь из рыбьей чешуи.
И словно мухи, тут и там,
.........................
– Это что еще. Теперь все отменяют, Отменили даже воинский парад. Говорят, что скоро все позапрещают В бога душу. Скоро все к чертям собачьим запретят.
И словно мухи, тут и там,
.........................
Закаленные во многих заварухах, Слухи ширятся, не ведая преград. Ходят сплетни, что не будет больше слухов. Абсолютно. Ходят слухи, будто сплетни запретят.
И словно мухи, тут и там,
.........................
И поют друг другу – шепотом ли, вкрик ли Слух дурной всегда звучит в устах кликуш. А к хорошим слухам люди не привыкли, Говорят, что это выдумки и чушь.
И словно мухи, тут и там
........................
Она была в Париже
–
Наверно, я погиб: глаза закрою – вижу, Наверно, я погиб: робею, а потом, Куда мне до нее? Она была в Париже, И я вчера узнал, не только в нем одном.
Блатные песни пел я ей про Север дальний.
Я думал, вот чуть-чуть, и будем мы на "ты".
Но я напрасно пел о полосе нейтральной
Ей глубоко плевать, какие там цветы.
Я спел тогда еще, я думал, это ближе: Про юг и про того, кто раньше с нею был. Но что ей до меня – она была в Париже, Ей сам Марсель Марсо чего-то говорил.
Я бросил свой завод, хоть вобщем, был не вправе,
Засел за словари на совесть и на страх,
Но что ей до меня? Она уже в Варшаве,
Мы снова говорим на разных языках.
Приедет – я скажу по-польски: "Проше пани". Прими таким, как есть, не буду больше петь. Но что ей до меня? Она уже в Иране. Я понял, мне за ней, конечно, не успеть.
Ведь она сегодня здесь, а завтра будет в Осле
Да, я попал впросак, да я попал в беду.
Кто раньше с нею был и тот, кто будет после,
Пусть пробуют они. Я лучше пережду.
Ой, где был я вчера
–
Ой, где был я вчера – не найду, хоть убей. Только помню, что стены с обоями, Помню, Клавка была и подруга при ней, Целовался на кухне с обоими.
А наутро я встал
Мне давай сообщать,
Что хозяйку ругал,
Всех хотел застращать,
Что я голым скакал,
Что я песни орал,
А отец, говорил,
У меня генерал.
А потом рвал рубаху и бил себя в грудь, Говорил, будто все меня продали. И гостям, говорят, не давал продохнуть, Донимал их блатными аккордами.
А потом кончил пить,
Потому что устал,
Начал об пол крушить
Благородный хрусталь,
Лил на стены вино,
А кофейный сервиз,
Растворивши окно,
Просто выбросил вниз.
И никто мне не мог даже слова сказать. Но потом потихоньку оправились, Навалились гурьбой, стали руки вязать, А потом уже все позабавились.
Кто плевал мне в лицо,
А кто водку лил в рот.
А какой-то танцор
Бил ногами в живот.
Молодая вдова,
Верность мужу храня,
Ведь живем однова
Пожалела меня.
И бледнел я на кухне с разбитым лицом Сделал вид, что пошел на попятную, Развяжите, кричал, да и дело с концом, Развязали, но вилки попрятали.
Тут вообще началось,
Не опишешь в словах.
И откуда взялось
Столько силы в руках?
Я, как раненный зверь,
Напоследок чудил,
Выбил окна и дверь,
И балкон уронил...
Ой, где был я вчера – не найду днем с огнем, Только помню, что стены с обоями... И осталось лицо, и побои на нем.. Ну куда теперь выйти с побоями?
Если правда оно,
Ну, хотя бы на треть,
Остается одно:
Только лечь, помереть.
Хорошо, что вдова
Все смогла пережить,
Пожалела меня
И взяла к себе жить.
Время лечит
–
Теперь я не избавлюсь от покоя, Ведь все, что было на душе на год вперед, Не ведая, она взяла с собою, Сначала в порт, а там – на пароход.
Теперь мне вечер зажигает свечи,
И образ твой окутывает дым...
И не хочу я знать, что время лечит,
Что все проходит вместе с ним.
В моей душе – пустынная пустыня. Так что ж стоите над пустой моей душой? Обрывки песен там и паутина, А остальное все она взяла с собой.
Мне каждый вечер зажигает свечи,
И образ твой окутывает дым...
И не хочу я знать, что время лечит,
Что все проходит вместе с ним.
В моей душе все цели без дороги. Пройдитесь в ней, и вы найдете там Две полуфразы, полудиалоги, А остальное все пошло ко всем чертям.
И пусть мне вечер зажигает свечи,
И образ твой окутывает дым...
Но не хочу я знать, что время лечит,
Оно не лечит – оно калечит.
И все проходит вместе с ним.
Песня для отъезжающих за границу
–
Перед выездом в загранку Заполняешь кучу бланков, Это еще не беда. Но в составе делегаций С вами едет личность в штатском, Завсегда.
А за месяц до вояжа
Инструктаж проходишь даже
Как там проводить все дни,
Чтоб поменьше безобразий,
А потусторонних связей
Ни – ни – ни.
Личность в штатском, парень рыжий, Мне представился в Париже: – Будем с вами жить, я – Никодим, Жил в Бобруйске, нес нагрузки, Папа русский, сам я русский, Не судим.
Исполнительный на редкость,
Соблюдал свою секретность
И во всем старался мне помочь.
Он теперь по долгу службы,
Дорожил моею дружбой
День и ночь.
На экскурсию по Риму Я решил – без Никодима... Он всю ночь писал, и вот уснул, Но личность в штатском, оказалось, Раньше боксом занималась Не рискнул.
Со мною завтракал, обедал
И везде за мною следом,
Будто у него нет дел.
Я однажды для порядку,
Заглянул в его тетрадку
Обалдел.
Он писал, такая стерва, Что в Париже я на мэра С кулаками нападал, Что я к женщинам несдержан И влияниям подвержен Запада.
Значит, что ж, он может даже
Заподозрить в шпионаже.
Вы прикиньте, что тогда?
Это значит не увижу
Я ни Риму, ни Парижу
Никогда.
Чудо-юдо
–
В королевстве, где все тихо и складно, Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь, Появился дикий зверь огромадный То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.
Сам король страдал желудком и астмой,
Только кашлем сильный страх наводил.
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел, а коих в лес волочил.
И король тотчас издал три декрета: Зверя надо, говорит, одолеть наконец. Вот, кто отважется на это, на это, Тот принцессу поведет под венец.
А в отчаявшемся том государстве,
Как войдешь, так прямо наискосок,
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший, но опальный стрелок.
На полу лежали люди и шкуры, Пели песни, пили меды и тут Протрубили во дворце трубадуры, Хвать стрелка – и во дворец волокут.
И король ему прокашлял: "Не буду
Я читать тебе моралей, юнец,
Вот, если завтра победишь чуду-юду,
То принцессу поведешь под венец".
А стрелок: "Да это что за награда? Мне бы выкатить порвейна бадью. А принцессу мне и даром не надо, Чуду юду я и так победю".
А король:"Возьмешь принцессу и точка.
А не то тебя раз-два и в тюрьму,
Ведь это все-же королевская дочка".
А стрелок: "Ну хоть убей, не возьму"
И пока король с ним так препирался, Съел уже почти всех женщин и кур, И возле самого дворца ошивался Этот самый то ли бык, то ли тур.
Делать нечего, портвейн он отспорил,
Чуду-юду уложил и убег...
Вот так принцессу с королем опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок.
Скажи спасибо.
–
Подумаешь, с женой не очень ладно. Подумаешь, неважно с головой. Подумаешь, ограбили в парадном. Скажи еще спасибо, что живой.
Ну что ж такого, мучает саркома?
Ну что ж такого, начался запой.
Ну что ж такого, выгнали из дома?
Скажи еще спасибо, что живой.
Плевать, партнер по покеру дал дуба. Плевать, что снится ночью домовой. Плевать, соседи выбили два зуба. Скажи еще спасибо, что живой.
Да ладно, ну уснул вчера в опилках.
Да ладно, в челюсть врезали ногой.
Да ладно, потащили на носилках.
Скажи еще спасибо, что живой.
Да, правда, тот, кто хочет, тот и может. Да, правда, сам виновен. Бог со мной. Да, правда, но одно меня тревожит: Кому сказать спасибо, что живой?
Отберите орден у Насера –
Потеряли истинную веру, Больно мне за наш ссср. Отберите орден у Насера, Не подходит к ордену Насер.
Можно даже крыть с трибуны матом,
Раздавать подарки вкривь и вкось,
Называть Насера нашим братом,
Но давать Героя – это брось.
А почему нет золота в стране? Раздарили, просто раздарили, Лучше бы давали на войне, А насеры после б нас простили.
Джон Ланкастер Пек
–
Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской, Под английским псевдонимом "мистер Джон Ланкастер Пек", Вечно в кожанных перчатках, чтоб не сделать отпечатков, Жил в гостинице "Советской" несоветский человек.
Джон ланкастер в одиночку, преимущественно ночью, Чем-то щелкал, в чем был спрятан инфракрасный обьектив. А потом в нормальном свете, представало в черном цвете То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив.
Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной, Наш родной центральный рынок стал похож на грязный склад. Искаженный микропленкой, ГУМ стал маленькой избенкой. И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ.
Но работать без подручных может грустно, может скучно, Враг подумал, враг был дока, написал фиктивный чек, И, где-то в дебрях ресторана, гражданина Епифана Сбил с пути и с панталыку несоветский человек.
Епифан казался жадным, хитрым, умным, плотоядным, Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел. В общем так: подручный Джона был находкой для шпиона. Так случиться может с каждым, если пьян и мягкотел.
Вот и первое заданье: в 3.15, возле бани, Может раньше, может позже остановится такси, Надо сесть, связать шофера, разыграть простого вора, А потом про этот случай раструбят по Би-Би-Си.
И еще: оденьтесь свеже и на выставке в Манеже К вам приблизится мужчина с чемоданом. Скажет он: "Не хотите ли черешни?" Вы ответите "конечно" Он вам даст батон с взрывчаткой, принесете мне батон.
А за это, друг мой пьяный,– говорил он Епифану, Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин.. Враг не ведал, дурачина: тот, кому все поручил он, Был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин.
Да, до этих штучек мастер этот самый Джон Ланкастер, Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек. Обезврежен он и даже он пострижен и посажен, А в гостинице "Советской" поселился мирный грек.
Жертва телевидения
–
Есть телевизор, подайте трибуну, Так проору – разнесется на мили. Он не окно, я в окно и не плюну, Мне будто дверь в целый мир прорубили.
Все на дому, самый полный обзор:
Отдых в крыму, ураган и кобзон,
Вести с полей или южный вьетнам,
Или еврей, возвратившийся к нам.
Врубаю первую, а там ныряют. Но это – так себе, а с двадцати " А ну-ка девушки" – Что вытворяют... И все в передничках. С ума сойти!
Есть телевизор. Мне дом не квартира.
Я всею скорбью скорблю мировою.
Грудью дышу я всем воздухом мира.
Никсона вижу с его госпожою.
Вот тебе раз: иностранный глава Прямо глаз в глаз, к голове голова. Чуть пододвинул ногой табурет И оказался с главой тет а тет.
Потом ударники в хлебопекарне
Дают про выпечку до десяти
И вот любимые "А ну-ка парни"
Стреляют, прыгают, с ума сойти!
Если не смотришь – ну, пусть не болван ты Но уж по крайности богом убитый: Ты же не знаешь, что ищут таланты, Ты же не ведаешь, кто даровитый.
Вот тебе матч СССР – ФРГ
С мюллером я на короткой ноге
Судорога, шок, но уже интервью.
Ох, хорошо, я с указа не пью.
Там кто-то выехал на конкурс в Варне, А мне квартал всего туда идти. А ну-ка девушки, а ну-ка парни. Все лезут в первые. С ума сойти.
Но как убедить мне упрямую Настю?
Настя желает в кино, как суббота.
Настя твердит, что проникся я страстью
К глупому ящику для идиота.
Ну да, я проникся. В квартиру зайду Глядь – дома и Никсон и Жорж Помпиду. Вот хорошо, я бутылочку взял. Жорж – посошок, Ричард, правда не стал.
Потом – прекраснее, еще кошмарней,
Врубил четвертую – и на балкон:
А ну-ка девушки, а ну-ка парни.
Вручают премии в ООН.
Ну, а потом, на Канатчиковой даче, Где, к сожаленью, навязчивый сервис, Я и в бреду все смотрел передачи, Все заступался за Анджелу Дэвис....
Слышу: "Не плачь, все в порядке в тайге",
"Выигран матч СССР – ФРГ",
"Сто негодяев захвачены в плен",
И "Магомаев поет в КВН".
Ну, а действительность еще шикарней: Тут у нас два телевизора, крути – верти. Там – "А ну-ка девушки", Тут – "А ну-ка парни". За них не боязно с ума сойти.
Штрафные батальоны.
–
Всего лишь час дают на артобстрел, Всего лишь час пехоте передышки, Всего лишь час до самых главных дел: Кому – до ордена, ну, а кому – до "вышки".
За этот час не пишем ни строки.
Молись богам войны артиллеристам!
Ведь мы ж не просто так, мы – штрафники.
Нам не писать: "...считайте коммунистом".
Перед атакой – водку? Вот мура! Свое отпили мы еще в гражданку. Поэтому мы не кричим "ура!" Со смертью мы играемся в молчанку.
У штрафников один закон, один конец:
Коли, руби фашистского бродягу.
И, если не поймаешь в грудь свинец,
Медаль на грудь поймаешь "за отвагу".
Ты бей штыком. А лучше – бей рукой. Оно надежней, да оно и тише. И, ежели останешься живой Гуляй, рванина, от рубля и выше.
Считает враг: морально мы слабы,
За ним и лес и города сожжены...
Вы лучше лес рубите на гробы
В прорыв идут штрафные батальоны.
Вот шесть ноль-ноль. И вот сейчас обстрел. Ну, бог войны, давай без передышки! Всего лишь час до самых главных дел: Кому – до ордена, а большинству – до "вышки".
Лукоморье
–
Лукоморья больше нет , от дубов простыл и след. Дуб годится на паркет – так ведь нет: Выходили из избы здоровенные жлобы, Порубили те дубы на гробы.
Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди.
Это только присказка, сказка впереди.
Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах, Но явился всем на страх вертопрах. Добрый молодец он был, бабку ведьму подпоил, Ратный подвиг совершил: дом спалил.
Ты уймись, уймись,тоска у меня в груди
.......................................
Тридцать три богатыря порешили, что зазря Берегли они царя и моря. Каждый взял себе надел, кур завел и в нем сидел Охраняя свой удел не у дел.
Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди
.......................................
Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб. С окружающими туп стал и груб. И ругался день-деньской бывший дядька их морской, Хоть имел участок свой под Москвой.
Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди
........................................
Здесь и вправду ходит кот, как направо – так поет, Как налево – так загнет анекдот. Но ученый, сукин сын, цепь златую снес в Торгсин, И на выручку, один – в магазин.
Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди
........................................
Как-то раз за божий дар получил он гонорар: В Лукоморье перегар на гектар. Но хватил его удар, и, чтоб избегнуть больших кар, Кот диктует про татар мемуар.
Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди
.........................................
И русалка – вот дела. – Честь недолго берегла. И однажды, как могла, родила. Тридцать три же мужика не желают знать сынка. Пусть считается пока сын полка.
Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди
.......................................
Как-то раз один колдун, врун, болтун и хохотун, Предложил ей, как знаток бабских струн, Мол: – Русалка, все пойму, и с дитем тебя возьму И пошла она к нему, как в тюрьму.
Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди
.......................................
Бородатый Черномор, лукоморский первый вор, Он давно Людмилу спер – ох хитер! Ловко пользуется, тать, тем, что может он летать: Зазеваешься, он – хвать, и тикать.
Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди
.......................................
А коверный самолет сдан в музей в запрошлый год Любознательный народ так и прет. И без опаски старый хрыч баб ворует – хнычь-не-хнычь Ох, скорей его разбей паралич!
Ты уймись, уймись,тоска, у меня в груди
.......................................
– Нету мочи нету сил – леший как-то недопил Лешачиху свою бил и вопил: -Дай рубля, прибью а то. Я – добытчик или кто? А не дашь, так и пропью долото.
Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди
.......................................
–Я ли ягод не носил? – Снова леший голосил -А коры по сколько кил приносил? Надрывался издаля, все твоей забавы для. Ты ж жалеешь мне рубля, ах, ты тля!
Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди
........................................
И невиданных зверей, дичи всякой нету в ней: Понаехало за ней егерей Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет. Все, о чем писал поэт, это бред.
Ты уймись, уймись, тоска душу мне не рань.
Раз уж это присказка – значит дело-дрянь.
Случай в ресторане
–
В ресторане по стенкам висят тут и там "Три медведя", "Заколотый витязь". За столом одиноко сидит капитан. – Разрешите? – Спросил я. – Садитесь.
– Закури. – Извините, "Казбек" Не курю.
– Ладно, выпей. Давай-ка посуду.
– Да, пока принесут...– Пей, кому говорю.
Будь здоров! – Обязательно буду.
– Ну, так что же,– сказал, захмелев, капитан, Водку пьешь ты красиво, однако А видал ты вблизи пулемет или танк? А ходил ли ты, скажем, в атаку?
В сорок третьем, под Курском, я был старшиной,
За моею спиною такое...
Много всякого, брат, за моею спиной,
Чтоб жилось тебе, парень, спокойно.
Он ругался и пил, я за ним по пятам, Только в самом конце разговора Я обидел его, я сказал: "Капитан, Никогда ты не будешь майором."
Он заплакал тогда, он спросил про отца,
Он кричал, тупо глядя на блюдо:
– Я всю жизнь отдал за тебя, подлеца,
А ты жизнь прожигаешь, паскуда.
А винтовку тебе. А послать тебя в бой. А ты водку тут хлещешь со мною... Я сидел, как в окопе под Курской дугой, Там, где был капитан старшиною.
Песня про соседа
–
Мой сосед объездил весь Союз: Что-то ищет, а чего – не видно. Я в дела чужие не суюсь, Но мне очень больно и обидно.
У него на окнах плюш и шелк,
Баба его шастает в халате...
Я б в Москве с киркой уран нашел
При такой повышенной зарплате.
И, сдается мне, что люди врут: Он нарочно ничего не ищет. А для чего? Ведь денежки идут, Ох, какие крупные деньжищи!
А вчера на кухне ихний сын
Головой упал у нашей двери
И разбил – нарочно,– мой графин.
А я мамаше – счет в тройном размере.
Ему платят рупь, а мне – пятак Пусть теперь дает мне неустойку. Я ведь не из зависти, я – так, Ради справедливости и только.
Ну, ничего я им создам уют.
Живо он квартиру обменяет.
У них денег куры не клюют,
А у нас – на водку не хватает.
На стол колоду, господа
–
На стол колоду, господа. Крапленная колода. Он подменил ее, когда, барон, вы пили воду. Валет наколот, так и есть. Барон, ваш долг погашен. Вы – проходимец, ваша честь, Вы – проходимец, ваша честь, И я к услугам вашим.
Но я не слышу ваш ответ,
О, нет, так не годится...
А в это время Бонапарт,
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
–Закончить не смогли вы кон. Верните бриллианты. А вы, барон и вы, виконт, пожалте в секунданты. Ответьте, если я неправ, но наперед все лживо... Итак, оружье ваше, граф? Итак, оружье ваше, граф? За вами выбор, живо!
Вам скоро будет не до карт,
Вам предстоит сразиться,
А в это время Бонапарт,
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
–Да полно, предлагаю сам. На шпагах? Пистолетах? Хотя сподручней было б вам на дамских амулетах. Кинжал? Ах, если б вы смогли. Я дрался им в походах. Но вы б, конечно, предпочли, Но вы б, конечно, предпочли На шулерских колодах.
Вы не получите инфаркт,
Вам предстоит сразиться,
А в это время Бонапарт,
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
Не поднимайте, ничего, я встану сам, сумею. И снова вызову его, пусть даже протрезвею. Барон, молчать! Виконт, не хнычь! Плевать, что тьма народу. Пусть он расскажет, старый хрыч, Пусть он расскажет, старый хрыч Чем он кропил колоду.
Когда раскроешь тайну карт,
Дуэль не состоится...
А в это время Бонапарт,
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
А коль откажется сказать, клянусь своей главою, Графиню можете считать сегодня же вдовою. И, хоть я шуток не терплю, но я могу взбеситься. Тогда я графу прострелю, Тогда я графу прострелю Экскьюз ми, ягодицу.
Стоял весенний месяц март,
Летели с юга птицы.
А в это время Бонапарт,
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
–Ах, граф, прошу меня простить! Я вел себя бестактно. Я в долг хотел у вас просить, но не решался как-то. Хотел просить наедине, мне на людях неловко, И вот пришлось затеять мне, И вот пришлось затеять мне Дебош и потасовку. Ну да, я выпил целый штоф и сразу вышел червой... Дурак? Вот как?– Что ж я готов. Итак, ваш выстрел первый.
Стоял июль, а может март,
Летели с юга птицы,
А в это время Бонапарт,
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
Песнь о вещей Касандре.
–
Долго Троя в положении осадном Оставалась неприступною твердыней, Но троянцы не поверили Касандре... Троя, может быть, стояла б и поныне.
Без умолку безумная девица
Кричала:– Ясно вижу Трою, павшей в прах!
Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев,
Во все века сжигали люди на кострах!
И в ночь, когда из чрева лошади на Трою Спустилась смерть, как и положено, крылато, Над избиваемой безумною толпою вдруг Кто-то крикнул: – Это ведьма виновата!
.........................
И в эту ночь, и в эту кровь, и в эту смуту Когда сбылись все предсказания на славу, Толпа нашла бы подходящую минуту, Чтоб учинить свою привычную расправу...
..........................
А вот конец, хоть не трагичный, но досадный: Какой-то грек нашел Касандрину обитель, И начал пользоваться ей, не как Касандрой, А как простой и ненасытный победитель...
Без умолку безумная девица
Кричала: – Ясно вижу Трою, павшей в прах!
Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев,
Во все века сжигали люди на кострах!
Про Ивана-дурака
–
На краю края земли, где небо ясное, Как бы вроде даже сходит за кордон На горе стояло здание ужасное, Издали напоминавшее ООН.
Все сверкает, как зарница,
Красота, но только вот
В этом здании царица
В заточении живет.
И Кащей Бессмертный грубое животное Это здание поставил охранять. Но по-своему несчастное и кроткое Может, было то животное, как знать?
От большой тоски по маме
Вечно чудище в слезах.
Ведь оно с семью главами,
О пятнадцати глазах.
Сам Кащей, он мог бы раньше врукопашную, От любви к царице высох и увял. И стал по-своему несчастным старикашкою, Ну, а зверь его к царице не пускал.
– Ты пусти меня, чего там.
Я ж от страсти трепещу!
– Хоть снимай меня с работы,
Ни за что не пропущу!
Добрый молодец Иван решил попасть туда: Мол, видали мы Кащеев, так-растак! Он все время где чего, так сразу – шасть туда: Он по-своему несчастный был дурак.
То ли выпь захохотала,
То ли филин заикал:
На душе тоскливо стало
У Ивана-дурака.
И началися его подвиги напрасные, С баб-ягами никчемушная борьба. Тоже ведь, она по-своему несчастная Эта самая лесная голытьба.
Сколько ведьмочек пошибнул.
Двух – молоденьких в соку.
Как увидел утром – всхлипнул:
Жалко стало дураку.
Но, однако же, приблизился. Дремотное Состоянье свое превозмог Иван: В уголку лежало бедное животное, Все главы свои склонившее в фонтан.
Тут Иван к нему сигает,
Рубит головы спеша
И к Кащею подступает
Кладенцом своим маша.
И грозит он старику двухтыщелетнему: -Я те бороду, мол, мигом обстригу! Так умри ты, сгинь, Кащей! А тот в ответ ему: -Я бы рад, но я бессмертный, не могу!
Но Иван себя не помнит:
– Ах, ты гнусный фабрикант!
Вон настроил сколько комнат.
Девку спрятал, интригант!
Я докончу дело, взявши обязательство! И от этих неслыханных речей Умер сам кащей без всякого вмешательства: Он неграмотный, отсталый был, Кащей.
А Иван, от гнева красный,
Пнул Кащея, плюнул в пол
И к по-своему несчастной
Бедной узнице вошел.
Патриций
–
Как-то вечером патриции собрались у Капитолия, Новостями поделиться и выпить малость алкоголия, Не вести ж бесед тверезыми. Марк-патриций не мытарился: Пил нектар большими дозами и ужасно нанектарился.
И под древней под колонною он исторг из уст проклятия: – Эх, с почтенною Матреною разойдусь я скоро, братия. Она спуталась с поэтами, помешалась на театрах, Так и шастает с билетами на приезжих гладиаторов.
"Я,– кричит,– от бескультурия скоро стану истеричкою." В общем злобствует, как фурия, поощряема сестричкою. Только цыкают и шикают,– ох, налейте снова мне двойных. Мне ж рабы в лицо хихикают.. На войну бы мне, да нет войны.
Я нарушу все традиции, мне не справиться с обеими. Опускаюсь я, патриции. Дую горькую с плебеями. Я ей дом оставлю в Персии, пусть берет сестру-мегерочку, А на отцовские сестерции заведу себе гетерочку.
У гетер, хотя безнравственней, но они не обезумели. У гетеры пусть все явственней, зато родственники умерли. Там сумею исцелиться и из запоя скоро выйду я... И пошли домой патриции, Марку пьяному завидуя.
Раздвоенная личность
–
И вкусы, и запросы мои странны, Я экзотичен, мягко говоря, Могу одновременно грызть стаканы И Шиллера читать без словаря.
Во мне два "я", два полюса планеты, Два разных человека, два врага. Когда один стремится на балеты, Другой стремится прямо на бега.
Я лишнего и в мыслях не позволю, Когда живу от первого лица. Но часто вырывается на волю Второе "я" в обличье подлеца.
И я боюсь, давлю в себе мерзавца, О, участь беспокойная моя! Боюсь ошибки: может оказаться, Что я давлю не то второе "я".
Когда в душе я раскрываю гранки На тех местах, где искренность сама, Тогда мне в долг дают официантки И женщины ласкают задарма.
Но вот летят к чертям все идеалы. Но вот я груб, я нетерпим и зол. Но вот сижу и тупо ем бокалы, Забрасывая Шиллера под стол.
А суд идет. Весь зал мне смотрит в спину, И прокурор, и гражданин судья. Поверьте мне, не я разбил витрину, А подлое мое второе "я".
И я прошу вас, строго не судите, Лишь дайте срок, но не давайте срок, Я буду посещать суды, как зритель, И в тюрьмы заходить на огонек.
Я больше не намерен бить витрины И лица граждан. Так и запиши. Я воссоединю две половины Моей больной раздвоенной души.
Искореню! Похороню! Зарою! Очищусь! Ничего не скрою я. Мне чуждо это "я" мое второе. Нет, это не мое второе "я".
Роза-гимназистка
–
В томленьи одиноком, в тени, не на виду, Под неусыпным оком цвела она в саду.
Маман всегда с друзьями, папа от них сбежал,
Зато каштан ветвями от взглядов укрывал.
Высоко или низко каштан над головой, Но роза-гимназистка увидела его.
Нарцисс – цветок воспетый, отец его – магнат
У многих роз до этой вдыхал он аромат.
Он вовсе был не хамом,– изысканных манер. Мама его – гранд-дама, папа – миллионер.
Он в детстве был опрыскан, не запах, а дурман
И роза-гимназистка вступила с ним в роман.
И вот, исчадье ада, нарцисс тот, ловелас – Иди ко мне из сада. – Сказал ей как-то раз.
Когда еще так пелось? И роза в чем была,
Сказала: – ах, – зарделась и вещи собрала.
И всеми лепестками он завладел, нахал... Маман была с друзьями, каштан уже опал.
Искала роза счастья и не видала как
Сох от любви и страсти почти что зрелый мак.
Но думала едва ли, как душит пошлый цвет... Все лепестки опали и розы больше нет.
И в черном цвете мака был траурный покой....
Каштан ужасно плакал, когда расцвел весной.
Невидимка
–
Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай, Приходит ли знакомая блондинка, Я чувствую, что на меня глядит соглядатай, Но только не простой, а невидимка.
Иногда срываюсь с места, будто тронутый я, До сих пор моя невеста мной не тронутая. Про погоду мы с невестой ночью диспуты ведем, Ну, а что другое если,– мы стесняемся при нем. Обидно мне, досадно мне, ну, ладно.
Однажды выпиваю, да и кто сейчас не пьет? Нейдет она: как рюмка – так в отрыжку. Я чувствую, сидит, подлец, и выпитому счет Ведет в свою невидимую книжку.
Побледнев, срываюсь с места, как напудренный я, До сих пор моя невеста целомудренная. Про погоду мы с невестой ночью диспуты ведем, Ну, а что другое если,– мы стесняемся при нем. Обидно мне, досадно мне, ну, ладно.
Я дергался, я нервничал, на хитрости пошел: Вот лягу спать и поднимаю храп, ну Коньяк открытый ставлю и закусочку на стол, Вот сядет он, тут я его и хапну.
Побледнев, срываюсь с места, как напудренный я, До сих пор моя невеста целомудренная. Про погоду мы с невестой ночью диспуты ведем, Ну, а что другое если,– мы стесняемся при нем. Обидно мне, досадно мне, ну, ладно.
К тому ж он мне вредит. Да вот не дале, как вчера, Поймаю, так убью его на месте, Сижу, а мой партнер подряд играет мизера, А у меня – гора, три тыщи двести.
Иногда срываюсь с места, будто тронутый я, До сих пор моя невеста мной не тронутая. Про погоду мы с невестой ночью диспуты ведем, Ну, а что другое если,– мы стесняемся при нем. Обидно мне, досадно мне, ну, ладно.
А вот он мне недавно на работу написал Чудовищно тупую анонимку. Начальник прочитал и показал, а я узнал По почерку родную невидимку.
Оказалась невидимкой – нет, не тронутый я Эта самая блондинка мной не тронутая. Эта самая блондинка – у меня весь лоб горит. Я спросил: – Зачем ты, Нинка? – Чтоб женился,– говорит. Обидно мне, досадно мне, ну, ладно.
Все относительно
–
О вкусах не спорят, есть тысяча мнений. Я этот закон на себе испытал. Ведь даже Эйнштейн, физический гений, Весьма относительно все понимал.
Оделся по моде, как требует век
Вы скажете сами:
– Да это же просто другой человек.
А я – тот же самый.
