Текст книги "Владимир Раугул"

Автор книги: Владимир Раугул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Владимир Раугул

Алхимик

Краткая биографическая справка:

(по информации из анонимного доноса)

Маяс Купаросович Маразматов (как его называют в наших краях) родился в весьма усредненные века между колбой и пробиркой. Мать его сожгли за колдовство за два месяца до рождения Маяса Купаросовича, а отца у него, по его собственным словам, не было вовсе.

И тем не менее Маяс родился и выжил, ибо был живуч и въедлив, как все изготавливаемые им препараты.

В детстве он промышлял подмешиванием мела к раствору соляной кислоты, что выдавал за эффективное лекарство. После успешного излечения от маразма старого императора Вулдахории при помощи того же мела и цианистого калия, Маяс получил крупное денежное вознаграждение от наследного принца, который в результате стал королем.

Сначала принц решил сделать Маяса придворным лекарем, но после ряда торжественных похорон своих придворных, пользовавшихся услугами Маяса, король решил оказать ему новую милость и заточил алхимика в башне, куда ему спускали еду на веревке.

Там, во время своего заключения, Маяс продолжал изучение алхимии и пытался добыть из камня золото, эликсир счастья, и панацею от всех болезней. Когда Маяс в очередной раз долбил стену с целью добычи исходного вещества для своих магических препаратов, он вдруг вывалился из башни и упал в глубокое– преглубокое море. Бедный Маяс! Он и не заметил, как продолбил стену! Если бы стена была чуть-чуть потолще, он непременно сделал бы одно из величайших открытий в алхимии!

Теперь Маяс ходит по средневековечным просторам и стирает в порошок все встречающиеся ему на пути камни. Всех жителей Средневековечья предупреждают о необходимости обходить стороной этого опасного чернокнижника.

Глава первая. Мытарства: бегство за границу

После выпадения из башни и купания в море, Маяс успешно выбрался на берег с твердым желанием продолжить свои научные поиски. Не желая более общаться с осчастливленным им королем Вулдахории, Маяс отправился в соседнее королевство Муругленд, где он намеревался обогатить жителей плодами своих научных познаний.

Следует сказать еще несколько слов о Маясе. Это был высокий мужчина неопределенного возраста с белой взлохмаченной бородой и горящими жаждой научного познания глазами. Волосы на голове Маяса были зеленого цвета, в результате многочисленных экспериментов с неизвестными науке препаратами. Руки были крючковаты и покрыты всевозможными пятнами. Из одежды на нем оставалось лишь тюремное рубище, и сам Маяс представлял собой интересное зрелище.

Когда Маяс пересекал границу с Муруглендом, его категорически отказывались пропускать, и не только из-за его странного вида, но также потому, что он не мог заплатить таможенную пошлину за одетые на нем лохмотья. Но Маяс применил все свои природные дарования и пообещал стаявшим на границе солдатам превратить их медные каски в золотые. В тот момент, когда оба солдата, позарившиеся на такое предложение и чувствуя наживу, сняли каски и наклонялись чтобы положить их на землю, Маяс съездил каждого из них по голове зажатыми в руках булыжниками, которые он ранее подобрал для своих научных исследований, и бросился бегом в лесную чащу, находившуюся уже на территории Муругленда.

Так он попал в это новое для него королевство, где его ждали прозябающие в своем невежестве крестьяне, горожане и вельможи, ничего не знавшие о чудесах, которые может вытворять алхимия.

Чудеса не заставили себя ждать. Они начались с приходом Маяса в первую встретившуюся ему на пути деревню.

В богатом растительностью лесу, где блуждал великий алхимик, он набрал всевозможных растений и наковырял невероятных минералов, и потому входил в деревню во всеоружии.

Деревня представляла собой печальное зрелище. Крыши домов, казалось, грозились рухнуть от ветхости и придавить собой жителей несчастных лачуг. Бросалось в глаза полное отсутствие скота и странная тишина, которая словно обволакивала деревню, где не было слышно даже пения лесных птиц.

Маяс, удивленный этой странностью, все же постучал в один из домов, надеясь получить крынку молока и, если повезет, то и ночлег. На его стук никто не ответил, и Маяс решил зайти. Не успел он переступить порог, как на него навалились несколько дюжих молодцов, связали, одели ему на голову мешок и поволокли несчастного ученого в неизвестном направлении.

Первые несколько минут Маяс пытался кричать и объяснять, что он великий алхимик, но получив отпущенный с большим искусством удар под ребра, горестно замолчал. Дюжие молодцы, тащившие на себе мешок, начали переговариваться между собой, и то, что они говорили, было столь невероятно, что Маяс решил прислушаться. Из разговора следовало, что пойманного несут к старосте деревни, причем совершившие это жуткое насилие над Маясом жаловались на непомерный аппетит этого старосты. Но еще более жутко было услышать Маясу то, что теперь вместо одного человека в неделю староста съедает двух.

Все это не приводило ученого в восторг, и потому, когда его поставили на пол и стащили мешок с головы, он не надеялся услышать или увидеть что-либо хорошее. Напротив, он ожидал увидеть мерзкого великана с испачканной человеческой кровью мордой и услышать животное рычание из его чудовищной гортани.

Но, к его удивлению, перед ним сидел старичок лет восьмидесяти, весьма благообразного вида, и дружелюбно ему улыбался.

– Здравствуй, путник! – обратился к нему старичок. – Я очень рад, что ты решил помочь нам в разрешении продовольственной проблемы! Ты знаешь, после того как наша деревня 20 лет тому назад устроила большие празднования по поводу избрания меня старостой, когда был зарезан и зажарен весь скот, мы постоянно заботимся о поддержании и питании нашего мозгового центра в моем лице. Следует ли говорить, что я всегда рад получить помощь со стороны, ибо жители деревни стали чрезвычайно худосочны из-за питания подножным кормом, и после употребления в пищу этих лентяев со мной постоянно случается несварение желудка. Кстати, как я вижу, ты тоже весьма худосочен. Неужели ты не мог предварительно откормиться? Разве ты не понимаешь, что из-за несварения моего желудка деревня может лишиться своего мозгового центра, в результате чего она осиротеет, оставшись без своего отца и идейного руководителя?

– Нет, нет! – поспешно ответил Маяс. – Я никак не могу этого допустить! Несварение желудка может привести к трагическому исходу, и я никак не хочу быть этому виной. Но я известный врачеватель, почтенный староста, и могу избавить вас от этой проблемы. Я могу приготовить вам панацею от всех болезней, которая не только излечит вас от плохого пищеварения, но также снимет всякую хворобу, и вам никогда не придется жаловаться даже на зубную боль!

– Замечательно, замечательно! – ответил староста. – За эту великую услугу ты получишь право выбрать способ приготовления твоего мяса. Видишь, я ценю твою помощь! Но сколько же времени потребуется на приготовление этого зелья?

– Часа два, не более, дорогой староста. У меня есть с собой все необходимое.

Обрадованный староста велел создать Маясу все условия для работы. Приготовленное Маясом зелье из серы, извести, воды, бледных поганок и мухоморов оказало волшебное исцеляющее действие. Староста избавился не только от несварения желудка, но также и от своего непомерного аппетита и от всех проблем, как и обещал алхимик. Вся деревня прибежала смотреть на посиневший труп своего идейного руководителя и была в диком восторге от глубоких медицинских знаний Маяса. Одна растроганная крестьянка, чье имя уже было занесено в воскресное меню, прослезившись, вывела из своего стойла осла, который чудом не был съеден из-за того что был покрыт лишаем, гнойными язвами, источал неимоверный смрад и производил самое отталкивающее впечатление. Она передала его алхимику, и тот не смог отказаться, чувствуя, что своим отказом он обидел бы всю деревню.

Верхом на этом ишаке, подобно царю Иудеи, Маяс въехал в ворота столицы Муругленда.

Глава вторая: Столица

Маяс въехал в ворота столицы. Перед собой он увидел большую базарную площадь, на которой была водружена плаха. На плахе трудился здоровенный палач, методично, раз за разом опускавший топор на шею распростершейся перед ним наполовину обезглавленной жертвы. Палач с ожесточением бил топором по шее, словно рубил дрова, но голова по-прежнему отказывалась отделяться от тела преступника. Самое удивительное, что площадь была совершенно пуста. Обычно, во всех городах мира, казнь является любимым развлечением населения, которое вываливает на площадь в лучших праздничных нарядах и держит на плечах распираемых любопытством детей.

Пустая площадь в момент казни вызывала в Маясе искреннее удивление и, поскольку также отсутствовала и стража, являющаяся обычным элементом подобного рода мероприятий, Маяс, посмотрев раз шестнадцать на то, как палач опускает топор на шею осужденного, решил удовлетворить свое любопытство и обратился прямо к палачу.

– Скажите, а где же народ и вельможи? Почему никто не наблюдает за казнью, которая должна иметь поучающее воздействие для народа города?

Палач опустил топор и, вытирая пот со лба, пояснил самым несчастным голосом, что народ и вельможи присутствовали на казни во время ее начала, но четыре часа спустя им надоело это зрелище и они разошлись обедать.

– С чем же связана столь невероятная продолжительность процедуры отсечения головы? – поинтересовался Маяс. – Во всех городах, в которых я бывал, она обычно не занимает более пяти минут.

– Ах, это долгая история, – грустно ответил палач. – Все дело в моей невезучести. Еще в детстве мой покойный папаша заставлял меня помогать ему при совершении казней и во время допросов обвиняемых, но меня каждый раз начинало рвать, и дело заканчивалось обмороком. Это было жуткое несчастье для моей семьи. Ведь мой отец был палачом, мой дед был палачом, мой прадед был палачом, равно как и все мои предки по мужской линии. Я обязан был стать палачом и продолжить семейное дело, но я к этому совершенно не приспособлен.

Когда мой отец состарился и стал настолько слаб, что не смог держать в руках топор и даже инструменты для пыток, меня заставили сменить его в пыточной камере. В тот момент проводили допрос особо опасного государственного преступника, который позволил себе опорожниться прямо под стенами королевского дворца, а затем стал ссылаться на расстроенный желудок. Но, безусловно, всем было ясно, что дело идет о государственном заговоре, и мерзавец просто не хочет выдавать своих сообщников. Тогда герцог велел мне прижечь спину преступника каленым железом. Я уже приблизился к нему с раскаленной железякой, когда мне стало дурно, и я потерял сознание. Железяка, правда, упала прямо на подозреваемого, и он признался во всех своих злодеяниях. Но с тех пор меня больше не допускают в пыточную камеру, и герцог производит допрос самолично.

Однако он не может производить публичную казнь, – сказал палач с сожалением в голосе, – и потому меня все же заставили отсекать голову преступнику. Руки у меня дрожали, и я никак не мог нанести удар, который бы отделил голову от туловища. После третьего удара мой престарелый отец, с ужасом наблюдавший за моими действиями, вышел из себя и, ворвавшись на плаху, скинул тело с недорубленной головой и, положив мою голову на освободившееся место, заорал, что он научит меня работать, и что он мне сейчас снесет голову одним ударом. Но бедняга не смог поднять топор, и от неимоверных усилий сердце моего старого бедного отца не выдержало, и он упал замертво. Я принял топор из его рук и тут же уронил его себе на ногу, в результате чего я лишился большого пальца на правой ноге. Никакими уговорами или угрозами меня потом не могли заставить выйти на плаху. Меня даже грозились казнить, но дело в том, что по закону в нашем городе казнь имеет право совершать только потомок палачей, и я был единственным таким человеком. Никто кроме меня не имеет право казнить. Потому король стал умолять меня исполнить свой долг и, чтобы я не боялся вновь уронить топор и повредить себе что-нибудь еще, он пообещал мне, что топор будет совершенно тупой и, таким образом, совершенно безопасный в случае падения на ногу или на другие члены тела палача. С другой стороны, – сказал мне король, – учитывая твои недюжинные силы, ты вполне сможешь отрубить преступнику голову и таким топором.

– Я мучаюсь здесь с самого утра, и вот, видишь, голова по-прежнему не хочет отделяться от тела мерзавца. Я думаю, что после этого король вообще может отменить казни через отсечение головы.

– А после какого удара умер преступник? – с сочувствием в голосе поинтересовался Маяс.

– После шестого, – мрачно ответил палач.

– Тогда, – сказал Маяс, – вряд ли король когда-нибудь отменит отсечение голов и просто будет использовать эту казнь вместо сдирания кожи или вместо того, чтобы сажать преступника на кол, ибо, безусловно, подобное отсечение головы доставит осужденному больше мучений, чем все другие изобретенные человечеством способы умерщвления.

– Да, а мне-то что делать? – со страданием в голосе спросил палач. – Ведь на завтра у них запланирована казнь чернокнижника, и тоже через отсечение головы, а я боюсь, что я до завтра не закончу и с этой казнью.

– Как чернокнижника? – заинтересовался Маяс. – А разве у вас их не сжигают, как в других местах?

– Сжигают, – страдальческим голосом ответил палач. – Но это только в том случае, если человек будет признан чернокнижником, а этот даже не умеет читать.

– А за что же тогда его казнят? – изумился Маяс.

– За хранение чернокнижной литературы. Он уверял, что нашел книги в какой-то пещере, когда собирал хворост в горах, и решил использовать их в качестве бумаги для домашних нужд, но это, конечно, ложь, и во всем виден преступный замысел. Конечно, жаль, что он не умеет читать. Если бы он умел читать, то его бы сжигали, а там, даже если бы король дал мне мокрые дрова, я всегда мог бы подлить смолы для поддержания огня, и мне не пришлось бы так мучиться.

С этими словами палач вновь взялся за топор и продолжил терзать отказывавшуюся перерубаться шею преступника.

Маяс отошел, пораженный необычностью казни и словоохотливостью палача, столь неуместной для его профессии, впрочем, как и всеми остальными качествами этого исполнителя повелений правосудия.

Получив столь важные сведения о казнях в городе, Маяс понял, что если его (не дай бог) обвинят в том, что он – чернокнижник, он не должен отрицать своего знакомства с грамотой.

К сожалению, алхимика всегда могли обвинить в том, что он чернокнижник, и потому предварительная информация о том, чем это чревато, никогда не могла быть лишней.

Но разумное использование алхимии должно было лишь помочь, а не погубить, и потому Маяс решил на некоторое время остановиться в этом городе, который, скорее всего, как и любой город, нуждается в его знаниях.

Деньги, которые заплатил Маясу бывший тогда наследным принцем нынешний король Вулдахории, остались в Вулдахорской казне, куда король их поместил на сохранение, пока Маяс проводит в башне свои научные исследования. Так как процесс научного познания бесконечен, то король Вулдахории не планировал отдавать какую-либо часть денег своему бывшему придворному лекарю, который, кстати, уехал, даже не попрощавшись. Потому в карманах у Маяса не было ничего, кроме трав, минералов, изготовленных уже порошков и нескольких булыжников. Зато у него был осел.

Осел, как мы уже сказали, имел малопривлекательный вид и вряд ли мог бы послужить подспорьем для Маяса. Продать осла было практически невозможно, ибо любой, кто согласился бы взять эту образину, потребовал бы денег за такую услугу. Потому Маяс решил сделать из осла невиданное животное.

Он отвел его в самый темный и безлюдный квартал города и, привязав осла к вбитому в землю колышку, начал приготавливать чудодейственные препараты. Пока препараты шипели, булькали и выпускали в небо фиолетовый дым, Маяс обрезал ослу уши, несмотря на жуткие возражения последнего, что придало животному внешний вид карликовой лошадки неизвестной породы.

Препараты были приготовлены со всей тщательностью. Когда-то Маяс уже готовил такой препарат для одного экстравагантного поэта, жутко желавшего иметь в своем стойле Пегаса, которого он хотел сделать из своей лошади. Тогда Маяс и изготовил этот чудесный препарат, но допустил некоторые просчеты в соотношении исходных веществ и в дозировке, в результате чего накаченный микстурой конь, в самом деле, подпрыгнул выше крыши, но тут же трупом упал на землю. Видимо это было связано с тем, что у него не успели вырасти крылья, или причинной явилось то, что душа мерина не была подготовлена к поэтическому полету.

Но теперь Маяс учел все просчеты, а также исправил все ошибки в составе препарата и существенно сократил дозу, учитывая, что ишак значительно меньше коня.

Разочарованию Маяса не было конца, когда влитый в пасть осла бальзам не оказал своего запланированного действия. Ишак сначала позеленел, затем стал фиолетовым, затем, наконец, синим. Глаза его налились кровью и челюсти выперли изо рта настолько, что осел казался кровожадным чудовищем неизвестной породы. Но самое ужасное было то, что при каждом выдохе ишак изрыгал из себя огонь, что явно создавало пожароопасную обстановку.

Расстройство Маяса длилось не более минуты, ибо после первого выброса пламени из ослиного рта он понял, что создал нечто намного лучше всякого Пегаса. Перед ним стояло животное, сочетавшее в себе одновременно внешние качества дракона и конька-горбуна. Невероятный синий цвет придавал животному вид существа из потустороннего мира. В результате всех немыслимых преобразований, всякие следы кожных заболеваний осла исчезли, но даже в таком виде, конечно, ныне покойный известный нам староста деревни вряд ли согласился бы его съесть, настолько жуткое зрелище представляло собой это чудовище. Но зато можно было быть уверенным, что на такое чудо природы всегда найдется покупатель.

И это в самом деле оказалось так. Маясу потребовалось не более часа для того, чтобы продать животное какому-то заезжему купчишке, строившему из себя большого оригинала и решившего удивить своих соотечественников огнедышащим уродцем. Когда посиневший, изрыгающий огонь ишак уходил из города вслед за гружеными повозками торговца, Маяс уже шел на поиски жилья, и в кармане у него лежало пятьдесят золотых.

Безусловно, ему было нужно хорошее платье, которое Маяс купил за один золотой, и которое представляло собой балахон, расшитый звездами, в сочетании с высокой шапкой, не оставлявшей никакого сомнения в принадлежности Маяса к людям науки.

В этом одеянии Маяс явился к дверям одного из домов, где, по сообщению прохожих, сдавалась очень неплохая комната с видом на сточную канаву.

Открывший дверь хозяин, увидев одеяние Маяса, заявил, что душевнобольным комнаты не сдаются, но протянутый Маясом золотой резко сменил настроения домовладельца, который, рассыпавшись в извинениях и любезностях, провел Маяса осмотреть комнату.

Комната представляла собой покрытую сажей не то конуру, не то маленькую черную баню, в которой, почему-то, стояла кровать и стол со стулом. Больше в комнате ничего не было. Но Маяса, просидевшего достаточно долго на соломе в башне, где по стенам струилась вода и по полу сновали крысы, это помещение вполне устраивало, и он выразил готовность поселиться в комнате за два золотых в месяц. Тогда уже обрадованный хозяин попросил Маяса показать бумаги для регистрации жильца в местных органах власти. Маяса эта просьба жутко удивила, и он никак не мог взять в толк, зачем ему нужны какие-то бумаги, если он платит золотом.

Но уже расстроенный от такого оборота дела хозяин пояснил, что король еще десять лет назад принял закон, запрещающий селиться в столице кому попало. Каждый поселившийся в городе человек обязан сообщать властям о своем месте жительства на тот случай, чтобы им было удобнее его арестовывать. Для того же, чтобы иметь право быть зарегистрированным по какому-либо адресу, прибывший в город человек обязан получить в мэрии право на проживание или, в противном случае, он может остановиться на постоялом дворе, где никаких бумаг не требуется, ибо к постояльцу тут же приставляется соглядатай, тщательно записывающий все его шаги и возможные зарождающиеся антигосударственные мысли. Исключение, конечно, составляют гости короля, которые живут непосредственно во дворце в специальных комнатах с глазками и слуховыми окнами для неназойливого наблюдения за почтенными лицами.

Маяс понял, что с поселением в городе у него возникли проблемы, но он не привык отступать перед сложностями и спросил домовладельца о том, где он может выправить себе бумаги с правом на проживание.

Домовладелец безнадежно указал ему на городскую ратушу, стоявшую в самом конце улицы. Маяс, поблагодарив горожанина за информацию, направился прямо туда.

Войдя в комнату регистрации горожан, Маяс увидел, что она представляет собой огромный заваленный кипами бумаг склад документов, среди которых сидела, как это ни странно для средневековечного государственного учреждения, дама неопределенного возраста и малопривлекательной внешности, прихлебывавшая молоко из стакана и перебиравшая запыленные бумаги.

– Добрый день, мадам! – сказал с максимально любезной улыбкой Маяс, обращаясь к этой даме, которая, благодаря своим размерам, казалось, занимала все свободное от бумаг пространство, и к которой можно было обращаться, повернув голову в любую сторону, поскольку взгляд все равно натыкался на какую-то непонятную часть ее тела.

– Могу я видеть господина регистратора?

– Если Вы, милостивый государь, желаете видеть моего мужа, – ответила невероятным басом дама, – то он валяется пьяный в хлеву, а если Вы пришли по поводу регистрационной информации, то можете обращаться ко мне.

– Да, Вы правы, – сказал Маяс, по-прежнему улыбаясь с максимальной любезностью, – все дело в том, что мне необходимо получить бумаги с правом на проживание в городе.

– А Вас уже известили об их готовности? – спросила дама, листая лежавшую перед ней книгу с бесконечными списками.

– Нет, видите ли я, только сегодня прибыл в город.

– С какой целью?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею ввиду цель вашего прибытия. Вы прибыли по делам, повидать родственников, с целью ограбления, убийства, для организации бунта, дворцового переворота или просто для развлечения?

– Для развлечения, – ответил Маяс, полагая что такой ответ будет самым безопасным.

– В таком случае, Вы имеете право только на проживание на постоялом дворе без права на работу. Регистрация для вас не требуется.

– Но видите ли, – возразил Маяс, – я хотел сказать, что я прибыл работать для собственного развлечения.

– Ах, работать, – протянула дама. – В таком случае нет ничего проще. Принесите мне бумагу с места Вашей работы вместе с разрешением на работу, и мы Вас зарегистрируем.

– Простите, – сказал отличавшийся цепкостью ума Маяс, – но Вы, кажется, сказали, что в этом городе требуется специальное разрешение на работу.

– Да, совершенно верно, – сказала дама. – До устройства на работу или до начала какой-либо торговой или предпринимательской, или прочей рабочей деятельности в нашем городе Вам необходимо предъявить регистрационную бумагу с места жительства, доказывающую что Вы ночуете именно там, затем Вам будет выдано право на работу.

– И такая бумага с места жительства дается только в случае наличия регистрационного права на жительство в городе? – спросил Маяс.

– Совершенно верно, – ответила дама.

– А регистрационное право на жительство в городе дается лишь только в случае наличия места работы?

– Именно так, – подтвердила дама.

– Другими словами, – сказал Маяс, – вы можете поселиться в городе только в том случае, если у вас есть право на проживание, которое выдается только в том случае, если вы работаете в городе, что вы имеете право делать только после того, как вы в нем поселитесь?

– Совершенно верно, – ответила, ничуть не сбитая с толку, дама.

– Не кажется ли Вам, что это глупо, – спросил Маяс, – ведь при такой системе поселиться в городе совершенно невозможно?

– Что Вы называете глупостью, милостивый государь? – с гневным пафосом спросила женщина. – Неужели порядок, который обеспечивается наличием соответствующих документов?! Вам в вашем возрасте давно следовало бы понять, что каждый человек обязан иметь зарегистрированное имя и место жительства! На этом держится вся государственная система! Допустим, если вас арестовывает стража и собирается казнить, вас непременно спросят о вашем имени и проверят, внесено ли оно в списки разыскиваемых преступников. Если его там не окажется, то его тут же вносят в список, чем обеспечивается поддержание законности. Вот, например, милостивый государь, если Вам непонятны такие простые вещи, у нас был случай, когда стража пришла в один из домов и спросила у хозяина, зовут ли его Марк Кожемят. И хотя его действительно звали Марк Кожемят, он стал от этого отказываться и уверять, что он Крис Кузнец. Но страже было точно известно, что по этому адресу проживал Марк Кожемят, и потому самозванца арестовали для выяснения личности. Под пытками он признался в том, что он действительно Марк, и хотя за Марком Кожемятом никаких преступлений не числилось, сам отказ дать свое правильное имя страже указывал на то, что совесть у этого человека не чиста, и его повесили. Если бы не было зарегистрированных имен и адресов, как бы они смогли обнаружить этого преступника?

– Да, Вы совершенно правы, мадам, – ответил в замешательстве Маяс, – но речь сейчас идет не об этом, а том, как я могу снять комнату.

– Нет ничего проще, – ответила дама. – Для того, чтобы снять комнату, Вы должны показать хозяину право на проживание в городе, которое у Вас должно иметься в том случае, если Вы ведете в городе деловую или рабочую деятельность на основании права на работу, выдаваемому при наличии постоянного места жительства в городе.

В этот момент в помещение вошел какой-то человек в дорогом атласном костюме и протянул женщине кипу бумаг. Женщина перенесла все внимание на него, вступив в перепалку по поводу неверности оформления и просроченности рекомендательных писем, а Маяс, на минуту предоставленный самому себе, взвесив все перспективы, подумал, что ему не обойтись без помощи алхимии, а потому, воспользовавшись моментом, пока дама отвернулась от него и яростно указывала вошедшему господину на какие-то инструкции пятидесятилетней давности, Маяс подсыпал регистраторше в молоко один из своих чудодейственных порошков. Устав от перепалки и выдворив почтенного господина с его бумагами, регистраторша отхлебнула молока из стакана и уже готова была перейти на стоявшего перед ней алхимика и вздуть его за непонятливость, когда вдруг лицо ее преобразилось, и она, подхватив руками свой неимоверного размера живот, ринулась вон из комнаты. Дикий понос, разыгравшийся в ту минуту у регистраторши, по ее собственным словам, продержал ее в сортире безвылазно в течение недели, в результате чего она сбросила десять килограмм и была жутко рада такому невероятному событию.

Оставшись один посреди бумаг и хорошо зная о месте, в которое рванула регистраторша, а также о том, что она оттуда выйдет очень не скоро, Маяс приступил к изучению лежавших вокруг документов, не преминув взглянуть на содержимое стола. В столе лежали подписанные мэром города незаполненные сертификаты о праве проживания в городе, равно как и сертификаты о праве на работу, а также свидетельства о рождении, справки об уплате налогов и свидетельствующие о личности предъявителя документы, которые необходимо предъявлять любому любопытствующему стражнику. Под столом стояла внушительных размеров печать регистрационного офиса. Набрав всевозможных бланков и проштамповав их заверяющей регистрационной печатью, Маяс был полностью обеспечен документами и, в случае чего, мог даже предъявить справку о том, что он не приходится родственником анидарбийскому султану и никогда на был связан с врагами государства и Муруглендской короны.

Используя все эти документы, Маяс без труда смог снять себе целый дом подальше от регистрационного офиса.

Глава третья: Слава

Безусловно, пятидесяти золотых не могло хватить надолго, и после съема дома, нужно сказать, от них почти ничего не осталось. Но Маяс не сильно беспокоился по этому поводу, ибо был уверен, что своими талантами он сможет обеспечить себе существование.

На ловца, как говорится, и зверь бежит, и как только по городу, обожавшему сплетни, как и все города мира, пронесся слух о появлении алхимика, ученого, лекаря, астролога и великого провидца Маяс-Али-Купарос-Маразмата (как он сам представился), прибывшего из дальних стран Востока, первый пациент явился к Маясу сам.

Это был мужчина средних лет, в меру упитанный, в дорогом костюме, свидетельствующем о его благосостоянии, и в роскошном берете, прикрывающем начинающую образовываться лысину. Мужчина, которого звали Якоб Ростовщик, пришел к Маясу как к последней надежде. Якоб чувствовал, что он болен всеми известными и неизвестными болезнями мира, начиная от хронического насморка и заканчивая сифилисом. Все местные врачи вызвали в Якобе полное разочарование своим непрофессионализмом, ибо ни одну из болезней Якоба они обнаружить не могли и лечить не брались. Правда, попался один заезжий шарлатан, который обещал за огромные деньги избавить Якоба от всех болезней посредством своего метода лечения, заключавшегося в кровопускании, но после двух стаканов выпущенной из него крови Якоб решил лучше жить больным, чем умереть выздоровевшим, и потому отказался от услуг этого лекаря. Полностью разочаровавшись в методах традиционной медицины, Якоб был страшно обрадован известием о прибытии лекаря с Востока, который, безусловно, один мог его спасти.

Взглянув на пациента, Маяс тут же установил причину болезни, заключавшуюся в отказе быть здоровым, в сочетании с жалостью к самому себе и вытекающим из этого оплакиванием своей утухающей жизни.

Потому в голове у него созрел план излечения.

Попросив пациента показать ему язык, ногти на ногах и руках, а также посмотрев на зрачки глаз, Маяс уверенно заявил, что Якоб смертельно болен. Более того, не далее как через несколько дней, с ним должен случиться смертельный приступ, который сведет его в могилу, если он немедленно не примет лекарство, изготовленное Маясом. Лекарство было очень дорогое, ибо обладало волшебной силой предотвращения смерти при страшнейших приступах любой болезни. Более того, после завершения приступа, лекарство обеспечивало полное исцеление.