Текст книги "Половое покрытие"

Автор книги: Владимир Пресняков

Соавторы: Олег Пресняков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Действие второе

Комната, длинный стол, гости, в центре – жених и невеста, рядом с ними – труп с зажатым в руке стаканом, полным красного вина; все поют заунывную протяжную песню, которая когда-то была эстрадной и даже ненародной, но, видимо, гулянка вступила в такую фазу, когда всем взгрустнулось и захотелось чего-то настоящего в виде лирического хорового воя.

Свадьба:

 
А мне бы той н-о-о-очью
Оставили денег,
Увёз бы тебя на такси-и-и-и-и…
Пр-р-р-ости! Не увидел,
Пропали билеты-ы-ы-ы,
Завяли цветы-ы-ы-ы!
Засохли чаинки,
На-алые г-у-у-у-бы-ы-ы-ы,
Как листья легли-и-и-и!
Тыды, ты-ды-ды,
Тыды, ты-ды-ды,
Ты-ды-ы-ы-ы!!!
 

В комнату входят Игорь Игоревич, Андрей и Николай. Они подвывают, приветливо мотают головами, делают дружеские ужимки «молодым», присаживаются к столу. Вдруг кто–то за столом вскрикивает: «За родителей!» По свадьбе прокатывает звон фужеров и эхо голосов: «За родителей!..»

Мать невесты: Закусывайте-закусывайте! Закусывайте! (Начинает плакать, плачут и все пожилые гости, видимо, песня была про родителей и про разлуку с детьми).

Игорь Игоревич встаёт, бьёт вилкой по стакану, требуя внимания.

Игорь Игоревич: Я попрошу! Попрошу внимания!

Мать невесты: Так-так-так, слово… слово друзьям, молодым…

Игорь Игоревич: Спасибо… мама… я что хочу сказать… Раз уж так всё получилось, главное, держаться, понимаете, не сдаваться! Никому, кроме друг друга мы не нужны… Это простые банальные слова, но никто не хочет задуматься, никто… И когда кто-то из нас, в данном случае, все понимают, кого я имею в виду (кивает в сторону жениха и невесты, все гости мило улыбаются, одобрительно мотают головами) … когда один друг… обретает другого друга… и они друг друга… Это всегда, это всегда, вопреки всему… ничтожному и простому вопреки! Но есть и в этом непонятная нам тайна! Когда, вот вы посмотрите на него и на неё! Казалось бы, – что общего?! А нет, не могут, да?! Не можете друг без друга? Ну-ка!

Игорь Игоревич бежит к молодым, вытаскивает жениха из-за стола, садится на его место.

Игорь Игоревич: Не можешь, не можешь без него-то?! Ну-ка! (Обнимает невесту, жених «быкует», но его останавливают родители).

Жених: Я не понял!

Родители: Тихо-тихо, он же показывает, объясняет, это тост!..

Игорь Игоревич: Не могут! Они не могут друг без друга! Вот за это, за это я и хочу выпить! За нашу всеобщую тоску по друг другу, за нашу немочь!

Свадьба понимает, что это тост, но также свадьба понимает, что это какой-то не такой тост, не простой, тяжёлый, поэтому все пьют как бы за своё, а выпив, начинают молчать и напрягаться.

Жених: Ты всё, уважаемый, сказал?!

Игорь Игоревич: А, да, садись, садись…

Игорь Игоревич проходит на своё место. Жених подсаживается к невесте, ругается, спрашивает её об этом госте – у «молодых» начинается разговор на повышенных тонах.

Игорь Игоревич: Там я вам телевизор принёс, в прихожей, от сокурсников, поздравляем!..

Игорь Игоревич шатается, падает на стул рядом с каким-то старичком.

Старичок-гость: От каких сокурсников, она же не студентка!..

Игорь Игоревич: Так и я не студент, папа, но это не отменяет того, что все мы живём, а жизнь – это вечная школа, поэтому мы все, все – сокурсники!

Старичок-гость: Твоя правда…

Игорь Игоревич: Моя…

Отец невесты: Свидетели, ведите свадьбу!

Встаёт свидетельница, у неё насморк, и она никак не может справиться с обильно текущими соплями; нервничая, свидетельница то и дело подтягивает колготки; своему голосу она пытается придать бодрое и чуть легкомысленное звучание.

Свидетельница:

 
Хороша невеста и прекрасна,
Надо всем налить и выпить нам,
Чтобы не было у ней коросты
И не обращаться к докторам!
 

Все наливают и пьют. Встаёт свидетель.

Свидетель:

 
А ещё домохозяйка у ней мать,
(обращаясь к жениху) И когда ты станешь мужем ей,
Будешь ты её (пауза) в кровати спать,
Будешь удовлетворён ей–ей!
 

Все наливают и пьют.

Свидетельница (стучит по рюмке вилкой, требуя внимания): А сейчас, внимание! Сейчас мы покажем вам сценку о первом свидании молодых… Сценарий написан мною по словам самих брачующихся, а в постановке заняты я и свидетель…

Гости шумят, но отец невесты успокаивает собравшихся, кивает в сторону свидетелей.

Отец невесты: Слушаем! Слушаем!

Свидетель: То есть, всё это было в жизни… имеются реальные прототипы…

Свидетельница, оставив на минуту свой лирический шарм, тоже начинает кричать на свадьбу.

Свидетельница: Итак, внимание! Вни-ма-ни-е! Успокаиваемся!

Свадьба, наконец, затихает. Свидетельница гасит свет, выходит перед столом, лирически закатывает глаза, качается, – такое поведение она наблюдала в театре, когда главная героиня спектакля по роману Сомерсета Моэма «Театр» произносила монолог.

Свидетельница: Был обычный осенний вечер, вот-вот должен был выпасть первый снег… В одиннадцать десять к нам в продуктовый магазин «Интенсивник» зашёл странный человек в длинном сером пальто… Не говоря ни слова, он прошёл в мой отдел… в отдел замороженных продуктов, подошёл к холодильнику с напитками и стал переставлять бутылки…

Из темноты, тоже в «образе», выходит свидетель – серьёзное лицо, длинный серый плащ, шляпа; тот из гостей, кто узнал свои вещи на свидетеле, позволил себе несколько громких ухмылок.

Свидетель: Я работал мерчендайзером в компании «Кока-Кола», и в этот день я как раз получил задание от супервайзера проверить в этом магазине наш холодильник… как там расставлены бутылки, соблюдаются ли наши требования… Я сначала прошёлся по залу, пообрывал плакаты «Пепси»… заменил на свои, а потом уже, у холодильника ко мне подошла она…

Она: Зачем вы перебираете бутылки?На всех полках температура одинаковая…

Он: Я знаю…

Она:  Знаете… и перебираете…

Он: У вас «Фанта»…

Она: Что «Фанта»?..

Он: У вас «Фанта» яблочная вместе с апельсиновой стоит…

Она: Ну и что, главное, что стоит…

Он: Это не главное… Она стоит, да не там…

Она: Да?.. А вам до этого всего какое дело?

Он: Это моя работа… Я мерчендайзер!

Свидетельница отвлекается от диалога, начинает кружиться перед столом.

Она: Я, ничего не говоря, прошла в подсобку и побрызгалась духами «Attitude»с ферамонами…

На этом месте жених отвлекается от поедания куриной ножки и удивлённо хмыкает.

Жених: Ха!..

Она: Я вернулась в торговый зал… Он всё ещё стоял у холодильника и переставлял бутылки…

Он: Я хотел уйти, но каким-то шестым чувством почувствовал, что она выйдет ко мне… опять выйдет ко мне, и я не обманулся…

Она: Помогите мне отгадать слово… в кроссворде…

Он: В кроссворде?

Она: Да, у меня не угадывается одно слово… из шести букв, – «Страстное желание, на грани безумия, ради которого готов на всё», последний мягкий знак…

Он (поворачивается от Неё к воображаемому зрительному залу-столу): Я понял, что это «любовь» и подсказал…

Она (поворачивается от Него к залу-столу): Я знала, что это «похоть», но записала его вариант…

Невеста (сквозь слёзы): Так всё-и-бы-ы-ы-ло…

Он: Я пригласил её..

Она: Я согласилась…

Он: Я подарил ей…

Она: Я взяла…

Он: Я спросил её…

Она: Я ответила…

Он: Я позвал её…

Она: Я пошла…

Он и Она: И сегодня мы расписались!

Свидетельница включает свет, гости молчат, никто не ест и не пьёт, – всем неловко. Свидетельница и свидетель кланяются. Вдруг кто–то за столом вскрикивает: «За родителей!» По свадьбе прокатывает звон фужеров и эхо голосов: «За родителей!..»

Жених: Ну, там вы, конечно, переврали… с бутылками… по-поводу «Фанты», там, вообще без разницы, какая она – апельсиновая или яблочная, главное, чтобы она на средней полке стояла!

Женщина-гостья: Нет, ну, это авторское прочтение… привнесение, от автора, я считаю, так и должно быть в настоящем искусстве…

Свидетельница: Да, это я позволила себе… Хотя, как бы, весь спектакль выполнен в технике вербатим…

Мужчина-гость(вытирая вспотевшие ладошки о брюки): Смело!..

Женщина-гость: Это как, как это?

Свидетельница: Ну, это когда мы интервьюируем живых людей, то есть, всё по их словам…

Свидетель: Весь сценарий по ихнему!..

Женщина-гостья: Надо же! И как, то есть, вы их прямо так и спросили, как они познакомились или как, – по этой технике как, – отдельно мужчину, отдельно женщину спрашивают, да?

Свидетельница: Да как угодно, главное, выбрать тему, то есть, мы к свадьбе их спросили о их первой встрече, а могли их, конечно, о чём угодно… их… Вам не понравилось или что, я не знаю, мы готовились, это вообще лучшее, что сегодня будет, это живое, понимаете, как в жизни, настоящее, как у них всё было, понимаете, они нам сами рассказали… Вот о бутылках мы их в меньшей степени спрашивали, поэтому жених недоволен…

Жених: Нет, просто я так, чтобы знали, что главное, это три уровня, да, минеральная, «Бонаква», причём с газом, без газа, сильногазированная, слабогазированная, – это без разницы, главное, что это нижний уровень, потом «Фанта», тоже, значит, да, – как я уже говорил, – не имеет значения, да, яблочная или апельсиновая, или лимонная, о которой вы, кстати, не упомянули, с лаймом только что выпущена, да, – это всё второй уровень, и уже третий, – это собственно сама «Кока-Кола», и тоже есть диетическая, без сахара, с нулём всего там, и обычная, но всё, всё, что промаркировано как «Кока-Кола» – это всё должно стоять на третьем уровне! Да!..

Женщина: Как интересно… и вы это всё контролируете?..

Жених: Ну, а как?! Ведь всё путают, даже и она…

Невеста: А что?!

Жених: Нет, ну, взяла тогда и составила, как чумичка, ещё туда и пепси засунула, я мог бы вас спокойно штрафануть…

Невеста: Ну и штрафанул бы, и сидел бы щас пузыри пускал в своей кокаколе! Тоже мне, – холодильник! Мы в ваш холодильник чего только не совали, однажды, даже к нам из соседнего здания прибежали, у них там банк спермы, и электричество вырубилось, так мы за деньги их спермы в пробирках двое суток в вашем кокакольном холодильнике продержали, а ваши бутылки вместе с минтаем валялись!..

Жених: Заткнись, ладно, пока я тебе не устроил!

Невеста: Я сама тебе тут могу устроить, понял!

В этот момент Игорь Игоревич встаёт и делает три воздушных поцелуя. Адресатами этого кодового сигнала должны были быть Андрей и Николай, но так получилось, что поцелуи Игоря Игоревича полетели к невесте. Она моментально отреагировала на позыв молодого человека, и чтобы позлить жениха, ответила Игорю Игоревичу такими же воздушными посылами. Жених, не долго думая что и как, встал и ударил жену по губам наотмашь.

Жених: Этожеуженевоожурённым глазом видно, что тут у вас!

Невеста: Папа!

Обратившись к папе, невеста полетела на пол; папа невесты, не прекращая закусывать, как заправский бультерьер, прыгнул и вцепился зубами в кадык жениха. Гости со стороны жениха стали запинывать отца невесты, выручая своего. Какая-то женщина разбивает бутылку о голову друга жениха, и именно этот звук бьющейся посуды послужил сигналом для всей свадьбы вступить в схватку друг с другом. В одну секунду люди превратились в пинающих и ревущих зверей, давно мечтавших о расправе над всем человеческим, что в них есть. Какой-то старичок, отчаянно визжа, втыкает вилку в грудь трупа. Вилка остаётся в трупе, но за труп старичку мстит какой-то мужчина, втыкая в старую грудь ложку. Через несколько минут жестокой борьбы свадьба полностью самоуничтожается.

Игорь Игоревич (поднимается с пола, вытирает разбитую голову о скатерть): Други, ау! Вы живы, други… Хоть кто-то жив?.. Вокруг нас всё дохнет…

Лежащий ничком на столе Николай резким рывком поднимает своё тело, усаживается в позе лотоса, из-под стола выползает Андрей.

Андрей: Все эти семейные посиделки никогда добром не заканчиваются…

Игорь Игоревич: Ваша правда… Казалось бы – родные люди! А у каждого свой микрокосм, и насколько эти микрокосмы оказались несовместимыми! Они за минуту уничтожили друг друга! Им нужен был только повод! Я вам сигнал подал, вставать, а этот что затеял!

Игорь Игоревич пинает пока бездыханное тело жениха.

Николай: Сашку, кстати, убили…

Игорь Игоревич: Да?

Андрей: Опять…

Все трое разглядывают сидящее тело с вилкой в груди.

Игорь Игоревич: Жаль… вот его, кстати, жаль! Их – никого! А вот его – жалко! У него даже у такого… лицо искреннее… а это, други, многого стоит…

Николай: Ну, что? По домам?

Андрей: А его как?

Николай: Как, как? Тут оставим, эти очухаются, поймут, что натворили!..

Игорь Игоревич: И что? Поймут! Ты думаешь это как-то нам поможет? Их спросят, этот откуда? Оттуда, они скажут, из квартиры Игоря Игоревича! Меня искать будут, найдут, спросят, – а кто там у вас живёт, кто там у вас кого убил – спросят?! Спросят! И я отвечу, други! Если меня начнут спрашивать, – я отвечу! Даже несмотря на то, что вы мне друзья! Я всё выложу, что да как! Потому что тут уже вопросы иного характера подключаются, – ино-го! Они к нашей дружбе не имеют никакого отношения!..

Андрей: Надо спросить, спросить у свадьбы, как всё было, кто конкретно воткнул в Сашку!..

Игорь Игоревич: Кто воткнул?! Эти ни почём не сознаются, даже если оклемаются! Да и какой у них мотив?! Ведь будут искать мотив и выйдут на нас!

Андрей: А у нас?

Игорь Игоревич: А у нас полно мотивов! Мы с трупом родственники, то есть вы – родственники! А я лицо материально заинтересованное, да и вообще, я больше о вас забочусь, а вы меня изводите своими вопросами-сомнениями!..

Николай: Это естественно в такой ситуации… и мы тоже хотим… хотим помочь вам…

Игорь Игоревич: Вам, нам! Какая разница?! Онтеперь наша общая проблема! И мы её должны как-то решить… сообща!

Андрей (перебивает Игоря Игоревича): Давайте труп отвезём в аэропорт!

Игорь Игоревич и Андрей: Зачем?!

Андрей: Сымитируем несчастный случай!Как будто он решил лететь и случайно попал под самолёт!

Игорь Игоревич: О!

Николай: Как под самолёт?

Андрей: А так… Когда самолёт будет набирать скорость перед взлётом, подкрадёмся мы и кинем бездыханное тело под шасси!

Николай: А почему обязательно в аэропорт?..

Андрей: Потому что шасси только в аэропортах!

Игорь Игоревич (отхлёбывая из бутылки): Нет-нет… Аэропорт – это правильная тема, – сейчас если что там случается, особо не докапываются, как и что, – дело понятное, – аэропорт!.. По-быстрому всё замнут, чтобы население не волновать… Аэропорт – это хорошо, едем!

Николай: Но как?!. Вы что?! Это далеко… я устал, и потом там… как?

Игорь Игоревич: Давай так! Сейчас никто не стонет, а просто молча и скромно делает нужную всем работу! В конце концов, все мы – виноваты, все! Поэтому, давай, без стонов взял и понёс!..

Подходит к телу.

Николай: За что нам это всё?..

Андрей: Наверное, ни за что… потому что так ещё страшнее и поучительнее, когда ни за что…

Игорь Игоревич: За что, ни за что… Нельзя задаваться такими вопросами… Это самое худшее, даже страшнее вот этого (кивает на труп). Главное, ведь это как ко всему относиться… Мне кажется, степень саморазрушения зависит именно от этого… Ну, ладно, простой физический труд поставит всё на свои места, и мы вернёмся к нормальной жизни!

Игорь Игоревич, Андрей и Николай берут тело и уходят.

Действие третье

Скамейка перед входом в здание аэропорта. На скамейке сидит мужчина одетый точь–в–точь как труп, да и внешне он очень похож на мертвеца – синий, спит так, как-будто совсем устал от жизни, – без традиционного для спящих вдоха-выдоха и без тревоги-радости на лице, что означает полное отсутствие экшна во сне спящего. В руках этот пассажир крепко сжимает газету, за чтением которой его, видимо, и настиг Морфей. Мимо скамейки то и дело снуют многочисленные входящие-выходящие пассажиры с чемоданами. Неожиданно из однообразной толпы механически передвигающихся людей выступает необычная делегация – это Андрей, Игорь Игоревич и Николай. Вместо багажа они несут «братика». Подойдя к скамейке «непростые пассажиры» осторожно усаживают неживое тело рядом с уснувшим мужчиной.

Игорь Игоревич: Изрядно его накормили, прежде чем убить…

Николай: Я больше не могу…

Игорь Игоревич: Тихо, тихо, тихо… Сейчас передохнём – и на полосу, на взлётную полосу, здесь же самолёты не летают, кто его здесь переедет…

Николай: Я больше не могу… без меня…

Андрей: Нет, ну, как, – мы его не осилим одни…

Николай: Попросите помочь кого-нибудь… попросите, а я здесь вас подожду…

Игорь Игоревич: Кого, кого мы попросим, – сейчас столько жестоких людей, никто не поможет! Никто не поможет… кинуть его под самолёт…

Андрей: Никто не поможет ближнему своему…

Игорь Игоревич: Как часто вы слышите слово «добрый»?! Когда сейчас говорят о человеке… «добрый», а?.. Сейчас никто не говорит… «добрый»… говорят – «целеустремлённый», «решительный», «интеллигентный», «деловой», но никто не говорит – «добрый»!..

Всё это время сзади скамейки стоял маленький мальчик и ел мороженку «Макфлури» с кусочками экзотических фруктов. Никто и не заметил бы его, если б мальчик не осмелел и сам не заговорил со взрослыми дядями, размышляющими о доброте.

Мальчик: Я могу помочь!

Андрей, Игорь Игоревич: Да?!

Николай: Ну, вот, вам поможет мальчик, а я посижу здесь…

Игорь Игоревич: Подожди, подожди… мальчик, а ну-ка иди сюда!

Игорь Игоревич отодвигает труп к спящему пассажиру, усаживает мальчика на скамейку.

Мальчик: Я могу вам помочь, только если вы ответите на мой вопрос…

Андрей: Интересно… (дразнит мальчика) «если ответите»! А ты знаешь, сколько весит этот дядя! Мы его тащили втроём! Три взрослых мужика еле допёрли его до этой скамейки! И ты собираешься помочь нам дотащить его до взлётной полосы?!

Мальчик: Я помогу, несмотря ни на что, но только если ответите… хотя, навряд ли вы сможете ответить!

Игорь Игоревич: Интересно, и что же ты хочешь у нас спросить?

Николай: Да?

Мальчик: В 1856 году известный русский пианист Антон Рубинштейн гастролировал по Европе. Любая страна, где играл Антон Рубинштейн, оказывала ему всевозможные почести и в буквальном смысле слова боготворила великого музыканта. Когда же тур окончился, Антон Рубинштейн поехал обратно в Россию. Но на самой таможне вдруг выясняется, что у пианиста нет паспорта, он потерял его, где уже и сам не помнил, – ведь никто в европейских государствах давно не спрашивал у Антона Рубинштейна паспорт, все и так знали его в лицо, – настолько он был популярен. Но на Российской таможне у него всё-таки попросили предъявить документы. Со свойственной великому пианисту галантностью и всё же с небольшой капелькой снобизма Антон Рубинштейн сказал полицейскому на таможне, что он – Антон Рубинштейн, а паспорта у него нет. При этом музыкант изящно скривил губки в улыбке, точно такой же, которая озаряла его измученное партитурами лицо на многочисленных фотографиях в газетах. Наверное, Антон Рубинштейн сделал это, чтобы полицейский поскорее узнал великого музыканта и пропустил обратно на родину. Когда через месяц Антон Рубинштейн очнулся в тюремной камере, он не сразу вспомнил, что же с ним произошло в тот памятный вечер в день возвращения его на родину. Оказывается, полицейский, досмотр которого должен был пройти пианист, не только не читал газеты, но ещё и неважно относился к фамилиям типа Рубинштейн. Хотя, в принципе, полицейский действовал согласно букве закона, – он арестовал гражданина, пытавшегося без документов проникнуть на территорию России. И Антон Рубинштейн знал об этой жестокой правоте полицейского. С другой стороны, Антон Рубинштейн по-прежнему знал, что он – Антон Рубинштейн, поэтому он впал в депрессию… Тянулись долгие дни заточения. Великий пианист с мировым именем был вне себя от ярости, – вот-вот должен был решиться вопрос об этапированнии никому неизвестного нелегала в кандалах в Сибирь. Но каким-то образом царская семья прознала, что прославленный русский пианист Антон Рубинштейн томится в каземате за попытку незаконного въезда на родину. Высочайшей милостью было написано письмо на имя Начальника Тюрьмы, где уже больше месяца сидел великий музыкант, с настоятельной просьбой немедленно отпустить гения. Начальник Тюрьмы был очень недоволен, прочитав эту депешу. С одной стороны, он понимал, что действует по закону, арестовав гражданина пусть даже и Рубинштейна, но всё-таки без паспорта, с другой стороны, не подчиниться Царю Начальник Тюрьмы не мог. И Начальник Тюрьмы избрал третий, очень необычный ход. Он доверил судьбу уже очень ненавистного ему музыканта в руки своего пожилого Помощника. Начальник вызвал Рубинштейна и сказал: «Вот тут мне написали, что ты – великий пианист, и тебя никак нельзя держать в моей тюрьме… но ведь паспорта-то у тебя нет, – как я узнаю, что речь в письме идёт именно о тебе, и ты на самом деле пианист?!» Антон Рубинштейн гордо молчал. Он на личном опыте убедился, что будет себе же дороже вступать в полемику с таким жестоким принципиальным человеком. «Но я придумал, как узнать, что ты – пианист, – продолжал Начальник Тюрьмы, – сейчас тебя отведут в залу, где стоит фортепьяно, и ты сыграешь для моего Помощника, он в этих звуках разбирается и знает, что есть музыка. Так вот, если он доложит мне, что услышал, что ты пианист, я отпущу тебя, и ты станешь Антоном Рубинштейном, а если же нет, – идти тебе завтра в Сибирь в кандалах!» Помощник отвёл несчастного музыканта в залу, где стояло старое разваливающееся пианино. Антон Рубинштейн стоял перед инструментом и долго думал, потом, что есть силы, ударил по клавишам и не то, чтобы заиграл, а просто окончательно надругался над и так уже измотанным неумелыми аккордами инструментом. Великий пианист не смог побороть свою злость и гордыню, Антон не захотел, как он про себя решил, унижаться перед жалкими людьми, поэтому из-под его пальцев раздавалась не музыка, а какая-то страшная безумная какафония. Пианист подпрыгивал и с силой ударял по клавишам; подпрыгивал и ударял, и так снова и снова, пока не прошёл час и он, подпрыгнув в очередной раз, упал, обессилев, на инструмент. Старый Помощник Начальника Тюрьмы подошёл к безумцу и осторожно, так, чтобы никоим образом не разволновать вконец издёрганного человека, погладил Антона по голове. Пожилой Помощник знал, что от его решения зависит судьба человека; пожилой Помощник знал музыку; пожилой Помощник знал, что только что звучала не музыка, а беспомощный хаотичный набор нот. Вот сколько всего знал пожилой Помощник, но знание это не добавляло счастья в его жизнь. Антон Рубинштейн поднялся и пошёл вместе с Помощником в комнату Начальника. Невозможно передать, что чувствовал он по пути в эту комнату. Вся жизнь, включая победоносный тур по Европе, пронеслась в эти мгновения перед внутренним взглядом заключённого… «Ну, что,– спросил строгий Начальник своего Помощника, – что услышал ты, – музыку или страшную безумную какафонию?» «Музыку…» тихо ответил помощник… Во второй раз спросил Начальник своего пожилого Помощника, – «Что услышал ты, – беспомощный хаотичный набор нот или музыку?!.» «Музыку», – чуть громче ответил Помощник. «В третий раз тебя спрашиваю, что услышал ты от него?!!» «Музыку!» Уверенно и громко отвечал пожилой Помощник… В тот же день Антон Рубинштейн был признан Антоном Рубинштейном, выпущен и отправлен на лечение в Карловы Вары… Но почему пожилой Помощник признал его нервный срыв музыкой, – из жалости или он знал, что перед ним великий пианист, который просто не захотел играть?! Вот на какой вопрос хочу получить я ответ…

Андрей: А не пойти ли тебе на хуй, мальчик, мы сами дотащим!

Не говоря ни слова, дабы не унижать себя ещё больше перед взрослыми невежами, мальчик уходит. Игорь Игоревич встаёт со скамейки.

Игорь Игоревич: Так, надо пойти глянуть, как его безопаснее протащить на полосу… и рейс выбрать, под какой его пхать… Когда тут чё летает…

Андрей: Да, надо выбрать маршрут, а то так с ним тыкаться будет тяжело…

Игорь Игоревич: Николай, Николай!

Игорь Игоревич дёргает Николая, который всё ещё находится под впечатлением рассказа мальчика.

Игорь Игоревич: Коля-а-а-а!

Николай: А?!

Игорь Игоревич: Посиди здесь, покарауль его, – мы сейчас!

Николай: Хорошо…

Игорь Игоревич и Андрей уходят на разведку. На скамейке остаётся Николай, труп и похожий на труп пассажир. Николай вдруг очухивается, начинает встревоженно елозить, как будто что-то ищет. Вдруг его взгляд останавливается на газете заснувшего пассажира, которую тот держит в руках. Николай вырывает газету из рук спящего, достаёт из своего кармана ручку, начинает писать, произнося вслух текст своего вдруг нахлынувшего письма. Уснувший пассажир скатывается на скамейку, по инерции скатывается и прислонённый к нему труп. Труп падает перед скамейкой, спящий же вовремя тормозит своё падение, съёживается в полудрёме, снова удобно устраивается, продолжает спать. Николай не замечая этого, продолжает писать и бормотать.

Николай: Мама-мама… Сашка вернулся… вернулся… и если сложится… удачно… он снова уедет… наконец, уедет…

К скамейке подходит женщина-афроамериканка в деловом костюме синего цвета в белую полосочку. Женщина явно нервничает, садится на скамейку, закрывает глаза, тихо плачет.

Николай: У меня всё нормально… нормально, насколько это может быть… нормально… не так, чтобы, как вы с папой планировали, но нормально… плохо, но всё же получше… получше, чем у Сашки… для вас это, наверное, новость, но вот так сложилась жизнь, вы думали, что поставили на правильную лошадку, – на Сашку…

Наконец Николай обращает внимание на всхлипывающую уже достаточно громко афроамериканку. Он долго смотрит на неё, не пишет и не бормочет.

Афроамериканка: Я вам мешаю?..

Николай: Ха!..

Николай о чём-то задумывается, молчит, смотрит как бы сквозь женщину.

Николай: Не-е-е-т…

Афроамериканка: Просто у меня сейчас… сейчас мой рейс… мне лететь… а я не могу… мне страшно… но если не полететь я… я лишусь всего… это мой последний шанс… у меня работа, чтобы работать, я должна лететь… моя работа связана с перелётами, а как, если я не могу… может, если я выговорю свой страх, мне станет легче…

Николай: Д-а-а-а-а-а-а…

Афроамериканка: Я выговорюсь, если я выговорюсь… прямо здесь, я вам не помешаю?

Николай: Не-е-е-т…

Афроамериканка начинает выговаривать свой страх, а Николай продолжает писать письмо, проговаривая его вслух. Их фразы накладываются друг на друга так, что в какой-то момент становится не понятно, – кто пишет письмо, а кто проговаривает свой страх.

Николай: …вы поставили не на того сына… все эти шёпоты вечером в кровати о том, как растут ваши дети, и какой Коленька дурной, я никогда не думала, что наш сын будет такой, никогда-никогда… никогда не говори никогда, мама… был такой фильм, мама, из вашей молодости, такой фильм… у меня сейчас не жизнь, а кино, а у вас не кино, а жизнь, на детей лучше не ставить… мама… койка ведь не ипподром, даже в первый год замужества!.. Надо позволять себе шалости… буйности, чудить… до свадьбы надо позволять себе чудить, тогда после свадьбы будешь чувствовать себя хорошо, таким спокойным конезаводчиком, а не участником родео! Вы с папой ничего такого не позволяли себе до свадьбы, не позволяли – не позволяли, я же знаю… вот у вас после и началось… родео, и в итоге – страх!.. Да, мама, если до свадьбы вести жизнь лупана, – после – начинаются страхи, ведь жизнь с живым человеком, когда всё в диковинку, – это пещера ужаса! Ты боишься мужа, – что выкинет он в эту ночь, какую грязную прихоть придётся удовлетворять… боишься, потому что раньше не занималась этим, и он боится, думает, какая грязная прихоть придёт мне на ум в эту ночь, боится, потому что раньше она к нему не приходила, а страх-то, мама, страх-то передаётся по наследству, да… Я всего боялся, с детства всего боялся из-за вас с папой, ваш страх передался мне, да-а-а-а… и не надо спорить… жестокие слова, но я не могу не сказать их тебе, потому что кому как не матери об этом говорить?! С детства, ты приучила меня, с детства говорить с тобой, но никак не с чужими, обо всём личном, только маме, – о каникулах, о девочках, о желаниях – всё маме, если узнает чужой, – что-то будет! А что?! Что будет, кому до нас было дело?! Что, кто считывает мой геном, генокод, что?! Что могло случиться, если б я рассказал другу, что поеду летом на море?! Нет, ты меня учила, – зачем ему об этом говорить, ведь узнает, что ты поедешь на море! Ну и что?! Как что? А он, может, не поедет на море, а ему хочется, ты поедешь, и он будет тебе завидовать и потом из-под тишка сделает тебе пакость! Ненавижу! Ненавижу все эти мысли и советы! Ненавижу, ты научила меня верить, что в этом во всём есть смысл!..

Афроамериканка: Понимаете, мне важно самой понять чего я боюсь… Когда самолёт взлетает, сразу наступает такое чувство, как… я не знаю, как-то и рёбра приподнимаются, и все внутренности начинают свободно… им слишком свободно… там внутри тела… такое же в лифте происходит, когда он резко стартует, но в лифте-то это на секунды, а тут на часы… причём, мне не тошнит, голова не болит… никакой боли вообще… только панический страх… небо за окном, и ты уже на небе, но вместе с телом… в этом, наверное, есть что-то ненормальное… если без тела… тогда не было бы такого страха, наверное, это тело сопротивляется, что его забрасывают в небо… у меня от одной мысли, что сейчас я окажусь там, холодеют руки… тут, на земле, тут ещё можно храбриться, забивать себе голову, что всё будет хорошо… но, когда ты уже там, и это чувство подкатывает… когда самолёт отрывается от земли… когда нет под ногами, ничего нет, ничего кроме коврика на полу и под ним… пустота… когда там, то всё… там уже никто не поможет… помочь могут здесь, а там… там кто? А если надеяться только на себя, то как быть там?.. Хотя мне и здесь никто не помог, психиатр сказал, – попробуйте сочинить юмористический стих о вашем страхе, относитесь к этому спокойно, вы не уникальны и ваш страх не уникален… Ну и что?! Мне-то на данный момент всё равно, – уникальна я или нет!!! Мне страшно, даже если я самая типичная в этот момент! Страшно! И стих… какой стих, – я сочинила сто стихов, но все они получились не про страх и мне стало ещё страшней, мне стало страшно перед сном, потому что я посмеялась, посмеялась, когда писала стих и подумала, а что если чувство, что ты в самолёте, который отрывается от земли, что если это чувство будет с тобой и на земле, даже, допустим, перед сном, за обедом… что если с посадкой оно не пройдёт, я подумала и мне стало ещё страшней, а он сказал, – не думайте о таком, возьмите себя в руки, просто выговаривайтесь и не думайте… меня очень интересует механизм вот этого, – «возьмите себя в руки»!.. Как это, как это можно взять себя в руки, так, чтобы успокоиться, а?! Мама мне всегда говорила, – успокойся, возьми себя в руки, – а как?! Как?! Кто мне расшифрует?! Ненавижу все эти советы! Что это значит?! Успокоиться, значит поверить, что в моих мыслях нет смысла! Во всём этом нет смысла!..