Текст книги "Белая Бестия (СИ)"

Автор книги: Владимир Положенцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Мы инсценируем нападение на полицейский участок, похитим Бекасова и распространим слух, что это дело рук подпольной большевистской организации «Красная Ривьера». Надеемся, что уж после этого громкого «освобождения истинного борца с белоэмигрантами», агенты Москвы наверняка выйдут на нас. Мы внедрим к ним своих людей, ну а там…

– Именно поэтому вы подстрелили меня? Использовали как куклу, чтобы потом уже без меня провести остальную операцию. Так?

– Почти. Я никак не могу понять, что произошло между вами в больнице, почему Бекасов начал стрелять? Все же полагаю, ротмистр хотел пошутить, напугать вас. И выстрел произошел случайно. Ведь он же не пристрелил вас, хотя имел возможность.

– Это как сказать, – ответила Белоглазова. – Шутник Петя – это что-то новое, особым чувством юмора он никогда не отличался. Этот кретин сунул мне под нос парабеллум, когда я спала. Спросонья, разумеется, не разобрала кто передо мной, ну и защитилась, как смогла. У меня под матрасом лежал скальпель.

И вот здесь что-то кольнуло Анну в сердце. Что-то разорвало в ней ту преграду, которая мешала впустить в ее душу Бекасова. Она всегда испытывала к нему симпатию, но почему-то была убеждена, что между ними, кроме дружбы, не может быть ничего. Хотя, как опытная в любовных делах женщина понимала – между мужчиной и женщиной не может быть дружбы. Если только они не физические уроды и они неприятны друг другу. Как ни странно, именно сейчас, Анна почувствовала, что Петя ей нужен не только для дружбы. Она остро захотела быть с ним и слушать его нудные признания в любви. Дурачок, нашел место и время шутить.

– Зачем же Бекасова освобождать? – продолжила она. – Пусть посидит за решеткой, подумает, лет двадцать. Ха-ха. А вы тем временем дадите проплаченную, так ведь вы делаете, заметку в газете, что бывшую атаманшу Белоглазову, раненную накануне чекистами и сбежавшую из клиники, всё же похитили агенты Москвы. Редакции, мол, стало известно, что это дело рук тайной большевистской организации «Красная Ривьера», ядро которой, опять же по сведениям журналистов редакции, находится, скажем, в городке…

– Ле Руре, – подсказал поручик. – Там у нас свой человек, хозяин местной таверны.

– Ну вот, видите.

– Только всё это никуда не годится, потому что шито белыми нитками. Красные агенты не такие дураки, как вы думаете. Лишь громкое освобождение члена «Красной Ривьеры» может привлечь террористов.

– Хорошо, – неожиданно согласилась Анна. – Будет вам громкое освобождение. Только освобождать Петю Бекасова буду я и без всякой инсценировки.

– Позвольте, но это невозможно.

– Надеюсь, Ваш военный Союз освобождения Родины еще не оплатил полицейским чинам этот спектакль в Грасе?

– Нет, но… Впрочем, не знаю.

– Слишком много «но», поручик. Этого нельзя делать ни в коем случае. Информация о спектакле через жандармов наверняка просочится к красным и тогда все ваши… наши старания, окажутся тщетными. Плохо то, что вы связались с журналистами, проплатили их, и они тоже знают о пьесе. Впрочем, газетчики будут пока молчать, чтобы не упустить сенсацию. Пока, подчеркиваю. Значит, нужно действовать быстро. Вне всякой логики. Мне необходимо встретиться с генералом Юденичем. Он же командует операцией? И очень хочется познакомиться с поручиком Одинцовым. Вы даже не представляете, как хочется. У меня для него записка.

Август 1924, юг Франции. Пригород Ниццы, Сен-Лоран-дю-Вар.

– Рад вас снова видеть, Анна Владимировна. Вы нас изрядно озадачили своим исчезновением из клиники, – расставив широко руки и идя навстречу, говорил генерал Юденич.

Сегодня он был в великолепном настроении, и в его глазах почти не было печали, разве что немного. Он попыхивал гаванской сигарой, бесконца расправлял прокуренными пальцами, пышные усы. На его кителе теперь сияли начищенные ордена Святого Станислава 1 степени, Святого Владимира и Святой Анны.

– А вы-то как меня озадачили тем, что подослали ко мне ротмистра Бекасова. Да еще с парабеллумом. Хоть бы предупредили.

Генерал остановился в метре от Анны, указал на широкое кресло, обитое красным бархатом, устроился напротив, обмокнув кончик сигары в рюмку с коньяком.

– Я был уверен, Анна Владимировна, что всё пройдет гладко. Ротмистр меня уверял, что у вас с ним… хм, исключительные отношения.

– Исключительнее некуда.

– Что? Да. Мол, вы будете ему очень рады и операция «похищение» пройдет без сучка и задоринки. А тут вдруг такое неожиданное развитие событий.

– Дурак он этот ваш Бекасов. Не могли найти кого поумнее.

– Что? Ах, да, то есть не совсем. Но то, что произошло, может, даже и к лучшему. Поручик Луневский мне доложил – вы хотите сами провести операцию по его освобождению.

– Совершенно верно, генерал. Петя хоть и болван, но он мне дорог. К тому же, мое дальнейшее участие в «Ривьере» как нельзя оправдано. Помните, я показывала вам телеграмму Махно? Вы тогда не предали ей никакого значения. А она очень кстати. Не исключено, тайная террористическая организация большевиков каким-то образом связана с махновской эмиграцией и лично Нестором Ивановичем.

– Вот как?

– Пока это лишь мое предположение. Когда внедрюсь в круг террористов, все прояснится.

– Вы собираетесь сделать это сами?

– А кого вы видите вместо меня? Олуха Бекасова, чудака Луневского, который нашел себе толстую торговку и больше, кажется, ему ничего в жизни не нужно.

– Ну вы уж совсем о нас какого-то нелестно мнения, Анна Владимировна. В нашем Союзе немало достойных людей, героев войны и Белого движения.

– Ах, оставьте, ваше превосходительство. Эти герои сначала бездарно проиграли первую войну, потом и вторую.

Генерал неожиданно, пружинисто, несмотря на свою грузность, поднялся. На его лице появилась обычная плаксивость. Пепел с сигары упал на его сверкающие антрацитовым блеском, ботинки. Он собирался сказать что-то резкое, но вдруг заулыбался, вернулся в кресло.

– Мне, боевому генералу, больно слышать подобные слова. Но вы правы. Когда в апреле 1916-го я взял Эрзерум, а потом Трапезунд, и представить не мог, что через год случится катастрофа. Мы слишком легкомысленно относились к революционной заразе, витавшей в воздухе. А потом, надышавшись ею, сами устроили апокалипсис – скинули Николая. И что получили? Бездарное Временное правительство.

– Вы до сих пор не можете забыть обиду, нанесенную вам Керенским, который отправил вас в отставку, – глядя прямо в глаза Юденичу, сказала, словно вбила гвоздь в стенку, Белоглазова.

– Пустяки, – махнул рукой генерал. – Больше всего я сам не могу простить себе своих ошибок.

Анна не стала жалеть Юденича.

– Да уж, ваш бесславный поход на Петроград весной 1919-го войдет в учебники истории. Ваша Северо-Западная армия имела все шансы на успех. У вас были бронепоезда, английские танки. Вы уже взяли Царское Село, Павловское. Еще одно движение и город Петра ваш. Но нет, вас, якобы опытного боевого генерала, обвел вокруг пальца какой-то еврей Лейба Бронштейн, не умеющий толком даже обращаться с револьвером.

– Пощадите, – поднял умоляюще руки генерал.

– Вы как побитый пес убрались от Петрограда восвояси и вместо того, чтобы продолжать борьбу, объявили о роспуске Северо-Западной армии.

– Нас предали эстонцы, на которых мы рассчитывали. Союзники не оказали в полной мере обещанной помощи. Я вернул им 227 000 фунтов стерлингов, что они выделяли на войну, но были мною не использованы.

– Вы ставите себе это в заслугу?

– Нет, но…

– Николай Николаевич, я пришла не для того, чтобы осуждать вас, просто вы сами задели мою всё еще кровоточащую рану. Извините. Вы согласны доверить мне освобождение ротмистра Бекасова, а затем внедриться в банду красных?

– Конечно, – горячо согласился и вновь поднялся Юденич. – Да, согласен. Только я, разумеется, хотел бы знать, что вы задумали, и какие средства на это понадобятся.

– Особых средств пока не нужно. Пять гранат Миллса, американский 911 Кольт автомобиль в мое распоряжение. По словам Луневского, Бекасов пока в жандармерии Антиба и повезут его в Грас на днях. Так что всё нужно провернуть сегодня же вечером.

– Что конкретно «провернуть»? – заморгал подслеповатыми, вновь печальными глазами генерал.

– Автомобиль должен стоять на углу крепости, сразу за маяком. Недалеко от жандармского участка.

– С шофером?

– С ключами, водить я сама умею. В багажнике должны лежать гранаты и пистолет. На всякий случай, там же за маяком у пирса, оставьте лодку с мотором. Посмотрю, как сложатся обстоятельства – уйдем морем или сушей. Ваша задача такая. Завтра утром в газетах на первых полосах должна выйти статья: «Громкое похищение из полицейского управления в Антибе». Нужно написать, что вооруженное нападение на жандармерию и похищение бывшего ротмистра Бекасова, подозреваемого в нападении на русскую эмигрантку Анну Белоглазову в больнице Антиба, совершила сама Белоглазова. Как удалось выяснить журналистам, в последнее время она является активным членом троцкистской террористической организации «Красная Ривьера», а попытку покушения на нее дважды совершали именно офицеры-эмигранты, не простившие бывшей белой атаманше ее предательства. Словом, что-то в этом духе. Да, и ни слова о моем предстоящем нападении на участок жандармам, все должно быть по-настоящему. Понятно?

– Оригинально. Но я не понимаю, как вы собираетесь совершить похищение? Вас же застрелят!

– Пусть это будет моей маленькой тайной. Моя тактика меня ни разу не подводила. Надеюсь, полковник Васнецов, который наверняка нас сейчас слушает, все сделает, как я просила.

Генерал укоризненно развел руками:

– Ну как можно.

В ту же минуту в кабинет скорым шагом вошел в полной военной выправке сам полковник Васнецов. На его кителе даже были корниловские погоны. Его хищный нос филина с маленькими ноздрями, шумно втягивал воздух, глаза были прищурены, готовы к атаке.

– Спасибо, что не сказали «подслушивает», – кивнул он Белоглазовой, взглянув на нее лишь мельком.

– Не за что полковник. Я всегда относилась к вам с уважением.

– С таким уважением, что после посещения Махно в Ольшанке, даже не удостоили меня своим визитом.

– Нечего было хорошего докладывать.

– А-а, и поэтому докладывать «плохое» вы послали своего товарища Бекасова. Его потом за этот доклад чуть не расстреляли. Может, поэтому он решил отомстить вам в клинике?

Анна пожала плечами:

– Не знаю, может быть.

– Вы провалили «махновскую» операцию, а теперь собираетесь провалить «Красную Ривьеру»?

– Вообще-то, я на нее не набивалась. Вы сами подослали ко мне этого чудака Луневского, который без предупреждения продырявил мне руку. Потом сами отправили ко мне Бекасова. Почему вы лично-то не пришли меня похищать, а? Может, у нас с вами все славно бы сложилось, Петр Николаевич.

На это у полковника не нашлось что ответить. А генерал Юденич выпил коньяку из рюмки, в которую окунал сигару, расправил любимые усы.

– Полно, господа, бодаться. Что было, то прошло. Все мы тогда… хм, не лучшим образом себя проявили. Чего уж теперь. Давайте думать, как быть и жить дальше. Как говорит не унывающий Антон Иванович Деникин – победа у нас еще впереди.

При упоминании Деникина, полковник Васнецов поморщился, словно выпил уксуса.

– А теперь послушайте меня, Анна Владимировна, – сказал он. – Автомобиль вам в Антибе не понадобится. Он будет вас ждать в Каннах, за портом, у магазина мадам Крусо. Там есть вывеска. Номер авто – «128-36». А на катере вас здесь встретит у последнего причала за крепостью поручик Луневский. Напрасно вы о нем так нелестно, он очень толков и исполнителен. Обошлись бы без вас, госпожа Белоглазова, но мне понравилась ваша идея внедрить вас в красную шайку. Вы красивы, обворожительны, стали неимоверно популярны, уверен, на вас клюнут. Да и сами рветесь в бой, засиделись. А прошлое, прав Николай Николаевич, у нас у всех не блестящее. Гранат вам много не понадобится, достаточно одной. В 23 часа, когда зайдет солнце, мы устроим небольшой дебош в портовом кабачке, постреляем немножко. Туда прибегут жандармы из участка. В нем останется один дежурный, может, и его помощник. Ну а дальше как вы и задумывали. Покажите им бомбу, потребуете освободить Бекасова. Он там один, бедняга, в клетке изнывает от скуки. Главное, не забудьте открыто продемонстрировать жандарму свое лицо, пусть он вас обязательно узнает. Вы у них в розыске, как жертва. Ну, а утром выйдут газеты с нужным нам содержанием. Однако учтите, если что-то пойдет не так, наш Союз здесь ни при чем.

– Могли бы не предупреждать, полковник. Это звучит как оскорбление.

– Друзья, ну не надо, ей богу словесных пикировок, – опять выступил миротворцем Юденич. – К чему эти уколы?

– Примите извинения, Анна Владимировна, коль вы так расценили мои слова, – слегка поклонился полковник. – В Ле Руре на Route de Nice, куда вы доберетесь из Канн на автомобиле, сразу за ратушей, стоит дом из красного кирпича. Он арендован членом нашего Союза, капитаном Стрельцовым у четы Лафаров. Ключ найдете под камнем слева от крыльца.

– Опять под камнем? – спросила Анна.

– Что?

– Это я о своем. Продолжайте, полковник.

– В общем, поселитесь в доме и не высовывайте из него несколько дней носов. Там в подполе есть все необходимое. Я же постараюсь уладить дело с полицейскими сразу после вашего набега.

– Вы все верно просчитали, Петр Николаевич. Но ваш человек в жандармерии, через которого вы и собираетесь улаживать дело, возможно и сливает информацию террористам.

– Хорошо, с ним мы пока не будем связываться, – сразу согласился полковник. – Если члены террористической организации попытаются на вас выйти, вам об этом сообщит таверньер в Ле Руре Жан Фурнье. В его кабаке «Вежливый кабан» частенько собираются темные личности. К тому же мы уже пустили слух, что Фурнье связан с организацией красных террористов. Да и еще, будьте, пожалуйста, поосторожнее с гранатой Миллса. Потерять вас в очередной раз будет для меня невыносимо.

– Постараюсь, Петр Николаевич.

– Постарайтесь, Анна Владимировна.

Полковник поклонился Белоглазовой на этот раз более учтиво, козырнул генералу и скорым шагом удалился из кабинета.

Август 1924, юг Франции, Антиб.

Вечером впервые за многие дни с Альп сползла прохлада. Несмотря на поздний час природа оживилась и даже море, которое мертвым штилем лежало на Лазурном берегу июль и август, кажется, благодарно зашумело.

Анна и Май ждали условленного сигнала – выстрелов со стороны приморской таверны – в придорожных зарослях акации. Отсюда, под взошедшей Луной и ярким Млечным путем, хорошо просматривался вход в жандармский участок. Луневский должен был ждать Белоглазову у причала на катере, но она решила иначе. При этом убедила поручика не говорить об этом Васнецову.

Выйдя от генерала Юденича, Анна нос к носу столкнулась в холле замка с Майем.

– Вы-то мне и нужны, поручик, – сказала она.

– Получили инструкции от полковника Васнецова? – в свою очередь спросил Луневский.

– Да, и они меня не совсем устраивают. Я хотела, чтобы вы мне оказали поддержку, когда я пойду к жандармам.

– Моральную? – улыбнулся Май. – Всегда готов.

– Этот тон оставьте для вашей сметанной Амели, поручик. Физическую, разумеется. Скажу честно, мне немного страшно. И плечо бравого, боевого офицера мне было бы очень кстати.

– Да, но…

– Разве вы можете отказать даме, когда она просит о помощи?

Слова были произнесены с таким недвусмысленным лукавством, что Луневский сглотнул.

– Нет, – твердо ответил он. – То есть, конечно, не могу отказать. Однако полковник…

Анна его в очередной раз перебила:

– Видите ли какое дело. Я предполагаю, что через Петра Николаевича может просачиваться кое – какая информация к врагам.

– Вы что же хотите сказать, что он предатель?

– Ни в коем случае. Он, разумеется, вне подозрений, а вот его помощники… Кто они?

– Это все хорошо проверенные офицеры – дроздовцы, корниловцы.

– И все же, мы не можем полагаться ни на кого, кроме как на себя. К тому же я предлагаю лишь немного изменить план операции «Красная Ривьера». К жандармскому участку мы пойдем вместе, подстрахуете меня, так сказать, а потом мы уйдем в Ле Руре не морем, а на авто.

– Машина нас будет ждать только в Каннах.

– А вот о ней здесь должны позаботиться вы, не ставя в известность полковника Васнецова.

– Но как? Где я достану мотор?

– Поговорите с месье Дюпоном, кузеном вашей возлюбленной. Он наверняка поможет, к нему ходит весь Антиб.

– С чего вы взяли, что возлюбленной, просто…

– Просто вы с ней спите.

– Она, как бы это сказать, сама предложила.

– А вы, как офицер, не смогли отказать. Безотказный поручик Луневский. Ха-ха.

– Не понимаю, вы что ревнуете?

В глазах Майя появился явный интерес.

– Позвольте, я оставлю этот вопрос без ответа, – кокетливо ответила Белоглазова, чувствуя, что на самом деле, Луневский ее немного волнует. Давно уже ее сердце не трепетало от любви, почти засохло. Мысли о Бекасове её, конечно, волновали, но после его выходки в больнице, она не знала, что о нем и думать. Анна не видела Петра почти пять лет, за это время он мог сильно измениться. Нет, по сути люди не меняются никогда, но вот новое окружение, среда могут настолько сильно деформировать ментальность, поведение человека, что его и не узнать.

– Анна…

– Анна Владимировна, поручик.

– Конечно.

– Так вы поговорите с трактирщиком? Это могла бы сделать я, но мне, как понимаете, ходить сейчас по городку нельзя.

– Да.

– И ничего не скажете Васнецову?

– Нет.

– Ну раз вы перешли на односложные ответы, значит, я вас действительно убедила.

– Анна… Анна Владимировна, я могу рассчитывать?

– На что? На мое расположение?

– Да, то есть именно на расположение.

– Можете, Май…

– Юлианович.

– Слишком помпезно, но ничего не поделаешь. Посмотрим, как говорится, на ваше поведение.

– Я сделаю все, как вы скажете.

* * *

И теперь, встретившись у крепости, они сидели в густых кустах акации. Автомобиль «Renault NN Torpedo» темно-зеленого цвета, с заостренной действительно как у торпеды мордой, стоял на пустыре за маяком Гаруп.

Ровно в 23 часа, со стороны моря раздались выстрелы, послышались отдаленные крики. Палили явно из «нагана». Его глухие, раскатистые «шлепки», ни с какими другими не перепутаешь.

Буквально через несколько минут из участка высыпало пять или шесть жандармов, вооруженных карабинами. Дежурного мотора им явно не полагалось, поэтому, перемахнув через придорожный бордюр, они на своих двоих помчались к морю через пустырь.

– Пора, – сказала Анна, доставая из карманов гранату Миллса и Кольт М911, выданный по ее просьбе. Прихватила и свой «Браунинг». Тот самый, которым она собиралась в 1919-ом пристрелить Нестора Махно в Ольшанке.

В «хозчасти» Русского Союза освобождения Родины, который находился на окраине Ниццы, Анна выбрала себе на «операцию» мужской серый льняной костюм, темную просторную рубашку, матовые ботики. Слегка подстригла пышные пшенично-белые волосы, чтобы можно было надеть шляпу. Она стала похожа на молодого, правда чересчур смазливого щеголя. Шофер, который вез ее на итальянском Форде последней модели в Антиб, постоянно оглядывался, цокал языком – красивая девушка в мужском облачении его явно волновала. Высадив ее на пустыре у церкви Богоматери в Гарупе, там, где ее предательски ранил Луневский, шофер тяжело вздохнул и сказал, что надеется на более приятное совместное времяпрепровождение. Белоглазова послала ему воздушный поцелуй и скрылась среди вековых лиственниц. В доме торговки Бранкар скоротать время до вечера было нельзя, соседи могли ее увидеть. К тому же нельзя было впутывать в историю Амели, если не дай бог, операция провалится.

Над жандармерией ярко светила желтая лампа, конкурируя с огнем маяка, который уже зажег старый Мишель Бонье. В ее свете покачивался на альпийском ветерке триколор Пятой республики.

Сначала подбежали к углу здания и не заметив ничего подозрительного, подобрались к приоткрытой двери.

Анна заткнула Кольт за пояс, вынула «Браунинг», передернула затвор. Май держал свой револьвер стволом вверх, вопросительно смотрел на Белоглазову. Та кивнула, направила пистолет на поручика и выстрелила.

Пуля попала ему правое бедро. От неожиданности и боли он взвыл, переломился пополам, выронив «наган», упал на землю.

– Извини, Май Юлианович, во-первых, долг платежом красен, во-вторых, иначе проверить, кто остался в жандармерии просто невозможно.

Май скрипел зубами, зажимая обеими руками текущую из ноги кровь.

Через несколько секунд из участка выскочил жандарм. Он был невысок ростом, с широким лицом, похожим на луковицу. Подскочил к раненному, опустился перед ним на четвереньки.

– Что, что здесь происходит?!

– Перед дверьми вашего охранного заведения расстреливают людей, а вы сидите и спокойно чаи распиваете.

Жандарм повернул голову на Анну.

– Вы кто?

– Не узнали, разве? Я Анна Белоглазова. Это на меня покушались в больнице Антиба, якобы агенты большевиков и теперь меня разыскивает вся полиция Франции.

– А-а, да-да, – приложил руку к широкому, лягушачьему рту жандарм. – Конечно, это вы, мадам. Только я не понимаю…

– Но информация в газетах не верна. Я не жертва нападения агентов Москвы. Я давно переменила свои политические убеждения и теперь сама являюсь активной сторонницей большевиков. Кроме того, я – лидер подпольной коммунистической троцкистской организации «Красная Ривьера», которая и уничтожает русских офицеров-эмигрантов. За что? За то, что они предали Россию, бросили ее на произвол судьбы. На меня бывшие сослуживцы по Добровольческой армии и покушались, желая остановить мой карающий меч. Вы всё поняли, жандарм?

С этими словами Белоглазова направила на мокрый лоб стража порядка американский Кольт.

– Не надо мадам. – Он изобразил на лице жалостливую плаксивость, на которую способны только французы. – У меня трое детей, жена больная. Живот у нее распух, в горячке какой день. Я всё понял.

– Как вас зовут?

– Филипп Морель, мадам.

– Только ради жены и троих детей, месье Морель.

Анна достала гранату Миллса, выдернула из нее чеку, сунула в руку жандарма.

– Крепче сжимайте рычаг, а то дети останутся сиротами. Да не дрожите так, бомба выпадет. Мне, убежденной интернационалистке – коминтерновке терять нечего, я готова на всё ради своей идеи, ради своей борьбы. Кто еще кроме вас есть в участке?

– Никого.

– Ну тогда идемте, чего застыли?

– Куда, мадам?

– Разве я ещё не сказала? У вас тут в каземате томится русский белобандит Петр Бекасов, он покушался на меня.

– Да, мадам.

– Я пришла за ним. Месть – святое дело. Не правда ли?

– Правда, мадам.

– Ну так шевелите ногами, месье Морель, долго рычаг вы не удержите.

– Не удержу, мадам. – По щекам жандарма потекли слезы.

– Вперед!

Морель подскочил на свои коротенькие ножки, невероятно быстро стал ими перебирать.

Внутри участка действительно никого не было. Проходя мимо стола дежурного, Анна увидела на стене свое увеличенное из газеты фото. Внизу надпись: «Жертва кремлёвского ОГПУ». Она остановила Мореля:

– Похожа?

– Очень. Вы очень красивы, мадам.

– Вот ведь французы, – расхохоталась Белоглазова, – даже перед лицом смерти готовы флиртовать с женщинами. Хоть бы часть этого таланта русским мужчинам перепала. Шевелитесь, Филипп, думайте о жене и детях.

Тюрьма при жандармерии находилась в глубоком подвале, вернее в естественной пещерке. Спустились по крутой, железной лестнице. На ней жандарм споткнулся и чуть не выронил гранату. Анна мысленно перекрестилась – умирать совсем не хотелось, еще полно не решенных проблем. А, главное, недополученной любви. Именно теперь, на острие событий, она ощутила жуткую потребность в чувствах.

А потому, когда Морель одной рукой отпер камеру, где томился Бекасов, она обхватила голову Петра обеими руками, притянула к себе и крепко поцеловала. Он даже не пытался высвободиться. А когда все же удалось глотнуть воздуха, сказал:

– Я знал, что ты за мной придешь, но не думал, что так скоро.

Увидев жандарма с гранатой в руке, опешил:

– По-другому никак было нельзя?

– Никак.

– Ты как была бестией, так и осталась.

Бекасов вновь попытался получить поцелуй, но Анна довольно грубо его отстранила:

– Хорошего понемногу, ротмистр.

– Ничуть не изменилась. Такая же – то огонь, то лед.

– Ты мне еще за ночной кошмар в больнице ответишь. Шутник.

– С удовольствием.

Рядом громко засопел, потом застонал жандарм. Его рука с гранатой тряслась как в лихорадке.

– Что-то мы тут загостились, Петр Николаевич, пора и честь знать. Не ровен час месье Морель подорвет нас вместе с собой к чертовой матери.

И уже жандарму:

– Бегом на улицу, гранату подальше в кусты и карету скорой помощи поручику Луневскому.

– Что с ним? – спросил Бекасов.

– Пустяки. Пришлось ляжку ему продырявить для пользы дела.

– Ну ты и бестия. Сколько знаю, столько удивляюсь.

– На себя посмотри, ночной шалун. Скажи спасибо, что я тебе скальпелем в артерию не попала.

– Спасибо, – ухмыльнулся Петр, взявшись за порез, зашитый ему мелкими стежками врачами клиники Антиба.

Жандарм помчался к выходу, словно за ним гнались все собаки Франции. Следом едва поспевали Белоглазова с Бекасовым.

На улице ротмистр бросился к Луневскому, но Анна потянула его в темноту:

– Ничего страшного, стрелять не разучилась, я ему только слегка ткани задела, не зверь же. А он мне руку продырявил совсем неаккуратно, все еще плохо двигается.

– По ней это не заметно, – ответил ехидно Петр.

В зарослях, где недавно сидели Анна и Май, раздался оглушительный взрыв, а затем пронзительная трель свистка. Это жандарм, освободившись от бомбы и спрятавшись в зарослях, звал своих коллег на помощь.

Луневский всё еще постанывал.

– Ведьма, – прошипел он.

– Не ведьма, а бестия, – поправила его Анна. – Выздоравливай, Май Юлианович. Жди теперь ты в больнице террористов, которые придут тебя добивать. Ха-ха. Пока.

– Счастливого пути, – зло бросил поручик.

За маяком вскочили в «Renault NN Torpedo». Но ключей в машине не оказалась.

– Черт, – ударила по рулю Белоглазова. – Как же я так оплошала. Ключи остались у Луневского. Вот почему он пожелал мне «счастливого пути». Сама виновата. Возвращаться, разумеется, нельзя. Так, быстро думаем что делать.

– Извечный русский вопрос только заводит в тупик умного человека, – спокойно ответил Бекасов. – Поцелуй меня.

– Нашел время и место.

– Ну же, и скажу, что нужно делать.

Анна вздохнула, но припала к его сладким, как ей показалось, губам. Поцелуй вышел крепкий, и обоим понадобилось время, что привести дыхание в порядок.

– Ну, что будем делать? – наконец спросила Анна.

– Ехать на автомобиле, разумеется. Только куда – в Грас или куда? Что там Васнецов на этот раз придумал?

– В Ле Руре.

– Еще лучше. Займите, пожалуйста, мое место, госпожа Белоглазова.

Выйди из машины, Анна недоуменно взглянула на Бекасова. А тот залез под рулевую колодку, вырвал из ее основания несколько проводов, соединил их между собой.

– Есть искра, аккумулятор в порядке. Теперь поработайте немного вашими милыми ручками. Знаю, одна из них больна, но уж постарайтесь.

Он протянул Белоглазовой заводную рукоятку.

– Вставлять знаете куда? Хорошо. Крутите. Сильнее, а я соединю провода.

Через несколько минут, когда Анна уже вспотела, а больная рука начала нестерпимо ныть, двигатель «Renault» ожил, у мотора вспыхнули фары.

– Садитесь, Анна Владимировна, – предложил Бекасов, – а то без вас уеду.

– От вас, ротмистр, можно ожидать чего угодно. Скажите, наконец, зачем мне в больнице «Люгер» под нос сунули? Пошутили?

– Давно не видел, соскучился. Решил нашу встречу сделать незабываемой.

– Это аргумент. Откуда же знали, что я сама приду за вами в тюрьму?

– Вы же поняли, что я не хотел вам зла. Значит, непременно должны были исправить свою ошибку.

– Вашу ошибку, Петр Николаевич.

– Мою, Анна Владимировна. Мы с вами вместе столько прошли дорог, столько испытали, ради этого можно многое простить.

Бекасов нажал на стартер, и машина плавно двинулась по извилистой дороге. За крепостью он выключил фары. Разбирая путь только благодаря Луне, свернул с проселочной дороги на главную и там уже прибавил газа.

Только когда выбрались с мыса и двинулись в сторону гор, включил освещение. Все это время молчали. Первым его нарушил Бекасов:

– И все же не пойму, почему вы так грубо обошлись с Луневским?

– Надоел. Шутка. Решила немного изменить сценарий, написанный полковником Васнецовым.

– Даже так?

– Да, мне не всё в нём нравится, но фабула останется неизменной. Итак, мы с вами поселимся в доме, арендованном РСОР в Ле Руре. Местный трактирщик агент Васнецова. По идее, на него, как человека якобы причастного к красным, должны выйти агенты Москвы, заинтересованные в сотрудничестве с «Красной Ривьерой». Надеюсь, это название теперь не улетучится из головы жандарма Мореля и завтра оно появится в газетах. Представляю заголовок: «Белая Бестия – главарь «Красной Ривьеры». Звучит, черт возьми.

– Звучит, – согласился ротмистр. – Только ждать, когда на трактирщика выйдут террористы можно до бесконечности. И выйдут ли вообще, неизвестно. Или он что, каждому своему клиенту должен говорить, где вы находитесь? Куда едем, зачем?

– Не ворчи, Петя, это признак старения. Вообще же я собираюсь в Париж.

– Желаете посетить Лувр, Дом Инвалидов, или взобраться на этот ржавый, железный ужас под названием Эйфелева башня?

– Смешно. Нет, я собираюсь навестить нашего старого знакомого. Нестора Ивановича Махно. Говорят, он теперь шьет войлочные тапки или разводит кур, не помню. Батька прислал мне в больницу телеграмму, в которой выражает революционную солидарность и надеется на встречу. Что ж, нужно уважить человека.

Август 1924, юг Франции. Пригород Ниццы, Сен-Лоран-дю-Вар.

Генерал Юденич скорым, насколько был способен, шагом вращался вокруг гостевого столика в саду, тряс свежей газетой. Рядом с вазой черного молодого винограда, дымилась кубинская сигара. Изредка, откуда-то из глубины цитрусового сада раздавался голос его сестры: «Николя, тебе нельзя курить с утра». Николай Николаевич на секунду замирал, махал в сторону голоса газетой: «Не курю, не курю, Нюсенька». Потом себе под нос: «Тут закуришь и ночью». И уже сидевшим в плетеных креслах полковнику Васнецову, поручику Луневскому, опиравшемуся двумя руками на палку и подполковнику Тужилину, вызванному срочно Юденичем из Мантоны для консультации:

– Я не понимаю, господа. Уже решительно ничего не понимаю. Что, а главное, для чего натворила все это… Белая бестия в жандармском участке? Зачем она стреляла в поручика? Она что, с ума сошла, в чем логика? Вас, господа, – кивнул он на Васнецова с Луневским, – я уже много раз слушал, а теперь хочу узнать ваше мнение, Юрий Михайлович.

Подполковник Тужилин служил в свое время заместителем начальника охранного отделения Екатеринодара. На его счету значились десятки пойманных революционеров-террористов, разгромленных тайных организаций. Во время войны одно время подполковник возглавлял контрразведку Кавказской армии, которой командовал Юденич. Они подружились, пили брудершафт на стенах взятых Трапезунда и Эрзерума, городов западной Армении. Когда в феврале 1917-го генералы скинули императора Николая, Тужилин сказал: «Это вторая роковая ошибка. Первая – вступление России в войну. Бог бы с ними, с сербскими братьями, они все равно никогда не оценят нашу жертвенность. Русскому народу нельзя давать вольницы, как сумасшедшему топора. Он попробовал крови, а теперь ему еще развязали руки. Попомните мои слова – Россию ждут тяжелейшие испытания».