Текст книги "Конкиста по-русски"

Автор книги: Владимир Паркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 13

Дело поручика Войтинского. Анжела Киприда.

12 января. Союз польских офицеров.

Войтинский замолчал, сжал обеими руками свою голову:

– Матка Боска Ченстоховска! Боже мой, что будет с мамой, с девочками!

– Что же вы остановились, рассказывайте. Хотите воды? – прокурор встал и направился было к двери, где на привинченном к полу табурете стоял бачок с водой. Но Войтинский остановил его.

– Не надо! Я, конечно, виноват. То, что случилось ужасно. Мы так не хотели. Скажите, много погибших?

– Вопросы здесь задаю я. Преступление совершено. Состав преступления налицо. Следствие интересует в первую очередь полный список участников преступления, степень участия каждого из них в преступлении, мотивы преступления, и многое-многое иное. Лично от вас всё, что вы знаете.

– Что нас ждёт? Виселица?

– Как офицеров – расстрел. Но всегда есть надежда на смягчающие обстоятельства, на помилование государем императором. Рассказывайте, я тоже устал…

Минута молчания. Войтинский с трудом поднял голову, заставил себя посмотреть в глаза прокурору. Лаппо-Данилевский сидел спиной к окну, прикрыв усталые глаза ладонью.

– Я слушаю.

Войтинский глубоко вздохнул, словно собираясь нырнуть в омут, и начал говорить:

– В прошлом году в Вильно умер мой отец – инженер путей сообщения. Мама больна, работать не может. Назначенная по отцу пенсия не даёт возможности прокормить оставшихся четверых несовершеннолетних сестёр. Две самые младшие уже отданы в католический приют Святой Урсулы. Две старшие на следующий год должны закончить гимназию. На получаемое мною жалование трудно жить молодому офицеру, содержащему многочисленную семью.

Однажды, в служебной командировке в поезде Красноводск-Ташкент я познакомился с компанией молодых предпринимателей, пригласивших меня принять участие в карточной игре в преферанс. Я совсем не умел играть, но развитая память позволила выиграть уже вторую пулю. Я и сегодня смог бы на память восстановить эти первые партии ход за ходом, карту за картой. Сложись жизнь иначе, мог бы стать неплохим шахматистом. Как бы то ни было, на третий день поездки в моих карманах было более четырёхсот рублей. Купцам этот проигрыш был копеечным. Для меня – целое состояние. Я расценил выигрыш как подарок судьбы моим сёстрам. В Ташкенте, сдав конвоируемых, я почтовым переводом отправил все выигранные деньги в Вильно. Через две недели получил письмо от мамы и сестёр, полное благодарности, сплошь закапанное слезами. Стоит ли говорить, что с этого дня карточный стол стал для меня инструментом, за которым я не просто зарабатывал деньги, но наслаждался властью, которую могут дать человеку его неординарные способности. У меня появились постоянные партнёры, очень порядочные респектабельные люди, для которых, смешно сказать, стало целью жизни обыграть меня. Тщетно! А я не прикладывал ни каких усилий. Было чувство, что кто-то другой вместо меня выкладывал одну за другой карты на зелёное сукно и позволял мне забирать выигрыш.

У меня стало складываться. По службе все шло, как положено. Семья в Вильно перестала бедствовать. Мама решила меня женить, я не сопротивлялся. Из Вильно должна была приехать подруга юности певица и пианистка Ёланта Войтинская – наша дальняя родственница, с которой я переписывался несколько месяцев. Я был уверен, что уже люблю её, и был готов стать мужем и отцом.

Я прекратил поездные знакомства, карточные игры в прокуренных купе. Мне было достаточно провести за карточным столом ночь в Асхабадском «Гранд-Отеле» либо в Ташкентском «Парадизе»…

Но судьба готовила мне новый капкан – я влюбился.

Она – полячка, настоящая шляхтянка, из тех молодых женщин, которым дано делать из мужчин покорных рабов. У неё была своя империя, в которой она правила так, как считала нужным. В неё были влюблены все босоногие уличные мальчишки, забрасывавшие её крыльцо розами из чужих садов. Пожилые женатые офицеры впрягались в её коляску и возили свою богиню по ночному Асхабаду, а она не стеснялась погонять своих «жеребцов» настоящим кнутом… Что тут говорить об офицерах молодых и красивых! Они сумели обогатить привокзального ювелира Яшу Михельсона за полгода. Теперь у него свой цех на пять мастеров и магазины во всех уездных городах области. Вместе с тем никто не мог похвалиться тем, что ему когда-нибудь было позволено поцеловать хоть мизинчик богини. Золотоволосая Киприда, а не женщина! Она была примой драматического театра. С её участием шекспировский «Гамлет» заканчивался смертью Офелии. Никого более не интересовали страдания принца датского. Сцена заваливалась розами даже в декабрьские рождественские морозные вечера…

Войтинский замолчал, задумался. Ещё вчера он и предположить не мог, что его личная жизнь станет предметом полицейского исследования. Недавнее прошлое вставало в памяти зримыми картинами.

…Двенадцатого января этого года в Асхабаде офицерское собрание отмечало тридцать лет со дня победы русских в Геок-Тепе.

Театр, как всегда, сверкал электричеством, золотом и бриллиантами. На сцене задник с изображением соответствующего события с картины Франца Рубо. Духовой оркестр играет «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс».

Зал полон. В театре не только русские. В первых рядах партера ханы, уездные и городские старшины всех туркменских племён и родов, в том числе и текинцы. Туркменских женщин нет. Новые обычаи ещё не сложились. Зато мужчины во всей красе. Все взоры зала прикованы к красным шёлковым халатам с золотыми погонами, национальному оружию в серебре, усыпанному бирюзой и сердоликами. Они – тоже офицеры русской армии. От майоров до генерал-майоров.

По залу – говорок:

– Сам текинский хан Ахала – Махтумкули-хан! Генерал-майор русской армии!

– Не часто мы его здесь видим.

– Его двор в Мерве. Он – сын Нурберды-хана и пасынок старой ханши Гюльджамал.

– Балует его государь император. Весь халат в орденах!

– Свой первый Орден Святого Георгия Махтумкули-хан майором ещё у Александра Виссарионовича Комарова за бой под Кушкой в восемьдесят пятом заслужил!

– Ну, ордена не только русские. Подойди ближе, увидишь и бухарские звёзды и турецкие полумесяцы.

– Понятно. Только английских львов и единорогов не хватает. Как знать…

– Второй полковник – его сводный брат Юсуп-хан с сыном Кара-ханом. Видишь поручика? А это кто?

– Подполковник Ораз-Сардар, военачальник, тоже текинец. Однако, по центру сели текинцы…

– А что за туркмены от них справа?

– По плоским тельпекам могу с уверенностью сказать, что это племя йомудов, поимённо – затрудняюсь. Да в этом зале от каждого племени ханы. Но они не больно между собой дружат!

– Тс! Наши генералы идут!

На сцене несколько малиновых с золотом кресел. Ещё минута, на неё поднимутся отцы города, и торжество начнётся.

Вдруг на сцене появляется она. Нет золота волос. Чёрная туника. Огромные чёрные глаза. Чёрные, завитые крупными тугими кольцами распущенные до пояса волосы. Это не Киприда. Это Медея.

Гаснет большая люстра. В луче прожектора одна актриса, её поднятые вверх ослепительно белые обворожительные руки. В театре в одно мгновение становится тихо.

И в этой тишине колоколом звенит женское контральто:

– Стыдно, господа!!!

Безвольно падают вниз руки, опускается голова и чёрные кольца волос касаются сцены.

И в полной тишине, в шекспировской тишине высокой трагедии, раздаётся негромкая генеральская команда:

– Очисть сцену, пристав. Выпороть и выслать нигилистку немедленно!

И ни один шляхтич не встал на защиту дамы, которой он поклонялся, писал стихи, кричал «бис», дарил цветы, драгоценности и был готов изображать жеребца ночь напропалую…

– Продолжайте, Войтинский! – голос прокурора вывел Збигнева из мрака воспоминаний.

– Да, господин прокурор! Для польских офицеров это была ночь позора. Мы никогда более не увидели свою Киприду и не искали её. Для чего? Что мы могли ей сказать? Следующий день стал днём создания асхабадского «Союза польских офицеров». В этот день судьба Ростов-Малыгина была предрешена. Далее вы знаете. Террористическая акция. Однако, не мы спланировали, не мы готовили её, хоть и приняли в ней участие…

Войтинский остановился.

– Прошу меня простить, я более не в силах говорить. Если позволите, я продолжу показания завтра.

* * *

Документ 20/1.

Окружная Прокуратура

Асхабадской Судебной Палаты

Протокол допроса

(продолжение Допроса от 4 октября)

Збигнева Войтинского, поручика 7-ой конвойной команды Туркестанского Военного Округа.

5 октября 1911 года

…

13 января 1911 года в моей квартире из двух комнат, в доме Якова Михельсона по улице Вокзальной собрались офицеры 7-ой конвойной команды:

1. Сапега Вацлав

2. Котушинский Хенрык

3. Чарны Ян

4. Торба Ян

5. Вишнёвецкий Станислав

6. Врона Иосиф

7. Войтинский Збигнев

На этом собрании было принято решение о создании подпольной организации «Асхабадский Союз Польских Офицеров», целью деятельности которого ставилась задача реставрации государства Речи Посполитой. На следующем собрании предполагалось утвердить устав союза и проект Конституции независимого польского государства. Написать проекты было поручено подпоручику Вацлаву Сапеге. Он попросил срок в три месяца.

Обсуждался вопрос о привлечении к ответственности генерал-майора Корпуса жандармов Ростов-Малыгина. Подготовить обвинение Ростов-Малыгина в соучастии в массовых убийствах польских граждан при подавлении Польского восстания в 1863-1864 годах взялся Хенрык Котушинский. Решения о смертной казни не выносилось.

Также было решено начать работу по установлению конспиративной связи со всеми силами, которые могли бы быть полезны делу восстановления Речи Посполитой.

Второе собрание состоялось только 2-го октября 1911 года по моей, Войтинского, инициативе. До этого дня вышеназванные лица вместе не собирались. Ни один из документов – ни устав, ни Конституция, ни обвинение подготовлены не были. Господа офицеры пьянствовали, затевали дуэли, дрались, сидели на гауптвахтах и судились с ростовщиками. К этому времени Сапега уже попал под поезд, а Чарны и Торба по сей день сидят на гауптвахте. Вишнёвецкий и Врона переведены по службе на Сахалин. Как понятно из вышесказанного, на собрании союза присутствовали только я, Войтинский, и Хенрык Котушинский…

На этом Войтинский снова остановился:

– Господин прокурор, я так не могу: ни диктовать, ни сам писать. Позвольте, рассказать всё по порядку, а вы уж сами решите, что важно для дела, а что лишнее.

– Нет возражений, прошу вас!

Глава 14

Письмо незнакомки. Ночь откровений. Пусть всё исполнится!

25 сентября 1911 года.

Хороша привокзальная баня после долгой дороги и тревожных ночей. Слава Богу, ещё одна командировка позади. Слава Богу, без происшествий. Как говорит командир пан подполковник Држевский: «Конвойная служба – не фунт изюма»!

Збигнев Войтинский любил и русскую парную, и турецкий массаж в мыльной пене. Окатившись шайкой холодной воды, топоча голыми подошвами по мокрым метлахским плиткам и отфыркиваясь, как конь, прибежал в раздевалку. Свежее, ещё горячее от утюга бельё – такое же удовольствие, как первая рюмка водки после баньки! А вот и она. Старый гардеробщик подносит господину поручику на белой тарелочке большую стопку, до краёв «с верхушкой» наполненную кристальной «Смирновкой» и бутерброд с чёрной икрой… Славно!

– Господин офицер! Вы пан Збигнев? Вам письмо.

Перед Войтинским мальчишка-армянин, помощник шашлычника из ресторана «Гранд-Отеля». В его руке маленький – «дамский» – конвертик с тиснёными розочками вместо марки.

Войтинский получил письмо, а мальчишка свой пятачок.

– «Ясновельможный пан Збышек! Если Вы ещё не забыли меня, то могли бы увидеть. Кто я – секрет, но вам должно подсказать ваше сердце. Не подскажет – значит не судьба»!

Конечно, это была судьба! Не офицер – картинка – спрыгнул с лакированного «лихача» у парадного подъезда «Гранд-Отеля». Сердце билось так, что, казалось, его стук слышали перелётные грачи, расположившиеся на вершинах акаций городского сада. Словно в конногвардейской атаке пролетел по всем коридорам гостиницы, дважды обошёл холл, заглянул в ресторан, в летнюю шашлычную. Увидел мальчишку-армянина, принёсшего письмо. Подзывать не стал. Сел за столик.

С извинениями подошёл сам хозяин:

– Барев тёс, дорогой! Здравствуйте, господин офицер. Извините, ещё очень рано. Мангал только-только разожгли. Вы подождёте?

– Да. Бутылку фруктовой.

Через несколько минут к Войтинскому подошёл мальчишка:

– Господин офицер, просили узнать, вы знакомы с автором письма?

– Да. Передайте даме: «Двенадцатое января».

Мальчишка исчез, чтобы через минуту появиться снова:

– Идёмте за мной.

На улицу вышли чёрным ходом через ресторанную кухню. У выхода – фаэтон. Скорой рысью через весь город. Отдельный особняк – последний дом по улице Таманской, плавно переходящей в Фирюзинский тракт. Сад, высокие ворота, узкая калитка, собачий лай.

Калитку отворил мужчина в армянском сюртуке и каракулевой папахе.

– Господин, прошу, вас ждут! Как прикажете доложить?

– Как положено. Поручик Войтинский.

Двор благоухает поздними розами. На отдельных клумбах уже распустились хризантемы. В обязательном для асхабадских усадеб бассейне с фонтаном снуют золотые рыбки. Позади у калитки собаки извещают о новом госте. Широкие двери в дом распахнуты настежь. Здесь нет электричества, но люстры и канделябры полны горящих свеч.

– Господин поручик Войтинский! – объявляет мажордом.

Слуга принял от офицера фуражку и перчатки. Збигнев коротко поклонился собравшимся. Не конвойному офицеру теряться в незнакомом обществе, даже в таком, полном богатых мужчин и роскошных женщин. Хорошо отглаженный мундир поручика, лакированные сапоги, двадцать шесть лет от роду и ладная фигура дадут фору любому миллионеру, страдающему от ожирения и бесчисленных счетов в банках!

– Господа, прошу знакомиться! Мой друг, поручик Войтинский, истинный шляхтич и польский патриот!

Пред Збигневым его богиня, его золотоволосая Киприда. Анжела Киприда, это имя ещё так недавно можно было прочесть на театральных афишах. Киприда – этот театральный псевдоним воспринимался как имя собственное, кружившее не одну офицерскую голову!

– Здравствуй, Збигнев!

– Здравствуй, Анжела!

Збигневу была – впервые! – протянута рука богини. Он принял её и на мгновение прижал к своим губам, так и не решившись поцеловать. Все поплыло перед его глазами. С этого момента он не видел никого кроме Анжелы. Он пожимал мужчинам руки, кланялся дамам, кому-то что-то говорил, отвечал на какие-то бессмысленные вопросы, пил кофе, попробовал предложенный кальян, пригубил за чьё-то здоровье бокал шампанского, представлялся и получал визитные карточки от каких-то коммерсантов, банкиров, социал-революционеров, помещиков, князей и промышленников… И ни на минуту не упускал из виду Анжелу, которую нёс такой же водоворот. Через час она взяла его под руку.

– Идём!

Полуосвещённый безлюдный коридор привёл их в большую, богато обставленную на восточный манер комнату с коврами, позолоченными канделябрами и подсвечниками, низкими столиками, креслами и диванами резного дерева. На стенах красное дерево сменяет набивной с золотом шёлк. Картины в тяжёлых рамах написаны явно не европейскими художниками. Сюжеты – охота на львов и газелей либо любовные сцены, скромные для европейца до неприличия!

Киприда сбросила туфли на каблучках и забралась с ногами на диван, указав Войтинскому на диван напротив.

– Откройте шампань, Збышек. Давайте знакомиться – Ядвига Полонская, из мещан. И отец, и мама были портными, обшивали военных. Детство в Кракове, гимназия. Потом Париж, Сорбонна, естественные науки. В Киеве открылось наследство, уехала в Киев, вышла по любви замуж. Муж – офицер. Поскитались с ним вместе по Туркестану. Он умер в Мерве от малярии. Вдова. Сирота. Детей нет. Двадцать девять лет. Дальше вы знаете. Что не знаете, расскажу потом. За Польшу!

Бокалы встретились. Ядвига выпила до дна. Збигнев последовал её примеру.

– Твоё слово, Збышек. Говори, если есть, что сказать. Это твой шанс, второго не будет.

Этот шанс Войтинский ждал очень долго. Он использовал возможность пересказать своей боготворимой любимой женщине всё, что он думал о ней все дни и ночи с первого взгляда упавшего на неё. Он рассказывал о себе, о своём детстве, о своей маме и сёстрах, о своих снах и грёзах, читал ей на память Мицкевича на польском. Когда вполголоса начал петь колыбельную «Журавушка», Ядвига пересела к нему на диван. Её глаза были полны слез, её грудь душили с трудом сдерживаемые рыдания.

 
«И в гнездо холодное
Сыплет серый дождь».
 

Збышек полушёпотом закончил песню. Ядвига с громким плачем обвила руками его шею. Она плакала долго, громко, иногда начиная причитать, как простая польская крестьянка. Збигнев гладил Ядвиге волосы, вытирал ладонями её мокрые щёки. Плач и слёзы прекратились не скоро. Весь груз и сор большого несправедливого мира, набившийся в душу красивой и сильной женщины за многие годы, впервые, словно чистая река, выносили слёзы…

Потом, затихнув, она долго, как ребёнок, лежала в его руках. Он, боясь пошевелиться, слушал, как бьётся её сердце.

– Поцелуй меня, – вдруг, не открывая глаз, попросила она.

Збигнев поцеловал её раз, другой, и в третий раз их губы слились во взаимном поцелуе.

Ядвига встала. Она, не стесняясь своего заплаканного лица, размазанных туши и помады, приказала:

– Идём, рыцарь. Сегодня твоя ночь. Пусть все исполнится!

Утром Войтинский увидел Ядвигу свежей, как распустившийся бутон розы. Белый пеньюар не скрыл длинный розовый шрам на её спине. Збигнев благоразумно не стал касаться больной темы.

Темнокожая служанка в зелёном шёлковом сари расчёсывала своей госпоже волосы.

Потом они завтракали, пили чай, гуляли по саду, кормили золотых рыбок.

– Что решил, мой рыцарь? Возьмёшь меня замуж?

– Хотел бы я так же легко и свободно ответить: Да, моя круля!

– Что-то мешает?

– Странное чувство нереальности происходящего и уже произошедшего со мной. Как в романе Яна Потоцкого… Страница из «Тысячи и одной ночи»! Боюсь проснуться.

– Ты любишь сказки, Збышек?

– В детстве любил, это точно. Верить в сказки в моём возрасте людям моей профессии – самоубийство!

– Боишься смерти?

– Не стану психовать по поводу этого вопроса.

– А я люблю сказки. Вспомни, я актриса. Захотела – и поставила сказку для нас обоих, благо были средства на постановку! А ты, значит – реалист? Тогда долой флёр. Переходим к прозе. Сейчас я раскрою карты. Но сначала ты должен ответить на мой вопрос.

– Уважаю понятную диспозицию. Отвечаю: я люблю тебя, я всегда тебя любил, я никого не смогу любить кроме тебя. Я хочу быть твоим мужем, хочу пройти с тобой жизнь рука-об-руку!

– Верю. Теперь, как на исповеди. Жизнь моя продолжалась и после 12 января. Пропустим в пьесе несколько неприятных страниц. Вот последняя: сегодня я являюсь деловым секретарём и представителем Его высочества наследного принца Кашмира в Европе. Думаю, я не первая женщина в мире в этом звании. Разумеется, официальную сторону дела ведут мужчины, но сценарии пишу я. Эта усадьба принадлежит владельцу асхабадского винзавода и виноторговцу Ованесяну. Мне наняли её на пару месяцев за деньги, от которых Ованесян не отказался. Вчерашняя публика – окружение Ованесяна, но среди них были и мои люди, и деловые люди, нужные нам. Понятно теперь? Какая сказка, это просто иной материальный и деловой уровень жизни. Будешь слушать дальше или поедешь домой?

– Буду слушать.

– Я не собираюсь свою жизнь посвятить службе кашмирскому принцу. Уже сегодня я могу купить не только дом, в котором родители снимали всю жизнь квартиру, но весь этот квартал. Отработав всего полгода, я начинаю искать безопасный способ освободиться от этой должности. Эта работа для мотыльков-однодневок. Для умных, талантливых, гениальных, очень сильных, но всё равно – однодневок.

Волею случая я пришла на смену очень достойному человеку. Завтра кто-то придёт на смену мне. Счастлив не тот, кто сумеет покорить горную вершину, счастлив тот, кто сумеет с неё вовремя спуститься.

Я не проститутка, не наложница. Мне нужен муж. Мой муж должен быть поляком. Мы должны жить в Кракове, есть польский хлеб, иметь детей, ходить в костёл, в котором меня крестили, и быть похоронены в родной земле! Я хочу быть с тобой, Збигнев Войтинский! Что скажешь?

– Я твой, Ядзя, любимая. В радости и в горе, в здравии и в болезни, я не брошу и не покину тебя, пока смерть не разлучит нас!

– Это твоё последнее слово?

– Крепче не бывает!

– Хорошо, идём. С сегодняшнего дня ты на службе Его высочества наследного принца Кашмира Чакрабати Второго! Прошу в деловой кабинет, оговорим условия, соблюдём формальности.

Ядвига протянула Збигневу обе руки:

– Об одном жалею Збышек. Могла бы Ядвига Полонская свободно появиться в Асхабаде, мы бы сегодня обвенчались в городском костёле!

26 сентября 1911 года.

11 часов вечера.

Молодая пара католического вероисповедания, назвавшаяся Ядвигой и Збигневым, обратилась к настоятелю Асхабадского костёла «Во имя Преображения Господня» ксёндзу Юстинасу Гранайтису с просьбой конфиденциально обвенчать их. Каждый из молодых прошёл обряды исповеди и причащения Святых Тайн Господних. На обряде венчания присутствовали только храмовые служки и две пожилые монахини. Молодые не хотели, чтобы венчание привлекло внимание и попросили провести обряд без хорового пения в сопровождении фисгармонии. Однако в храмовую книгу имена молодых супругов были вписаны полностью. Молодые пожертвовали в костёл сумму, на которую можно было заказать в Кракове или в Вене настоящий орган.