Текст книги "Дайте мне имя, или Прикованные к тени"

Автор книги: Владимир Колотенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 25
СЕБЯЛЮБИЕ

Иногда я случайно заглядываю в зеркало, отражающее этот грустный мир, я вижу: мужчина!

Иисус! Не Христос, но Иисус!.. Я привык к своему лику, как рассвет к зарницам, и уже потерял к своей внешности всякий интерес. Я похож на свет неба. Я и гром небесный, и радуга, песчинка и пепел, сумерки и заря, и весна, и ветер… Я могу рассыпаться сочным бисером спелой росы по зеленой траве и высверлить небо смертельным смерчем… Во мне кипят такие силы, да, такие свирепые силы жизни! Я – как весеннее зерно на каменном лоне. Кинь меня в благодатную почву и такое начнется, такое начнется! Только кинь! Но я все еще в каменных оковах покоя, в состоянии накопления и сгущения сил. Ко мне тянутся… Я рад искушениям, которыми выстлан мой путь к Небу – я знаю, что сам создаю эти искушения, а Бог помогает мне их преодолеть. Так я добываю свой венец славы. Я умею отличать великое от малого, тьму от света… В общем-то я больше молчун, чем словоохотлив, но бывают минуты, когда меня невозможно остановить. Бывает, что слова льются из меня, как вода из лейки. Могу просто разразиться смехом в разгар какого-то умного спора, заразительным смехом. Ведь от великого до смешного один шаг. Когда я смеюсь, лицо мое лучится радостью, упоение жизнью доставляет мне немало счастливых минут. В такие минуты ко мне тянутся… Если правда, что природа отдыхает на детях, то я не то дитя, в ком она бы нашла покой, я тот сын, без которого мир погибнет. Я тружусь, как вол, я – как жар в печи. Не покладая рук, я вбиваю в головы людей золотые гвозди истины, скрепляющие их ветхие плотики, готовые распасться при первом же волнении моря жизни. Каждый день я вступаю в бой с этим миром, чтобы Бог продлил ему век. Иногда выигрываю, иногда проигрываю. Я – источник всего. Остановись я на миг и Вселенная исчезнет. Мне не дано лепить горшки, я и не берусь, не дано принимать роды, я и не лезу со своим повитушничанием, мне не дано петь – я и помалкиваю. Я вообще молчун, как уже однажды замечено. И только долг заставляет меня шевелить губами. У меня характер сангвиника. Реже – меланхолика и холерика. Только не флегматика. Кисель – не моя стихия. Я – здоров! Кто-то скажет, что я упрямый ленивец, который хочет заниматься не тем, чем должен. Неправда. Я знаю свои долги. Да, я ленив, когда дело касается мелочных забот быта, накопительства, власти… Что касается власти духа, тут я – слон. Слон и тигр, и змея, и конь. И орел, и вол, и вода, и камень. Я – огонь… С утра до ночи я у станка. И послушайте меня: не верьте, если кому-то кажется, что тот, кто на первый взгляд в жизни ничем не занят, является совершенным бездельником. Именно он и занимается самыми важными в мире делами. И нет на земле труженика усерднее меня, нет на земле работы труднее моей. Порой она просто непосильна, каторжный труд. Ведь изо дня в день я занимаюсь не только повседневностью, но и делами потомков. И безграничным миром бесконечного завтра. Я надеюсь, мой ум и упорный труд умноженные на то обаяние и, возможно, жестокость, с которыми я проповедую небесные истины, в конце концов принесут свои плоды. Люблю шахматы, шутку и смех, остроумы мне нравятся. Мне нравится, когда лица собеседников светятся умом, а глаза – сияют. Люблю праздники, когда льется рекой вино, когда Рия в восторге от моих шуток, от моих остроумных тостов и притч. И ненавижу праздники… Умному достаточно оглядеться, чтобы обнаружить причину этой ненависти. То фарисейство, которым пропитана вся эта радостность и веселость вызывают во мне глубокое чувство протеста. Без помощи кого бы то ни было могу сказать, что я смел, и без всяких там экивоков утверждаю, что обладаю светлой головой с добрыми мыслями. Бывает со мной творится что-то неладное, и это пугает меня. Может показаться, что меня точит червь бешенства, но это лишь свидетельство того, как трудно мне отстаивать свои истины. Мне не знакомо и чувство мести. Око за око – не мое кредо. Зуб за зуб – не мой девиз. Я бываю суров, но суровость эта всем только на пользу. Я всегда защищен добром. Злорадствуя, меня могут обозвать скопцом или евнухом. Хм! Я живу простой, очень простой жизнью: утро, день, вечер… Мне нравятся ночи, длинные черные восточные звездные ночи, когда, кажется, сам Бог слетает с небес на землю, и ты во всем поднебесном мире чувствуешь Его святое дыхание. А какие здесь звезды! Они вчетверо, впятеро! больше и ярче всех звезд мира! Я не привередлив. Завтракаю чем попало, а ужинаю чем придется. Вдруг оказалось, что я – гурман. Жаренные мозги барана или заливные язычки канареек, или там тушеные в сметане почки я просто терпеть не могу. Мне достаточно одного апельсина, два-три граната, горсточки спелых смокв… Вегетарианец и сыроед. Потому и здоров. Я так прост, что это ставит в тупик даже самых близких мне людей. Моя простота шокирует Рию. Нельзя сказать, что я беден. Я живу в мире уравновешенной, свободной от крайностей расчетливости, откровенно богат на добро, и эта бессребреническая жизнь мне по душе. Случается, я живу впроголодь. Кому-то может показаться, что я бесприютный бродяга, скиталец… В самом деле: да! Путешествия – моя слабость. Меня вряд ли кто-либо видел угрюмым. Выражение лица бывает скорее задумчивым, чем опечаленным, скорее меланхоличным, чем унылым. Лишь иногда мое лицо озаряет улыбка, с которой прощают самые дерзкие проступки людей. Но держится она недолго, поскольку то и дело приходится заставлять себя заниматься невеселыми земными делами, разрушать, исцелять, что-то строить… Тут не разулыбаешься. Но она чарует каждого, кто видит ее. Иногда я пою, хотя Бог не дал мне ни голоса, ни слуха. Мне не нужно признаваться ни в чем таком, что могло бы заставить людей содрогнуться. Я не помню за собой ничего дурного, ничего такого, что заставило бы меня краснеть, дорожу чистотой своего имени и не запятнаю его чего бы мне это ни стоило. Люблю цветы, лилии, их торжественные белые одежды, розы, их величественный грозный пурпур. Нельзя сказать, что я добр, но бесспорно я бесконечно надежен. От меня не исходит никакой угрозы. Это – главное. Я вообще жаден до всего совершенного.

Я пророк. Раз я сказал: «Горе тебе, Иерусалим!» – жди горя. Раз я сказал: «И тебе горе…» – жди! Раньше или позже оно придет. Может быть, во всем своем помпезно-разрушительном великолепии, как рев раненого зверя, а может, тихо, как тать.

Я не жалею о том, что ушло безвозвратно и рассыпалось блистающим бисером на безбрежных берегах моей памяти, но мне бесконечно жаль тех натужных усилий, что истрачены зря в поисках света. Тем не менее жизнь мне нравится. Я не ненавижу, я только сожалею о том, что ненависть не в состоянии завладеть мною безраздельно, от края до края. Я привык ежедневно упражняться в добродетели и добился, на мой взгляд, основательных успехов. Да, преуспел я во многом. И люди, видя, как на лбу у меня выступает пот от желания помочь им, идут ко мне с открытой душой. И тогда не жаль ни себя, ни времени, ни усилий и трат, с которыми я день за днем твержу о горчичном зерне, о закваске, о неводе… Я не желаю даже слышать о том, что они – как стадо бесприютных овец, потерявших своего пастуха. Нет! Они и как глина, из которой можно лепить счастье, и как камень, из которого можно ваять вечность. Можно и пора! Вот я и заточил свой резец. И никакие Хуфу, никакие Хеопсы, принудившие толпы рабов возводить свои величественные каменные гробы, не сравнимы с той филигранной архитектурной вязью, которую для строительства моего Храма рисует мое воображение. Титанические усилия, которые я прилагаю, чтобы в мире воцарилась любовь, пока не увенчались успехом. Как Сизиф я таскаю в гору свой камень изо дня в день, и конца этому не видно.

Вот я и закатал рукава.

Глава 26
ПЛОДОТВОРНО ТОЛЬКО ЧРЕЗМЕРНОЕ

Теперь я живу в одиночестве со своей радостью. Надежда на величие оказывается совершеннейшей чепухой, когда я замечаю за собой чувство страха перед наступлением будущего. Я еще не так крепко стою на ногах и понимаю, что любая, самая ничтожная случайность может стать препятствием на пути распространения моих идей. Скажем, случайная смерть, которая таится здесь за каждым камнем, за каждым кустом.

Известие о том, что светлая голова Крестителя, оповестившая мир о моем приходе, покоится теперь на золотом блюде, повергло меня в ужас. Радость последних дней была омрачена и тем, что только теперь, после всех испытаний, я наконец признался себе в сокровеннейшей правде: я теряю свою Рию. Но разве у меня есть выбор? Как я смогу оправдаться потом перед человечеством? Я стараюсь избегать мыслей о Рие, но память настойчиво напоминает мне о нашей любви. И от этого никуда не спрячешься. Из всех испытаний, которым я был подвергнут, испытание разлукой самое трудное. Во всяком случае, сейчас я переживаю не лучшие дни своей жизни. Единственным утешением для меня в эти тягостные часы является мысль о том, что я стою на пороге новой эры – эры спасения человечества от греха. Я до сих пор не могу себе представить, какой путь спасения предложить людям – восстание или терпение. Ясно одно – это будет нелегкое испытание. Вызревшие на полях Вселенной зерна гармонии нужно кропотливо собрать в безупречно вычищенные закрома, крупинка к крупинке, зернышко к зернышку и, тщательно отделив от плевел, дождавшись плодородной поры, с трепетом высадить в благодатную почву. Пока я знаю только одно – существующий мир не стоит того, чтобы о нем заботиться. Земля – не моя родина. Хотя люди и достойны лучшей участи. И, чтобы обрести счастье, им и нужно-то всего-ничего – оторвать глаза от земли и поднять голову.

Это – трудно.

До недавних пор мне казалось, что я не в состоянии разрешить эту трудность, а теперь я даже не задаюсь вопросом, может ли это сделать кто-то другой. Да я и никому не позволю. Видно, это судьба и мне уже не отвертеться. Жизнь течет теперь, как по писаному. Но я пока еще не знаю, чем поразить человечество. Что вбить ему такое в голову, чем потрясти его заскорузлый ум, чтобы жизнь на Земле перестала страшиться смерти? Это для меня сейчас вопрос вопросов. А ответа – нет.

Пронизанный лучами космической правды я спешу домой. Иной раз кажется, что я готов перевернуть мир. Эта уверенность пришла с печальной вестью о казни моего пустынного сподвижника. Его смерть прокричала мне: «Теперь ты один, и на тебя вся надежда!» Об этом не надо кричать. Не надо даже нашептывать на ухо. Я готов. Втайне я даже рад этому: дождался-таки. Удивительно, что как только люди потеряли своего вожака, они толпами потянулись ко мне и, облепив, как пчелы матку, жадно раскрыли рты. Как выброшенные на берег рыбы. Никого уже не удивляет, что еще вчера я был среди них, и они меня не замечали. Они потрясены лишь тем, что в каждом из них я нахожу помощника, сподвижника, соучастника великого перелома. Всякий, кто пожелает, может быть моим другом, братом, учеником. Это их подкупает. Ради вхождения в мое королевство, в царство моего духа, о приближении которого я не перестаю повторять, они готовы отдать все свои земные сокровища. Готовы? Этого, если быть откровенным, я не знаю.

Многие несут мне дары, произносят лестные слова. Зачем? Мне не нужна ни лесть, ни подарки, и это их тоже подкупает. И ночью, и днем, на всех перекрестках и на каждом шагу я без устали возвещаю, что за всеми великими царствами мира, так и не сделавшими людей счастливыми, придет новое светлое и возвышенное – Царство Духа, которое своим великолепием и благостью затмит все предыдущие. Оно уже пришло, говорю я, и мы стоим на его пороге. Они смотрят себе под ноги и, не найдя порога, в недоумении поднимают глаза. Я делаю вид, что не замечаю их растерянности и продолжаю твердить свое. Не всякий, говорю я, сможет войти в это царство, тут нужно стараться, желать… Я предупреждаю, что прежде, чем перед ними откроются врата этого рая, они так должны поскрести свои души, чтобы там не осталось ни одного грешка, ни единой соринки. Придется расставаться с земными сокровищами, говорю я, рвать даже узы братства. Кто-то захочет тайком протащить в мое царство туго набитый золотом мешочек, но застрянет в игольном ушке. Они не понимают, о чем я говорю, и мне приходится пояснять сказанное. Многие из вас, бросаю я им в лицо, умрут от жадности, женщины предадут, а мужчины отступятся и, не ведая что творят, проявят невероятное усердие, чтобы подвергнуть меня осмеянию и всеобщему уничижению. Затем уничтожат. Уничтожат? К такому повороту они не готовы. Я и не требую от них немедленного и безоговорочного понимания. Это придет. Злость, жадность, зависть, продолжаю я, желанье славы и упоение собственным честолюбием не проникнут, не пролезут, не проползут на территорию моего царства. Даже смерть побоится к нему приблизиться. Отчаяние войдет в каждый дом и оно будет жутким. Я не перестаю твердить им о трудностях, поджидающих на пути в мое царство, и вскоре уже требую их преодоления. Вы же знаете, говорю я, что плодотворно только чрезмерное, умеренное же – никогда. Да, они это знают. Я вижу, как на глазах людей появляются слезы. Очарование жадной надежды быть принятым в мое царство читается теперь в каждом взгляде. Я понимаю, что только считанные единицы, лучшие из лучших понимают, куда я их зову. Я вижу их умные глаза, полные горечи предстоящих мук и радости величественных побед, одержанных в битвах за счастье. Большинство же охвачено неудержимым желанием прикоснуться к чуду. Их тела дрожат трепетом ожидания, рты нараспашку, а глаза ополоумели. Они еще не понимают, куда зовет их воля Небес. Сама мысль о приближении нового царства приводит их в восторг. Они, как дети, лелеют себя радужными надеждами, не представляя всех терний, которые встретятся им на пути. Из них можно лепить ангелов. Вот я и закатал рукава.

Глава 27
ИМПЕРИЯ ВЕРЫ

Сомнения о моей роли в судьбах собственной страны и всего человечества остались в прошлом и я, как уже сказано, закатав рукава, приступаю к работе. Мне тридцать три и у меня теперь есть профессия и, если я царь, то у меня есть и царство. Задача заключается в том, чтобы показать его моим соплеменникам. Вот смотри, это твое и мое, это наше царство. Кажется, нет ничего проще: любуйся его красотой, слушай сладостные мелодии жизни, трогай его руками, пробуй на зуб. Кажется, нет ничего проще. Но в том-то и закавыка, что царство мое не от мира сего. Оно так грандиозно, что втиснуть его в пределы моей маленькой родины никак невозможно. Ему требуются бесконечные просторы Вселенной, а наш крохотный земной мирок может в нем затеряться. (Я приложу все свои силы, чтобы этого не произошло). Оно так высоко, что стащить его с небес на грешную землю бесконечно трудно. Диву даешься, что такие простые истины, как праведность или, скажем, любовь многим недоступны. Люди не верят в праведность, а любовь их живет заплаканой. Есть и другие трудности.

Во всем этом главное – найти правильный тон, а не поносить свою эпоху. Нужно быть упорным и умножать свои силы усердием и терпением.

И вот во мне уже наливаются спелостью слова моих проповедей и вскоре сплетаются в простые понятные фразы, которые уже покачиваются у меня в голове, как вызревшие на ветвях гранаты.

– Вам придется оставить свой повседневный труд и следовать за мной.

– Мы готовы.

– Вам придется кусок за куском раздать все накопленное…

– Мы готовы…

– Из ловцов рыбы вы теперь станете ловцами человеческих душ…

– Мы готовы…

Они твердят о своей готовности, не задумываясь над тем, чего это будет им стоить. Ведь влюбленные в Небо, они рано или поздно они станут изгнанниками здесь, на земле. Мне бы не хотелось видеть их слабыми или отступившимися.

– Блаженны, – произношу я, – нищие духом…

И поясняю:

– Это не та нищета, когда вы живете за порогом бедности, это та нищета, когда в мире нет ничего, что можно было бы назвать своим. Понимаете?

Я не жду от них ответа на свое «Понимаете?», сейчас им просто нечего ответить. Я продолжаю:

– Быть нищим духом – значить понимать, в какой величайшей нужде мы находимся. И только дух смирения в состоянии помочь вам увидеть вашу греховность.

Я сижу на макушке горы и вижу их, расположившихся на склоне, как на ладошке. Они ловят каждое мое слово. Поэтому прежде, чем что-то сказать, я все тщательно взвешиваю и произношу только тогда, когда уверен в простоте и доступности тех истин, о которых рассказываю. Мое красноречие их умиляет. Никто еще так не говорил с ними. Никто еще не владел тайной так возбуждать их воображение и убеждать в том, что они уже зацепились кончиками пальцев за оперенье птицы собственного счастья, и теперь нужно бережно ухватить ее за роскошный хвост. Мое красноречие – не искусство произносить красивые слова, это у меня такой дар, которому я начинаю усердно служить. Мне нужно, чтобы ко мне их влек не только разум, мне нужно, чтобы они тянулись ко мне всем сердцем.

– Все плачущие будут утешены, – говорю я, – а жаждущие правды найдут ее и успокоятся.

Затем к числу блаженных я причисляю кротких и милостивых, миротворцев и чистых сердцем… И объявляю их наследниками моего царства, но и изгоями, да-да, изгоями, потому что многие из них не найдут понимания у соплеменников.

– Но вы станете солью земли.

Это они понимают.

– И светом.

Они согласны. Кому не хочется излучать свет, указывая дорогу другим? И пусть мои слова не настолько величественны, чтобы у них кругом шла голова, зато они полны глубокого очарования.

– Истинно говорю вам, – говорю я и во всеуслышание объявляю, что пришел исполнить воистину закон и пророков. До последней йоты.

Они в этом нисколько не сомневаются, я это вижу по их взглядам и сияющим лицам. Они, как дети, доверяют мне. Властью своего неотразимого очарования я уведу их из родных деревень и шумных городов на берег удивительно светлого озера, напоминающего живой опал с постоянно меняющимся отливом, покоящийся в драгоценной оправе из палевых гор. Я увлеку их на вершины уединенных холмов, где буду читать им свои чудные проповеди, которые на первый взгляд противоречат человеческой мудрости:

– Любите врагов ваших… благотворите ненавидящим вас…

Их глаза полны удивления: что ты такое говоришь?

– А я говорю вам…

Только таким назидательным тоном можно заставить их поверить в сказанное. И это только цветочки. Великие трудности еще придут. Их преодоление будет сопряжено с предательством, разлукой, жуткой болью, поруганием и всеобщим позором и, наконец, с победой над смертью. Смерть унесет с собой горечь потерь и высветит торжество вечной жизни. Все это придет, а пока я должен впустить их в свое царство. Чтобы исполнить всю правду. Нужны жертвы и в жертву вам нужно отдать все земные страсти. И любовь? На это я только пожимаю плечами: конечно! Но только ради любви.

Требуются такие слова, от которых бы дух захватывало и пупырышками покрывалась кожа, будто эти слова нашептывает на ушко самый родной человек. Простым и привычным языком я расскажу им о совести праведного человека, которая станет мерилом жизни. И хотя упрямые умы будут чинить нам всяческие препятствия, пройдет немного времени, и они поймут, как заблуждались, и привяжутся к нашей жизни, воспевая ее во весь голос. Они не будут уставать твердить, что для завоевания власти над землей придется отрешиться от всего земного. Пока мы поклоняемся царству материи и ее законов, царству животных инстинктов и, так называемого, разума человека, не осененного духом вечности, а отданного во власть человеческим страстям и заблуждениям, порокам и самой смерти, пока мы будем жить среди этого бесконечного мрака в страхе перед каждым будущим днем, ожидая приговора за свои грехи (каждому ведь есть в чем себя попрекнуть), мы не выберемся из могилы тления.

Чтобы выкарабкаться наверх, нам нужно подняться выше всего, что проходит и умирает. Выше египетских пирамид!

– Но кто из нас, – спрашиваю я, – стремится приблизиться к Богу без надежды на вознаграждение? Без личной корысти?..

Мой вопрос заставляет их опустить глаза. Но чего, собственно, ждать от людей, которые каждый день ловят рыбу или плетут корзины?

Нужно найти в себе мужество, продолжаю я, жить в новом, созданном своими руками, небесном мире. И светильники вашей жизни померкнут перед сиянием Неба. Нам надо стать превыше веков и времени. И здесь не должно быть никакой половинчатости. Надо сделать выбор и решительно шагнуть в сторону вечности. Требуется недюжинная сила воли, чтобы приобрести новый мир. Да, весь этот мир, а не затерянный в пустыне мирок моей маленькой и великой родины.

Так я выковываю и закаляю их волю. Я рисую им непреходящее, стараюсь для вечности.

– Поэтому, – говорю я, – не привязывайтесь ни к чему, и вам нечего будет терять. И лучше быть бедным, чем богатым, лучше быть преследуемым, чем преследователем, лучше искать, чем иметь, лучше подниматься, чем падать, лучше борьба, чем покой, лучше одному, чем с толпой, лучше…

Как они слушают! Как!..

– … и не обременяйте друзей громадой доверия, чтобы потом в них не разочаровываться… Маскам не верьте, сдирайте их с лиц лицемеров и фарисеев, сдирайте с кожей…

Так я создаю свою империю, империю веры.