Текст книги "Ярослав Галан"

Автор книги: Владимир Беляев

Легенда о Божене Шрамек, или два Львова

И легенды во Львове тоже были страшные. Одну из них Галан записал:

«Среди старожилов Львова ходила легенда о синеокой девушке Божене Шрамек, которую в памятный июнь 1902 года застрелили на улице гусары. Застрелили несмотря на то, что Божена играла на скрипке, играла так, что бравые австрийские офицеры останавливались, бывало, под ее окном и слушали – не могли наслушаться мелодии, возникавшей из-под ее нежных пальцев. В конце концов один из них искренне полюбил Божену и так долго вздыхал под окном очаровательной скрипачки, пока та не отблагодарила его за сердце сердцем.

А потом – в самую весну их пламенной любви – Божена встретилась с глазу на глаз со своим любимым на Стрелецкой площади, когда по камням реками текла кровь порубанных саблями рабочих. И наверное, два сердца были в груди Божены, потому что, когда она увидела, как под копытами поручикова коня гибнет шестилетняя девочка, она подняла с мостовой брошенный кем-то револьвер и выстрелила в высокий лоб своему Гезе. Сделав это, бросилась бежать. Долго гнался огромный гусар за девушкой по улицам старого города, и только под воротами дома Божены догнала скрипачку пуля. В минуту ее смерти такая тишина настала в городе, что даже чириканья воробьев не было слышно.

С того дня, говорят люди, начала сохнуть львовская песня, а в груди оперных певцов оборвались струны. Вместе с Боженой Шрамек умерла легенда о Львове – второй Вене, городе песен и музыки.

И когда через несколько лет старенький профессор консерватории выступил со скрипичным концертом Бетховена и, закончив рондо, увидел перед собой десяток-два тупых лиц с сонными глазами, он быстрыми шагами направился домой и лег в кровать, чтобы больше не подняться…»

Жизнь была страшнее легенд.

…В семь часов утра 1 сентября 1939 года разорвалась первая бомба на Главном вокзале Львова, а вторая рассекла дом на углу Короткой и Перацкого. В ночь на 2 сентября все жители Львова уже сидели в подвалах, дрожа от страха. Вокруг рвались бомбы. Город знал: через несколько дней по улицам его пройдут танки гитлеровцев. Казалось, ждать помощи было неоткуда.

Сговор Гитлера, Чемберлена, Муссолини и Даладье в 1938 году в Мюнхене обеспечил Гитлеру захват Чехословакии. Ее отдали гитлеровцам как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом. «Миротворцы» Запада, натравливая Германию на СССР, отказались от заключения оборонительных пактов против агрессора. Правящие круги Польши, ослепленные ненавистью к Стране Советов, приветствовали гитлеровскую политику, рассчитывая, как влиятельные монополисты Америки и Европы, нажиться на войне Германии с Советским Союзом. Но Гитлер, расправившись с Чехословакией, 1 сентября 1939 года двинул войска в Польшу.

Польша была совершенно не подготовлена к войне. Несмотря на героическое сопротивление народных масс и отдельных войсковых соединений, брошенная на произвол судьбы армия вынуждена была сдаться. Правительство сперва укрылось в Румынии, потом побежало дальше. В интересах всех миролюбивых государств необходимо было преградить путь гитлеровской агрессии, и создать линию обороны у западных границ белорусских и украинских земель, и организовать таким образом барьер против беспрепятственного продвижения немецких войск на Восток. Советский народ не мог также равнодушно отнестись к судьбе своих единокровных братьев – западных украинцев и белорусов, которым угрожало еще более тяжелое фашистское порабощение. «Польша стала удобным полем для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР, – заявило Советское правительство. – Советское правительство не может больше нейтрально относиться к создавшемуся положению».

17 сентября 1939 года советские войска перешли советско-польскую границу и 19 сентября вошли во Львов.

«Второй молодостью» назвал Галан великий день освобождения: «Счастье приходит неожиданно… Утомленные быстрым маршем бойцы Красной Армии входили во Львов, который уже успел расцвести красными знаменами. Город показывал бойцам свои раны и сквозь слезы улыбался им. Первая и единственная армия, которую старый Львов встречал с радостью, от которой сердцу становилось тесно в груди, потому что Львов знал, что за этой армией шаг за шагом идет его вторая молодость».

Небывалое зрелище увидел Галан 15 октября 1939 года. Впервые освобожденный Львов увидел массовую легальную демонстрацию рабочих. Они шли колоннами, с красными знаменами своих профсоюзов. В автобусах ехал хор «Думка».

В этот день впервые собрались на демонстрацию дружбы народов и писатели Западной Украины – украинские, польские, венгерские и еврейские. Они пришли на встречу с писателями Советского Союза к могиле великого украинского поэта Ивана Франко.

На Лычаковском кладбище среди высоких каштанов возвышался скромный памятник: на серой гранитной скале – энергичная фигура каменотеса, замахнувшегося киркой, – символ бунтарского духа Ивана Франко, его мечты – разбить скалу насилия.

Взволнованные речи произносят Петр Андреевич Павленко от Союза советских писателей СССР, поэт Василий Иванович Лебедев-Кумач. Двадцать тысяч жителей Львова с песнями и музыкой следовали за писателями, когда те отправились с Лычаковского кладбища на Марьяцкую площадь, к памятнику Адаму Мицкевичу.

Горячим сочувствием были встречены слова украинского поэта Миколы Бажана о том, что творчество польского поэта Адама Мицкевича принадлежит всему трудовому народу, единственному законному наследнику всех достижений мировой культуры.

Впервые народ Галиции получил возможность свободно и самостоятельно решать свою судьбу. 1 и 2 ноября 1939 года Верховный Совет СССР на своей внеочередной, пятой сессии удовлетворил ходатайство Полномочных комиссий Народного Собрания Западной Украины и принял Закон о включении Западной Украины в состав Союза ССР. 13 и 14 ноября в Киеве внеочередная сессия Верховного Совета УССР постановила «принять Западную Украину в состав Украинской ССР и воссоединить тем самым великий украинский народ в едином государстве». В своем приветствии народ Западной Украины выразил глубокую благодарность советскому народу за братскую помощь.

Галан шел по улицам и поражался: удивительно контрастными, пестрыми, необычными были в эти дни улицы Львова. Мелькали последние лицеисты в разноцветных шапочках-корпорантках. Угасающие пани то там, то здесь прогуливали по тротуару японских болонок, откормленных такс и тупомордых, лоснящихся от жира бульдогов. Навстречу попадались пожилые пенсионеры в старомодных канотье и котелках, с тростями, украшенными монограммами. У ворот кое-где сидели старички, которые в своем облике сохранили верность не столько последним маршалам Польши, сколько самому живучему из всех австрийских монархов: усы и бакенбарды у них были точь-в-точь как у императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа.

Среди потока прохожих Галан мог без труда различить новых и подлинных хозяев освобожденного города: молодых гуцулов в нарядных кептарях, веселых украинских девчат в национальной одежде, перед которыми Советская власть распахнула двери институтов и школ старинного города.

Совсем другое зрелище предстало перед его глазами, когда он увидел девушек с рюкзаками за плечами, в брюках и тяжелых лыжных ботинках, с распущенными волосами. Это были беженки из центральных районов Польши, занятых гитлеровцами, не пожелавшие остаться на территории, оккупированной фашистами. Весь их скарб теперь у них за плечами.

С улицы Килинского донеслась уже полюбившаяся здесь «Катюша». Ее пели красноармейцы; в полной выкладке, со скатками и котелками, они направлялись на Главный вокзал. Молоденький лейтенант то и дело ревниво оглядывал, как держат равнение его подчиненные; подавал команду: «Раз, два, три! Левой, левой, левой!..»

В 1879 году И. Франко в рассказе «Маленький Мирон» рассказал о судьбе, которая ждала пытливых и умных крестьянских детей в подъяремной Галиции: «…Незавидная ждет его доля! Познакомится он и с тюремными стенами… с горем и насилием людей над людьми, а кончит тем, что пропадет, одинокий, заброшенный, на каком-нибудь чердаке, либо из тюремных стен вынесет зачаток смертельного недуга, который преждевременно сведет его в могилу, либо, утратив веру в святую, высокую правду, начнет заливать горе водкой до полного забвенья».

Такая судьба до 1939 года была обычной в Галиции. С освобождением Западной Украины канули в прошлое времена тяжелого господства иноземных захватчиков. Позднее Галан пишет: «Маленький Мирон Ивана Франко не отличал тюрьмы от школы; маленький Мирон наших дней – отличник университета имени Ивана Франко… В западноукраинских областях вступил в свои права социализм, по обеим сторонам Карпат восходят ясные звезды коммунизма».

Исполнились заветные мечты Галана и его друзей. Спецкор ТАСС во Львове Евгений Петров писал, что интеллигенция города встретила «Красную Армию необычно радостно. Во Временное управление непрерывно идут артисты, инженеры, писатели, музыканты».

Культурная жизнь города налаживалась. Появились книжки членов клуба: польские, украинские, русские, еврейские. Ежи Путрамент издал свои «Сентябрьские повести», Ванда Василевская – «Огни на болотах», Адольф Рудницкий – «Новобранцев», Бой-Желенский – «Марысеньку». Вышли томики поэзии Адама Важика, Мечислава Яструня. Готовились переводы русских и украинских книг. Кенигсберг издал «Пана Тадеуша» Мицкевича в переводе на еврейский язык. Польский писатель Ян Бжоза печатает свои произведения в разных периодических изданиях – русских и украинских. Среди них «Дружба народов», «Литературная газета», «Коммунист», «Радянська Украина», «Вильна Украина», «Курортная газета», «Червоны штандар». Козланюк, Ярослав Галан и многие другие украинские литераторы помогают своим польским коллегам переводить их книги на украинский и русский языки. В Ленинграде по радио была передана композиция по повести Бжозы «Поединок доктора Эмиля Роу».

Летом 1940 года писатели трех национальностей, и среди них Галан, были приглашены из Львова в Киев. Это было замечательное путешествие в большой советский город. Они познакомились там с украинскими писателями Павло Тычиной, Максимом Рыльским, Владимиром Сосюрой, Александром Корнейчуком, Миколой Бажаном, осмотрели древние памятники города, «Золотые ворота», Киево-Печерскую лавру, откуда открывался поразивший их вид на широкий Днепр.

Дни Галана – сгусток энергии, спрессованной до предела. Вот только несколько дней января и февраля 1941 года, восстановленные по тогдашней газетной и журнальной хронике:

Январь, 3.Участвует в работе расширенного заседания правления львовской организации ССПУ.

Январь, 4.Участвует в работе расширенного заседания правления львовской организации ССПУ.

Январь, 5.Готовит выступление на расширенном заседании правления львовской организации ССПУ.

Январь, 6.Участвует в работе расширенного заседания правления львовской организации ССПУ. Выступает в прениях по докладу Олексы Десняка о творческих итогах 1940 года и планах на 1941 год.

Январь, 16.Выступает в клубе писателей Львова на вечере празднования 30-летия литературной деятельности профессора Т. Бой-Желенского: «16 января – вечер празднования 30-летия литературной деятельности известного польского критика и литературоведа профессора Т. Бой-Желенского. Доклад о творческом пути юбиляра. С речами выступили: Ол. Десняк, Я. Галан, М. Рудницкий…»

Январь, 21.Присутствует на вечере, посвященном 17-летию со дня смерти В. И. Ленина. «На вечере выступили поэты Я. Кондра, А. Волощак и др.».

Январь. Конец месяца.Выехал в Киев в составе бригады львовских писателей на празднование 50-летия поэта П. Тычины: «На юбилей П. Г. Тычины выехала в Киев бригада львовских писателей: А. Гаврилюк, Я. Галан, Ол. Десняк, П. Карманский, П. Козланюк, Я. Кондра, Ян Бжоза».

Среди многих забот Галана – заведование литературной частью Львовского драматического театра имени Леси Украинки.

Февраль. Середина месяца.Во втором номере журнала «Литература и мистецтво» за 1941 год публикуется рецензия Я. Галана на сборник поэта А. Волошака «Поэзия».

Февраль, 18.Участвует в работе правления львовской организации ССПУ, обсуждавшего подготовку к празднованию 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции: «После доклада ответственного секретаря Ол. Десняка писательский актив взял на себя обязательство написать к четверти столетия утверждения Советской власти произведения из… жизни западных областей Украины… А. Гаврилюк – повесть „Савка учится революции“ и пьесу „На новых квартирах“, Я. Галан – драму, С. Тудор – повесть».

Итак, в начале февраля 1941 года Галан снова в Киеве. Здесь он присутствует на юбилейных собраниях, посвященных празднованию 50-летия П. Тычины, посещает Музей В. И. Ленина, завод «Большевик», дом Т. Г. Шевченко, Институт литературы имени Т. Г. Шевченко, библиотеку Академии наук УССР, Институт экспериментальной биологии и патологии, Софийский собор, Киево-П-черскую лавру, киевские драматический и оперный театры, киностудию, издательства, редакции журналов и газет.

На Западной Украине широко распространялись тогда армейские газеты «Боевое знамя», «Звезда», «Часовой Родины», «Красноармейская правда» и другие. В их редакции входили крупнейшие советские писатели и поэты – Твардовский, Корнейчук, Лебедев-Кумач, Бажан, Малышко, Кирсанов, Лидии, Луговской, Бровка. С первых дней освобождения Львова они включились в строительство новой жизни. Во Львов приезжали мастера советской литературы – Алексей Толстой, Лев Никулин, Павел Антокольский. В те дни создавалась первая действительно народная, выходящая на украинском языке газета «Вильна Украина». С ней уже до конца жизни связана литературно-общественная деятельность Я. Галана. 2 октября 1939 года центральный орган КП(б)У газета «Советская Украина» сообщала: «На днях во Львове начала выходить новая газета – „Вильна Украина“. Трудящиеся города восторженно встретили газету на родном языке, газету правды и свободы». Первый номер газеты вышел 29 сентября 1939 года. Его выпускали Я. Галан, К. Пелехатый, П. Козлашок и другие литераторы.

Сначала газета имела четыре полосы, затем – шесть-восемь. Ежедневный тираж достигал восьмидесяти пяти тысяч экземпляров.

В 1939–1941 годах в газете «Вильна Украина» и других изданиях появляется более ста произведений Галана. Он откликается на самые острые, волнующие проблемы дня.

Многие газетные работы Галана 1939–1941 годов нельзя назвать очерками и рассказами в полном смысле слова. Это скорее художественные зарисовки, часто корреспонденции, не претендующие на глубокое раскрытие характера изображаемых лиц. Цель этих произведений – пропагандировать достижения и успехи социалистического строительства на Западной Украине, раскрывать то новое, что рождалось в сознании людей, помогать партии бороться за формирование социалистического сознания у молодых граждан Советского государства.

Галан пишет о тех, у кого «разогнулись сгорбленные спины, гордо поднялись головы». «Действительно, совершилось чудо, о котором мечтали поколения: те, кто был ничем, стали всем». Писатель борется за то, чтобы к руководству предприятиями пришли преданные Советской власти люди, поднимает на щит передовиков и новаторов производства, беспощадно разоблачает рвачей, трусов, бюрократов, притаившихся врагов, ведет борьбу с буржуазными пережитками, призывает людей бдительно охранять свой труд и свое счастье. Нередко Галан обращается к истории Львова, чтобы еще раз подчеркнуть величие и смысл освобождения. Так были написаны: статья «2 июня 1902 года» в связи с 38-й годовщиной со дня расправы с трудящимися Львова на Стрелецкой площади и статья «День народного гнева», посвященная четырехлетию со дня апрельской демонстрации безработных 1936 года. В очерке «Вторая молодость» прослеживается страшная история столицы Галиции, и на фоне ее показаны величие и красота новой, советской действительности. Эта тема разрабатывается и в коротких новеллах «Дженни» и «Незабудка». Заведуя литературной частью Театра имени Леси Украинки, Галан часто откликается на театральные постановки других театров, участвует в обсуждении новых произведений.

Галан много работает, чтобы во Львове наладилась театральная жизнь. В статье «Обновленный театр» он говорит, что до 1939 года польский театр во Львове призван был ополячивать «непольскую часть населения города, особенно украинцев». Он был не рассадником культуры, а средством увеселения одуревших с жиру панов и пани из так называемого «высшего общества». Только с приходом социализма на земли Львовщины польские актеры впервые получили возможность «служить народу своим талантом, своим трудом, который только теперь стал плодотворным, стал творческим». Украинский же театр, по существу, впервые получил права гражданства.

В статье «Певец социалистического труда» (рецензия на повесть Ю. С. Крымова «Танкер „Дербент“») Галан писал:

«Видеть в сегодняшнем ростки будущего, показывать то новое и позитивное, что нарождается в человеческих умах и сердцах, открывать все новые и новые перспективы развития социалистического строительства – вот важнейшая и почетная задача советского писателя – инженера человеческих душ.

Эта задача требует от писателя постоянной, тесной связи с жизнью, с народом, требует основательного ознакомления с основными процессами социалистического строительства».

Если раньше Галан разоблачал злобные писания своих идейных противников, результатом чего явилось создание своеобразного жанра рецензии-памфлета, то теперь Галан видит в критике прежде всего руководителя, товарища писателя, а в книгах советских литераторов – оружие в борьбе за построение нового общества.

«Вторая молодость» оказалась для Галана и его друзей не только новым гражданским, но и творческим рождением, и «творческое богатство, продемонстрированное нам сейчас, – писал Галан в статье „Степан Тудор“, – это еще одно доказательство животворного влияния, которое оказывает радостная советская действительность на истинных творцов».

Галан радуется преображению родной земли. Он мечтает о недалеком будущем, когда реки Закарпатья будут скованы плотинами, когда социалистический строй укрепится в молодых колхозах Галиции: «Встаньте весенним утром на перекрестке улиц… и там вы услышите глухое громыхание. Подождав минуту, вы увидите колонну новых, сверкающих светлой краской тракторов. Они направляются за город, в далекие поля, над которыми плывут в прозрачной лазури стаи журавлей. Вдохните полной грудью воздух, и вы почувствуете, что вам страстно, до боли хочется жить».

Десятки замыслов новых произведений рождаются у Галана. Он хотел писать о новой, счастливой жизни, о радостном труде освобожденного народа, о «весне социализма» на молодых советских землях. Но замыслам писателя еще долгое время не суждено было осуществиться… Далеко не все было столь радостным, как бы этого хотелось, во Львове тех лет слишком многое тревожило и омрачало душу.

Одна из самых живописных улиц Львова – улица Двадцать девятого листопада – соединяла центр города с предместьем. Некогда на этой улице жили офицеры привилегированных частей Польского воздушного флота. В предвоенное лето здесь находился дом, который, как было известно Галану, стал крупнейшим центром гитлеровского шпионажа на Западной Украине.

Прежде чем подойти к этому дому, надо было миновать немало уютных домиков и вилл, укрытых золотистыми кленами, лапчатыми каштанами и плакучими ивами. По стенам вилл тянулись кверху глянцевитый плющ, дикий виноград и китайские розы.

Жители улицы Двадцать девятого листопада в то лето часто видели на ее мостовой длинный черный «суперадмирал» с фашистским флажком на радиаторе. Немецкая машина проносилась по воистину волшебной улице Львова и заезжала во двор виллы «Францувка», стоящей в глубине большого палисадника. Над воротами у въезда в виллу висел флаг гитлеровской Германии с черной свастикой. Но самое удивительное заключалось в том, что под этим флагом медленно расхаживал постовой – советский милиционер. Сейчас просто даже странно вспоминать все это, но так было в то трудное, насыщенное международными противоречиями предвоенное лето.

Граница наших государственных интересов с гитлеровской Германией проходила по Западному Бугу и Сану. Мы вынуждены были, чтобы оттянуть неизбежное в конце концов нападение вооруженного фашизма, вести мирные переговоры с гитлеровцами. И вилла «Францувка», временно предоставленная германской комиссии но переселению немцев с Волыни и из Галиции по договору с гитлеровским правительством, стала обиталищем фашистов.

Цели работы германской комиссии внешне выглядели невинно. Но работники органов советской государственной безопасности отлично знали, что переселение немцев с советских территорий использовано фашистами как прикрытие, или, как говорят разведчики, «крыша». На самом же деле видные чиновники немецкой империи, приехавшие переселять от нас своих соплеменников, торопились развернуть в преддверии войны на Западной Украине тайную агентурную сеть шпионажа.

Галан и его друзья знали: ушедшая в подполье и связанная с немецкой разведкой ОУН готовилась к «Дню X».

На процессе гитлеровских главарей в Нюрнберге выступал свидетель Эрвин Штольце – заместитель начальника Второго отдела германской военной разведки и контрразведки Лахузена, являвшегося одновременно американским шпионом, Эрвин Штольце показал: «Я получил приказание от Лахузена организовать и возглавить специальную группу под условным наименованием „А“, которая должна была заниматься подготовкой диверсионных актов и работой по разложению в советском тылу в связи с намечавшимся нападением на СССР».

В приказе, который получил Штольце, указывалось, что в целях нанесения молниеносного удара против Советского Союза Второй отдел, или, как он назывался, Абвер-два, при проведении подрывной работы против России должен использовать свою агентуру для разжигания национальной вражды между народами Советского Союза.

«Выполняя упомянутое указание Кейтеля и Йодля, – показал Штольце, – я связался с находившимися на службе германской разведки украинскими националистами и другими участниками националистических фашистских группировок, которых привлек для выполнения поставленных выше задач. В частности, мною было дано указание руководителям украинских националистов германским агентам Мельнику (кличка „Консул первый“) и Бандере организовать сразу же после нападения Германии на Советский Союз провокационные выступления на Украине…»

Перед нападением Гитлера на католическую Польшу, еще в 1938 году, Иван Гриньох был уже в составе ближайшего окружения Шептицкого. Галаи вначале удивился – почему это, выражаясь языком святоюрских аборигенов, Гриньоха «перенесли» из Галича во Львов и он поселился под боком у Шептицкого, на площади святого Юра. Галан знал, что Иван Гриньох был одной из самых влиятельных фигур среди приближенных митрополита Шептицкого. Когда в апреле 1941 года ОУН по поручению абвера приступила к созданию диверсионно-террористического батальона «Нахтигаль», националист Роман Шухевич через своих родственников, проживавших тогда во Львове, сообщил об этом «князю церкви» и попросил его откомандировать в батальон одного из самых надежных своих воспитанников. Митрополит Шептицкий понял, что батальон создается по договоренности руководителя ОУН Степана Бандеры с немецкой разведкой. Бандеру митрополит знал лично: ведь подчиненный ему священник Андрей Бандера, заведующий парафией в Тростянце, близ Старого Угринова, был отцом этого отпетого террориста. В такую «фирму» надо послать кого-либо побойчее и посмекалистее из приближенных ему священников. Взгляд «князя церкви» падает на молодого доктора богословия, референта консистории и заместителя профессора духовной академии Ивана Гриньоха.

Воистину работа Галана над памфлетами напоминала работу судебного следователя. Ему нужно было выявить все связи, все нити, все причины и следствия сложнейшей закулисной борьбы ОУН и святоюрских отцов.

Небезопасной была борьба Галана. Гремели по ночам выстрелы. Оуновцы не сложили оружия.

Галан во львовской областной газете «Вильна Украина» 1 марта 1940 года печатает памфлет «Рыцари насилия и измены». В этом памфлете Галан срывает маски со «своих» и «чужих» националистов, рьяно сотрудничавших с полуфашистским правительством Пилсудского и обманывавших народ с трибуны Польского сейма.

Выводя перед читателем целую серию украинских буржуазных националистов, Галан не только поставил им социальный диагноз, но еще в 1940 году предугадал дальнейший путь их предательства, авантюр и торговли интересами украинского народа. Поименованные в памфлете Галана Василь Мудрый, Дмитро Левицкий, Степан Баран, Остап Луцкий, Степан Скрипник, таскавшие некогда на плечах с криками «многая лета» самодура-палача Славу-Складковского – премьер-министра панской Польши, накануне гитлеровского вторжения активно сотрудничали с абвером и охотно подписались под «воззванием объединения», составленным вожаком националистических бандитов Степаном Бандерой. Очень скоро жизнь показала, как отчетливо видел Галан противника: ворвавшись в годы оккупации на украинскую землю, они были верными прислужниками оккупантов и не гнушались выполнять их самые кровавые поручения.

«Люди без родины» – так назвал всех этих предателей Галан в памфлете, написанном под одноименным названием уже несколько позже, в декабре 1942 года, в Москве.

Годы скитаний и тюрьмы давали себя знать. Здоровье Галана ухудшалось, и по настоянию друзей он в 1941 году уезжает в Крым и отдыхает в Коктебеле.

Долго сидел он в домике Максимилиана Волошина, слушая рассказ о талантливом русском поэте. Там он узнал и его стихи. Особенно часто вспоминал он, глядя, как в голубой дымке вечера гаснет вершина Карадага, эти строки Волошина:

 
Как в раковине малой – Океана
Великое дыхание гудит,
Как плоть ее мерцает и горит
Отливами и серебром тумана,
А выгибы ее повторены
В движении и завитке волны, —
Так вся душа моя в твоих заливах,
О Киммерии дивная страна,
Заключена и преображена…
Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива:
Его полынь хмельна моей тоской,
Мой стих поет в строфах его прилива,
И на скале, замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами изваян профиль мой.
 

Обрывающийся к морю хребет действительно был похож на профиль Волошина.

В то время в Коктебеле находился и писатель Степан Злобин. В своих неопубликованных и переданных авторам этой книги записках он рассказывает: «С Ярославом Галаном лично мне довелось встретиться и познакомиться летом 1941 года в Крыму, в Коктебеле, куда он приехал в числе четырех западноукраинских писателей.

Два важничавших надутых старика писателя в смешных, допотопных шляпах, угрюмые и неразговорчивые люди, удивили меня тем, что, даже и не пытаясь овладеть близким украинскому русским языком, они предпочитали общаться с нами при помощи чужого – французского. Галан объяснил мне, что это националисты, которым все русское и советское ненавистно.

Шовинизм и национализм, где бы и как бы он ни проявлялся, всегда возбуждал во мне омерзение. Общность взглядов именно в этом вопросе и сблизила меня с Я. Галаном, который в течение полутора месяцев нашего знакомства немало рассказывал мне о своей работе и жизни. Этот коренастый, широкоплечий, с честным взглядом печальных глаз, вдумчивый, очень прямой человек вызывал во мне горячую симпатию».

Да, и здесь, казалось бы в далеком Коктебеле, тот второй, подпольный, националистический Львов напоминал о себе.

Литератор Евгения Хин тоже была тогда в Коктебеле. Они встретились с Галаном в ясные дни начала июня 1941 года, полные солнца и тишины. Галан рассказывал Хин о своих путешествиях, о предместьях Вены, о том, как скрывался от польской дефензивы высоко в горах, о городах Италии, которую исходил вдоль и поперек с рюкзаком за плечами.

И так случилось, что именно Евгения Хин оказалась свидетельницей тех трагических минут, когда Галан узнал о начале войны.

«…Запомнилось мне лицо Ярослава в момент чтения первых телеграмм о войне. Сразу исчезла мягкость, огрубели, обронзовели черты, рот сложился во властную горькую складку, глаза, запавшие, глядящие вдаль, уже не видят стоящих рядом, уже устремлены в будущее. Весь он собран как в комок, все тело его напружинилось. И он уже там, у границы. Вперед, сейчас же на фронт!..

Лихорадочно сбрасываются вещи в небольшой чемоданчик, на столе забыты рукописи, в шкафу – белье.

Мы бежим по дороге в деревню. Ярослав протягивает руки ко всем проходящим машинам.

– Ярослав Александрович, подождите, нас завтра всех эвакуируют. Мы уедем вместе все. В Москву…

– Завтра уже поздно… Я должен уехать сегодня, сейчас. Я должен быть во Львове. Я должен быть в армии сегодня…

Пылит машина, притормаживает. Чемоданчик летит в кузов. Ярослав уже вскарабкивается наверх. Удача смягчает его лицо. Он поднимает руку прощаясь. И, как в наплывающем кадре, я вижу его неподвижный взгляд, как будто уже в шлеме лицо, плечи в военной гимнастерке, штык за плечами…»