Текст книги "Жесткая Мужская Проза (СИ)"

Автор книги: Владимир Середа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Не обманывай меня.

Смотрю, а глаза наливаются слезами. Молча, подхватываю и валю её на себя:

– Меньше разговоров, мне трудно говорить. Лечи! – прохрапел категорический приказ.

Лечение было более чем плодотворным. Когда осторожный стук в дверь:

– Мне нужен мой конспект.

Это тот змей рвётся поехидничать над нами.

Заходит и сразу к стулу с одеждой, вот змей, но она лежала около меня в белье. Видно было его разочарование:

– Катенька, ну покажи?

А она совсем уже начала озоровать:

– А на тебе, что бы больше заснуть не смог! – и задрала одеяло, показав попку, обтянутую такими кружевами... Витёк, надеялся смутить её, но получил более чем достойную отповедь, Я привстал и быстро прикрыл одеялом и укутал поплотнее этот её приборчик, по словам Козака.

– Ага, получил! – смеясь, пискнула она. На Витька напал ступор, только вытянулась озадаченная физиономия, на такое нахальство. Да ещё от кого? Он явно на это не рассчитывал. Когда Витёк вышел, прибывая в явном шоке, от такого вероломства.

А я решил проверить, что же он там увидел, сел и раскрыл одеяло, долго рассматривал, не в силах отвести взгляд. Прикоснулся разбитыми губами чуть ниже этих кружев и чуть выше тоже, на всякий случай. Да Витька можно понять, тут всё было очень гармонично и совершенно.

– Что там? – озабоченно спросила, лёжа на животе. Я, укладываясь, подгрёб её себе под бок:

– Чудо...– протянул, и принялся стягивать эти кружева, она перевернулась и приподняла ноги, помогая. Я, на всякий случай, спрятал её трусики под подушку. Не дождётся жлоб шаровых развлечений.

Так и протекла ещё пара недель. Давно сошёл снег. Все мои раны сошли, кости приросли, куда там надо. Только под глазами оставалась ещё лёгкая желтизна сошедших синяков. Бодяга своё дело знает, да и батя разными мазями снабжал регулярно. И Катя-облачно лечила старательно, считаю, моё скорое выздоровление это полностью её заслуга, о чём я её предупредил.

Пора подводить итоги общения с Облачком-Тучкой, проанализировать сильные и слабые стороны. Самое главное достоинство, что мне без её уже чертовски скучно. Сейчас она проводила у нас почти всё время.

Наша, общая с Витьком, мама, умелица, каждый выходной, что-то шила или перешивала, превращая какой-то из своих старых нарядов во что-нибудь сверх сногсшибательное модное. Шила она с азартом фаната, только швейная машинка тарахтела, пулемётом. Любое платье, костюмчик ей были по рукам. Но заявляла, не однократно, что брюк шить не умеет. И это при двух сыновьях.

Благодаря этому шитью Катя и затусовалась с ней, часами сидели вдвоём придумывали фасоны и там ещё чего. Я другой раз подойду к ним, посмотрю с каким азартом они обсуждают фасоны и прихожу к выводу:

– Так вот, мама, тебе чего не хватает. Дочечку бы тебе, а не двух шалопаев сыновей.

– И от шалопаев не отказываюсь, но уже очень надеюсь на внучечку-крошечку.

Я покачиваю головой, соглашаясь, перевожу взгляд, смотрю в упор на Катю:

– Стараемся, мама, со всех сил стараемся.

Катя смущается и краснее.

Как-то, ехидничая, я спроси её:

– Дорогая, не угостила бы ты меня борщиком собственного приготовления?

На следующий день записалась на кулинарные курсы по три раза в неделю. И теперь приходится мне, а если я на дежурстве, то Витьку, с ней бродить по рынкам и магазинам, где она выбирает и покупает заданные на курсах ингредиенты. Потом тащить пакеты на эти курсы, где она с азартом готовит. А потом, встречать её, и осторожно нести её готовку. Завела толстую тетрадь с рецептами. А на нас с Витьком она испытывала свои кулинарные шедевры, и надо сказать очень недурственные. Девочка-совершенство?

Идёт время, летит, вот уже закончился семестр, началась летняя сессия. Я уже сдал два экзамена. Сегодня был экзамен по ТАУ, но я на него не пошёл. Сергей Анатольевич поставил мне автоматом. И я лениво развалился на коечке, посматриваю в окно, а она сидит за нашим с Витьком учебным столом, обхватив свои кудряшки, уперлась локтями в стол и что-то зубрит из толстого учебника, изредка переворачивая страницы.

Лениво перекатываются мысли, после сессии, месяц практики на золотых приисках, до каких самолётом часов десять лёту, потом самолётом поменьше, часок, потом вездеходом... Скорее всего останемся там и после практики до октября, от хорошего, хорошего не ищут. А заработки там обещают со всеми наворотами, не малые, плюс экзотика. С пожарки, к восторгу Облачка, уже уволился, завтра последнее дежурство, отходную выставиться, поляну накрыть. Вот и пригодятся три бутылки коньяка от Боба.

Вспомнил, как фланируем мы как-то с Тучкой-облачком под ручку, когда смотрю у ликероводочного стоят, Боб с компанией. Подходим, Тучка-облачко сознание от страха теряет, в руку мою намертво вцепилась. Я кивнул им головой, пошли. Заходим в магазин, продавец Тоська, по кличке Ятедам, это фраза, с помощью которой она усмиряет любых наглецов, стоит за прилавком в позе царственной особы. Я особенно не заморачиваюсь, тычу пальцем:

– Это, это и это.

Ятедам выставляет отобранные бутылки коньяка на прилавок. Боб оплачивает, я складываю бутылки в сумку Катерины, она в трансе от ужаса. Выходим, инцендент исчерпан. Боб горячо благодарит и клянётся в вечной преданности. Пошёл он... Чего стоило мне удержать Витька от расправы, не дай бог, из-за дерьма, попасть под следствие за нанесение особо тяжких.

Этот коньяк и пойдёт в качестве отходной. Пожарные народ не привередливый, и от конины не откажутся, лишь бы не упились. Облачко так ни чего и не поняло, а ему и не надо.

И вот я валяюсь, подложив руки под голову, на койке, уже она у меня не самая любимая, перевёл взгляд на самую любимую, сразу от книжки своей оторвалась, смотрит вопросительно, мол, чего тебе. Отвожу взгляд в окно, пускай учит, старается. Опять уткнулась в книгу, шепчет что-то по латыни. И сколько она языков знает и латынь эта, и английский, и французский, и ещё там какие-то, и всё тебе в совершенстве. Девочка-совершенство.

Я вот специалист по системам управления сидим с Володей в секретной лаборатории, собираем их, налаживаем...

А ведь человек, тоже система управления, вот сидит за столом система, для каких целей она создана, какие её возможности? Не буду на неё смотреть, нечего отвлекать совершенство.

Может, мы поступаем с собой, как тот чудак, что, увидав на экране телевизора картошку, тащит его на огород и закапывает, в надежде получить урожай? Кто мы телевизор, или картошка? Правильно ли используем? На всякий пустяк норовят написать инструкцию по использованию. А на человека, есть инструкция?

Вон, Катерина, уверена, что она личность высоко духовная, книжек гору перечитала, в театре и опере разбирается... А на мои слова, что в своё время и театр и оперу воспринимали как бесовской разврат, сердится, начинает рассказывать о предназначении высоко искусства в совершенстве личности. Я с ней ни когда не спорю. Утверждение, что "в спорах рождается истина", на мой взгляд, абсолютно не верное. На вопрос, а что такое совершенство личности, Катя начинает рассказывать штампами из прочитанных ею умненьких книжек. Попробуй, поспорь с совершенством?

А мне кажется, что-то тут не так с этой духовностью. Я инженер, для меня важны чётные параметры системы, количество и чувствительность датчиков, алгоритм, с уравнением, в которое подставляются данные датчиков, и получается решение, которое направляется на исполнительные приводы. И система отрабатывает, достигается цель. А если цель не понятна. Пускай датчиками, более менее, ясно, это зрение, что там ещё слух, осязание да вкусовые рецепторы... А дальше, попадают данные с датчиков... Куда? По какому алгоритму обрабатываются?

Смотрю, как Катя обхватила голову и всё шевелит губами, повторяя что-то. Вон зубрит чего-то. Опять оторвалась, смотрит вопросительно, поднялась, прилегла около меня:

– Ты о чём думаешь? – прижалась.

– Да так.

– Что-то чисто по-женски?

Я хмыкнул, это наша с Витьком кодовая фраза, которую используем в случае, когда не хотим, кого-то посвящать в свои дела:

– Да нет, о системах управления размышляю.

– Умненький мой: – замурлыкала прижимаясь.

– А ты совершеннитькая моя. Иди, зубри, а то получишь неуд.

– Не хочу. Устала. Пошли, пройдёмся.

Это мысль, конец мая, красота ненаглядная, сидеть дома грех. От полигона для финишного испытания системы я отбрехался. Убедил Володю, что я там и не нужен, он всё лучше меня знает. Золотые прииски манили меня больше чем полигон.

Пошли гулять с Облачком-тучкой.

С утра иду на последнее дежурство. Страшное слово – последнее, надо бы использовать слово, которое предполагает какое-то будущее. Крайнее дежурство? Да плевать. Какое бы оно не было, на пожарку я, на жаль, больше не приду. После практики дипломная работа, лагерные сборы, диплом и самостоятельная жизнь специалиста... Эта страничка жизни переворачивается, открывается новая глава.

Но так получилось, что это дежурство и впрямь чуть не стало последним.

Начало первого ночи, ревёт сирена – тревога! Прыгая через бордюру, Неживенко, водитель нашей машины гонит машину на полной скорости.

– Чего там?: – Козак наклоняется к Карандашу.

– Хреново! – повернулся к нам Карандаш: – На станции оборвался контактный провод, прожёг цистерну с жидким пропаном! А она в середине целого эшелона.

Ни хрена себе! Боже спаси нас! И помилуй! Хуже только пожар на нефтебазе, там без жертв очень редко обходится.

Уже на подьезде слышен рёв реактивного двигателя, стоит зарево на пол неба, и бухи слышны и бахи. Неживенко сразгону пробивает жиденький бетонный забор, гонит через пути, прыгаем по рельсам до потолка,

Мы подъезжаем первыми, ещё ни кого. Вылетаем, разматываем рукава, каждый без команды знает, что делать. Сейчас главное непрерывно поливать ещё целые цистерны, что бы хоть чуток охладить.

Стоит страшный рёв, но работаем, каждый чётко знает свои обязанности. Карандаш хлопает меня по плечу, что-то орёт, показывает на железнодорожника стороне у стоящего вагона. Я бегу к нему, а Карандаш уже что-то орёт Козаку, вмести бегут туда же.

Из криков и жестов понимаю, надо срочно расцепить состав, отогнать живые цистерны, а то такое будет...

– Но как их расцепить?

Железнодорожник показывает на какую-то железяку на сцепке, хватает её: повернуть на четверть оборота в любую сторону и вынуть. Демонстрирует несколько раз. Понятно, Карандаш показывает мне на один конец горящей цистерны, Козаку на другой... Вынимаю топор и бегу, что мочи. Мужики прикрывают из лафетного ствола, с дуру бьют в спину, сбивают с ног... Ну, я им припомню... Вскакиваю... Жар...Рёв...

Господи, только б не взорвалась, только б не взорвалась... Пока я там буду расцеплять.

Смотреть на цистерну не возможно, жар и ослепительное пламя реактивной струёй бьёт из бока на огромную высоту. Разлетаются брызги жидкого газа и тут же взрываются, взлетая клубами пламени.

Влетаю к сцепке, бьюсь головой, трещит толи каска, толи моя голова. Где эта железяка..? Бью по ней топором, раз, другой, есть четверть оборота... Со всей силы бью, вылетает... Бегу вдоль эшелона, в сторону тепловоза, подальше от горящей цистерны. Ни кого не вижу, но махаю рукой – готово, расцепил! Кому надо заметят. Тлеет боёвка, чувствую горит всё тело, слезятся глаза.

Но уже лязгнула сцепка и цистерны медленно движутся, обгоняя меня, спотыкаюсь, падаю, опять спотыкаюсь... Теперь можно и помедленнее...

Бегу к нашим, натыкаюсь на Козака, лупит меня по спине, морда счастливая, что-то орёт, хлопаю и я его по спине, без слов понятно, что орёт:

– Живой!

Уже полно машин, прыгает через рельсы микроавтобус дежурного по городу. Работает с десяток лафетников, но струи по моему до пламени и не долетают, испаряясь на подходе. Тянут рукавную линию от пожарного водоёма.

Но тут уже, ни чего не сделаешь, явно сгорит, а не сгниёт. По соседнему пути подходит пожарный поезд.

А мы уже всё, наши цистерны пустые, лафетный ствол высасывает все наши запасы воды за минуту. Вторая наша машина, зацепив тросами, оттянула по дальше, пять задних цистерн с газом, отцепленных Козаком. Всё вокруг залито пеной. На хрена?

Уцелевшие цистерны проливают из десятков стволов, и наши, и ребята из пожарного поезда. Цистерны парят, и пар, в свете пожара, клубами поднимается вверх.. Феерия света рёва и всех прочих мероприятий. Мы собрались около своего хода, сматываем рукава, собираем шмотки. Вокруг бегает масса народа, что-то там делают. Я так чертовски устал, что сел, опёрся о колесо, ощущение такое, что если пошевельнусь, умру. Но подскакивает Карндаш, куда-то тянет. Подполковник, дежурный по городу что-то орёт, а мы с Козаком перед ним недоумеваем. Чего он от нас хочет? Машет с досадой рукой – пошли! Карандаш тянет нас к машинам, наши уже собрались, начинаем выезжать. Мы свою работу сделали, приехали первыми, расценили состав. А вот если бы не расцепили? Лучше о плохом не думать.

Машина перепрыгивает через рельсы, выезжает через пролом в бетонном заборе. Наша работа, с разгону Неживенко влупил, и мы даже носов не поразбивали.

Подъезжаем к ближайшему гидранту. Кто-то, стаскивает крышку люка, а я вытаскиваю колонку гидранта из стеллажа на боку машины, пытаюсь насадить его на патрубок. Руки дрожат, не могу попасть. Козак отталкивает и лихо сажает гидрант на место, закручивает и что-то орёт. Уши напрочь заложены, ни чего не слышу. Что-нибуть ору ему в ответ, скалит зубы и показывает на уши, думает у меня лучше.

Ребята подсоединяют рукава, Козак крутит штурвал. Рукава вздымаются наполняя цистерну. Цистерна должна быть всегда полной, а вдруг, вызов.

Заезжаем в часть. Всё, полный расслабон. Уши забиты ватой, глухо как в танке, но уже что-то начинает пробиваться. Раскатываем использованные рукава, вешаем в башне на просушку.

Вот такое оказалось дежурство, только, только, не стало действительно последним.

Всё, эта страница жизни закрыта на всегда. Попрощался с караулом, выпили коньяк, закусили, пообнимались. Говорить ни чего не могли, потому что ни чего не слыхали, у всех уши заложены, и сорваны ором голоса. Пообнимались ещё, похлопали друг друга по спинам... Прощай пожарка, СВПЧ ╧НН.

Не знаю, что там с Козаком стало, а вот про Карандаша, через год, слыхал, сломал на каком-то пожаре позвоночник... Жаль, если правда... Дай им Бог удачи, этим парням в боёвках!