Текст книги "Жесткая Мужская Проза (СИ)"

Автор книги: Владимир Середа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Annotation

Это воспоминание о молодости, всё это было, может не всё именно с одним и тем же человеком, но точно было. Ну а любовь, тут свои нюансы... Дело всё таки интимное, так что всё, что я вам описал, пожалуйста ни кому не рассказывайте.

Середа Владимир Афанасьевич

Середа Владимир Афанасьевич

Жесткая Мужская Проза

ЖЕСТКАЯ МУЖСКАЯ ПРОЗА.

(слёз нет, но жидкости много и вино, и водка, но её-то и не много,

и, куда ж, без пива, ну и не без крови)

От Тохи.

День первый. (18 января 1977 г)

Весёлая студенческая жизнь, особенно после удачно сданного экзамена... Сидя в соседней аудитории, напротив той, где шёл экзамен, а тут собралась почти вся наша группа, я наслаждался полученным "отл" по ТАУ в зачётке. Вспоминая, как профессор, немалое научное светило, почти государственного значения по системам автоматического управления, посмотрев листочек, с решённой мною задачей, покачал головой:

– Не плохо. Ну, Антон, меня это не удивляет. Вы колебательный процесс в системе устранили оригинально. Голова у вас работает в нужном направлении.

Вздохнув, добавил:

– Да я вам уже об этом не первый раз говорю, а вы как-то...

Он выразительно кивнул на мою руку, с шишками от входящих переломов на запястье и мозолями разбитых суставных сумок на костяшках пальцев, в которой я держал ручку.

Я быстро убрал её со стола:

– Сергей Анатольевич, ошибки бурной молодости, а последствия уже не убрать.

Ухмыльнулся и продолжил:

– Ну, не буду пианистом, не велика беда. Не всем же...

Сергей Анатольевич, покачал головой:

– Заходите после сессии на кафедру.

Я уже год работал на кафедре ТАУ, занимался, с одним из его аспирантов, разработкой системы управления маломерными скоростными объектами, и не надо быть семи пядей во лбу что бы догадаться, что речь идёт о переносных ракетных комплексах ПВО. Но это секрет... Была дана масса подписок, а сколько добивались допуска. А сейчас работа выходила на финишную прямую. Что меня настораживало, ребята уже согласовывали поездки на шабашку, куда-нибудь к чёрту на кулички. Это уже была традиция, третье лето проводили на шабашках. А в это лето меня могли забрать на полевые испытания комплекса. Что мне совсем не улыбалось.

– Сергей Анатольевич, куда я денусь?

Он вписал в мою зачатку "отл", и я, поблагодарив и пожелав удачи, вышел в коридор, где толпились одногрупники.

– Ну? – пытливо взглянул в глаза Макар.

– А чё, ну? Гну.. – красноречиво ухмыльнулся я.

– Везёт же? – Мельник, стоявший тут же, завистливо протянул.

– Везёт паровоз, а тут учить надо. Работать! – хлопнул я его по плечу.

Отмечаем как всегда? – спросил у меня, тоже уже сдавший Степура.

Как будто кто-то сомневается, – засмеялся я, довольный "отлом", в зачётке.

В соседней аудитории параллельная группа сдавала электропривод, и оттуда, хлопнув дверью выскочил Толян Алексеенко:

– Ну мужики, кажись, баба-шара пришла. – заявил, вызвав у своих оживление. Я помахал ему рукой, поздравляя со сдачей. Он ткнул в меня пальцем:

– И...?

Я поднял расправленную пятерню. С Толяном мы служили когда-то в одном батальоне., ох и давно это было, годков эдак пять. Я в пехоте, а он во взводе ПТ (противотанковом), таскал трубу СПГ (противотанковый гранатомёт), его цыфирок не помню.

И когда, неожиданно, столкнулись в институте, сначала недоверчиво вглядывались друг в друга, всё таки, в батальоне одном, но подразделения то разные. Так, иной раз сталкивались, то в казарме, его взвод размещались где-то в нашем закутке, но больше на полигоне, около ПХД (проще, полевая кухня) с котелками.

Вспомнилась казарма. Из чего её переделали? Ребята поговаривали, из конюшни. Может и так, барак с низким потолком, метров 20 шириной, а длинной немерянной. Бесконечные ряды деревянный колон и двухъярусных коек. Кроме нашего бата, в ней размещался ещё и рембат, но если мы обожали казарму, а особенно каждый свою коечку, потому что за каждые три месяца в лучшем случае дней десять удавалось пообжиматься с такой родненькой подушечкой, выплакать в неё горючие солдатские слёзы, на мягоньком матрасике, а всё остальное время его высочество – полигон. А вот рембатовцы, постоянно в ней размещались, ни куда не выезжали, потому и ненавидели её лютой ненавистью.

А у нас был очень существенный повод для восторгов и любви, на полигоне приходилось спать... Ох! Где только и не приходилось и в болотах, и на щебне, и на каких-то кочках... Но это и не замечалось, спать-то на этих кочках приходилось всё равно не более четырёх часов в сутки, а всё остальное время гоняют бес перерыва. Так создавались условия "приближенные к боевым". А когда недели две поспишь в условиях приближенный к боевым, то уже совсем не интересно, где спишь, главное, спишь!! После такого сна о своей коечке только и приходилось мечтать, вспоминая чистые простыни и желанненьку и такую любименькую подушечку, если ещё есть силы о чём-то мечтать. А когда ещё на разведподготовке за трое, четверо суток поиска, заведёт нелёгкая, чёрти знает куда... И уже с хрустели все сухари, то уже не знаешь, о чём мечтать, толи о котелке, пускай даже холодной, шрапнели (своеобразная армейская каша), или безразлично куда упасть и вырубиться...

Теперь никто и ни за что не уговорит меня сходить в поход с ночёвкой. Напоходился, на всю жизнь.

Вспоминаю, как наши бэхи (БТР) въезжали в часть. Вся рота, от командира роты до последнего рядового, все уже в расслабоне. Дома... Команда: "К машине!". На этот раз можно не торопиться, норматива уже ни кто не соблюдает. Вылазим через люки, грязные, в своих выгоревших просоленных потом хэбэшках, строимся в неровные шеренги. Сейчас можно, расслабон – мы дома. Стоим со всем оружием, тощими сидорами (вещмешками), снаряжением, вытащили из беэх железные ящики с пистолетами, деревянные с гранатами и патронами НЗ. Старшина придирчиво проверяет целостность пломб на них.

Потом "Становись!", "Равняйсь, смирно! Шагом марш!", заходим в ружпарк, укладываем оружие в пирамиды, повзводно. Старшина с дежурным по роте проверяют, по ведомости, комплектность, а мы в строю, стоим напротив ружпарка, предвкушаем скорую свиданку с коечкой, и высказываем мнение по поводу старшины и дежурного. У кого-то кончается терпение, и тогда где-то из задней шеренги раздаётся звонкое:

– Общественное порицание старшине и дежурному!

И семьдесят глоток начинают тягуче и заканчивают резко:

– Ууууу, суккаааа!

Кто общественного порицания не слыхал, тот не когда не представит этот угрожающий рёв. Старшина и дежурный, в принципе свои, такие же срочники. Старшина показывает кулак, мол, погоди, дай разобраться, а я вам ещё припомню. Он это может...

А потом долгожданная: "Равняйсь! Смирно! Вольно! Разойдись", и всё... Мы свободны!

Толпа сразу с рёвом несётся к своим коечками, раскручиваем матрасы, скрученные, перед выездом на полигон, в рулоны. Подвязываем к койкам вещмешки, развешиваем шинели. После этого, раздеться до пояса, подпоясаться полотенцем и неторопливо, это главное, вальяжно, в умывальник. Там хлопки по плечам, давно не видавших друг, друга земляков из других рот, плеск воды, обмен новостями... Кажется это было так недавно, кажется ещё звучит в ушах голос старшины.

В начале четвёртого с экзаменом было покончено, и мы погнали в столовку. В нашей учебной группе двадцать четыре студента, даже трое девушек. Но доминируем мы, те, кто уже отслужил, нас всего пятеро, этой бригадой мы и отмечаем различные мероприятия.

– Нет, сначала в "Генделек", "бецманом" затоваримся– заорал Мельник.

По традиции, в подземном переходе, орали:

– "Гей наливайте повне чары!

Щоб через винця лилося...."

Прохожие улыбались, слушая наши рулады, тут без дураков, спеть надо на высшем уровне. А потом, как всегда, после экзамена, в студенческую столовку. Поднимаясь по лестнице в верхний зал, меня окликнул сидевший за столиком у ограды лестничной клетки, Володька, аспирант с кафедры:

– Сдал?

Я поручкался с ним сквозь решётку ограждения:

– А куда ж деваться, положение обязывает.

А в полупустом зале уже орал Мельник:

– Гуляй студенчество, за всё уплачено! Эх! Гулять, так гулять! Раздача, наливай полборща и выдавай восемь ложек!

В столовке начали с четырёх бутылок "бецмана" (вино "Биле мицне"), потом добавили.

Потом уже оказались в "Аквариуме", кафешке-забегалове на бульваре. Где уже мешали вино с водкой, пивом... Смертельный коктейль... Я даже полез с какой-то барышней танцевать, да так лихо, что чуть её не уронил... Потом тащили в общагу вырубившего Мельника... И уже было начало десятого, когда мы с Петром спустились в метро. Там Петра развезло, и он начал "строгать", и додумался же, прямо себе запазуху, между пальто и пиджаком, спрятав лицо в отворотах пальто. Я прикрыл его от взглядов немногочисленных пассажиров. Нам с ним надо было на электричку. Ему ближе, на пару остановок, чем мене.

– Тоха, прикроешь?

Он был к этому времени женат, и теперь от меня требовалось, пойти с ним и отвлёчь его жену, пока он будет наводить порядок со своим гардеробом в ванной.

– Замётано...– мне тоже было не сладко. Чёртов коктейль... Водка явно требовала от пива, выйти наружу, для разборок.

Чего-то я сегодня явно перебрал, обычно свою норму знаю чётко – не более ста пятидесяти грамм за вечер и кранты. А так как сегодня, я последний раз нажирался года три тому, и уже тогда заклялся навсегда. Ну да ладно, потерплю на сей раз...

В квартире у Петрухи я сел на кухне, около евонной супруги и начал ей заливать, чуток онемевшим языком, о том, что для мужика чрезвычайно важно, что бы его барышня получала в постели от него абсолютное удовлетворения, до визга, до потери сознания от оргазма... В противном случае, мычал я, ему обеспечен комплекс неполноценности и поиски на стороне избавления от этого комплекса. В трезвом виде с такой ахинеей я бы к ней ни за что не полез. Она слушала меня в пол-уха, больше прислушиваясь к звукам, доносящимся из ванной:

– Ну, и черти, какого напоили? Вы что пили?

– И пиво! – напомнил я известный анекдот.

– Идиоты! Обещал же сразу после экзамена домой.

– Наташа, ты его не пили, пожалуйста, – насилу ворочал я языком: – Он ведь рвался, со всей силы. Но ты же знаешь толпу... Мельник... – пытался защитить я Петра. Наташка... Не... Уже не Наташка, бери выше – Наталья. Сынок вывел её на иной уровень. До рождения ребёнка, она тоже училась в нашей группе, и что, что, а ни одну гульню не пропускала, ведь была гром-девка, пока Петра не окрутила. А сейчас сидела с трёхмесячным малышом, и имидж изменила до неузнаваемости. Но в ответ, она начала выталкивать меня на выход:

– Вашего Мельника давно пора гнать в три шеи. Давай, давай, пошёл... – говорила с досадой, выталкивая меня в коридор, и захлопнула дверь.

Я там чуток подержался за стену, пытаясь восстановить функции своего вестибулярного аппарата, и пошёл по лестнице на выход, чувствуя, что пол у них в доме явно неустойчив, здорово его качает.

По утоптанному снегу, скользя, но на ногах держался, добрёл до платформы, успев перебежать пути перед поездом. Рискованно.... Ну да, что там, про шампанское... Неее..., лучше не вспоминать. Сразу замутило, уже только от самого только упоминания о вине.

Стоя на платформе, в ожидании электрички, поблагодарил Наташку, вовремя, она меня выпхала, электричка последняя, пришлось бы у них заночевать. Предусмотрительная. Поразмышлял о том, что водка самый коварный напиток. Пьёшь её, пьёшь, и вроде ни в одном в одном глазу, а потом... Бац! И полный облом! Пока ждал электричку, на холоде полегчало, протрезвел чуток.

Подошла электричка, я зашёл и плюхнулся на скамейку в первом же купе, если можно так назвать две деревянные скамьи развёрнутые напротив друг друга. У окна сидели две молодые дИвицы. Глянув на меня сразу же отвернулись, легко определив степень моего опьянения. Я их всех называю дИвицами, потому что дивят они меня своей дремучей... Чем? Не буду уточнять. У них ведь есть и достоинства: мягонькие они и уютнинькие. А ещё, как шутит мой батя, только они и умеют рожать таких сыновей-шалопаев! Этой монополии у них не отнять. Что тоже им в существенный плюс.

"Нее... Вы так просто от меня не отделаетесь". – с ехидцей подумал я, разглядывая дивиц.

– Да что же это такое!– начал я, холод развязал мне язык, убрав пьяную онемелость – Две принцессы едут электричкой? И куда вы отправили свои лимузины? В таких дорогущих нарядах и в электричке, разве можно? Да только эта шубка не меньше сорока тысячи стоит! – разглядывая девушку, сидящую напротив, заявил я нагло.

– Да нет, это искусственный мех.– растерялась она от неожиданного моего заявления, видно испугалась, что ещё и сниму столь драгоценный предмет одежды. Я откинулся на спинку, имитируя удивление:

– Вас решительно обманули! – заявил с видом эксперта: – Это явно тихо-атлантический котик. Зверь чрезвычайно редкий краснокнижный, а мех его... – я подкатил глаза к потолку, намекая на огромную его стоимость: – Учтите, шубка из этого меха придаёт своей хозяйке неземное очарование, и валит всех парней наповал.

Я продолжил, не скрывая восторга:

– А пошив? Я точно вижу, это работа парижского кутюрье. И не пытайтесь обмануть эксперта! Как дивно она подчеркивает прелесть вашей обворожительной фигуры. – переход на личностные качества, в таких случаях обязателен, но нельзя сразу, без подготовки.

Дивица недоверчиво пощупала полу шубы, я тоже нагло наклонился и, как бы оценивая мех, коснулся полы шубки, а тыльной стороной кисти прикоснулся к её коленке. Она оттолкнула мою руку, но без особого возмущения. Что же, пора переходить к её подружке, которая сидела в скромной разноцветной курточке рядом со мной:

– А что это за сапожки? – в восторге замурлыкал я, наклонив голову оглядывая её ножки: – Да, вы принцесса, не мелочитесь... Это же шедевр ручной работы, эксклюзивная вещь. Как они подчёркивают лодыжку, линию ноги... Очаровательно. – заявил категорично.

Дивица, прикусила губу и попробовала подсунуть ноги глубже под скамейку. Но они переглянулись и уже начали улыбаться. А я вольготно раскинув руки по спинке сидения заявил:

– Аристократическую кровь видно сразу. – поглядывая на них, продолжал уверенно: – А знаете, какой самый главный признак аристократической породы?

– Какой? – пискнула та, что сидела напротив. Я внимательно оглядел их лица, наклонился даже к соседке, которая попыталась отвернуться к окну, но её интерес был виден и невооружённым взглядом, по тому вниманию, с которым она вглядывалась в меня в оконном отражении.

– Нос! Именно он выдаёт принадлежность к королевскому роду!– и я, показательно, провёл по своему носу пальцем:

– Вот у вас то, что надо... – и добавил со значением, моя соседка фыркнула.

– Не то, что мой кривой и перебитый. У вас ровненькие, изящные, прямо точёные... Королевскую кров не спрячешь. – подвёл итог, хоть и возвёл напраслину на свой ещё довольно ровный, пускай и не аристократический нос.

Дивицы захихикали, с интересом поглядывая на меня. У меня в запасе ещё оставался обзор их глаз, улыбок, а в резерве была тяжёлая артиллерия, – дискуссия по поводу умения и таланта стрелять глазками.

Но тут по динамику прохрипели мою станцию, электричка замедлила ход, останавливаясь. Я встал:

– Принцессы, счастливой дороги и скорей встречайте своих прекрасных принцев!

– И богатых. – потребовала соседка повернувшись и провожая меня насмешливым взглядом.

– Это непременно! – пожелал я и послал им поцелуйчик, выходя в тамбур. Проходя по платформе мимо их окна, хотел постучать по стеклу, они уже сами прилипли своими аристократическими носиками к стеклу, смеясь, помахали мне, прощаясь.

А что дивицам надо – нахваливай их да восхищайся. Хоть красивым, хоть даже и не очень. С теми, которые не очень, даже веселее, они наивные и верят всему, всем моим похвалам и восторгам. А как же, это, ведь, в этом её убеждал ни кто-нибудь, а парень метр девяносто ростом, соответствующей комплекции, и далеко не урод.

А мне в удовольствие, если хоть одна почувствовала свою привлекательность. Но тут тоже надо иметь в виду, что некоторые, тут же соглашаются со мной хоть на край Земли. Так что надо чётко знать меру и когда и куда своевременно свалить. Как, например, вот в этом случае.

Постоянные отношения меня не больно-то привлекали. Но недавно я и сам влетел, хоть и весьма не одобрительно наблюдал за постоянными парочками. Где слабая прекрасная половина постоянно зудит: "Куда ты смотришь, там смотреть не на что? Сиди, тебе там делать не чего! Тебе не чего с ними водиться, они дураки, пьяницы и хулиганы!"

И это про лучших друзей? До не давнего времени вполне справлялся и без постоянной пассии. Есть у нас в посёлке с десяток вполне даже шикарных модниц, с которыми всё делается легко без проблем и обязательств. Но... Уж влетел так влетел, я то уже давно не жалею об этом залёте. Надо вовремя переворачивать страницы жизненной книги, как там "есть время разбрасывать камни, а есть время собирать их... Есть время целовать, а есть время уклоняться от поцелуев". Найти бы только границу этого времени, когда надо начинать изменения в собственной жизни, не прозевать бы.

Электричка торопливо простучала колёсами по стыкам, и я спрыгнул с платформы, чуть не упав спьяну, почти напротив небольшого нашего вокзальчика. У входа, в который светились два фонаря, и тусила наша поселковая золотая молодёжь, с вином и фруктами – а проще, с парой бутылок "бецмана" или самогона и семечками. Ещё то, развлечение...

Было уже за одинадцать, и не обращая внимания на тусню у вокзала, я пошёл по, периодически предательски колеблющемуся, тротуару домой.

Светская жизнь в посёлке была до нельзя однообразной из-за наличия среди молодёжи тех, кто по хулиганке, или иным существенным причинам, оттянул срок на зоне, потому жизнь эта обходилась жестокими пьянками и не менее жестокими драками.

Мы с братом тоже, в своё время, принимали активное участие в этой светской жизни. Вспоминаю беспрерывные тусовки, пьянки, драки... Поездки в набеги на соседние посёлки, где с такими же идиотами, как и мы, на танцплощадках затеивались драки кодло на кодло.

Страшно сейчас подумать, что пережили родители, когда мать, с криком – "Не пущу!", становилась крестом перед входной дверью, а мы, переглянувшись, разворачивались, шли на балкон и сигали со второго этажа. Кто и что могло нас тогда остановить!

Но прошли годы, и интересы изменились, тусовки и драки надоели. И теперь, с самыми активными "светскими" львами, поддерживали хорошие отношения, но только шапочные. Хоть и вспоминались иногда кое-кем, по старой памяти, выданные нами, этому кое-кому, жёсткие кредиты, в виде разбитых морд, и эти кое-кто периодически, перебрав, пытались их вернуть. Но только разбивали своими мордами наши кулаки. Поэтому я шёл домой особенно не заморачиваясь. Ну и тусуются там? А мне какое дело, я уже в другом измерении?

Когда уже почти прошёл привокзальный переулок, сзади послышались крики и топот. Я обернулся, одного догоняли двое, обычное дело, и я пошёл дальше...

И почти сразу получил удар в затылок и пропахал носом по асфальту. Пока пытался подняться, получил ещё пару ударов ногой. Набежавшая сзади парочка прихватила меня за руки. А, в стоящем спереди, я узнал Боба, который уже давно имел на меня зуб, за неоднократные наказания. Он старательно молотил меня кулаками по лицу и даже пытался достать ногами... Тёмные тени жутко метались по заснеженной дороге, и меня охватил почему-то такой необоримый страх...

Добрая доза адреналина, от страха, подействовала мгновенно, я сразу протрезвел, резко отклонился назад. Всё происходило на автомате, руки, ноги действовали сами по себе, но точно и уверенно. Подсёк ногой, того, что держал меня справа, вырвал правую и сразу же послал её влево. Почувствовал – хорошо получилось, удар получился жёстким. Левый выпустил мою руку, и я почти одновременно с ударом левого, ногой вклепал в промежность стоящему впереди Бобу. И тоже не плохо, тот скорчился и взвыл от боли. Я повернулся, пытаясь достать того, что был справа. Но только увидел одинокого бегуна, под одиноким уличным светильником, в конце переулка. Этого мне уже не достать. Ни чего, разберёмся, со временем. О чём думал Боб? Впрочем, мысль о том, что Боб может о чём-то думать и, тем более, просчитывать последствия, показалась идиотизмом. Он, что надеялся что обойдётся без последствий? Надеялся, что я, или уж тем более Витёк, ему это простим?

Чёрт. Сплюнул кровь, быстро же набежала, полный рот. К верхним зубам попробовал прикоснуться языком, но боль была ещё та, и всё же почувствовал, что в зубах уже обычной жёсткости нет, пошатнулись, вызвав приступ боли.

Оба клиента валялись в снегу на тротуаре, тот, что был слева пребывал, судя по всему, в глубоком нокауте, а Боб скулил, скрючившись. Я пару раз пнул его ногой, так, для профилактики, без особой злобы. Настоящая разборка ещё предстоит. Сколько можно, бит был неоднократно и не как не уймётся. Коханя, один из крутых авторитетов, глядя на этот конфликт, предлагает нам его закозлить, это его наверняка успокоит на всю жизнь. Но нам с Витьком претят зоновские нравы, на это не за что не пойдём.

И вот он опять нарвался на пару бутылок водяры. Я ощупал скулы. Нет, гад, водярой не отделаешься, на коньяк напросился. Наказывать, так наказывать. Всё ему неймётся, и на что надеется... Думал, что раз я пьяный, так можно попытаться... Я увидел блеснувшую в снегу на тротуаре отвертку и забуцал её подальше в сугроб.

Пока дошёл домой сплюнул, верняк, стакан крови. Но знаю одно, кровь глотать нельзя, если глотну, то вылетит из меня всё, что ел и что, в основном, пил сегодня.

Подошёл к двери квартиры, попробовал достать ключ правой рукой, но пальцы не слушались, кисть опухла и посинела.

– Чёрт, – выругался: – Опять входящий перелом костей запястья.

Достал ключ левой, пока изгибался, боль переклинила, насилу разогнулся. Открыл дверь, все уже спали. Зашёл в нашу с братом общую спальню 3 на 4 метра. Он сопел тихонько на койке у окна. По-тихому разделся, чистить зубы? Только ухмыльнулся, представив этот процесс, в моём положении, это был бы садизм, или мазохизм? Особо не разбираясь, повалился на свою койку у двери, как в угольную яму провалился.

День второй (числа и вспомнить не могу, шучу.)

Среди ночи проснулся от острожного прикосновения:

– Живой?

Попытался приподнять голову. Уююю! Это просто не возможно. Батя кивнул подбородком, указываю на пол. На полу, под моей левой рукой, свесившейся с койки, в полоске света из открытой двери ванной, скопилась небольшая лужица свернувшейся комками тёмной крови, а маленький ручеёк протёк за дверь в коридор, образовав и там небольшую лужицу. Видно, на её и наткнулся батя, выходя покурить:

– Счас... – прокряхтел я.

– Лежи, – сказал тихо батя: – Я сам.

Я увидел у него в руках тряпку, и с облегчением опустил голову на подушку.

– Чем это тебя в плечё ткнули?

Я не мог ворочать челюстью, насилу выдохнул:

– Отвёрт...

Отец принёс банку со спиртом, продезинфицировал небольшую, но видно довольно глубокую кровоточащую ранку на левом плече. Во гады, ещё и отвёрткой ткнули – подумал с досадой, представил, что там с курткой, с рубахой...

Наш батя врач, так что проблем с лечением ран не было. Он быстро обработал ранку и сделал укол и заклеил пластырем.

– Антибиотик. – сказал тихо: – Что бы заражения не было. Ещё где-то есть?

А протянул правую руку, превозмогая боль. Он обработал ссадины:

– У тебя опять входящий перелом пястных костей.

Я хотел сказать, ну и чёрт с ними, не впервой, но челюсть не слушалась. И повернувшись к стене, я опять заснул. Явно было не менее трёх часов ночи.

Разбудил меня Витька, грохнув ногой по ножке койки:

– Где-то тебя носило?

Я с трудом повернулся к нему, увидав всю красоту на моих мордасах, ухмыльнулся:

– Однако... – протянул: – Маман не видела?

Я попробовал поворочать нижней челюстью и проворчал довольно нечленораздельно:

– Батя.

– И, как отбрехался?

Но у меня чертовски разболелась челюсть, и верхняя и нижняя, а уж про зубы и говорить не чего. Я мотнул головой, мол – пошёл бы ты. Он оторвался от созерцания моей фингалистой рожи и пошёл в ванну. А я лежал, ожидая пока он оттуда выйдет.

Когда рассматривал себя в зеркале в ванной, то восторга не испытывал, оба глаза затянуло огромными фиолетовыми фингалами. Прозевал... Если бы сразу, по приходу, проткнул фингалы, то кровь бы вытекла и ситуация имела бы не столь красочный вид. Попытался потрогать под носом, но, до этого ноющая боль, ударила резким импульсом и интенсивно запульсировала. Чёрт, это то, чего я не люблю, с ноющей болью как-то свыкаешься, а вот пульсирующая крепко досаждает.

Зубы верхней челюсти удары выдержали, хвала им, а вот сама верхняя челюсть, судя по всему, малость треснула. Порадовал нос, а я-то опасался, что он как-то уж очень резко понюхал асфальт. Ат, нет, молодец, сохранился в первозданном виде. Синяки по телу не в счёт, это мелочи.

А вот кисть правой распухла и тоже приобрела в некоторых местах ядовито фиолетовый оттенок. Вот это уже хуже, завтра дежурство на пожарке, а с такой рукой там делать не чего. С кухни донёсся голос матери:

– Завтракать, а то я уже убегаю на работу.

Ещё не знает. Но вот она открыла дверь ванной и отшатнулась, упершись в противоположную стену:

– О боже...

– Чего там, о боже, – хмыкнул Витька, опершись о дверной косяк:

– Ты что, первый раз такого красоту видишь? Пора привыкнуть?

Она кинула на Витька очень, очень неодобрительный взгляд. Он явно злился, уж я-то его знаю, досадует, что не было его вчера ночью рядом со мной.

Схватила меня за голову, рассматривая мою боевую раскраску.

– Мам, пустяки, кости целы. – постарался я её успокоить, слегка сбрехнув про кости, – Бодягу приложу, пара дней и всё пройдёт.

Лучше б я промолчал, потому, что моё нечленораздельное мычание повергло её в очередной ужас.

Не буду рассказывать, обо всех её "восторгах" по поводу моей физиономии и меня, по случаю досталось и Витьку. Нам с Витькой с трудом удалось её, чуток успокоить и выпроводить на работу, хоть и с опоздание.

– Я так понял, ты не боеспособен? – спросил он, уплетая картофельное пюре с сосиской и вываливая мою пайку себе в тарелку. Я только махнул рукой, теперь мне пройдется денька четыре поголодать. Но не впервой, а потом диета из вымоченной в молоке булки, недели на две, не меньше.

Лежал на койке, прикрывшись пледом, и решал – сейчас ехать в госпиталь за больничным, в части больничный, выданный гражданской больницей, не признавали, надо только из ведомственного госпиталя. А туда ехать: электричкой, метро, а потом троллейбусом с пересадкой... Этого я точно не выдержу, на ногах устою, но завою от боли.

– Я сейчас Лихачу позвоню – Витёк чётко чувствовал все мои проблемы: – Может он тебя машиной подкинет?

Витёк ушёл к телефону.

– У него сегодня в посёлке машины нет. Договорился, завтра к двенадцати заедет.

Я благодарно махнул ему рукой.

– Ну я пошёл.

Он уже был одет. Я понял, что сейчас пойдёт, устроит разборки, хотел остановить.

– Звякни в часть, завтра не буду. – удивляюсь если он понял хоть что-нибудь из моей речи. Но недооценивать Витька нельзя:

– Позвоню, и успокойся, я на пиво, через часик подойду.

Хотелось бы поверить, но мы обычно пиво пили в кафе "Спутник", а там всегда кто-то тусуется из "светских львов", особенно, если пиво завезли. В общем, я отлежался до вечера.

День третий. (вспоминать-то и нечего)

А на завтра прокатали меня в госпиталь и даже подождали, пока у меня брали кровь из пальца, вены. Потом отправили на рентген, а потом ещё пришлось доказывать, что несчастный случай: «Падение такого-то на рельсы» произошёл не на службе.

– Пиши объяснительную.– потребовал кадровик. Я предъявил перемотанную правую кисть:

– Перелом двух пястных костей.– процитировал один из диагнозов в больничном. Он с досадой покосился на мою руку:

– Со второго караула? – спросил с подозрением, он знал, что второй караул только сегодня заступил.

– Так точно! – выпалил я в надежде, что отпустит.

– Ладно.– поиграл желваками: – Закрывать больничный будешь, зайди.– отдал приказ:

– Свободен!

Хорошая команда, мне она всегда нравилась, с объяснительной что-нибудь придумаю.

Заехали на пожарку. Старший лейтенант, начкар с погонялой Карандаш, фамилия его в общем-то Карандашов. Похлопал по спине, он-то сразу догадался в чём дело, сам из чертовски отчаянных, – пожарный!

– Что, в темноте, на чьи-то крутые кулаки наткнулся? Но с такими фонарями тебе уже ни какая темнота не страшна. – ухмыльнулся.

– Сам понимаешь... – попытался ответить, уже более менее получалось. Он был ровесником, а кроме того, мы с ни в таких передрягах побывали, прикрывая друг друга. В части это не считалось за панибратские отношение с начальством. В нужное время, в нужном месте субординация соблюдалась неукоснительно.

– А народу много? – спросил, зная и так, что в части отчаянный недобор кадров, а теперь и я вышел из строя.

– Три калеки, кроме шоферов. Давай, не затягивай с выздоровлением, а то без тебя скучно. – и опять ухмыльнулся – С крутыми кулаками сам разберёшься?

Я показал перевязанную кисть, сам догадается, что это значить. Я ткнул пальцем вверх, таким образом, интересуясь о местонахождении начальника части. Карандаш махнул рукой:

– Уехал в управление. Давай я передам.

Я отдал ему больничный и пошёл в караулку. На фасаде стоял Выхристюк. Как мы, шутя обзывали друг друга, рядовой топорник, лет сорока.

– Влетел? Мотоциклом? – увидав меня, спросил, уважительно покачай головой. А это идея для объяснительной. Я кивнул, соглашаясь. Из караулки доносился привычный грохот, мужики, пользуясь отсутствием начальника, отчаянно рубились в козла. Все козлятники дружно повернулись в мою сторону:

– О...! – выразили общее восхищение моим видом.

– Здоров! Я с рукой что? – поприветствовал меня Козаченко.

– Да, перелом в кисти нашли. Недели на две освободили. – он покачал головой:

– Без тебя хреново будет.– он кивнул в сторону игроков. Карандаш называл их "калеками". Старательные мужики, хозяйственные, но в силу возраста и порядочного опыта, особенно в огонь не лезли. Уже за много лет службы в каких только передрягах не побывали, нахватались всего, до рыгачки. Были уверены: само потухнет, а не сгорит, так сгниёт. Поэтому, ни когда не лезли вперёд и не слишком ретиво стремились исполнять команды. Были уверены это молодёжь, типа Карандашова, Козаченка и меня-студента, рвётся в герои и рвётся в огонь. Карандаш снисходительно называл их за это "калеками".

Ну, если Козаченко на месте они, вдвоём с Карандашом, значить караул не пропадёт, они своё дело знают. Переживать за боеспособность караула не чего.