Текст книги "Сбитые на взлете"

Автор книги: Владимир Миронюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

СБИТЫЕ НА ВЗЛЕТЕ.

ВНИМАНИЕ ДЛЯ УДОБСТВА ПРОДОЛЖЕНИЕ ИДУТ КАК КОММЕНТАРИИ.

ОТ АВТОРА

«Сбитые на взлёте» – не художественное произведение. Об этом говорит подзаголовок: документальная повесть. И писал повесть не писатель, не журналист, а педагог, занимавшийся только исследовательской деятельностью и преподаванием, а не художественным творчеством. Поэтому повесть не рекомендуется любителям занимательного чтения.

Теперь о том, как писалась эта повесть.

Прежде всего были проведены полевые исследования. То есть автор побывал в местах описываемых событий, прошёл всеми дорогами и тропинками, по которым ходили герои его повести, встретился с живыми участниками событий, записал их рассказы. При этом для каждой беседы с участником событий тех лет составлялся вопросник, содержавший десятки вопросов. После записи бесед возникали новые вопросы, снова составлялись вопросники, снова следовали встречи с участниками и свидетелями событий той уже далёкой от нас эпохи. Так в течение ряда лет накапливался первоначальный материал.

При сборе материала о конкретном человеке используется метод обобщения независимых характеристик (МОНХ). Записываются рассказы всех информаторов о внешности и характере человека и на этой основе составляется характеристика, которая не будет противоречить каждому отдельно взятому рассказу. При этом важно сохранить эмоциональную окраску отдельных характеристик. Читатель должен знать и эмоциональную сторону восприятия героя окружающими. Иначе повествование сильно обедняется.

Далее следует камеральная обработка полученной информации, которая включает изучение исторической обстановки, в которой действовали герои повести. Иначе не понять мотивов их действий, причин, побудивших действовать их так, а не иначе. Для этого необходимо также знать и народные традиции, выяснить, насколько соответствовали действия тех или иных героев повествован ия этим традициям. Иначе говоря, учёный-исследователь должен забыть о своей родной эпохе, а с помощью исторической литературы вжиться в изучаемую эпоху и воспринимать собранные во время полевых исследований факты с точки зрения человека той эпохи и того сословия, жизнь которого изучается. Но и этого мало. В данном случае важно, совпадают ли в основных чертах сведения, полученные от грамотных информаторов и от неграмотных. Ведь господа «демократы» могут заявить, что наши информаторы сами начитались сталинской пропаганды о героях и событиях повествования, а теперь нам головы дурят. Сведения от неграмотных информаторов чисты от всяких наслоений, ибо эти люди могут рассказать только о том, что сами наблюдали.

После описанных этапов работы можно браться за перо.

Но и тут возникает вопрос: а зачем всё это?

Во-первых, необходимо показать на живых примерах из отечественной истории всеобщий характер закономерностей исторического развития. В США буржуазия использовала Ку-клукс-клан, чтобы не допустить наделения освободившихся негров землёю. Бразильская буржуазия использовала банды жагунсо, чтобы согнать крестьян с законно занимаемых ими участков. Всё это делалось для того, чтобы буржуазия имела массу батраков, вынужденных почти даром работать на полях «господ». У нас же КПРФ и откровенные сторонники буржуазной экономики поют нам песни о возможности мирного соревнования разных экономических укладов в нашей стране. Насколько возможно это мирное соревнование, сделаете выводы сами, прочитав повесть.

Во-вторых, есть необходимость показать, какие герои могут вести за собой народные массы, являющиеся вершителями истории. Ведь именно с оплёвывания наших героев начался открытый этап контрреволюции в нашей стране. И вот теперь на улицах некоторых городов мы видим нечёсаных оборванных юнцов, настоящую шпану, оскорбляющую граждан и объявляющую себя р-р-р-еволюционерами, а порою и большевиками. И невдомёк этим политическим недорослям, что они повторяют в карикатурной форме то, что уже было в прежние века: бланкизм, анархизм, нечаевщину...

Иначе говоря, эта повесть – для тех, кто понимает, что наше Отечество в беде и ищет пути вывести его из этой беды.

Автор выражает благодарность участникам и свидетелям описанных событий, поделившимся своими воспоминаниями, как ещё живым, так и покинувшим уже наш мир. С некоторыми из них автор связан обещанием не упоминать их имён до восстановления Советской власти, социалистических завоеваний нашего народа: сбор исторического материала проводился в девяностые годы XX века, уже после временной победы контрреволюции. Поэтому будет логично не упоминать ни одного имени.

ИСТОКИ ТРАГЕДИИ

К началу XX века самым невыносимым было положение крестьян в Белоруссии. Здесь продолжало господствовать помещичье землевладение. К 1905 году дворянам принадлежало 80,2% частных земель, а в остальных губерниях европейской части Российской империи – лишь 61,9%. Сильно возросла площадь земель, захваченных сельской буржуазией.

Это привело к тому, что масса белорусских крестьян, особенно в восточных губерниях Белоруссии, не были в достаточной степени обеспечены надельной землёй и, как следствие, не имели возможности приобретать лошадей, сельскохозяйственный инвентарь. Приходилось даже применять деревянную борону в виде связанных еловых плах с длинными сучьями, заменявшими зубья.

Помещики старались сдать в аренду сразу всю землю состоятельным арендаторам, использовавшим труд батраков.

Годовой заработок белорусского батрака составлял в среднем 69,8% такового в европейской части России. Это связано с тем, что для экономии средств сельская буржуазия старалась нанимать не взрослых, а детей, которым платили значительно меньше. Если, скажем, в Орловской губернии пахать мальчиков учили на четырнадцатом году, в Белоруссии пахали сохой десятилетние батраки, надрываясь, преждевременно растрачивая здоровье. На долю их отцов и матерей выпадала горькая судьба: безработица, ибо промышленность края была развита слабо, в рабочих руках не нуждалась. Результатом был голод. Хлеба не хватало 98,2% крестьянских дворов Могилёвской губернии, 97% – Витебской, 85,6% – Минской...

Выход был один: переселяться за Урал. Но к началу XX века удобные земли в степной и лесостепной зонах были уже заняты, переселенцам стали выделять земли в таёжной зоне.

Царское правительство пыталось ограничить возможность переселения бедняков, чтобы не уменьшалось количество батраков и не пришлось бы нанимать их за более высокую плату.

роме того, зажиточному переселенцу можно не платить ссуду на переезд и обзаведение.

Однако бедняки, стремясь получить разрешение на переселение, нередко шли на обман: в прошениях сообщали о наличии у них средств, которых на самом деле не имели, складывали средства нескольких переселяющихся семей и по очереди предъявляли их начальству.

Многие переселенцы отправлялись вовсе без разрешения, что приводило иногда к значительным столкновениям с полицией при посадке в поезда. Так что большинство переселенцев никаких ссуд не получало.

Не каждому суждено было доехать. Голод, болезни делали переселенцев лёгкой добычей смерти. Тысячами безымянных могил отмечен жуткий путь на восток, где светилась слабая звёздочка надежды.

Но не все переселенцы были бедняками. Некоторые были весьма обеспеченными людьми и переселялись с целью разбогатеть ещё больше: конкурентов на новом месте будет меньше. Поэтому масса переселенцев очень резко делилась на богачей и бедняков. Большинство середняков не видели смысла в переселении.

В 1906 году большая масса переселенцев, в основном из Витебской и Минской губерний, приехала в Кошукскую волость Туринского уезда Тобольской губернии и расположилась на указанном ей месте верстах в пяти от озера Сатоково прямо среди тайги.

Начали валить лес, строить жильё. Выше всех поднялся двухэтажный особняк Андрея Пилипенко, самого богатого из приехавших. Нанятые мужики быстро выстроили не только добротный, хотя и без архитектурных излишеств, просторный дом для семьи Андрея, но и крахмальный завод, помещения для молотилки и других сельскохозяйственных служб. Из города хозяин привёз молотилку, которую приводили в движение четыре лошади, впряжённые в крестовину и ходившие по кругу.

К зиме у Андрея всё было готово. И на следующий год, когда с освобождённого батраками от леса участка был получен урожай, потекла в карман прибыль.

Рядом с Андреем построился младший брат Данила, у него усадьба поскромнее, дом одноэтажный.

Братьев Пилипенко было двое.

Большой родственной группой приехали Саковы: Герасим, Ева, Прохор, Пётр, Григорий, Николай, Емельян с семьями. С помощью батраков они поставили семь домов. Богатство и многочисленность Саковых обеспечивали им большое влияние среди переселенцев, поэтому и деревню назвали в честь старшего Сакова Герасимовкой.

Заметным влиянием обладал клан, связанный родственными узами с Морозовым Сергеем Сергеевичем, или, как его называли односельчане, дедом Морозом.

Дед Мороз, в отличие от остальных, не был крестьянином: он работал надзирателем в Витебской тюрьме, где и скопил своё состояние. Видно, работёнка была не пыльная, да денежная. Из этой самой тюрьмы взял он себе в жёны цыганку Аксинью-конокрадку. Трудно сказать, была ли она тогда красавицей, но когда приехали они с дедом Морозом за Урал, брови у неё были длиннющие, страшные, дети в Герасимовке её все боялись.

У деда Мороза и Аксиньи было два сына: Иван и Трофим, поставившие свои дома рядом с отцовским, по обеим сторонам от него. Рядом с Иваном поставил свой дом Кулуканов Арсентий, женатый на дочери Сергея, напротив Трофима – Силин Арсентий, женатый на другой дочери деда Мороза. Оба Арсентия были богатенькими. Небогатый Денис Потупчик, тоже зять Сергея и Аксиньи, построился ближе к центру деревни.

Основную массу составляла беднота, которая тоже старалась ехать родственными группами. Девять дворов поставили Книги, приехавшие из Минской губернии: Давыд, Герасим, Александр, Григорий, Абрам, Ефрем, Леонтий, Фёдор, Василий с семьями.

Ермаковы поставили пять дворов, Юдовы – четыре.

Немало было и одиночек или приехавших с дальней роднёй. Например, Минай Волков, тоже бедняк, живший под одной крышей с сыновьями Иваном, Константином, Петром и Афанасием.

Следует указать на существенное отличие населения Герасимова от населения сёл и деревень Белоруссии или старожильческих сёл Сибири. Там крестьяне, живущие в одном или нескольких селениях, совместно решали многие земельные, хозяйственные, налоговые и другие вопросы, составляли общину. Здесь же общины не было.

Конечно, к этому времени община в прежнем виде уже не существовала и в старожильческих сёлах, притом чем восточнее, тем меньше была власть общины в вопросах землевладения. Здесь же этой власти не было вообще. Это позволяло усилить эксплуатацию бедняков с помощью юридических зацепок. Выше уже было сказано, что очень многие переселились, не имея официального разрешения. Это позволило тем, кто имел «чертёж» своей земли, полученный от властей, дожидаться, когда этот участок очистит от леса «дикий» переселенец, после чего через суд согнать его с надела, получив таким образом практически без затрат труда и средств готовый «законный» надел. В Герасимовке так поступил Куцаков Иван, согнавший с обработанной земли Тита Потупчика. На судебном процессе Ивану помогли Ева Сакова и другие богатеи, давшие выгодные Куца-кову «свидетельские» показания.

Население Герасимовки отчётливо раскололось: кулаки, в среде которых ценилось богатство, независимо от его происхождения, и бедняки: среди которых ещё имели силу старые общинные обычаи и действовали традиционные этические нормы.

У бедняков сохранился обычай организовывать помочи, когда крестьяне сообща выполняли тяжёлые работы по очереди каждому члену сообщества. Помочи были хорошей школой формирования необходимых в тайге навыков. Здесь были элементы соревнования, обмен опытом.

Кулаки в помочах не участвовали, пользовались наёмным трудом. Кто от случая к случаю, а кто и постоянно. Например, Григорий Саков. Если при раннем феодализме княжеские дочери и сама княгиня должны были быть образцом для простых баб, то при капитализме паразитизм имущих классов перешёл все границы. Бабы вовсе перестали работать, как жена Г.Сакова, которая вообще не участвовала ни в каких работах. Всё круглый год выполнялось батраками.

У кулаков – каждый вечер пир, пляски под музыку. Бедняки от темна до темна заняты непосильным трудом: надо и свои дома до холодов поставить, и участки от леса расчищать. А работа эта адская. Сначала со стоящих деревьев обдирается кора, чтобы деревья высохли. Зимой начиналась рубка деревьев, которые складывали в костры. Весной, когда почва немного подсохнет, эти громадные костры поджигались. Большими шестами костры постепенно перемещались по палу, чтобы выжечь пни. Полностью очистить поле от корней в первые годы вовсе не удавалось, озимь сеяли по пожоге, едва разрыхлив землю сохой, а то и мотыгой и заделав семена бороной-суковаткой. А надо ещё и денег подзаработать, нанимаясь к кулакам. Лентяев здесь не было: лентяй в тайге просто не мог выжить. Не было среди бедняков и пьяниц. Поэтому в России алкоголя потреблялось в шесть раз меньше, чем во Франции; в пять раз меньше, чем в Италии; в три раза меньше, чем в Англии; в два раза меньше, чем в Германии.

Когда приходило время сеять, бедняки попадали в вечную кабалу. Семена надо брать в долг у кулака: купить-то не на что. Если же взял в долг пуд зерна, должен день отработать на поле кулака, а не возвращать без отработки зерно из нового урожая. Для посева на один гектар нужно девять пудов, что влечёт необходимость отработать девять дней на поле кулака за каждый свой гектар. Естественно, сроки отработки определяли кулаки: в посевную. А уж свои гектары будешь засевать после, когда посеешь кулаку. Запоздание с посевом резко снизит урожай на поле бедняка, поэтому хлеба от нового урожая хватит в лучшем случае до января. А там – снова бери в долг, снова отрабатывай... Короче говоря, заколдованный круг, из которого беднякам уже не вырваться, хоть круглые сутки работай.

Таким образом, кто приехал просто бедняком, стал настоящим рабом. Приехал середняком – стал беднейшим бедняком. Степень эксплуатации бедняков перешла все мыслимые границы. Если при феодализме закон и традиции разрешали помещику использовать труд крестьянина на барщине 2-3 дня в неделю, то здесь уже не было ни закона, ни традиций, ограничивающих степень эксплуатации.

Лишь немногие переселенцы избежали этого замкнутого круга, подобно Василию Прокопенко из Витебской губернии,который три года батрачил на кулаков в старожильческой деревне Гузеево. Ценой страшного напряжения заработал зерна, денег, купил корову, лошадь, поставил маленькую хатёнку.

Поскольку общины фактически не было, наделы были постоянные. Применялась двухполка: после каждой культуры следовал пар. Сеяли в поле пшеницу, рожь, ячмень, горох, овёс. Средний размер наделов составлял 5-6 гектаров.

Поля были за деревней, среди тайги. Возле домов были огороды, где росли картофель, горох, лён, просо, гречиха, турнепс. Размеры огородов доходили до 96 соток.

Палисадников не было. Ни смородины, ни тополей, ни рябины, ни акации... Деревенская улица была голая.

Сто семь дворов Герасимовки растянулись вдоль дороги на три километра.

Хозяйство у большинства крестьян было почти натуральным: ничего не покупали. Сами лён сеяли, сами пряли, ткали. И шили сами. И сукно сами делали из овечьей шерсти.

Летом ходили босиком, зимой – в лаптях, покупная обувь была только у кулаков.

Когда выдавалось время, свободное от полевых и строительных работ, молодёжь не собиралась вся вместе. Было чёткое деление на три части: богачи, бедняки и те, кто считал зазорным быть с бедняками, но сам богачами не был признан равным.

Об уровне грамотности в то время говорит результат одного из обследований, проведённого в 1900 году: из 104 обследованных сёл и деревень в 50 крестьяне читали, а в 54 не читали вовсе по причине отсутствия умеющих читать. При этом необходимо учитывать, что многие читающие писать не умели.

Всё-таки перед первой мировой войной открыли школу, которая находилась в доме Божко Павла.

Первая мировая война резко усилила расслоение крестьян Герасимовки. Множество мужчин ушло на фронт, оставив семьи без кормильцев. Бабам, оставшимся во главе семей, практически был один путь: батрачить на кулаков. В результате петля нужды всё туже стягивала бедняков, всё более алчными и необузданными становились кулаки.

Всё дальше действительность отдалялась от социального идеала крестьян, который не был фантазией, а успешно осуществлялся в ряде мест ещё до Великой Октябрьской социалистической революции, где этому не могла препятствовать царская власть. Широко известна легенда о мужицком царстве Беловодье. Создано Беловодье беглыми крестьянами в труднодоступных горных долинах по берегам рек Бухтарма и Уймон на Алтае в XVIII веке. Там действовали два типа хозяйства: сельскохозяйственная артель, принципиально не отличающаяся от наших колхозов 30-х – 50-х годов и коммуна с общим домом и полностью обобществлённой собственностью.

Ещё раньше, в конце XVII века, образовалась Выгорецкая коммуна на реке Выг.

Беловодье и Выгорецкая коммуна опирались на многовековой опыт крестьян Руси, где не возникло рабовладельческое общество, производительные силы продолжали развиваться в рамках бесклассового общества. Феодализм фактически был гражданам Руси навязан пришельцами, постепенно захватившими основные речные коммуникации, по которым происходил продуктообмен. Даже в XV веке оставалось множество свободных общин, труд в которых продолжал строиться на артельных началах. По мере захвата феодалами общинных земель значительные массы крестьян переселялись на новые земли, в том числе в Сибирь, где опять же труд строился на артельных началах до тех пор, пока на освоенную местность не приходили царские войска. В некоторых отдалённых местах колхозы сохранялись вплоть до конца XIX века, а возможно и до Великой Октябрьской социалистической революции.

Попытки реализации крестьянского социального идеала имели место также в Ярославской, Псковской, Костромской, Саратовской и других губерниях, чему всячески препятствовало самодержавие.

Довольно много сельскохозяйственных артелей образовалось после реформы 1861 года, о чём писал в своей книге «Письма из деревни» известный агрохимик, помещик Смоленской губернии А.Энгельгардт.

Многие бедняки, побывавшие в окопах первой мировой, общавшиеся с большевиками, возвращались домой, уверенные в возможности осуществления многовековой мечты крестьян. А после Великой Октябрьской социалистической революции взялись за осуществление этой мечты. Конечно, белорусам-переселенцам было труднее: по указанным выше причинам они были менее грамотными, чем крестьяне старожильческих сёл и деревень. Всё же и среди бедняков переселенческих деревень Герасимовки, Кулоховки, Владимировки, Тонкой Гривки были активисты, хотя большевистской партийной организации, в отличие от старожильческих деревень Городище, Гузеево, Чан-дырь и других, не было.

Судьба этих активистов трагична: они погибли во время гражданской войны, кулацких мятежей. Даже имён их мы не знаем. Известно, однако, что в апреле 1921 года бандиты зверски расправились с тремя сельскими активистами в Тонкой Гривке. Тела их похоронены в братской могиле на площади в г.Туринске.

Как знать, не было ли среди них прирождённых лидеров, способных повести за собою широкие массы. Ведь не случайно с ними так жестоко расправились, как с гривенцами.

И всё-таки забрезжил свет среди мрака и безысходности, рабства. В 1923 году в Герасимовке был создан сельский Совет. Председателем был избран Максим Юдов, секретарём – первый комсомолец Григорий Веселовский. Это была настоящая Советская власть.

Начали постепенно налаживать жизнь. В 1926 году арендовали у Василия Лосева дом под школу, которая не работала с 1917 года. Сам Василий стал жить в избушке. Построили избу-читальню.

Никаких нововведений особых не было. Даже батраков можно было нанимать. Но кулацкому произволу был положен некоторый предел.

Жизнь налаживалась медленно. А некоторым хотелось всё получить сейчас. В 1926 году возле Герасимовки убили и ограбили мелкого торговца Шихмана с женой. Поговаривали, будто Силкин Иосиф из Владимировки видел, как это сделали Волков Петро и Долгов Николай. Их потаскали по инстанциям, потом всё заглохло.

Известен и достоверный случай самоуправства. Вызывают Силина Ивана Никитовича в сельский Совет. Он идёт. На нём -шуба, валенки, брюки домотканые суконные. Валят его с ног, снимают шубу, валенки и суконные брюки и прогоняют домой. «Раскулачили». Сотворили это Волков Петро и Осип Маркович Прокопович.

Тем временем появился в деревне небольшой отряд содействия милиции (осодмил), куда вошли бедняк Варыгин Прохор;сын Дениса Потупчика, внук деда Мороза Иван Потупчик и некоторые другие.

Был ряд активных крестьян-бедняков: Юдов Трофим, Коваленко Андрей, Юдов Карп,..Вместе с осодмильцами в 1929 году они участвовали в раскулачивании Пилипенко Андрея, Сакова Григория, Силина Ивана...

В конфискованном кулацком хозяйстве разместилась красная коммуна. В неё вошли семьи Галызова Петра, Коваленко Андрея, Юдова Трофима, Юдова Карпа, а также Волков Петро и Осип Маркович Прокопович. Двоих последних выделяю специально. Они в судьбе коммуны сыграли роль не лучшую. Своё лицо они показали в случае с Силиным И.Н., покажут и позже.

Как должна работать коммуна, коммунары практически не знали. А некоторые семьи были многодетные. Например, овдовевший Коваленко Андрей имел своих детей, а его новая жена -троих от первого мужа. Едоков много. Не обошлось и без конфликтов, явно подогревавшихся теми, кто вступил в коммуну по наущению кулаков. Поэтому осенью 1930 года коммуна распалась.

Такой исход был закономерным, ибо, как писал товарищ Сталин, «образование и ведение коммуны – дело сложное и трудное. Крупные и устойчивые коммуны могут существовать и развиваться лишь при наличии опытных кадров и испытанных руководителей» (т.12, с.223).

К этому времени изменилось положение и в сельском Совете. Ни Юдова Максима, ни Григория Веселовского в деревне уже не было. После Юдова М. председателем был Байдаков Кондратий, затем Ромачевский Николай, но и им кулаки не дали возможности долго работать.

А на дорогах уже пошаливали кулацкие банды.

Выборы в сельский Совет проводились тогда на общегражданских собраниях открытым голосованием.

В 1930 году богатеи предложили избрать председателем сельского Совета Морозова Трофима, мотивируя это тем, что тот грамотный, вёл ликбез. На виду у кулаков и их бандитов кто проголосует против? Выбрали.

К этому времени брат Трофима Иван, вступивший в колхоз в деревне Киселёво, был посажен в тюрьму за вредительство: воровал фуражное зерно у лошадей, зарывал в землю семенное зерно, которое якобы посеял на поле, творил другие пакости.

Сын Ивана Данила остался у деда, Морозова Сергея. Тот в школу внука не пускал, говорил: «Без школы обойдёшься, хозяином будешь, а щенки Татьяны будут у тебя батраками».

Татьяна – бывшая жена Трофима, которую он бросил, когда старшему сыну Павлу было лет восемь. Кроме него было ещё четверо сыновей: Алёша, Федя, Роман, Гриша. Вскоре Гриша умер. Фактически от голода.

Не раз и не два приезжали из Тавды уполномоченные, агитировали крестьян организовать колхоз. Крестьяне соглашались, никто не возражал: знали, что в старожильческих сёлах и деревнях в первые же годы колхозники на трудодни получали столько, сколько никогда и не видели, работая в одиночку. Но в колхоз никто не записывался: боялись мести кулаков, которые опирались на силу вооружённых банд, действовавших в окрестностях.

Ближайшую банду возглавлял Антон Клюев из Кулоховки. Его жена Христина Симоновна продолжала спокойно жить в Куло-ховке.

В банде собрался всякий народец. Были и те, кто не желал отрабатывать трудовой налог: кроме сдачи продовольственного налога мужики должны были по известному всем графику в свободное от сельскохозяйственных работ время отработать 2 -3 месяца на лесоразработках. Работа эта оплачивалась.

Крестьяне нечернозёмной полосы практически не могли обходиться без отходничества. И на зиму уходили в города, чтобы заработать деньжат, работая плотниками и на других работах. А тут государство давало возможность подработать недалеко от дома. Именно так можно понимать трудовой налог, от которого уклонялись некоторые клюевцы. Уклонявшихся привлекали к принудительным работам. Некоторые и оттуда бежали. Видимо, бежали богатенькие, не нуждавшиеся в приработке. Бежали в банду. А там житьё вольготное. Стучат ночью в окно. Хозяева выглянут – им говорят, что завтра ночью они должны выставить на крыльцо из продуктов. И сколько. Антон Клюев называл это продразвёрсткой. Уклониться от неё – быть убитым.

Развёрсткой банда не довольствовалась. Молодых девушек насиловали. Хоть в собственном дворе даже.

Возле Кулоховки у банды была база: землянка, вырытая зигзагом с двумя выходами. Было и окно наверху. В землянке располагался склад, а также могли жить бандиты. Однако ночевать ходили, как правило, домой.

Сама по себе банда долго не погуляла бы. Но, как уже сказано, на неё опиралось кулачество как на карательную организацию. И вовремя предупреждали об опасности. А бедняки были разобщены и помалкивали.

Конечно, рано или поздно кто-то из очевидцев преступлений опознал бы того или иного бандита и его могли арестовать: большинство бандитов жило дома, а не в лесу. Вот здесь-то и играл свою роль Трофим Морозов. Он снабжал банду А.Клюева и отпочковавшуюся от неё банду братьев Пуртовых бланками справок с печатью и штампом Герасимовского сельского Совета. Опознанный бандит мог вписывать в бланк своё или вымышленное имя и поехать на стройку, завербоваться. А там, скажем, и в парию вступить, с партийной же рекомендацией, бог даст,– в НКВД, уничтожать сторонников Советской власти «законными» методами.

Поскольку в бандах были обнаружены бланки и других сельских Советов, ясно, что бандами руководила организация, которой они были нужны.

Трофим Морозов был высоким сутулым брюнетом. В своё время окончил церковно-приходскую школу. Крестьянским трудом никогда не занимался и не знал его, работал заготовителем корья, ягод, грибов от райкоопсоюза.

Вместо брошенной жены завёл себе любовницу. Сначала жил с нею в доме своей сестры и зятя Арсентия Кулуканова, затем нанял отдельный дом.

Кулакам Трофим старался всячески снизить налоги, переложив их на плечи бедняков, давал кулакам множество других поблажек. За это в конце концов вместо него председателем сельского Совета избрали другого человека.

Трофиму и горя мало. Ушёл работать продавцом в магазин. На виду у возмущённых односельчан гулял под ручку со своей Нинкой.

Банды продолжали пользоваться услугами Трофима, поскольку бланков он заготовил множество.

В результате действий банд Клюева и Пуртовых, поддерживаемых кулаками и их ставленниками, зона расселения белорусских переселенцев примерно на 5-6 лет отставала от старожильческих местностей, где умиротворение деревни произошло уже в 1927 году, когда был обеспечен прочный союз рабочих с середняками и банд практически не было.

Чувство безысходности охватило бедняков. Кулаки же и при новом председателе сельского Совета поначалу чувствовали себя вполне уверенно.

Метки:Павлик Морозов, СБИТЫЕ НА ВЗЛЁТЕ, классовая борьба, Историческая правда

ДОРОГА К ЛИДЕРСТВУ

Брошенная Трофимом семья жила очень бедно, мать и сыновья ходили оборванные. Но жили дружно.

Симпатии всех бедняков были на стороне брошенной семьи, что соответствовало народным традициям. Крестьянское общество всегда старалось помочь семьям, в которых без отца росли малолетние сыновья, будущие хозяева земли.

После ухода отца старшим в доме остался восьмилетний Павлик, мальчик редкой красоты, удивлявшей и восхищавшей односельчан. Словно ангел с картины эпохи Возрождения. Очень миниатюрный по сравнению с ровесниками. Кожа смуглая, волосы чёрные. Под высоким выпуклым лбом – большущие глаза, широко открытые, глубоко посаженные, тёмно-карие, почти чёрные.

И рука верная. Уже в десять лет стрелял Павлик очень метко. В семье осталась старая берданка, с которой приходилось охотиться на глухарей. Именно приходилось. Желания охотиться не было: убивать всякое живое существо мальчику было ужасно жалко, но дома младшим братишкам и матери есть нечего.

Вообще Павлик очень эмоционально воспринимал мир. Даже отправляясь в лес за ягодами или грибами, он прежде всего старался насладиться красотой окружающего мира.

И характер имел незлобливый, отходчивый.

В Зауралье мальчики восьми лет привлекались к боронова-нью. При этом их сажали верхом на лошадь. Павлику же пришлось с восьми лет самому пахать. Семья имела не один большой надел, а кусочки по 40-50 соток в разных местах, что затрудняло работу. А Павлик ещё и родственникам помогал. Придёт, например, к Агафье Фокиной, двоюродной сестре матери и скажет: «Давай тебе снопочки поношу».

Плести лапти Павлик научился рано. Это всегда считалось лёгкой работой, её делали, когда не было серьёзной работы. Но даже когда не было работ в поле, день был загружен работой: встать чем свет, задать корму лошади и корове, напоить их, вычистить навоз из конюшни, натаскать из колодца воды, чтобы к следующему утру отстоялась, согрелась. Только потом – завтрак. А к вечеру надо наколоть и натаскать дрова.

Много внимания Павлик уделял братишкам, все вспоминают, что был он очень ласковым, заботливым.

Когда Алёше исполнилось семь лет, он тоже стал пахать. Чтобы семья могла свести концы с концами, вместе с Павликом нанимался к кулакам батрачить. У Андрея Пилипенко погоняли лошадей на его четырёхконной молотилке, наравне со взрослыми выполняли другие работы.

II

Помощь Алёши была очень важна: Павлик смог пойти в школу, когда часть работы взял на себя братишка. Одновременно с Павликом в 1928 году пошёл в школу и Алёша.

Тогда и была сделана единственная фотография, на которой есть Павлик. Фотография групповая, на ней изображены ученики школы с учительницей Е.Поздниной-Безбородовой. Павлик стоит в последнем ряду третьим справа. Изображение маленькое и недостаточно чёткое. Но хорошо видно, что Алёша заметно крупнее Павлика. А разница – более двух лет.

В школе ученики сидели за столами по три человека. Когда школу перевели в постоянное помещение в доме раскулаченного А.Д.Пилипенко, привезли парты.

Электричества тогда в деревне не было. Пользовались керосиновыми лампами, а дома – чаще светом от топящейся печи.