Текст книги "Рваные души"

Автор книги: Владимир Мороз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Владимир побежал к блиндажу, который находился метрах в двадцати. Вбежав туда, он заметил обляпанных с ног до головы свежей грязью Макарыча и Александра.

– Где корректировщик? – начал он с порога. – Почему в блиндаже расселись? Кто воевать будет? У меня сейчас каждый штык на счету. Саша, ты же наблюдатель, вот на хрена ты здесь мне нужен, только мешаться будешь! – в сердцах высказал он Александру.

– Господин капитан, ваше благородие, – начал Макарыч, – корректировщика и связиста на куски, сам еле успел в воронку скатиться, вон и господина полковника успел столкнуть, а они не успели. Телефонный аппарат вдребезги, линия многократно порвана, нужно новую тянуть. Я своего бездельника уже послал к капитану Шварцу за новым корректировщиком. Господину полковнику плохо стало, вот мы и зашли в блиндаж отдышаться.

Тут только Владимир заметил, что у Александра неестественно белое лицо и Грищук держит около него мокрый платок.

– Макарыч, слушай приказ: забираешь господина полковника и возвращаетесь на исходные. Нужно срочно организовать поднос боеприпасов. Осталось совсем немного. И проложить новый телефонный провод обязательно. А тебе, Степан Тимофеевич, нужно как можно скорее добраться до Шварца. Пусть лупит по второй линии. Координаты у него есть. Всем, что в запасе есть, пусть лупит. Во второй линии полным-полно германцев, лезут как тараканы, еще пара атак – и не продержимся, патроны на исходе.

– Вольдемар, я с тобой останусь, – Александр сказал это таким решительным голосом, что Владимир не стал его переубеждать, да и времени не было.

– Хорошо, останешься, от меня ни на шаг, а потом решу, куда тебя пристроить. Степан Тимофеевич, Макарыч, милые мои, поторопитесь, времени в обрез.

Макарыч и Грищук вышли из блиндажа. Владимир повернулся к Александру:

– Ты, брат, не переживай, твоих именитых предков Фейербахов тоже наверняка рвало в первом бою. К запаху крови и человеческого мяса нужно попривыкнуть, потом все будет нормально. А сейчас прополощи рот, держи флягу, – он отстегнул от пояса флягу с водой и передал ее Александру, – и все, побежали. Время не терпит.

Они двинулись назад. Семин и Аникеев отбили вторую атаку. У Хижняка тоже было пока спокойно. Немцы не стали рисковать третьей цепью и вернули ее назад в траншею.

– Похоже, что-то замышляют, – сказал Владимир Александру, – посиди пока с ранеными в блиндаже у Семина, я к Хижняку смотаюсь. И не возражай, – сказал он, заметив решительность в глазах Александра, – в любой момент могут начать обстреливать.

Владимир уже подходил к роте Хижняка, как к нему подскочил пробиравшийся оттуда солдат:

– Ваше благородие, я вас ищу. Меня поручик Стеклов к вам послал с донесением.

Владимир остановился:

– Ну, раз послал, братец, давай докладывай.

– Поручика Хижняка убило. Прямое попадание. Блиндаж не выдержал. И все, кто был с ним, тоже погибли, почти взвод. Поручик Стеклов просит патронов и пулемет. И если есть возможность, хоть немного людей, иначе не выстоять, – на одном дыхании выпалил солдат.

– Так, родной, дуй назад к Стеклову, скажи ему, чтобы принимал командование ротой на себя. Патронов пришлю позже, у самих нехватка, пусть пока держится. Пусть попробуют поискать в разбитом блиндаже, может, кто раненый или живой остался. Там и патроны должны быть. Пулемет сейчас пришлю. Давай, давай, родной, поторопись! – прикрикнул он на солдата, понимая, что реально помочь Стеклову он не может. И теперь правый фланг батальона представлял опасность для всего батальона. И если немцы сейчас ударят туда, то могут легко смять остатки роты.

Владимир едва успел дойти до Аникеева и приказать тому передать один пулемет в распоряжение Стеклова, как началась очередная атака. Основной удар пришелся на роту Белорецкого. Наверное, немцы почуяли слабину роты, а может, просто хотели нанести сильный удар во фланг, так как с центром не получилось. Рота пока держалась, хотя и из последних сил, как вдруг немцы нанесли второй сильный удар по правому флангу – роте Хижняка. Там им удалось ворваться в траншею. Завязался рукопашный бой. И рота дрогнула, стала выскакивать из окопов и покатилась назад, устилая новым слоем мертвых и раненых солдат черное от грязи и крови поле. Не прошло и пяти минут, как попятилась рота Белорецкого. Фланги батальона обнажились. И хотя Аникеев и Семин продолжали держаться, стало ясно, что долго им не выстоять. Владимир метался между ротами, пытаясь организовать оборону, понимая, что еще чуть-чуть – и остатки батальона будут окружены. Чувствовалось явное превосходство немцев в людях. Наконец он решился:

– Ракету, – крикнул он Аникееву, – давай белую ракету на отступление! Отходим!

– Как так? Владимир Федорович, господин капитан! – Аникеев смотрел на него обиженными глазами человека, недавно прошедшего через адский огонь, достигнувшего островка спокойствия, если так можно назвать захваченную траншею, и сейчас вынужденного бросить этот островок по вине других, которые так и не смогли его удержать, как и все прошлые разы. И сейчас он вынужден опять отвести своих солдат, чтобы в следующий раз начать все сначала.

– Господин подпоручик! Немедленно белую ракету в воздух! – громче крикнул Владимир, выводя Аникеева из состояния оцепенения. – Нужно спасать батальон, пока это еще не поздно сделать!

Белая ракета взвилась в воздух, призывая оставшихся солдат вновь покинуть эту печальную проклятую высотку, обильно политую кровью, потом и грязью. Она еще не успела погаснуть, как уцелевшие роты стали оставлять свои позиции, делая это по всем правилам военной науки, не подставляя спин, как это сделали совсем недавно солдаты покойного Хижняка и еще живого, но подавленного Белорецкого. Именно поэтому удалось избежать лишних жертв. После того, как батальон вернулся назад в свои окопы, Владимир приказал готовиться к отражению вражеской атаки, а сам помчался в расположение первой роты, надеясь узнать у Стеклова причину отступления. Однако Стеклова он так и не нашел. Попавшийся навстречу прапорщик Сосновский, представлявший собой комок грязи вперемешку с кровью – только белые крепкие зубы выдавали в нем человека, – доложил, что Стеклов был убит в голову. После этого в роте началась паника, которую оставшиеся в живых унтер-офицеры не смогли остановить. Он попытался, но был сбит с ног и получил прикладом винтовки по голове, поэтому, пока пришел в себя, чуть не угодил в плен к германцам. Владимир приказал Сосновскому следовать за собой и немедленно помочь привести роту в боевой вид, подготовиться к отражению атаки. Он сам ходил между понурых солдат, расставляя их по боевым местам. Почти половина роты погибла, большая часть именно во время панического бегства. «Эх, – подумал Владимир с горечью, – Хижняк бы такого никогда не допустил, царствие ему небесное». Расставив поредевшую роту, он назначил Сосновского временно исполнять обязанности ее командира и сам спешно двинулся к Семину. В горячке боя он совсем забыл про Александра, и теперь его тревожило чувство, что с Сашей обязательно произошло что-то страшное. Семина Владимир нашел в окопе рядом с Александром. Рота отступила, сохранив свои боевые порядки, и была готова к новой встрече с неприятелем. Александр стоял и что-то записывал в блокнотик.

– Сашка, живой! Прости, дружище, чуть не забыл про тебя! Целый? – Владимир стал пристально рассматривать Александра. Шинель в нескольких местах была рассечена пулями, но крови нигде не было видно.

– А что со мною станется, чертяка ты бешеный, – улыбаясь, ответил Александр, не отрываясь от блокнота, – поручик меня пуще знамени дивизии берег. Вот только на руках еще не носил и древко в задницу не вогнал.

Семин смущенно стоял навытяжку перед Александром.

– Да вы, господин поручик не отвлекайтесь больше на меня, занимайтесь своими делами, – Александр убрал блокнот и повернулся к Владимиру: – Вольдемар, то, что траншею захватили – это плюс, а то, что удержать не смогли, – это огромный минус. Ты уж, брат, не взыщи, но я должен командиру дивизии все доложить, работа такая. Вот только мне непонятно с артиллерией. Ты разобрался, почему в самый ответственный момент пушки замолчали?

– Нет еще. Когда вы к нам перебегали и обстрел начался, то корректировщика и связиста убило. Я послал Грищука к Шварцу на батарею с просьбой срочно ударить по второй линии, но дальше сам знаешь, как обернулось. Видимо, не успел Грищук или случилось что. – Владимир сам был расстроен случившейся неудачей. Первый бой в качестве командира батальона – и такое невезение. Еще впереди разговор с командиром полка, который еще вчера по-отечески наставлял его. Сколько уж бьются за эту треклятую высоту, а воз и ныне там. И людей столько полегло зря, и задачу не выполнил. И неважно, что с патронами беда и что артиллерия не поддержала – это уже вторично. На первом месте невыполнение боевого приказа. За это командир полка по головке не погладит. Все знали его крутой нрав.

– Ладно, Вольдемар, дай мне одного провожатого, который знает, где батарея находится, я туда сам зайду. Потом в штаб полка заскочу и в дивизию уеду. Кажется, я не обделался, – довольно заключил он, – предки могут мною гордиться.

– Ага. Еще плюс один портретик в общую галерею Фейербахов, – злорадно добавил Владимир. Он никак не мог успокоиться и простить себе этот бой.

– Не злорадствуй, Вольдемар, я еще художника не нашел, – Александр улыбнулся и подошел к Владимиру. – Ладно, не дрейфь, расскажу начальству, как ты хорошо наступать умеешь, а то, что отошли, это в некоторой степени не твоя вина: отсутствие нормального количества боеприпасов и огневой поддержки со стороны артиллерии.

– Ладно, не утешай, не маленький, – Владимир досадливо поморщился, – провожатого возьми из связистов, они тут все тропы знают. Они рядом с моим блиндажом сидят. Справишься? Позволь я пока порядок наведу в батальоне, неровен час, германцы атаковать начнут.

– Хорошо, найду сам, не кисни, – Александр пожал Владимиру руку и двинулся по траншее.

Владимир же отправился в сторону четвертой роты. Белорецкий нервно курил, сидя на ящике с патронами. Увидев Владимира, он нехотя встал и затушил папиросу.

– Что у вас случилось, Петр Сергеевич? Почему рота побежала? Потрудитесь объяснить! – голос Владимира стал железным.

Белорецкий молча мял папиросу в руке, превращая ее в труху. Стараясь не смотреть Владимиру в глаза, он глухим голосом заговорил:

– Один пулемет заклинило, причем серьезно. Второй расчет убило гранатой. Патронов так и не принесли. Те, что были, закончились подчистую. Потом немцы в окоп стали гранаты бросать и сами прыгать, а мне стрелять-то нечем, а они лезут и лезут. Кто-то завопил и бросился бежать, за ним другие. Удержать не смог. Застрелиться от стыда тоже не смог, нечем было. Чтобы в плен не попасть, пришлось с остальными убираться из траншеи. Если считаете виноватым, отдайте под суд. У меня все.

Он продолжал стоять, не поднимая глаз и рассматривая носки своих не в меру грязных сапог.

– Петр Сергеевич, о вашем проступке я доложу командиру полка, дальше по его усмотрению. А пока будьте любезны подготовить роту к возможной атаке со стороны противника. От командования вас, по-моему, еще никто не отстранял. Выполняйте! – Владимир повернулся и пошел искать Макарыча, все-таки нужно было прояснить ситуацию с подносом боеприпасов.

Макарыча Владимир нашел в блиндаже разведчиков. Тот сидел на нарах, откинувшись на бревенчатую стенку. Сапог левой ноги был снят, санитар заканчивал бинтовать ее. Белый бинт быстро краснел, пропитываясь свежей кровью. Увидев Владимира, Макарыч сделал попытку подняться, но, издав тяжелый стон, опустился на нары.

– Ваше благородие, не дошел. Спешил очень, а тут как назло рядом мина взорвалась, не успел отскочить, по ноге и полоснуло сильно. – Было видно, что Макарыч страдал не только от боли, но от осознания того, что не выполнил приказание, подвел своих. И сейчас он считал себя виновным в отступлении батальона, по его вине не успели поднести боеприпасы.

– Как он? – спросил Владимир у санитара, который, закончив с раной, убирал инструменты в сумку.

– Рана тяжелая, ступню почти оторвало, нужно срочно отправлять в госпиталь, иначе возможно заражение крови и гангрена. В таких условиях рану обработал, как мог, – безучастным уставшим голосом ответил санитар. За этот день он уже достаточно насмотрелся чужой боли и страданий, так что было не до человеческого сожаления. Работа санитара в том и заключается, чтобы подавить в себе всякое человеческое сочувствие, горечь утрат, страх и молча, переживая внутри себя, спасать человеческие жизни, перебегая под пулями и разрывами от одного бедолаги к другому. Бинтовать, вытаскивать, успокаивать и стараться дать солдату новый шанс на жизнь, которую у него с таким остервенением хотят забрать. И каждый раз отдавать раненому частичку самого себя, истощаясь душой и умирая вместо него. Вот поэтому ходят санитары сплошь угрюмые и нелюдимые. Все они изошлись на чужую боль и рано или поздно просто перестают ее замечать, потому что нельзя без конца отдавать свою душу, рано или поздно наступает предел, за которым остается только автоматизм действий.

– Макарыч, дорогой, ты только держись, сейчас же отправим тебя в госпиталь, там тебя быстро на ноги поставят, еще комаринскую плясать будешь. – Владимир чувствовал неловкость по отношению к этому богатырю, так нелепо пострадавшему от его приказа. – Кого за себя оставишь пока?

– Эх, господин капитан, ваши бы слова да Богу в уши, – Макарыч прикрыл глаза, – как я в таком виде Марфе Игнатьевне-то своей покажусь?

– Брось сопли на кулак наматывать, Макарыч, – Владимир повысил голос, стараясь вывести подпоручика из состояния самобичевания, – ты герой, и это никто никогда у тебя не отнимет. Вот и покажешься как герой. Ногу тебе соберут, на рыбалку ходить сможешь, да и на охоту тоже. Марфа Игнатьевна у тебя замечательная женщина, так что бояться тебе нечего. Кого вместо себя оставишь, повторяю?

– Прапорщика Удальцова, толковый он. Из наших, из сибиряков. На него можете полностью положиться, господин капитан, и верить, как мне верили. Он не подведет.

Удальцова Владимир помнил. Это был небольшой крепкий человек с каким-то необычно пронизывающим взглядом. Когда он смотрел на человека, казалось, что он видит все, что делается внутри и дальше за человеком, как будто нет преград его взору. Владимир велел тотчас же вызвать Удальцова, и как только тот явился, приказал принять команду разведчиков и первым делом немедленно доставить в госпиталь своего командира. Затем он горячо попрощался с Макарычем, желая тому скорейшего выздоровления, хотя понимал, что с таким ранением тот больше не сможет служить в действующей армии и придется ему с Марфой Игнатьевной теперь существовать на невысокую пенсию по инвалидности.

Затем Владимир вернулся к себе в блиндаж и поручил Семенычу немедленно найти Грищука. Он не мог понять, почему бездействовала батарея Шварца в такой нужный для батальона момент. Грищук появился буквально минут через десять. В распахнутой шинели, тяжело дыша, как будто пробежал большое расстояние, он влетел в блиндаж, вытер пот со лба, залпом осушил полную кружку воды, предложенную ему невесть откуда появившимся Семенычем, и, немного отдышавшись, стал докладывать:

– Был у Шварца на батарее. Тот дал нового корректировщика, но пришел приказ из штаба дивизии о немедленном прекращении огня. Приказ отдал начальник артиллерии дивизии. Дескать, и так снарядов мало, на оборону не хватит. Шварц при мне стал звонить в дивизию, но там его даже слушать не стали. Пообещали, что если произведет хоть один выстрел, то завтра рядовым пойдет в окопы. Он после этого трубку бросил и тут же бутылку водки, не сходя с места, выкушал. Потом сел и заплакал. Ну, я сразу к вам. Пока бежал, вижу, вы уже в свои окопы отступили.

– М-да, – Владимир присел на скамейку у стола, – вот так и воюем. Шварц снаряды, почитай, на себе таскает, и то голову ему намылили за это. В батальоне семьдесят два убитых и почти полторы сотни раненых. Большая часть потерь именно при отступлении. Больше всего не повезло четвертой роте. Да и Хижняка со Стекловым вытащить не удалось. Лежат теперь там, на горочке. Черт подери! – Он ударил кулаком по столу. – Ну когда же закончится это наше исконно русское разгильдяйство?! Неужели нельзя просто обеспечить войска всем необходимым? Неужели опыт окружений до сих пор ничему не научил нас? Разве можно не анализировать все неудачи, чтобы не повторять их больше? Мы как бараны все премся и премся на новые ворота! Голова уже вся в шишках, но нет, мы все лезем и лезем. Интересно, а наши дети, внуки так же будут воевать, не учась ни на наших, ни на своих ошибках? Как ты думаешь, Степан Тимофеевич?

Грищук присел рядышком, залпом осушил еще один стакан воды, предложенный Семенычем, немного подумал.

– Вы знаете, Владимир Федорович, на мой взгляд, не изменится ничего. Опыт всех войн, которые вела Россия, показывает, что мы всегда не готовы к войне. Русский мужик медленно запрягает, да быстро едет. Так что если в дальнейшем войны будут, то нашим потомкам обязательно не поздоровится.

– Вот и я так же думаю, Степан Тимофеевич, только страдает больше всех тот самый русский мужик. Странное дело, его все бьют и бьют, а до конца выбить не могут. Бабы все рожают и рожают. Уже вроде и не от кого скоро будет. Я думаю, еще год-два – и ситуация изменится. Вроде уже запрягли, пора бы и поехать. Наша задача продержаться, да людей побольше сберечь, а то такими темпами после войны и пахать будет некому. Сибиряков-то наших уже по пальцам пересчитать можно. А ведь какие хозяева сильные, на таких вся Россия-матушка держится и вовек держаться будет. Ладно, поговорили и будет, наше дело – воевать. Я пойду к связистам, доложу командиру полка о бое. А вы будьте любезны проверить готовность батальона к обороне. Хотя более чем уверен, что немцы сейчас не сунутся к нам, но мало ли что. Береженого Бог бережет. Если что, я у связистов. – Владимир надел фуражку и решительным шагом вышел из блиндажа.

Командир полка полковник Василий Емельянович Мясников был по-отечески справедлив и одновременно очень строг. Владимир по телефону доложил ему о ходе боя, об отступлении на исходные позиции. Он не знал, что перед этим Василий Емельянович уже получил разнос от начальника дивизии генерал-лейтенанта Василия Николаевича Братанова за невыполнение боевой задачи, поставленной полку. Надо отметить, что в этот день всей дивизии не удалось продвинуться ни на километр. Батальон Владимира хотя бы побывал в немецких окопах, в других подразделениях все было еще хуже. Большие потери – и никакого продвижения вперед. Немцы, выяснив направление основного удара русской армии, бросили в бой резервы и остановили наступление войск, создав на всем фронте дивизии явное преимущество, умело используя маневр и складки местности, позволявшей надежно обороняться даже довольно небольшими силами. При этом германская армия еще не испытывала нужды в боеприпасах.

Всего этого Владимир, конечно, не знал, поэтому попал прямо под горячую руку полковника. Такого отборнейшего мата он еще никогда не слышал. Сапожники и извозчики краснели бы от стыда и чувствовали себя просто ангелами на фоне разъяренного командира полка. Черти в аду скрипели зубами от зависти, от одного представления смертных мук, обещанных Владимиру полковником, а обозных проституток хватил бы инфаркт от одного представления тех извращений, которые лично полковник собирался устроить с Владимиром и солдатами его батальона. Владимир держал трубку телефона на некотором расстоянии от уха, чтобы не оглохнуть, и порой ему казалось, что сейчас из нее начнут извергаться брызги слюны взбешенного командира полка. Владимир молча слушал монолог, доносившийся из трубки, стараясь не вникать в его суть и думая о насущных проблемах батальона. Минут через двадцать монолог стал затихать, в нем появились первые порядочные слова. Еще через десять минут полковник успокоился и деловым тоном стал задавать вопросы об атаке, о потерях, о наличии боеприпасов. Пообещав помочь со снарядами и с пополнением, он потребовал возобновить атаку завтра утром и занять наконец-то эту высоту.

– Голубчик, поймите, пока мы топчемся на месте, выматывая свои силы, немцы в тылу только укрепляются. Прорыв, нам немедленно нужен прорыв на вашем участке. Завтра утром доложите о выполнении задачи. Надеюсь, на этот раз вы меня не подведете, – совершенно спокойным голосом закончил он.

– Так точно, господин полковник, когда мне ожидать пополнение и боеприпасы? – тут же задал встречный вопрос Владимир.

– С боеприпасами прямо сейчас организую, а пополнение ждите. Как только появится, сразу отправлю к вам. Все. Конец связи, – командир полка положил трубку.

«Значит, пополнения скорее всего сегодня не будет, – размышлял Владимир, направляясь к себе в блиндаж, – опять все своими поредевшими силами придется делать».

Придя в блиндаж, он тут же распорядился:

– Семеныч, через час у меня должны быть все командиры рот, от первой роты Сосновский, от разведчиков Удальцов, не забудь Степана Тимофеевича пригласить и начальника команды связистов. Кстати, сходи к ним, пусть Шварц корректировщика высылает, он мне уже нужен.

– Итак, господа, – начал он, когда все собрались, – задача остается прежней: высота. Завтра она должна быть взята. А теперь будем решать, как нам это сделать.