Текст книги "Рихард Зорге"

Автор книги: Владимир Понизовский

Соавторы: Сергей Голяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Часть третья
ДРУГ ГЕРМАНСКОГО ПОСЛА

1

Четырехмоторный «фокке-вульф» «Кондор», закончив бег по посадочной полосе, замер у аэровокзала. Самолет был пассажирский, но с опознавательными знаками германских ВВС – черными крестами на фюзеляже и крыльях, с фашистской свастикой в белом круге на хвосте. Апрельское жаркое солнце вспыхивало на лопастях пропеллеров.

Рихард гаркнул «хайль!» и шагнул к трапу самолета.

– Поздравляю, герр генерал! – радостно улыбаясь, сказал он, завладев рукой Отта.

Генерал уловил столько искренности в голосе журналиста, что растрогался и, нарушая этикет, обнял его.

– Спасибо, Рихард! Прошу тебя, не обращайся ко мне столь официально. Для тебя я тот же Эйген. Просто Эйген.

Во второй половине дня в посольстве состоялся большой прием. Отт и его супруга стояли на мраморной площадке у входа в анфиладу залов. Гости пожимали генералу руки, целовали перчатку Терезы, рассыпались в поздравлениях – и спешили к столам.

Отт задержал руку Рихарда в своей:

– Я – твой должник…

Тереза с трудом сдерживала самодовольную улыбку.

Зорге прошел в зал, наполнил тарелку всякой снедью и расположился у стены, в углу, возле колонны.

Итак, Эйген Отт – генерал и посол. Рихарду, поздравляя Отта на аэродроме, не пришлось надевать на себя привычную для разведчика маску, когда думаешь одно, а надо говорить совсем другое. Назначение Отта на пост германского посла в Японии действительно было осуществлением заветного плана Рихарда, завершением целого этапа пятилетней работы его группы.

«Двадцать восьмое апреля тридцать восьмого года. Запомним этот день», – подумал Рихард. Перед ним мелькал калейдоскоп лиц. Большинство из этих людей были ему знакомы. Он в шутку группировал их. «Эти – подшефные Бранко», – «Эти подопечные Ходзуми», «Генералы – ведомство Иотоку», «Ну, а эти, эти – мои!..» И, так же, как выравнивалась в шеренгу толпа этих разных, но одинаково возбужденных сейчас людей, так же стала вытягиваться в его сознании цепь воспоминаний. С того самого дня..

2

– Милый, познакомься – это тот самый мюнхенский Рихард, о котором я тебе говорила!

– Весьма рад. Подполковник Эйген Отт.

– Рихард Зорге. Как вам, наверное, уже сообщила ваша очаровательная супруга, я – журналист, так что держите со мной ухо востро!..

Так они познакомились осенью 1933 года, когда подполковник вернулся в Токио с артиллерийских маневров. Познакомила их все же Тереза.

На этот раз, спустя несколько недель после первой случайной встречи с ней около посольства, Рихард с большим интересом отнесся к ее мужу, хотя, конечно, не показал и виду. Он уже знал, предусмотрительно запросив об этом Центр, что муж Терезы, неприметно державшийся офицер, на самом деле крупный германский разведчик, сотрудник небезызвестного Николаи, шефа немецкой разведки в период первой мировой войны, теперь, после захвата власти нацистами, возглавившего один из центров шпионажа – Институт истории новой Германии. Хотя Отт приехал в Японию как стажер и интересуется лишь испытаниями гаубиц, истинная цель, поставленная перед ним абвером, – наладить сотрудничество между гитлеровской и японской разведками. Кроме того, он должен изучить политическое положение в Японии и представить в Берлин обстоятельный доклад.

И Рихард Зорге с тех первых дней сделал ставку на этого внешне скромного, но столь много обещавшего в будущем подполковника.

Нет, он, конечно же, не навязывался ему в друзья. Поначалу они просто «случайно» встречались то в посольстве, то в клубе, то у «Рейнгольда» – в баре немца, славившегося своими сосисками по-баварски, мюнхенским пивом и прогитлеровскими взглядами. Конечно же, Рихард ни единым намеком не показывал, что знает об истинных целях визита подполковника в Токио. Он не слушал, а сам говорил. Говорил, во всем блеске демонстрируя перед хватким разведчиком свое глубокое знание и политической обстановки в Японии и нацистской фразеологии.

И Отт, как рыба на наживку, клюнул – он решил, что общительный и столь много знающий журналист может быть ему полезен. Сначала он хитро выспрашивал отдельные сведения, а однажды прямо попросил:

– Помогите, Рихард, составить мне одну бумагу в Берлин.

– Охотно. Однако…

– Да, да, особо секретные бумаги я, конечно, вам не покажу. Но общие разделы, будь они прокляты!

Зорге сочувственно кивнул.

– Понимаю, как противно кадровому офицеру заниматься писаниной!

Он сочными мазками нарисовал картину политического положения в Японии, дав событиям такую интерпретацию, которая должна была особенно понравиться в Берлине. Он щедро приправил доклад нацистской фразеологией, так ласкавшей слух заправил рейха.

Отт был в восторге. Он стал с Рихардом откровеннее. Даже как-то обмолвился в разговоре, что познакомился с генералом Доихарой. А уж Зорге-то знал, кто такой этот Доихара! Но и бровью не повел: каждому овощу свое время.

Весной 1934 года Отт уезжал в Германию. При прощании Тереза даже всплакнула.

– Увидимся ли еще когда-нибудь? Не забывай нас, милый Рихард!

А Зорге думал: «Точен ли был мой расчет? Оправдается ли мой план?..»

3

Летом 1934 года Эйген Отт вернулся в Токио – уже в чине полковника и в ранге военного атташе посольства.

– Работа произвела наверху впечатление, – доверительно сказал он Рихарду при первой же встрече.

– И впредь буду рад помочь, чем могу, – ответил Зорге.

А сам сделал вывод: значит, расчет был правильным. Но он смотрел и дальше. Он предполагал, что при Гитлере кадровые военные будут приобретать в дипломатическом аппарате все больший вес. Значит, будет расти и их осведомленность. Значит, надо и в дальнейшем, помогать Отту в его продвижении по служебной лестнице.

Доверие и расположение полковника к корреспонденту «Франкфуртер цейтунг» росло. Через некоторое время Рихард уже передавал в Центр: «Когда Отт получает интересный материал или сам собирается что-нибудь написать, он приглашает меня, знакомит с материалами. Менее важные материалы он передает мне на дом для ознакомления. Более важные секретные материалы я читаю у него в кабинете».

А как-то Отт позвал Рихарда в свой кабинет, запер дверь на ключ и показал на стол, заваленный бумагами и таблицами:

– Не успеваю – столько работы! Помоги.

Рихард глазам своим не поверил: перед ним на столе лежали таблицы сверхсекретного германского кода!

– Что это за чертовщина? – прикинулся он, небрежно разглядывая таблицы.

– Сейчас я тебя научу. Будешь помогать мне составлять и шифровать телеграммы, – сказал полковник.

С очередным связным копии германского кода были отправлены в Центр. И тут же от Старика пришла радиограмма: «Молодец!»

4

Да, с Оттом он на дружеской ноге.

Но Рихард не строил иллюзий: он прекрасно понимал, на чем базируется расположение к нему военного атташе да и других сотрудников посольства, представителей германских промышленных кругов в Токио, коллег-журналистов, – на глубоком знании дальневосточных проблем, блеске журналистского имени.

Но для того, чтобы сохранять этот блеск, углублять свои знания, нужно было очень много работать.

Об этой своей работе он сообщал в Москву:

«Я очень подробно изучал аграрную проблему, потом переходил к мелкой промышленности, средней и, наконец, тяжелой индустрии. Я, конечно, изучал также общественно-социальное положение японского крестьянина, рабочего и мелкого буржуа… Я интересовался также развитием японской культуры с древних времен, влиянием, которое на это развитие оказывали разные китайские школы, и развитием культуры в современный период, начинающийся эрой Мейцзи».

В первые же месяцы он собрал библиотеку, накупив сотни книг по истории, культуре, экономике и политике Японии. Но этого ему было мало. Он писал: «Вдобавок к своей библиотеке я пользовался библиотекой посольства, личной библиотекой посла, библиотекой Восточноазиатского германского общества».

«Мое изучение страны, – писал он в другой раз, – было важно для моего положения как журналиста, ибо без такого багажа я не был бы в состоянии подняться над уровнем среднего немецкого корреспондента – уровнем не особенно высоким. Мои знания дали мне возможность найти в Германии признание как лучшего корреспондента по Японии. Редакция „Франкфуртер цейтунг“ часто хвалила меня за то, что мои статьи поднимали ее международный престиж».

И действительно, корреспонденции Зорге поражали эрудицией и профессиональным блеском. «Франкфуртер цейтунг» отводила для них самое почетное место на первых страницах. Наперебой заказывали ему статьи берлинские газеты. И Рихард работал, работал, понимая, как важна для него эта слава лучшего корреспондента.

А Старику докладывал: «Свою позицию в посольстве я завоевал не только потому, что у меня были приятельские отношения с работниками посольства; наоборот, кое-кто из этих работников неблагожелательно относился к факту моего влияния в посольстве. Главными причинами, создавшими мое положение в посольстве, были мой большой запас общей информации, мои обширные знания Китая и детальное изучение Японии. Без этого, несомненно, никто из работников посольства не стал бы обсуждать со мной политические вопросы или просить у меня совета по секретным проблемам. Многие из них обращались ко мне с такими проблемами, так как они были уверены, что я чем-нибудь посодействую их разрешению. Никто из работников посольства не был так хорошо знаком с Китаем и Японией, как я».

Но славе журналиста должен был сопутствовать и авторитет нациста – иначе трудно было рассчитывать на доверительные отношения с крупными деятелями немецкой колонии.

Оскар, конечно же, оказался прав: в Токио Рихарду не составило труда вступить в национал-социалистскую партию – человек с рекомендациями от высокопоставленных лиц из Берлина, рьяный приверженец фюрера, он сам мог многому научить ветеранов фашизма. Впрочем, вскоре он и стал это делать, когда был назначен «шулунгслейтером» – руководителем пропаганды в местной партийной организации, ответственным за политическое просвещение ее членов, а также редактором стенгазеты. В этой роли ему удалось подружиться с фюрером нацистской организации немецкой колонии в Токио, руководителем отделения официального германского телеграфного агентства ДНБ, а по совместительству, как и Отт, военным разведчиком Виссе. Как нельзя лучше складывались у Зорге отношения и с корреспондентом газеты «Фелькишер беобахтер» фон Урахом. Он высокомерно держал себя с коллегами – англичанами и французами и совершенно игнорировал советских журналистов. Японские корреспонденты считали его заносчивым пруссаком… Упорно и настойчиво Рихард создавал себе безупречную репутацию правоверного сторонника фюрера.

Однако даже авторитет нациста не гарантировал ему полный успех в работе. Оставалась еще «Кэмпейтай» – японская тайная полиция и контрразведка. А он знал, как она изощрена, и сам успел почувствовать ее неослабное внимание к своей персоне. Достаточно сделать один неосторожный шаг, потерять листок с копией секретного материала или расшифрованной радиограммы – и все рухнет в тот же миг. Поэтому осторожность, осторожность и еще раз осторожность! Все, чему учили его Старик, Василий и Оскар, он передавал своим товарищам, заставлял предугадывать на десять ходов вперед каждый свой очередной ход.

Из отеля Рихард вскоре переселился на частную квартиру, по улице Нагасаки-мати, 30, в буржуазном районе Токио – Акабуку. Но и здесь приставленные к нему слуги не прекращали рыться в его вещах и бумагах; а когда у него собирались гости, Рихард знал – в тот же час это становилось известным в полиции. Он уже к этому привык, делал вид, что ничего не замечает.

Правда, далось это не так уж легко. В каком только обличье не являлись к нему враги! Взять хотя бы историю с этим Аритоми Мацукавой. Однажды он привел с собой какого-то белогвардейца. Тот стал вопить по-русски: «Ненавижу японцев, мечтаю вернуться домой, помогите!» Рихард, конечно, сделал вид, что ничего не понял. Мацукава на этом не успокоился. Принес папку с липовыми «секретами» – предложил: «Купите, очень нужны деньги, проигрался в маджан». Все стало ясно: провокатор. Пришлось взять его за шиворот и выставить из дому. Больше он не появлялся. Но Зорге знал: японская контрразведка и впредь не оставит его в покое, будет держать под контролем каждый его шаг.

7 января 1934 года он радировал в Москву:

«Я особенно не боюсь больше постоянного и разнообразного наблюдения и надзора за мной. Полагаю, что знаю каждого в отдельности шпика и применяющиеся каждым из них методы. Думаю, что я их всех уже стал водить за нос».

Но как изнуряла эта борьба, как отвратительна ему самому была роль нациста! Бередила душу тоска. По Родине. По дому. По Кате…

5

Группа «Рамзая» развертывала свою работу. Каждый ее член имел строго определенную сферу деятельности. Сам Рихард занимался немецким посольством, обрабатывал и готовил информацию для Центра.

Бранко Вукелич стал «своим человеком» во многих посольствах. Он не только выполнял обязанности корреспондента белградской «Политики» и парижского «Ви», но и помогал руководителю отделения французского телеграфного агентства Гавас, что тоже открывало ему двери в кабинеты крупных политических деятелей.

При первой же встрече с Бранко в Токио Рихард сказал ему:

– Твоя долговременная программа: выяснять, как будут складываться отношения Японии с Соединенными Штатами и Англией. Старик предупреждал: Япония может попытаться напасть на Советский Союз при поддержке этих стран.

Что ж, Бранко глубоко пахал, щедро сеял – и уже начинал собирать первые плоды. Благодаря своим связям в посольствах он получил возможность узнавать и сообщать Рихарду точки зрения американского, французского и британского послов на многие важные вопросы международной политики.

С Ходзуми Одзаки Рихард старался встречаться как можно реже, чтобы – не дай бог! – не навести на него контрразведчиков полковника Номуры. Пресс-конференция. Ложа театра. Тент на пляже. Дипломатический прием. Короткие минуты уединения. Обмен предельно сжатыми, емкими фразами. И снова пауза в несколько недель. От встречи к встрече Рихард проникался все большим уважением к своему добровольному помощнику и верному другу.

Ходзуми стал членом особой исследовательской группы при газете «Асахи». Эта группа занималась изучением дальневосточных проблем и имела доступ ко многим официальным источникам. Вскоре Одзаки заслужил признание и как один из ведущих экспертов по Китаю. Он лучше, чем кто-либо другой, понимал: японская политика по отношению к Китаю имеет чрезвычайно важное значение не только для безопасности Советской России, но и для положения на всем Дальнем Востоке – и поэтому знакомил Рихарда со всеми тонкостями японо-китайских отношений, дополняя те сведения, которые Зорге мог получить в германском посольстве и из других источников.

– Я был бы счастлив открыто назвать вас лучшим своим другом, – признался как-то Рихард. – Может быть, наступит такое время…

Ходзуми в ответ только приложил обе руки к сердцу.

В середине декабря в токийской газете «Джапаниз адвертайзер» появилось объявление о том, что некий любитель-коллекционер желает купить гравюры «укиаэ». Вскоре в редакцию пришел молодой художник: «Такие гравюры могу предложить я». А еще через день художник и коллекционер встретились в кабинете заведующего рекламным отделом газеты. Коллекционер весь погрузился в созерцание гравюр, искусно выполненных в традиционном японском стиле. Потом, оторвавшись от листов, пристально посмотрел на художника:

– Вы не будете возражать, если я заплачу вам не иенами, а долларами?

– Как будет угодно господину.

Коллекционер достал деньги.

– У меня есть сдача, – сказал художник и тоже вынул из кармана долларовую бумажку. Бросил взгляд на номер банкнота. Он был ровно на единицу больше, чем на банкноте коллекционера.

Из кабинета коллекционер – это был Бранко Вукедич – и молодой художник вышли вместе. Знатокам живописи было о чем поговорить…

Так появился в группе «Рамзая» четвертый разведчик – молодой, энергичный и талантливый Иетоку Мияги.

Какие же сведения мог сообщать Рихарду юный живописец? Зорге подобрал и ему роль.

– Ты должен специализироваться исключительно на портретах военных. Самое главное, чтобы тебе особенно хорошо удавались ордена, ленты, аксельбанты.

И Мияги стал признанным мастером по части мундиров, орденов и аксельбантов. А какой самодовольный генерал, день за днем позируя у холста, не развяжет в непривычной обстановке мастерской языка, не сболтнет лишнего? Пусть самую малость. Но – слово от одного, фраза – от другого. Сегодня – генерал гвардейской императорской дивизии, завтра адмирал военно-морского флота, послезавтра офицер генштаба или жандармского управления… Художник Мияги с каждым днем все лучше разбирался в делах японской армии, все больше узнавал о ее планах.

Ручейки информации с разных сторон стекались к Зорге. Факты, факты, факты… Их нужно было собирать, систематизировать, оценивать. Рихард понимал – Центру нужны не разрозненные, подчас – разноречивые сведения. Ему нужен серьезный анализ, точный ответ на задачу со многими неизвестными. И он доискивался этих бесспорных выводов, суть которых была проста: откуда и когда Родина должна ожидать опасного удара?

Доискивался – и составлял лаконичные донесения в Центр. Передавать их было обязанностью пятого члена группы – радиста Бернхарда.

Припав к наушникам, он слушал далекие, слабые, часто прерываемые сигналы, казавшиеся чудесной музыкой. Это были ответы на его радиограммы. Новые задания. И короткие, в два слова, но так ободряющие, приветы Старика: «Молодцы, ребята». «Вами довольны». «Работа отличная».

Но Рихард доволен не был. Сделано очень мало. И как часто важные сведения устаревали, потому что не удавалось своевременно их передать! Тут уж виноват был Бернхард. Преданный и смелый парень, он оказался плохим радистом. Собранный им передатчик был слишком маломощен, часто выходил из строя, к тому же очень громоздок. Как незаметно для японской контрразведки перевозить его с места на место?

Но как бы там ни было, они работали и все ближе проникали к самым истокам важной информации.

Так – два непрерывных года. И вот, наконец, вызов в Москву.

6

Снова, как когда-то невероятно давно, приближаются из глубины коридора ее шаги, шлепают по полу тапочки без задников. И снова радостью и болью перехватывает дыхание.

– Рихард!

Дни закружились, как «чертово колесо» в Парке культуры – так, что дух захватывало от восторга, страха и ветра.

Чтобы больше быть с ним, Катя взяла на заводе отпуск. С умыслом или без умысла она старалась обворожить его Москвой, радостью, любовью.

Есть ли большее счастье, чем жить вот так, ежеминутно чувствуя на себе взгляд этих сияющих глаз?.. Все, что было между той встречей и этой, казалось Рихарду тяжким сном.

Но иногда глаза Кати становились грустными, вопрошающими. И он, внимательнее глядя на ее помолодевшее от любви лицо, видел все же на нем, у губ и у глаз, бороздки морщинок. Их не было прежде. Это следы волнения за него… Нет, ему не казалось, что Катя постарела – любящим так никогда не кажется. Они просто улавливают на родных лицах тени тревог и забот. Однажды Катя не выдержала, спросила:

– Как дальше?

– Отчитался. Работу признали успешной. Наверное, останусь в Москве…

Последние слова он выговорил не так решительно. Подошел, обнял Катю за плечи.

– Как бы там ни было дальше, а завтра мы умчим с тобой отдыхать на юг!

Катя радостно ахнула: ничего же не собрано, не приготовлено! Суматохой заглушила тоску о «дальше». По всей комнате стояли, разинув пустые пасти, чемоданы.

А наутро Рихарда снова вызвали в управление.

– Семен Петрович вас уже спрашивал, – с оттенком укоризны сказала Наташа и кивнула на плотно прикрытую дверь начальника.

Рихард еще в первый день, как только приехал, узнал, что у него теперь новый начальник – комкор Семен Петрович Урицкий. А Павел Иванович, суровый и дорогой Старик с весны находится совсем недалеко от Рихарда – он назначен заместителем Василия Константиновича Блюхера, командующего Особой Краснознаменной Дальневосточной армией.

Нового своего начальника Зорге до этого не знал. Поэтому приглядывался к нему с особым интересом. Семен Петрович внешне разительно отличался от Старика. Пониже ростом, хотя тоже крепок, коренаст. Не сед, а темноволос и смугл. Громкоголос и подвижен. Лицо более суровое. Но, как и у Старика, серьезный, терпеливый взгляд. Смелые мысли. Хорошо разбирается во всех тонкостях разведывательного дела – этой особой отрасли военного искусства.

Сейчас в кабинете начальника были еще два человека, с которыми Рихард был знаком давно: Василий и Оскар.

Урицкий бросил нетерпеливый взгляд на часы, но ничего Рихарду не сказал. Молча показал на свободный стул.

Говорил Оскар:

– Германия торопится. Она ищет сближения с Японией потому, что «островная империя» более важный союзник для Гитлера, чем даже Италия: она может связать противников рейха военными действиями на Востоке.

– А что думает по этому поводу Япония? – повернулся Урицкий к Зорге.

– Для Японии блок с фашистской Германией тоже первостепенно важен, – ответил Рихард. – И ей без сильного союзника на Западе нечего думать об осуществлении своих захватнических планов. Особенно стремятся к союзу с Гитлером «молодые офицеры». Но все же, насколько я информирован, инициатива исходит от Гитлера.

– Да, это так, – подтвердил Оскар. – Враг номер один – фашистская Германия. Хотя многие до сих пор еще не представляют, какой это страшный враг… Гитлер начал вооружаться не на шутку. Он приступил к созданию военной авиации. Ввел всеобщую воинскую повинность. Начал строить военный флот.

– А какая главная опасность грозит нам с Востока? – комкор снова обратился к Рихарду.

– Будущего года японские милитаристы ожидают с нетерпением. В 1936 году заканчиваются реорганизация и перевооружение японской армии, и она должна, по мнению «молодых офицеров», начать большую войну.

Урицкий от переносицы к вискам потер веки, поднял на Рихарда внимательные, строгие глаза.

– Смысл всей вашей работы в Токио – отвести угрозу войны между Японией и СССР. Главный ваш объект – германское посольство.

Зорге молчал. Пауза затягивалась. Теперь на него внимательно смотрели все трое.

Комкор снова провел пальцами по векам.

– Я понимаю. Ваша заграничная командировка затянулась. Хорошо… Кто-нибудь сможет заменить вас в Токио и возглавить операцию «Рамзай»?

Зорге задумался. Потом твердо сказал:

– Нет. Потому что самое важное – связи в германском посольстве. Особенно – с военным атташе Оттом.

И, горько усмехнувшись, процитировал:

– «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!..» Когда, товарищ комкор?

– Мы не имеем права терять ни дня.

Встал и направился к двери до этого все время молчавший Василий:

– Сейчас я представлю тебе нового твоего радиста, парня – золотые руки. Впрочем, ты отлично знаешь его по Шанхаю.

Он открыл дверь, позвал.

В комнату вошел широкоплечий человек. Это был Макс Готфрид Клаузен.

Да, Рихард впервые встретился с ним еще в начале 1930 года в маленькой гостинице в квартале Гонкю, на окраине Шанхая. «Коммивояжер» Макс Клаузен на самом деле был испытанным коммунистом, превосходным механиком и радистом. Сын мастера по ремонту велосипедов, он с детства увлекался техникой. И теперь, после специальной подготовки, мог быстро собирать портативные и мощные рации. Все два года, которые Рихард работал с Максом в Китае, связь с Центром была бесперебойной.

«Хорошо, – подумал Рихард. – В Токио Клаузен будет особенно незаменим…»

7

В политических кругах Токио атмосфера накалялась. Рихард отсутствовал всего несколько недель, но за это время в японской столице произошли большие перемены. События были чрезвычайно тревожными, и острие их было направлено против Советской страны. Рихарду все яснее становились силы, пытавшиеся влиять на внешнюю политику Японии. Различные партии капиталистических концернов и земельных магнатов и фашистские организации группировались в два лагеря, между которыми развертывалась ожесточенная борьба. Одна группировка – это «блок сановников», или «умеренных», возглавляемая главным советником императора князем Сайондзи. Она выступала против немедленного нападения на Советский Союз. Конечно, не потому, что боролась за мир – просто «умеренные» считали, что Япония еще не подготовлена к «большой войне», что нужно подождать, пока начнется нападение на СССР с Запада. Во главе другой группировки стоит генерал Садао Араки, бывший военный министр, лидер военно-фашистского движения в Японии, руководитель «молодого офицерства». Он злобно ненавидел Россию. У Араки были на то и личные причины: еще в 1916 году он был арестован в Иркутске как японский шпион. Генерал открыто поддерживал белогвардейцев, антисоветскую деятельность. А главное – он требовал немедленно начать «континентальную войну», бросить японскую армию на Монгольскую Народную Республику и Советское Приморье. Араки в противовес «умеренным» доказывал, что каждый упущенный день ухудшает шансы Японии на победу. Конечно же, генерал Араки – рьяный сторонник сближения с гитлеровской Германией.

Итак, какая группировка возьмет верх?

– Ты сам понимаешь, дорогой, что я лично делаю ставку на Араки, – доверительно сказал Рихарду Отт. – Чем скорее произойдет японский «поджог рейхстага», тем лучше!

Он засмеялся.

– Ты, Эйген, большой шутник, – заметил Рихард. А сам подумал: «Приход к власти Араки – начало войны…»

Макс Клаузен, сменивший Бернхарда, теперь часто выходил в эфир, передавая в Центр сообщения Зорге о надвигавшейся опасности.

8

Двадцать шестого февраля на рассвете Рихарда поднял с постели телефонный звонок.

– Поздравляю, Рихард! Свершилось!

Зорге бросился в посольство.

Да, оправдались худшие опасения – «молодые офицеры» совершили в Токио военно-фашистский переворот. Новости поступали одна за другой, одна тревожнее другой: отряды заговорщиков захватили резиденцию премьер-министра, здание полицейского управления, телеграфно-телефонный узел… Убиты многие деятели «блока сановников» – генерал Ватанабэ, лорд – хранитель печати адмирал Сайто, министр финансов Такахаси. Премьер-министр адмирал Окада спасся от заговорщиков, спрятавшись в гробу с телом своего убитого шурина.

Германское посольство гудело, как провода под высоким напряжением. На всех лицах не сдерживаемые торжествующие улыбки. Связь с Берлином круглосуточная. Гитлер горячо одобряет переворот.

«Свершилось непоправимое? – Рихард понимал, какое значение имеет переворот в Токио для Москвы. И в то же время мысли перескакивали на другое. – Неужели все повторится и в этой солнечной и изящной стране: разгул банд со свастикой на ременных бляхах, уничтожение памятников тысячелетней культуры, проволоки концлагерей?..» Как ни тяжело ему было здесь работать, но он полюбил эту страну, ее народ. Хоть и приходится ему быть под чужой маской, но он друг этого народа. Он хочет отвести от него кровь и огонь войны. Война столь же опасна для Японии, как и для его Родины.

Мятеж, казалось, разрастался. Но время шло – и радость на лицах немецких дипломатов начала сменяться выражением тревоги.

– Да, заговорщиков более полутора тысяч, они захватили все центральные районы Токио, – делился Отт с Рихардом. – Но почему их не поддержала гвардейская императорская дивизия, морская пехота, жандармские части? Почему Араки открыто не возглавил «молодых офицеров»? Араки – хитрая лиса. Тут что-то не так…

Мимолетная встреча с Ходзуми Одзаки. Японский журналист, как всегда, спокоен. Коротко высказывает свое мнение:

– Заговор должен провалиться. Крупнейшие воротилы финансов и промышленности считают, что время для установления фашистской диктатуры и начала «большой войны» еще не пришло. Они на стороне «блока сановников». Кроме того, уже ясно, что заговорщиков не поддерживают офицеры военно-морского флота. Морское командование против «континентального плана» Араки. Оно за «оборону на севере и продвижение вперед на юге». То есть оно за войну на Тихом океане. «Молодых офицеров» не поддержали и гарнизоны в других городах.

Рихард и Ходзуми прогуливаются по аллее парка, останавливаются у уже расцветших деревьев розовой мимозы. Со стороны может показаться, что они непринужденно болтают о цветах.

– Но даже если заговор и провалится, все равно усилится влияние военных на внешнюю политику страны, – заканчивает Одзаки. – Какой бы ожесточенной ни была драка между группировками, они расходятся лишь в методах подготовки к войне и в сроках ее развязывания.

И не выдерживает:

– Боже мой, куда они толкают мою родину!

В голосе Ходзуми – глубокая горечь. Рихард понимает: Одзаки, как и он, движим одним чувством. Они должны сделать все, чтобы предотвратить войну между их странами!..

Одзаки оказался прав. Через четыре дня мятеж «молодых офицеров» был подавлен. Впрочем, не подавлен, а умиротворен. В призыве к заговорщикам правительство просило «неразумных детей» с миром вернуться в казармы, оговаривая, что оно даже оправдывает мотивы, побудившие их восстать. «Отдайтесь на милость императора – и вам ничего не будет, – говорилось в официальном обращении. – Мы поражены вашим мужеством и лояльностью. Вы можете подчиниться, не опасаясь, что вас будут презирать…»

Мятежники отступили. Их главари по самурайскому обычаю сделали себе харакири – вспороли животы. Но Одзаки оказался прав и во втором своем предположении. Заговорщики, потерпев поражение, добились успеха: вновь сформированное правительство во главе с бывшим послом в СССР, а затем министром иностранных дел Коки Хирота стало опираться на поддержку фашистского офицерства. Наиболее влиятельные «умеренные политики» были устранены из правительства.

И на первом же заседании нового кабинета Хирота заявил, что он намерен начать переговоры с гитлеровской Германией.

Началась подготовка к заключению «антикоминтерновского пакта».

9

По Гиндзе шествовала необычная процессия. Парадный полицейский эскорт расчищал ей путь, оттесняя к обочинам автомобили и рикш. С тротуаров на процессию глазели толпы токийцев.

Триста человек, стараясь держать равнение, шагали по центральной улице японской столицы, улыбались и приветственно махали руками. Над их головами плыли транспаранты с фашистской свастикой, портреты Гитлера, флаги рейха. В первой шеренге вышагивал сам длинноногий посол Германии Герберт Дирксен. Рядом с ним семенил министр иностранных дел Японии Хациро Арита. За ними маршировали все остальные немцы токийской колонии. Этим торжественным шествием 26 ноября 1936 года был ознаменован заключенный накануне в Берлине «антикоминтерновский пакт».

Рихард шагал почти в самой голове колонны: после отъезда корреспондента гитлеровского телеграфного агентства ДНБ Зорге стал вместо него нацистским фюрером немецкой колонии, местным «вождем», с которым теперь должен был считаться даже сам посол. Кроме того, он организовал в Токийском университете кафедру немецкой филологии, сам преподавал на ней и пользовался среди немцев репутацией ученого.