Текст книги "Искатель. 1984. Выпуск №1"

Автор книги: Владимир Сиренко

Соавторы: Лариса Захарова,Джек Ричи,Владимир Шурупов,Юрий Тихонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Я не вижу другого выхода.

– А в нашей прокуратуре ты бы хотела работать?

– Хотела бы, – ответила она, чуть помедлив, – но от меня это не зависит.

– Почему? Петр Петрович напишет тебе характеристику, прокуратура пошлет запрос.

– Эдик, ну почему они будут все это делать для меня?

– Почему? – Кононов запнулся. – Ну, есть другой путь.

– Какой?

– Ну… если тебе выйти замуж.

– До свидания, – быстро проговорила Катя и скрылась за дверью.

* * *

Маврин спрыгнул с подножки последнего вагона и увидел сиротливо стоящих Кононова и Майорову.

– Если меня не обманывает чутье, – сказал Петр Петрович, внимательно вглядываясь в их лица, – дела ваши далеко не блестящи.

– Почему же? – начал оправдываться Эдик. – Сейчас наверняка можно говорить о причастности Москальцова к убийству. Во время обыска в его квартире я нашел пистолетный патрон. Да и сам он скрылся, потому что понял: мы на верном пути. Так ведь?

– Это так, – машинально ответил Маврнн. И тут же добавил: – Но так ли это?

Кононов, еще не привыкший к манере своего шефа, пытался было возразить, но тот остановил его движением руки.

– Поясни подробно, – попросил он.

Кононов говорил торопливо, перескакивая с одного на другое, но Маврин не прерывал его.

– Так, – заметил он, выслушав все до конца. – Значит, выдал себя Москальцов?

– Конечно.

– И все-таки ты допустил серьезный прокол.

– Но ведь патрон я нашел, – попытался оправдаться Эдик.

– Патрон патроном, но ведь мог быть и пистолет. Ты поторопился. Я ведь тебя не уполномочил на обыск, тем более без санкции прокурора. Ну уж коль ты на него решился, нужно было действовать согласованно с милицией, обыскать дом в присутствии Москальцова, да и личный обыск сделать. А что теперь?

Эдик виновато опустил голову.

– Ладно. Я вот на втором году работы еще и не такое отмочил, – неожиданно сказал Маврин. – Тоже решил обыск произвести по горячим следам, а в понятые взял парня одного, который как раз в гости к моему объекту пожаловал. А тот важную улику в карман спрятал. Только потом выяснилось, что мой подследственный с этим парнем были одного поля ягода. II досталось же мне от начальства…

Они пошли по улице и минут через двадцать остановились у небольшого кафе с заманчивым названием «Уют».

– Зайдем перекусить? – сказал Маврин.

Им принесли довольно сносный ужин. Мужчины уплетали за обе щеки, а Катя только ковыряла вилкой в тарелке. Молчание нарушил Кононов.

– А какие у вас успехи, Петр Петрович?

– Слабые, слабые, друг мой, – промычал Маврин с набитым ртом.

– Ну хоть что-то есть?

– Ничего определенного. Посмотрел я там одно дело. Он коротко рассказал о покушении на Сытова.

– Интере-е-есно, – протянула Катя. – Когда же это случилось?

Петр Петрович со вздохом открыл портфель и достал запись.

– Так… – рассеянно проговорил он. – Это случилось… Это случилось… двадцать восьмого. На охоту Сытов пошел двадцать шестого августа вечером, бродил по лесам и на третий день…

– А может быть, двадцать седьмого? – спросила Катя.

– Правильно, двадцать седьмого. Это заключение экспертизы от двадцать восьмого. А что?

– А то… а то… – Голос Кати от волнения прервался. – Коробко был убит тоже двадцать седьмого августа, ровно за три года до случая с Сытовым.

– Ну ты даешь! – вмешался Кононов. – В огороде бузина, а в Киеве дядька…

– Но ведь оба они с одного и того же завода.

Начавшийся спор прервал Маврин.

– Завтра поедем в «Рембыттехнику». Нужно срочно найти человека, с которым встречался Москальцов.

– Задача тяжелая, – вздохнул Кононов.

– Но выполнимая. Поговорим с кадровиками, посмотрим личные дела. Помозгуйте сами до завтра.

– Петр Петрович! – сказала Катя. – Знаете, о чем я подумала? Август-то кончается. Через четыре дня двадцать седьмое – ровно три года со дня покушения на Сытова и шесть со дня убийства Коробко.

– Прямо мистика! – съязвил Кононов.

Маврин задумался. Расплатившись за ужин, он отправил своих молодых помощников по домам и направился в прокуратуру, но по дороге передумал и поехал в спецприемник, где содержался задержанный за бродяжничество Семен Прудников.

Прудников громко зевал и протирал рукавом покрасневшие воспаленные глаза.

– Устал, Семен? – сочувственно спросил Маврин.

Тот с трудом разлепил глаза, вяло огляделся и кивнул.

– Устанешь тут – весь день с метлой.

– Выпить-то хочется?

Лицо Прудникова оживилось, но, сообразив, что этот вопрос для формы, он промолчал.

– Где же все-таки пистолет, Семен?

– Чего вы в конце концов!.. – деланно возмутился Прудников.

– Знаю, знаю, – резко прервал его следователь, – кинул в речку, забыл в какую, сто раз об этом рассказывал. Кстати, сколько там на вашем рынке такая штука потянет?

– Черт ее знает. Полкуска потянет.

– Четырнадцать копеек у тебя от этого полкуска осталось?

– Не продавал я его, – снова возмутился Прудников. – Бросил в речку, и все. Зачем он мне? За него посадят.

Ты в этом году устраивался на работу? Прудников помедлил с ответом.

– Работал, – ответил неуверенно, – в поселке Тимофеичу помогал. Когда люди просят, не отказываю. На кусок хлеба есть.

– И ты утверждаешь. Семен, что при таких, прямо скажем, скромных доходах бросил в речку пятьсот рублей?

– У… ут… утверждаю. Кому из-за железки в тюрягу охота?

– Послушай, Семен, под следствие ты уже угодил, а продал пистолет или нет, для меня безразлично. Достаточно, если человек долго носит и хранит огнестрельное оружие, а ты ведь делал это.

– Долго?! Почему долго?! – вскочил с места Прудников. – Да я его на второй день…

– Ага! На второй день! Тогда где пистолет? На второй день ты мог его выбросить только в поселке. Поедем сейчас, покажешь, куда бросил. Не хочешь! А вспомни-ка свой разговор с Тимофеичем. Кто ему говорил, что, мол, пушку можно продать за полкуска? Отвечай, кому продал? Ну? Ну? – наступал Маврин, не давая тому опомниться. – Москальцову?

Семен едва заметно вздрогнул, но ничего не ответил. Потом, когда Прудникова увели, Петр Петрович еще долго сидел в комнате, вчитываясь в убористо исписанные строчки протокола допроса, не в силах отделаться от мысли, что события начали развиваться не в том направлении, какое он уже почти определил для себя.

* * *

В «бытовку», как называли в городе завод «Рембыттехника», поехали втроем. Быстро пересмотрели все личные дела сотрудников завода, но не нашли никакой зацепки. Пришлось без утайки поведать суть дела Мартынову – начальнику отдела кадров.

Внимательно выслушав, Мартынов несколько минут размышлял, потом недоуменно повел плечами.

– При мне-то Москальцов на нашем заводе не работал по крайней мере последние десять лет, пока я тут кадрами заведую. Давайте поспрашиваем рабочих, покажем им фотографию.

– Дельная мысль, – согласился Маврин. – Другого пути я пока не вижу.

Но и опрос рабочих ничего не дал. Наконец, когда они, уже совсем отчаявшиеся, вернулись в кабинет начальника отдела кадров, в дверь неожиданно просунулась голова парнишки лет семнадцати с перепачканным краской румяным широкоскулым лицом.

– Тебе чего, Каплин? – спросил Мартынов.

– Я к товарищу следователю, – неокрепшим баском важно ответил тот. – Дайте еще взглянуть на фотокарточку.

Он повертел фотографию в руках.

– Кажется, этого мужика я видел на заводе.

– Когда?

– Наверно, тогда – числа двадцатого—двадцать первого. Я краску размешивал, а он вроде откуда-то появился, потом… с Сомовым остановился. А дальше я уж не видел…

– Ты уверен? – Маврин внимательно заглянул ему в глаза.

Тот снова взял фотокарточку, еще раз посмотрел.

– Пожалуй, он. Похож здорово.

Через минуту личное дело Сомова лежало на столе.

– Сомов Вячеслав Кондратьевич, тысяча девятьсот тридцать пятого года рождения, мастер по ремонту холодильников, работает на заводе два года, женат, имеет дочку, несудим, за последние десять лет сменил шесть мест работы. – произносил Маврин, перелистывая личное дело. – В какую смену сегодня работает Сомов?

Мартынов набрал номер по внутреннему телефону и задал тот же вопрос.

– Оказывается, он с двадцать второго в отпуске.

– Вот что, Катя, – сказал Маврин. – Ты оставайся здесь и порасспрашивай о Сомове тех, с кем он больше всего общался. А мы с Эдиком съездим к нему домой.

Дом, где жил Сомов, они разыскали без труда. Поднялись на пятый этаж и позвонили в квартиру. Никто не отозвался.

– Звони к соседям, – сказал Маврин. Вышла старушка лет семидесяти.

– Не знаю я Сомова, – прошамкала она. – Да и никто его не знает. Здрасьте, до свиданья. Девчонка еще куда ни шло, остановится, поговорит, а эти – нырк в квартиру и сидят.

С таким же результатом они обошли других соседей, дворника, управдома, участкового. Когда возвратились в прокуратуру, Катя уже ждала их.

– Подозрительный субъект, – сказала она. – Держится особняком, жаден до денег – были два случая, когда выполнял заказ без квитанции. Как будет проводить отпуск, никому не рассказывал. Есть у пего за городом дачка, но где – неизвестно.

– Дачка? – переспросил Маврин с интересом. – А ну-ка садитесь за телефон и обзвоните райисполкомы – там должны быть списки всех членов дачных кооперативов.

Они названивали часа два, прежде чем удалось установить, что Сомов имеет дачу в кооперативе «Заря», расположенном в местечке, называемом Аграфенина пустошь, километрах в тридцати от города.

* * *

Маврин окликнул шедшего мимо него с тачкой пожилого мужчину. Тот остановился, выслушал вопрос и воздел руки к небу:

– Откуда мне знать! Тут четыреста человек. Спросите у председателя – его дача четвертая на третьей аллее.

Разыскали дачу председателя, но дома его не оказалось. Хозяйничала теща – дородная женщина с недоверчивым взглядом маленьких выцветших глаз.

После долгих расспросов и пререканий она вынесла толстую потрепанную книгу и отдала посетителям. Прислонившись к забору, Маврин стал перелистывать страницы, с трудом разбирая мелкие каракули.

– Вот! – ткнула пальцем Катя, когда он перевернул очередную страницу. – Номер шестьдесят три.

Они разыскали дачу, поднялись на крыльцо и постучались. Никто не отозвался. Кононов легонько толкнул дверь, и она чуть отошла. Присев на корточки, он внимательно всмотрелся в щель.

– Заперто изнутри на щеколду.

– Может, есть другой вход? – предположила Катя.

Они обошли вокруг. Обнаружили еще одну дверь – из веранды, однако и она оказалась запертой. В щель между занавесками им удалось разглядеть газовый баллон и полку с кастрюлями.

– Что будем делать? – спросил Кононов.

Маврин подставил к окну ящик, валявшийся поблизости, и встал на него. Побарабанил пальцами по стеклу, потом надавил на форточку. Она легко открылась. Петр Петрович поднялся на цыпочки и отодвинул занавеску. Подпрыгивая на ящике, он тщетно попытался что-нибудь разглядеть внутри, потом смешно задергал носом и спрыгнул на землю.

– Ты повыше, – сказал Кононову. – Залезай, понюхай, чем пахнет.

Кононов мигом забрался на ящик.

– Ф-фу! Тошнотворный запах.

– Ну-ка давай попробуем открыть.

Кононов уперся плечом в дверь и сильно надавил. Она жалобно скрипнула. Судя по большому люфту, который возникал при раскачке, внутренний запор держал не особенно крепко. Мужчины навалились вдвоем. Дверь распахнулась. Они осторожно вошли в коридор. Маврин открыл дверь в комнату. В глаза бросился стол, заваленный пустыми и полупустыми бутылками и остатками закуски. Одна из бутылок валялась набоку. Под ней расплылось пятно. Маврин сделал остальным знак оставаться на месте и быстро огляделся. Затем, осторожно ступая, раздвинул дешевенькие портьеры. На неразобранной кровати лицом вниз неподвижно лежал мужчина. Левая рука его свесилась до самого пола.

Маврин подозвал Кононова.

– Давай посмотрим.

Вдвоем они с трудом повернули окоченевшее тело. Эдик, заикаясь, произнес:

– М… М… Москальцов!

– Ты уверен?

– Да.

– Все, выходим из дома, – приказал Маврин. – Ты останешься во дворе. Катя идет за понятыми, а я побегу звонить в прокуратуру и судебно-медицинскому эксперту.

Через полчаса оперативная группа была в сборе. На фотографирование и опыление порошком гладких предметов ушло больше получаса. Затем внимательно осмотрели остатки пиршества. На столе оказалось пять бутылок: три пустых, в двух из них оставалась водка. На грязной скатерти стояли три захватанных тонких стакана и остатки еды: помятые соленые помидоры, посиневшая картошка, высохшие огурцы, колбаса, выгнувшиеся дугой ломтики сыра со следами от зубов.

Ни сбитых половиков, ни разбросанной мебели, ни видимых следов крови. Судебно-медицинский эксперт тщательно осмотрел тело.

– Есть три царапины давнишнего происхождения, а свежих повреждений не видно, – заметил он. – Не берусь пока судить о причинах происшедшего, но мне кажется, что к моменту смерти этот человек был изрядно пьян.

– Давайте пока положим труп на пол, – сказал Маврин.

Когда работники милиции с помощью понятых поднимали тело, сбившееся покрывало вместе с подушкой упало с кровати. В тот же момент что-то стукнулось о доски пола. Эдик кинулся под кровать и достал оттуда пистолет.

– Положи на стол, – холодно бросил Маврин. – Теперь придется тебя дактилоскопировать.

Похоже было, что пистолет из коллекции, обнаруженной в стене разрушенного дома. «Вальтер» калибра 7,65 мм с аналогичной инкрустацией и пятью патронами в обойме.

Дачу опечатали. Маврин попросил эксперта произвести вскрытие немедленно. Когда приехали в прокуратуру, он пошел докладывать начальнику следственного отдела о результатах осмотра места происшествия. Эдик, не скрывая самодовольства, гордо расхаживал по кабинету.

– Видишь, Катюша, линия Москальцов – Сомов, которую мы с тобой раскручивали, оказалась результативной. Еще один пистолет найден, Москальцов и Сомов, безусловно, связаны между собой и имеют прямое отношение к событиям в Новоспасске и Боровске. Какое – покажет следствие, а сейчас самое главное – найти Сомова. Когда возьмем – все расскажет: и про убийство Москальцова, и про другие делишки.

– Многовато еще белых пятен, – возразила Катя. – Шкатулка со странными инициалами, причина замуровывания оружия, повод убийства.

– И все же причастность Москальцова налицо: он ведь ездил в Новоспасск, по-видимому, многое знал – вот его и устранили.

– Пожалуй, – согласилась Катя.

Наконец пришел Маврин. Глаза его за стеклами очков весело поблескивали.

– Ищут, ищут твоего Сомова, – утешил он Кононова, – во всех направлениях ищут.

Раздался телефонный звонок. Петр Петрович схватил трубку и сразу закричал:

– Ты мне слепок, слепок скорее давай, еще полчаса тебе отпускаю. Заключение напишешь потом.

Выслушав ответ, он нажал пальцем на рычаг, интригующе оглядел притихших своих помощников и раздельно сказал:

– Следы зубов, оставленные на одном из сегодняшних кусков сыра, идентичны с теми, которые были на яблоке из сада Коробко…

Кононов встал и торжествующе улыбнулся.

– Но… – продолжал Маврин, – это не зубы Москальцова.

– Тогда Сомов. Кто же еще? – безапелляционно заключил Эдик.

Разговор был прерван новым телефонным звонком. Звонили из канцелярии прокуратуры. Секретарь сообщила, что спецсвязью прибыли личные дела бывших заключенных Сусло и Карпова. Петр Петрович спустился в канцелярию, расписался в получении и пошел назад, на ходу перелистывая страницы.

– Вот что, друзья, – сказал, повернувшись к помощникам. – Сомов на вами, ищите его связи. Сейчас оба поезжайте на вскрытие, а мне надо побеседовать еще раз с Прудниковым. Встретимся дня через… два…

Кононов и Катя с удивлением уставились на него.

– Да, через два дня, – повторил Петр Петрович. – Когда вернусь из Боровска.

* * *

Поиски Сомова оставались безрезультатными. Теперь Эдик надеялся, что именно в Боровске, куда выехал Маврин, отыщутся следы этого человека. События складывались не так, как первоначально предполагал Кононов. Развеялась в прах версия об убийстве Москальцова. Оказалось, что его смерть была вызвана отравлением алкоголем.

– Ну и что же! – оправдывался Эдик перед Катей. – Допустим, Москальцов умер естественной смертью, но ведь умер-то он на даче у Сомова и перед смертью выпивал с ним. Если бы у этого холодильного мастера не было причин чего-то опасаться, зачем бы ему скрываться?

– Успокойся, Эдик. – остановила она его. – Давай лучше съездим в поселок, поговорим с Грибовым, может, ему что-нибудь стало известно. Да и похороны Москальцова сегодня.

Кононов оживился – вынужденное безделье раздражало его.

Они приехали в поселок рейсовым автобусом, прошли по знакомым улицам и постучались к Грибову.

– Аа-а… прокуратура, – радушно встретил хозяин, – Прошу, прошу.

Держался комендант бодро. Мучившая его болезнь, видимо, отступила.

– Поблагодарить вас приехали, Николай Варфоломеевич, – сказал Кононов. – от имени прокуратуры и от себя лично.

– Бросьте, – небрежно отмахнулся тот. – Каждый делает, что ему полагается. – И шепотом добавил: – Кто же это… Москальцова? Дружки?

– Сам умер. Своей смертью. Опился.

Грибов недоверчиво посмотрел на обоих, но больше расспрашивать не стал.

– Когда похороны? – спросил Кононов.

– В час дня.

– Мы вас попросим еще об одном одолжении. Побывайте там, послушайте, о чем говорят люди. Мы потом свяжемся с вами.

Назад они возвратились в обеденный перерыв. К немалому удивлению, увидели в кабинете Маврина, жующего бутерброд с колбасой.

– Знаю, знаю. И о результатах вскрытия знаю, и о Сомове. А я вам сувениры привез, – сказал он.

Маврин достал из портфеля две коробки и вручил обоим. В них оказались миниатюрные хрустальные голуби – эмблема Боровского стекольного завода.

– Могу я поинтересоваться вашими планами на сегодняшний вечер?

– У нас билеты… в театр, – смутился Кононов.

– Прекрасно. Сам давно мечтаю сходить в театр, да служба не позволяет. Жаль. А я думал, вы составите мне компанию.

Молодые люди растерянно переглянулись.

– В гости к одному очень интересному человеку. Я не берусь утверждать, что вам будет интересней, чем в театре, но скучать не придется. К тому же мне хотелось побыть с вами вечерок просто так, в узком кругу.

– Мы согласны, – сразу сказала Катя.

– Чудесно… – Маврин пошарил в кармане и вытащил десятку. – Купите чего-нибудь, конфет, что ли Через час будьте готовы.

В назначенное время они застали Маврина уже одетым. Через полчаса добрались до окраины города. Было еще светло, в небе ни единого облачка. Маврин уверенно подошел к одному из домов и едва коснулся калитки, как на пороге появился крупный краснолицый мужчина. Лысой головой он почти касался притолоки.

– А это мои коллеги и друзья, – представил Маврин своих спутников.

Мужчина добродушно улыбнулся и принял в свою твердую и широкую, как лопата, ладонь руку Кононова, а затем уж совсем осторожно Катину.

– Как настроение, Анатолий Дмитриевич? – поинтересовался Маврин, следуя за хозяином в дом.

– Хорошее, Петр Петрович, чего унывать. Я только сначала горевал, когда на пенсию вышел, как ни говори, почти полвека в горячем производстве, а тут вдруг раз и оборвалось…

Комната, куда они вошли, была обычной: стол, стулья, диван без всякой претензии на роскошь. Зато от стеллажей, занимавших две стены от пола до потолка, нельзя было оторвать глаз. Там переливались всеми цветами радуги прозрачные фигурки из стекла, изображающие людей, зверей, сценки из русских сказок.

– Занимательное у вас хобби. Анатолий Дмитриевич, – сказал Эдик.

– Я ведь хрустальных дел мастер. Всю жизнь такими поделками увлекаюсь, в выставке участие принимаю.

– Вы на каком заводе работали?

– На Боровском.

За разговорами ушло немало времени. На улице стемнело. Хозяин повел гостей в другую комнату. Ее единственное окно было плотно зашторено, а у обеденного стола горел высокий торшер с тремя абажурами.

Усевшись за столом, повели неторопливую беседу. Разговаривали главным образом Маврин с хозяином, причем на такие, по мнению Кононова, пустячные темы, что его подмывало встать и попросить разрешения уйти. Катя же, наоборот, с нескрываемым любопытством прислушивалась к разговору.

Внезапно беседа прервалась, и все явственно услышали тяжелые шаги на крыльце. Затрещал звонок над дверью.

Маврин встал.

– Идите спокойно, Анатолий Дмитриевич, – уверенно сказал он, и Катя с Эдиком заметили в руке шефа пистолет, который выглядел здесь настолько неожиданно, что они оцепенели.

– Вы остаетесь здесь, – кивнул им Маврин и, осторожно ступая, вышел вслед за Ежиковым в коридор.

– Кто там? – спросил Ежиков.

– Телеграмма из Боровска, – отозвался хрипловатый мужской голос.

– Сейчас… сейчас открою. – засуетился хозяин.

Коренастый мужчина в надвинутой на лоб широкой кепке шагнул с улицы в темноту коридора и. не замечая стоящего за распахнутой дверью Маврина, направился вслед за Ежиковым в комнату.

Услышав в другой комнате какие-то звуки, вошедший резко остановился. Но тут на пороге появился Кононов.

– Товарищ Грибов! – удивленно воскликнул он.

Дальше произошло совсем уж неожиданное: в комнату вбежали Маврин и еще двое каких-то людей, мгновенно вывернули Грибову руки.

Через минуту на столе лежал блестящий пистолет.

– Николай Варфоломеевич, – опять пробормотал ошеломленный Эдик.

Грибов не шевельнулся.

– Где же телеграмма, гражданин Сусло? – спокойно и даже небрежно спросил Маврин. – Давайте ее скорее сюда. Мы так ждем…

* * *

Чугунная лестница следственного изолятора гудела. Казалось, что по ней идут не три человека, а целый взвод солдат, обутых в кованые сапоги.

Маврин прислушался к приближающимся звукам и по привычке оглядел комнату. Ничего лишнего. Стол и табуретка, привинченные к полу, закрепленная на стене лампа с гибким абажуром, бланки протоколов. Лишними казались здесь, пожалуй, только Кононов и Майорова, которые примостились у края стола.

Конвоиры ввели Сусло. С порога он злобно и долго смотрел на Маврина.

– Будем гипнотизировать друг друга? – с легкой иронией спросил Маврин и жестом указал на привинченную в углу табуретку.

Не отрывая взгляда от следователя, Сусло уселся на табуретку, опустив между ног сжатые в кулаки руки.

– Нам остаться? – спросил один из конвоиров.

– Можете быть свободными, – отпустил их Маврин. В кабинете воцарилось молчание.

– Я думаю, – наконец заговорил Маврин, – после всего случившегося у вас есть только один путь – рассказать правду от начала и до конца.

– Мне непонятно, о какой правде вы говорите, – угрюмо ответил Сусло.

– Я знавал одного человека, который давно, лет пятнадцать назад, также не сказал следователю всей правды. И вы думаете, это его спасло? Ничуть. Прошлое всегда возвращается.

– А, собственно, от меня-то чего надо? – поинтересовался Сусло.

– Меня интересует, с какой целью вы пришли к гражданину Ежикову вечером двадцать седьмого августа?

– Я знал его по Боровску, решил навестить.

– Почему, позвонив в дверь, вы представились разносчиком телеграмм?

– Случайно получилось.

– Зачем вы пришли с оружием?

– Место там глухое, вот и взял.

– Где вы взяли пистолет?

– Нашел.

– В каком месте? Когда?

– Месяца два назад. У развалин дома, где прежде жил Зотиков.

– Почему вы его не сдали?

– Да… как-то так…

– Кроме изъятого вчера пистолета, имеется у вас оружие в настоящее время? Или. может быть, имелось прежде?

Сусло помрачнел, бросил исподлобья испытующий взгляд на следователя, а потом отрицательно покачал головой.

– Скажите, когда и по какой причине вы изменили фамилию, имя и отчество?

– Года через три после отбытия наказания. На работу с моим волчьим билетом не принимали.

– Где вы достали документы?

– Грибов умер на моих руках, родни у него не было, я и воспользовался его документами.

– В каких отношениях вы находились с Москальцовым?

– С Москальцовым? – удивился тот. – Да ни в каких. Выполнял вон их поручения, – кивнул он в сторону Кононова и Майоровой.

– Когда вы последний раз видели его живым?

– Кононов послал меня к нему домой, это и было последний раз.

– А позже, на даче Сомова, вам не приходилось его посещать?

Сусло едва заметно вздрогнул.

– Какого еще Сомова?

– На даче которого нашли труп Москальцова.

– Никогда там не был.

– Уверены?

– Уверен.

– Гражданин Сусло, – тон следователя стал официальным. – Я предъявляю вам заключение судебно-медицинской экспертизы, которой установлено, что на одном из кусков сыра, найденных на даче Сомова, обнаружены следы ваших зубов, в частности, правого клыка верхней челюсти, имеющего характерные особенности прикуса. Вот почитайте.

Он передал ему лист бумаги. Беззвучно шевеля губами, тот прочитал от буквы до буквы, потрогал зуб на верхней челюсти, с силой надавил на него большим пальцем и стал внимательно рассматривать палец. Все с интересом наблюдали за его действиями. Наконец Сусло отложил заключение в сторону.

– Ну был, – с вызовом бросил он.

– С какой целью?

– Жаль мне его стало. Вы его убийцей считаете, на пятки наступаете, вот я и подумал – а вдруг с собой чего сделает.

– Откуда вы узнали, где он скрывается?

– Сам сказал.

– В каком состоянии вы застали Москальцова на даче Сомова?

– Пьяным.

– Вы с ним выпивали?

– Конечно, раз закусывал.

– Пили из бутылки? Стакана?

– Из стакана.

– Чем вы объясните, что на стаканах и бутылках не обнаружены отпечатки ваших пальцев?

Сусло промолчал.

– Знал ли Москальцов о вашем прошлом: о судимости, о настоящем имени?

– Нет, не знал.

– Достаточно на сегодня.

Маврин потянулся к кнопке вызова конвоя.

– Но позвольте! – Арестованный поднялся. – За что меня здесь держат? По какому обвинению?

– По обвинению в незаконном хранении и ношении огнестрельного оружия.

– Вы считаете, этого достаточно, чтобы держать в камере пожилого человека, общественника, который уже столько лет честно трудится? Тогда каждого второго надо сажать.

– Закон есть закон. – познал плечами Маврин. – Уголовный кодекс вы изучали, об ответственности знаете. Конечно, там предусмотрены и обстоятельства, при которых у вас изъяли пистолет…

– Я же объяснил. Ну подумайте, зачем мне убивать Ежикова? Разве я с ним ссорился когда или не поделил чего? Спросите сами, он скажет.

На пороге появился конвой. Не ожидая ответа на свои вопросы, Сусло встал, заложил руки за спину и двинулся к выходу.

– Андрей Герасимович! – окликнул его Маврин. – Почему вы решили навестить Ежикова именно двадцать седьмого августа?

– Двадцать седьмого? А что двадцать седьмого? – пробормотал он. – Так получилось.

Когда вдалеке затихли шаги уходящих, Катя первой нарушила молчание.

– Петр Петрович! – затормошила она Маврина. – Ну почему вы ему сразу не сказали о надкушенном яблоке в саду Коробко и о Сытове?

Маврин насмешливо оглядел и ее и Кононова.

– А не кажется ли вам, что вы опять спешите? Затравку я ему дал, пусть теперь поразмышляет на досуге. С яблоком мы повременим, для разговора же о Сытове необходимо его присутствие, а не голословное заявление.

* * *

После первого допроса Сусло отказался принимать пищу, потом имитировал психическое заболевание, словом, применил весь арсенал средств, используемый обычно опытными преступниками, чтобы уйти от ответственности. Медленно и кропотливо работал с ним Маврин. Он не спорил, не волновался, выслушивая очередную ложь обвиняемого, а методично опровергал, казалось бы, самые нелепые заявления. И вот наступил момент, когда бывший комендант сам попросился на допрос. Петр Петрович был уверен, что рано или поздно это случится, ибо уже давно чувствовал перелом, происшедший в духе подследственного после предъявления ему неопровержимых улик.

Сусло выглядел теперь не таким дерзким и самоуверенным, как при первом допросе. Прихрамывающей походкой, вялый и отрешенный, он вошел в кабинет и уселся напротив следователя.

– Я решил идти в сознанку, – глухо откашлявшись в кулак, сказал он.

– Надеетесь на снисхождение? – безжалостно спросил Маврин.

– Понимайте как знаете. Но я хочу, я должен еще доказать, что есть тут кое-какие похуже меня.

– Вы имеете в виду Коробко и Сытова?

– Их. Но не только. Из-за этих кровопийц я теперь здесь, – выкрикнул Сусло, все более возбуждаясь.

Петр Петрович подал ему стакан воды. Тот стиснул его пальцами и проговорил:

– Я не думал их убивать. Понимаете – не думал. Они сами толкнули меня на это. Они главные виновники. Когда я пришел работать на завод, был чист как стеклышко. Знали бы вы, как эти два приятеля опутывали меня, заставляя выполнять их волю.

– Знаю. Сытов рассказал. Они задержали вас как-то на проходной со спрятанным изделием, но отпустили.

Арестованный побагровел.

– Лучше бы тогда меня накрыли, – тихо произнес он. – Может, не сидел бы тут. Коробко тогда предложил работать сообща. Ну я и согласился – куда деваться. Они мне указали люден в цехе, на которых можно положиться, и рассказали, как организовать сбыт. Все шло гладко, пока милиция не пронюхала. Как-то они пригласили меня на квартиру Сытова, и Коробко сказал, что милиция напала на мой след. А Сытов стал утешать: «Не волнуйся, – говорит, – больше двух лет не дадут, а вернешься – двадцать пять кусков твои. II жену с ребенком не оставим, помогать будем и тебе посылочку пошлем». Поверил я им, подумал: чем мне лучше будет, если они подельниками пойдут? Считал, два года – тьфу. А вышло восемь. После драки-то чего кулаками махать! Поначалу они действительно и семье помогали, и мне кое-что подбрасывали. Потом перестали. Л от жены я развод получил, уехала она куда-то с сыном. Вот и взяло меня озлобление: я на тюремной баланде, а эти пауки живут себе припеваючи…

Сусло с яростью скрипнул зубами. Па щеках у него заходили желваки.

– Освободился – и сразу в Боровск. Смотрю, а Коробко и след простыл. Я к Сытову. «Давай, – говорю – деньги, мои двадцать пять кусков». А гад этот клянется и божится, что денег у него нет, и бросил мне рублей пятьсот. Я за горло его взял и свое требую, а он на колени бух: «Нет у меня денег, пощади, возьми что есть, все Коробко забрал, да и смылся». Поверил ему, отпустил. «Где, – спрашиваю, – Коробко»? – «В какой-то Новоспасск уехал».

Подался я тогда к дружку Кольке Грибову – вместе срок отбывали. Колька мне шкатулку ту самую и подарил, с тремя пушками. Где он ее взял, не знаю. Поехал я, значит, за своими деньгами. Узнал в адресном бюро адрес Коробко и к нему. Убивать его я не собирался, а пушку с собой взял для острастки – мужик он здоровый, со мной одной рукой справится. Сначала он не признал меня, потом повел в сад – там у него стол стоял и скамейки. Принес из дома бутыль домашнего вина, два стакана. «Совесть-то у тебя есть? – спрашиваю. – Восемь лет я из-за вас отбухал, без семьи остался, а где твои обещания? Отдай двадцать пять кусков». Он взбеленился, морда его мясистая стала как свекла. «Учитывая бедственное твое положение, тысчонку подкину и то позже». Вскипело во мне все. Вскочил я, сжал в кармане пистолет, кричу: «Отдай добром мои деньги, не то!..» А Коробко поднялся как медведь и зарычал: «Я тебя сейчас как котенка задавлю». И вот тут сам не знаю, как получилось. Не хотел убивать, а выстрелил. Опомнился, а он готов. Сел рядом, думаю: все, вышка мне теперь. Потом пришел в себя. Кругом тишина. Гильзу выбросило прямо на стол. Я взял ее и свой стакан – отпечатки-то остались – и бегом на вокзал. Год колесил по стране, ночами не спал. Потом подался опять к Кольке Грибову. Болел он сильно. О случившемся промолчал, да и он не из любопытных. Тут мысль ко мне пришла: если помрет, взять Колькин паспорт. И дождался, похоронил дружка. Аккуратненько фотографию переклеил, год рождения одной черточкой изменил, и стал я с той поры Грибовым. Года полтора пожил спокойно, на работу устроился, а потом потянуло в родные места. Да и с Сытовым разговор еще не был закончен. Хорек этот, увидев меня, позеленел весь от страха, но деньги отказался отдать. Загнал его в угол, а он верещит оттуда: «Ты убил Афанасича, сообщу куда надо – конец тебе». Меня словно холодом обдало, отошел в сторону. Он сразу в наступление: «Имей в виду, – говорит, – о том, что ты убил Коробко, я написал Ежикову. Он тоже в доле состоял, ты об этом и не знал. Чуть что, каюк тебе. Не пришлось бы самому деньги выкладывать». Запали мне эти слова в голову. Выходило, что теперь не он у меня, а я у него на крючке. Перестал спать спокойно, все ждал, придут за мной. Наконец решился. Знал: Сытов охотник заядлый. В лесу и подкараулил. В полной уверенности был, что нет его уже. Насчет Ежикова я не очень-то ему поверил. Но потом, через годик, решил присмотреться к этому человеку. Все-таки неспокойно себя чувствовал. И не убивать его шел я, а просто поговорить…