Текст книги "Заххок (журнальный вариант)"

Автор книги: Владимир Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Кто?!

Бедные мои односельчане! По единому слову поняли, о чем он спрашивает, все как один повернулись в нашу сторону и закричали:

– Здесь они! Здесь!

Гафур надвинулся на нас.

– Кто?!

Старый Бехбуд, отец Бахшанды, указал:

– Он. Вот этот человек. Джоруб...

Мой отец – старший в нашем кауне, но он скуп на слова, говорить на людях от имени семьи обычно высылает Бехбуда. Правда, и тот не слишком речист, а сейчас вовсе заробел.

– Идем, – сказал Гафур. – Зухуршо к себе требует.

В этот миг я заметил краем глаза, что к народу направляется второй Зухуров телохранитель, Занбур. Мысленно продолжив линию его движения, я с ужасом вычислил, куда он идет. К Зарине!

Гафур ухватил меня за руку.

– Погоди минутку, – взмолился я.

Он обернулся, увидел товарища и неожиданно отпустил меня. Усмехнулся:

– Ладно. Поглядим...

Занбур, пробуравив народ, остановился у высокого камня и пробурчал:

– Эй! Сюда, вниз, слезай.

Я услышал сзади себя пыхтение и звуки борьбы. Обернулся: Сангин и Курбон держали Андрея, а он отчаянно вырывался. Я отвернулся. Что я мог ему сказать?..

Тем временем Занбур повторил:

– Слезай! Чего смотришь?

Зарина ответила насмешливо:

– Сам поднимись!

Он в раздумье почесал шею.

– Как?!

– Лестницу возьми.

Занбур сообразил, что наверх взбираются где-то сзади, и пошел в обход глыбы. Как только он скрылся из виду, Зарина легко спрыгнула на землю. Будто пушинка полетела, подхваченная ветром.

– О-ха! – одобрительно вскричали мужики.

В это время наверху возник, растолкав девушек, Занбур.

– Где она?

Зарина – ему:

– Я слезла. Теперь – ты. Прыгай! Что, струсил?

И пока он раздумывал, скрылась в толпе.

Гафур вновь дернул меня за руку и проревел:

– Нагляделся? Идем.

Сопротивляться было бесполезно. Я произнес: «Йо бисмилло...» и пошел за ним. Мысленно я умолял о помощи наших арвохов, дедов-покойников, и собирался с силами, чтобы достойно выдержать новый экзамен судьбы. Оглянулся на народ и с ужасом увидел, что Зарина вышла из толпы и, наискосок пересекая площадь, тоже направляется к мечети. Я махнул рукой, приказывая повернуть назад. Зарина подмигнула мне и отвернулась. Проходя рядом с мертвецом, она покосилась на труп, вздернула подбородок и остановилась в трех шагах от Зухуршо. Я встал с ней рядом...

Удав на плечах Зухуршо изогнулся, поднял голову и уставился на меня мертвым взглядом. Змеи видят плохо, днем они почти слепы. Но удавы имеют удивительный орган чувств – тепловое зрение, и обоняние у них неплохое. Рептилия чуяла запах моего страха.

Сколь ни удивительно, Зухуршо благодушно усмехался.

– Вы, значит, жених? – требовательно спросила Зарина. – Давайте я вам сразу объясню: я выходить замуж не собираюсь.

Зухуршо изумился:

– Эъ! Даврон, гляди, какая решительная...

Даврон отвернулся и не сказал ни слова. Зарина немного смешалась:

– Это, наверное, обидно выглядит. Не обижайтесь, пожалуйста, и на свой счет не принимайте. Я вообще ни за кого выходить не хочу.

Зухуршо разглядывал Зарину как диковину.

– Смелая девочка. Только очень некультурная. Как думаешь, Даврон? Отец плохо воспитал. Девочка грубо разговаривает, а отец стоит и молчит...

– Дядюшка Джоруб мне не отец, – сказала Зарина. – Мой папа умер.

– Ц-ц-ц-ц, сирота, – притворно посочувствовал Зухуршо. – Это еще хуже. Сироте тем более надо вести себя скромнее.

Даврон сказал небрежно:

– Кончай издеваться, Зухур. Отпусти девчонку.

– От-пус-тить? Шутишь?! Опозорить ее хочешь? Зухуршо посватался, а потом отказался... Ты людей из кишлака спроси. Что они скажут?

– Никак нельзя отказаться, товарищ Хушкадамов, – подтвердил раис.

В это время кто-то отчаянно вскрикнул у меня за спиной. Я обернулся: в нескольких шагах поодаль Андрей вырывался из рук Занбура.

– Что?! – вопросил Зухуршо.

– К тебе бежал, – буркнул Занбур.

– Террорист? Разберись.

– Не обижайте его, пожалуйста, – быстро сказала Зарина. – Это мой брат.

– Брат? Ин-те-рес-но... Эй, веди сюда брата!

Занбур подтащил Андрея поближе.

– Зачем спешил? – спросил Зухуршо. – Вместо сестры себя в жены предложить?

Я услышал, как резко выдохнул Андрей, и меня охватил страх, что мальчик ответит каким-нибудь оскорблением. Я помнил, как ужасно наказал Зухуршо покойного Гиёза всего лишь за дружескую шутку, и попытался переключить гнев Андрея на себя.

– Эй, щенок, что себе позволяешь?! – крикнул я. – Кто тебя звал?! Зачем в дела старших лезешь?!

Андрей уставился мне в глаза бешеным взглядом, говорившим без слов: «Трус! Предатель...» Богу спасибо, я достиг своей цели.

Зухуршо захохотал:

– Теперь и наш дядюшка заговорил... Поздно, дядюшка. Раньше следовало воспитывать. Ты его, конечно, не наказывал, теперь исправлять придется. Придется мне наказать...

– Не надо. Не наказывайте, – прошептала Зарина.

– Занбур, уведи, – приказал Зухуршо.

Здоровенный детина ухватил Андрея, поволок к стоящим в отдалении машинам.

– Оставь его, скотина! – Зарина рванулась к ним, однако я успел поймать ее руку и с немалым трудом удержал девочку на месте.

Зухуршо наслаждался происходящим.

– Эй, Даврон, чего молчишь? Как его наказать? Знаю, ты расстреливать любишь, но сейчас хочется что-нибудь хорошее придумать. Я только старинные способы знаю, простые. Голову отрубить. Сжечь на костре. Утопить. Привязать к конскому хвосту... Раис, лошади в кишлаке есть? – крикнул он, не оборачиваясь.

Наш раис, который скромно топтался позади, у стены мечети, вышел вперед и отрапортовал:

– Лошади есть, товарищ Хушкадамов!

– Хоть что-то имеете, – насмешливо произнес Зухуршо. – И лошади, наверняка, полудохлые. Придется со скалы его сбросить. При вашей убогости ничего другого не остается.

Наш раис почтительно оскорбился.

– Товарищ Хушкадамов, у нас все есть...

– Что?! Что у вас есть? Камни?.. Камнями побить предлагаешь? Нищета! В масле сварить – у вас масла не хватит. Глотку свинцом залить – у вас свинца нет.

– Ваша правда, товарищ Хушкадамов, – подхватил раис. – Мы народ бедный, с нас нечего взять...

– Ошибаешься, – сказал Зухуршо. – У каждого есть что взять. А у вас в особенности. Но не о том сейчас разговор. Что делать будем? Подскажи, раис.

К чести раиса, на этот раз он промолчал. Хоть и забавлялся Зухуршо, шутил, играл с Зариной и нашим бедным раисом как кот с мышами, но мог в любой миг перекинуться от притворного благодушия к ярости.

 Однако Зухуршо и не ждал от раиса ответа. Он погладил удава.

– Был в древности царь, который своих змей человеческим мозгом кормил... Даврон, как думаешь, Мор захочет мозг кушать?

– Не дури! – сказал Даврон.

– Я согласна! – отчаянно закричала Зарина.

– Есть еще один способ... – проговорил Зухуршо и внезапно замолчал. По его лицу я понял, что он всерьез замечтался: а не испытать ли на деле какую-то страшную казнь.

– Вы слышите?! Я согласна!

Зухуршо будто очнулся, заморгал и спросил рассеянно:

– Чего кричишь?.. С чем ты согласна? Сжечь или голову отрубить?

– Замуж за вас выйти согласна. Только брата отпустите.

Зухуршо словно окончательно проснулся.

– Как? Что ты сказала?

– Я согласна выйти за вас замуж, если не тронете моего брата, – раздельно и отчетливо проговорила Зарина.

Зухуршо усмехнулся:

– Просишь?

Зарина, поколебавшись, отчеканила:

– Прошу.

– Даврон, будь свидетелем, – сказал Зухуршо. – Девушка просит, чтобы я на ней женился.

Мое сердце замерло... Что ответит Даврон? Вмешается ли? Защитит ли? Тогда, в Ходжигоне, он не захотел спасти Гиёза, плюнул, ушел... Заступится ли сейчас за Зарину?

Даврон молчал, и Зухуршо повернулся к Зарине:

– Так ты обещаешь?

На этот раз Зарина не колебалась.

– Обещаю.

Я шагнул вперед и сказал:

– Она не имеет права обещать. Ее слово ничего не значит. Непорядок, если любая девчонка начнет выбирать, за кого ей выйти замуж... Дедовские обычаи нельзя нарушать. Вы таджик, мусульманин, вы знаете. Старшие в семье решают. Так по нашему закону...

С каждым моим словом лицо Зухуршо мрачнело. Добродушная усмешка сменилась злобным оскалом. Еще миг и...

Но тут наконец вмешался Даврон:

– Мужик прав, Зухур. У них свой устав, а уставы не обсуждаются. Пусть он решает.

Зухуршо обернулся, медленно осклабился:

– Это приказ или совет?

– Совет, – отрезал Даврон.

– Хуш, ладно. Пусть будет совет... Значит, Даврон свататься советует. Одна беда – где сватов найти, не знаю. Гадо уже один раз испортил дело. Неприлично его вновь назначать. Опять отказ получит. Может, Даврон согласится? Он мне не родня, но порой и чужих в сваты приглашают. Достойных людей...

Он прикидывался, будто рассуждает вслух, но я догадался: все же опасается обратиться прямо к Даврону. Знает, что получит резкий и оскорбительный ответ. Соблюдает границу. Он помолчал немного и продолжил:

– На Даврона, оказалось, тоже надеяться нельзя. Он дедовских обычаев не знает. Городской человек... Придется кишлачных спрашивать.

Возвысив голос, он закричал:

– Эй, люди! Хочу взять в жены девушку из вашего селения. Кого в сваты посоветуете? Кто у вас самый почтенный?

Толпа заволновалась. Но не успели мужчины выкрикнуть несколько имен, как откуда-то из задних рядов, растолкав всех, выскочил Горох и заковылял к Зухуршо, на ходу выкрикивая:

– Меня возьмите, меня! Я сватом быть готов!

Прошкандыбал несколько шагов, остановился. Смекнул, должно быть, что слишком зарываться не стоит.

Раис крякнул:

– Э, скотина! – и к Зухуршо обратился: – Товарищ Хушкадамов, извините...

Но Зухуршо от него отмахнулся и скомандовал:

– Подойди сюда, почтенный.

Горох приблизился, встал навытяжку почтительно, но вместе с тем и шутовски, с какой-то издевкой.

– Обычаи знаешь? – спросил Зухуршо.

Шокир потупил бесстыжие глаза:

– Под дождем побывал...

– Товарищ Хушкадамов, – осторожно вмешался раис, – это у нас, извините, один такой человек, знаете... Его у нас не слишком уважают. Совсем не годится, чтоб вашим сватом стать. Вам бы, извините, лучше какого-нибудь достойного старика пригласить.

– И этот сойдет, – отрезал Зухуршо. – Не царевну сватаем. Какова

невеста – таков и сват.

– Это всему нашему селению обида, – сказал престарелый Додихудо. – Соседи смеяться станут – в Талхаке, мол, ни одного уважаемого человека не нашлось. А главное – вам неподобающего свата брать зазорно.

– Обо мне, старик, не печалься. Пословицу слышал: «Солнце глиной не замажешь»?

Шокир спросил:

– Как прикажете свататься? На городской манер или по-нашему, по-деревенски? Мы, горцы, – люди простые, некультурные, обычаи у нас грубые. Вам могут не понравиться...

– Сватай по-вашему, – приказал Зухуршо.

Шокир медленно потер руки, словно готовился к работе. Отошел немного назад, переступил с ноги на ногу и мелкими ковыляющими шажками двинулся ко мне. Перекошенный, с тощей шеей, торчащей из воротника изношенного черного костюма, он походил на грифа, облезлого стервятника с обрубленными крыльями, который топчется в брачном танце. Подошел, открыл рот и...

В этот миг у стены мечети раздались крики. Дрались между собой боевики, которых привез с собой Зухуршо. Кучка дерущихся, как собачья свора, потянулась в сторону и скрылась за дальним углом. И там почти сразу же грянул выстрел.

– Всем остаться здесь! – приказал Даврон и побежал к мечети.

Вопли и брань, доносящиеся из-за угла, усилились, затем внезапно смолкли. Зухуршо бросил Гороху:

– Эй, почтенный, чего ждешь? Приступай.

Шокир вновь потер руки и изготовился к своему нелепому брачному танцу. Я не сомневался, что он замыслил какой-то длинный издевательский ритуал, однако Зухуршо не позволил ему разгуляться.

– Не тяни. Достаточно двух слов.

Шокир, насколько мог, вытянулся в струнку:

– Итоат! Слушаюсь!

От шутовства опять не удержался, но приказ выполнил буквально – уставил на меня палец и каркнул:

– Отдашь девушку?

Мне для ответа хватило одного слова. Я собрал все свое мужество, отбросил приличия и ответил:

– Нет.

– О-ха-а! – едва слышно ахнули раис и престарелый Додихудо.

Горох даже расцвел от удовольствия – опять намечалось представление. Он заговорил внятно, ласково, словно убеждал ребенка:

– Эх, Джоруб, Джоруб... Наверное, я тебя не понял. Или правильнее сказать, ты меня, наверное, не понял. Вот они, – тут Шокир подобострастно перекосился в сторону Зухуршо, – в твое семейство войти желают. Или правильнее сказать, они желают девушку в их собственное семейство принять. В жены желают взять. Понимаешь? И они, по обычаю, спрашивают: согласен ли ты?

Я ответил твердо:

– Нет, не согласен.

Правда, не скрою, смотрел я при этом в землю – опасался, что не сумею стерпеть гневный взор Зухуршо, но с изумлением услышал, как он произнес спокойно:

– Хорошо. Дело сделано. А вы, уважаемые, – в это время я поднял глаза и увидел, что он обернулся к раису и старому Додихудо, – вы будете свидетелями. Вы слышали, как этот человек дал согласие отдать эту девушку мне в жены. Готовы подтвердить?

Я не таю зла на моих боязливых и расчетливых односельчан.

– Да, товарищ Хушкадамов, мы слышали, – сказал раис. – Джоруб согласен.

– Мы подтвердим, – сказал престарелый Додихудо.

Гнев, возмущение, отчаяние разрывали сердце, но что я мог поделать?! Зарина шагнула к Зухуршо и потребовала:

– Теперь отпустите брата.

– Зачем? – удивился Зухуршо.

– Вы обещали!

– Э, нет, девочка. Ты просила брата не наказывать. Отпустить ты не просила, я не обещал. В солдаты его беру.

– Нет! Обещали!

– Опять грубо говоришь?! Ты, оказывается, не понимаешь... Наш уговор ничего не стоит. Своего дядюшку благодари – он тебя замуж выдает.

– Дядя Джоруб, зачем вы вмешались! – сквозь слезы выкрикнула

Зарина. – Зачем?!

Зухуршо спросил с притворным сочувствием:

– Почему плачешь? Радоваться надо. Твоему брату повезло – солдатом станет, Даврон у него командиром будет... А, Даврон?! Что молчишь? Хоть спасибо скажи, тебя я тоже не обидел. Смелого бойца нашел...

11. Олег

Меня поразило, насколько реальный расстрел оказался не похож на то, чего я ожидал. Я-то воображал, что выстрел, как показывают в кино, отбросит Рембо назад. Ну, если не на пару шагов, то хотя бы опрокинет на спину... Ничего подобного. И вообще казнь произошла как-то ужасающе просто. Зухуршо подошел, наставил пистолет. Бух! Рембо словно бы осел и повалился наземь.

Нет, я его не жалею. Общался и отлично представляю, что за мразь. Но то была не казнь, а… не знаю даже, как назвать… что-то убийственно техническое. Единственное, что придало расстрелу намек на человечность, – это удовольствие, с каким Зухуршо провел экзекуцию. Думаю, он потому и тянул время перед выстрелом, что ощущал себя Богом, который держит в руке жизнь человека, и страшно смаковал это чувство...

Да нет, вздор! Так высоко он не взлетает. Его потолок – роль грозного падишаха, которую он исполняет с упоением. Разыгрывает ее, конечно, для себя и перед самим собой, но… Хотел бы я знать, сознает Зухуршо, насколько он зависим от зрителей? От крестьян, которых презирает. И опять-таки не совсем верно… Не презирает. Для него они нечто вроде сельскохозяйственной культуры. Он сказал мне как-то на днях: «Крестьяне как трава. Ты, конечно,

не знаешь – есть у нас одна травка девзабон, спорыш. Повсюду растет. Незаметная, жилистая, низкая, по земле стелется. Но живучая: чем больше топчешь, тем шире разрастается...»

Тем временем Зухуршо прошествовал в центральную точку очередной мизансцены – к трупу Рембо – и вопросил:

– Кто у вас староста, асакол?

Из толпы неспешно вышел человек. Плотный, кряжистый – такого хоть сейчас помещай в музей с табличкой «Сельский руководитель нижнего звена». Экспонат был выполнен с идеальной точностью, которую подчеркивал даже незначительный изъян: староста сильно косил на один глаз, что не мешало ему держаться с большим достоинством.

– Я асакол.

Но в тот же миг из-за кулис на сцену выскочил, как чертик из табакерки, кривой нескладный мужичонка – давешний сват Зухуршо. Я еще прежде наблюдал, как он, завершив свою миссию, юркнул к углу мечети, возле которого маялись представители кишлачного руководства, и примостился с ними рядом. Оба возмущенно воззрились на наглеца, но отогнать не осмелились. Сейчас он, прихрамывая, вылетел вперед и закричал во весь голос:

– Я асакол!!!

– Эй, Горох, куда лезешь?! – взволновался народ. – У нас уже есть асакол.

– Он не асакол, – возразил Горох. – Он сельсовет.

– Асакол – сельсовет, какая разница?

Горох пояснил:

– Сельсовета советская власть поставила. Умерли Советы, пропал и Сельсовет. Сейчас ихняя власть, – он скособочился в сторону Зухуршо. – Новые люди нужны. Теперь я старостой буду...

Зухуршо осклабился:

– Еще кто-нибудь есть? Кто еще староста? Выходи! У вас, талхакцев, все не по-людски. Даже старосты толпами ходят. Асаколов в кишлаке больше чем людей. Может быть, вы все асаколы? Выходите, не бойтесь.

– Сами старосту выберем! – крикнули из толпы.

– Чем Гороха, лучше Милисy!

На сцену выпихнули из массовки новое действующее лицо – дауна, будто грубо слепленного из необожженной глины. Лицо – кое-как сглаженный ком с дырами, обозначающими глаза, рот и ноздри. На голове у дурачка – измятая, насквозь пыльная милицейская фуражка. Изо рта торчал большой глиняный свисток. Даун поправил фуражку, строго оглянулся на толпу и засвистал.

Зухуршо осклабился:

– Вот достойный вас асакол. Его и назначу. Хотите?.. Ладно, люди Талхака... Научу, как надо выбирать. Я на вас зла не таю. – Он махнул рукой Сельсовету: – Иди сюда, косой... И ты, хромой, подойди. Станьте один напротив другого... Драться будете. Кто победит, тот – староста.

Они, кряжистый Сельсовет и щуплый Горох, медленно и неохотно потащились на боевые позиции, а я отчетливо увидел, что немощный на вид хромец – опасный противник. Затаенная ярость отщепенца – против физической силы... Я не взялся бы предсказывать, кто одержит верх.

Аудитория взбурлила.

– Эй, Зухуршо, мужика не унижай! – кричали старики.

– Бахрулло сельсоветом оставь!

– Бахрулло хотим!..

Молодежь вопила радостно:

– Пусть дерутся!

– Эй, Бахрулло-сельсовет! Докажи, что мужик!..

– Бахрулло, вылущи его как горох!

– Берегись, сзади к Гороху не подходи...

– Бокс!!!

Горох косо глянул на зрителей и неуклюже запрыгал на месте, подражая боксеру перед поединком. Молодежь еще пуще возликовала:

– Горох чемпион!

Зухуршо величаво взмахнул рукой:

– Бой!

Горох согнулся в карикатурную боксерскую стойку и закрутил перед собой кулаками, предусмотрительно держась подальше от противника. Конечно, он работал на публику, но я невольно восхитился: по сути дела, убогий калека контролировал крайне невыгодную для него ситуацию, превращал будущую драку с минимальными для него шансами на победу в представление, в котором он при любом финале останется главным героем, центром внимания. Противнику придется довольствоваться ролью второстепенного персонажа и лишь подыгрывать протагонисту, к чему Сельсовет, впрочем, вовсе не стремился. Он лишь повел широкими плечами и мрачно произнес:

– Нет, драться не буду. Это позор.

Я оглянулся на Зухуршо, ожидая, что тот придет в ярость. Но и у него на темной физиономии читалось то же простодушное любопытство, с каким следили за зрелищем поселяне. Он явно не желал вмешиваться – вероятно, решил, что разворачивающийся сюжет интересней обычной грубой потасовки.

Однако деревенская молодежь жаждала именно мордобоя.

– Чего ждете?! Деритесь!

Горох повернулся к публике и картинно развел руками: я был, мол, рад, но что поделать, если противник отказывается... Громко, чтоб все слышали, он произнес:

– Ладно. Не хочешь, я тоже не хочу.

Кто-то из молодых крикнул:

– Эй, Шокир! Что, очко жим-жим делает?!

Горох ответил невозмутимо:

– А ты проверь. Длинным своим языком...

Он порылся в кармане потрепанного пиджака, извлек небольшой полиэтиленовый пакетик и потряс им в воздухе:

– Бахрулло, может, миром разберемся? Давай пока насвай покурим, все обсудим.

Если кто не знает, насвай – это табак, истертый в пыль и смешанный с известью, куриным пометом и еще какой-то дрянью. Его не курят. Щепоть этой гадости забрасывают под язык, и забирает она почище махорки.

Горох раскрыл пакетик, начал сосредоточенно сыпать темно-зеленый порошок себе на правую ладонь. Натрусив небольшую кучку, позвал:

– Эй, Бахрулло, желаешь? Тебя тоже угощу...

Сельсовет не снизошел до ответа. Тем не менее, Горох заковылял к нему, на ходу приговаривая:

– Зря отказываешься, попробуй. Хороший насвай, андижанский...

Подошел, скорчил сладостную мину, как бы предвкушая удовольствие, слегка запрокинул голову, разинул рот и уже было забросил зелье под язык, как вдруг застыл, остановив руку на полпути и с удивлением вытаращившись на Сельсовета.

Тот купился:

– Что?

– Сапоги у тебя не блестят. Почему не надраил?

Обут был Сельсовет в серые парусиновые сапоги, какие здесь до сих пор еще в моде среди сельского начальства. Он машинально опустил взгляд.

– Зачем их...

Горох мгновенным движением вывалил из пакетика на ладонь всю зеленую дрянь и швырнул Сельсовету в глаза. Подлянка нехитрая, классическая... Меня однако удивило, как элегантно и технично Горох провел хлесткий выброс кисти.

– О-ха! – ахнули мужики.

Сельсовет схватился за глаза, а Горох, прихрамывая, забежал сзади, подпрыгнул и... неожиданно ловко дал ему пендаля. Когда-то, в стародавние времена, у нас в девятой школе такой пинок именовался «поджопником».

– Э! – неодобрительно вскричали мужики.

Сельсовет – лицо припорошено грязно-зеленой пыльцой, глаза зажмурены, слезы текут – крутнулся назад, раскинув руки. Конечно, не поймал. Горох уже зашел ему в тыл, вновь подскочил и отоварил соперника новым поджопником. Шансов изловить Гороха было у Сельсовета не больше, чем у пса, который крутится волчком и пытается выгрызть блоху, впившуюся в кончик обрубленного хвоста. А Горох, пнув беднягу раз пять, принял утомленный вид, отошел в сторону и театральным жестом утер со лба пот.

– Эх, Бахрулло, Бахрулло... Со мной тягаться захотел? Нет, брат, не умеешь дерьмо хлебать, ложку не пачкай.

Зухуршо милостиво одобрил:

– Офарин! Молодец. Ты – асакол.

Народ загудел. Охрана сняла автоматы с плеча, подтянулась поближе к Зухуршо и приготовилась наводить порядок. Но обошлось без того. Ослепленного и опозоренного Бахрулло увели, дурачок Милисa строго оглядел народ и засвиристел в свой свисток. Выборы состоялись.

Нелепая была затея, но я потом уже вспомнил, что Зухуршо невольно проговорился одной фразой: «зла на вас не таю». Будто приоткрылась дверца, из шкафа вывалился один из его скелетов, и стало понятно, что, назначая старостой деревенского отщепенца, он попросту мстил кишлаку за какую-то давнюю обиду. Вероятно, в детстве один из здешних мужиков как-то его притеснил – надрал уши или что-нибудь в этом роде. Теперь он отыгрывается на всем селении.

Все же я спросил на вечерней аудиенции:

– Странный персонаж этот Горох. Почему вы выбрали именно его?

Он посмотрел на меня как на идиота.

– Не понимаешь? Он всех в кишлаке знает, про каждого полную информацию имеет. И всем чужой. В сговор ни с кем не войдет, никому поблажки не даст, никого не пожалеет. Мстить будет за то, что над ним смеялись.

Он явно рационализировал свой выбор, но и я продолжал играть в наивность:

– Судя по реакции односельчан, в кишлаке его не уважают. Ни малейшего авторитета. Наверняка, и навыка нет, опыта руководства.

– Зачем ему опыт? Приказ получит, следить будет, чтоб выполняли. Зачем авторитет? Ему авторитет не нужен. У меня – авторитет. В моей тени стоять будет.

Он помолчал и добавил:

– Ты не думай, потом настоящего человека поставлю.

Да, не позавидуешь Гороху. Не хочется загадывать, как Зухуршо отблагодарит разжалованного калеку. Ну а новоявленный администратор, еще не подозревая о своей судьбе калифа на час, сразу же поспешил использовать преимущества высокого положения. К Зухуршо он обратился с должным подобострастием:

– Я вам, товарищ... извините, господин Хушкадамов, твердо обещаю: в кишлаке теперь полный порядок будет.

А толпу односельчан окинул хозяйским взглядом, на сей раз, как мне показалось, непритворным. Я подумал, что его обидчики еще пожалеют о своих издевках. Хотя могут, конечно, и пришибить потихоньку...

– Заползла вошь на царский трон, хвалится: «Я подшох», – крикнул из задних рядов невидимый насмешник.

Зухуршо свирепо заорал, обрывая смех:

– Этот человек – мой глаз и моя рука в вашем кишлаке. Выполняйте все, что он прикажет. Может, кто-нибудь из вас на него зло или обиду затаил... Может быть, кто-нибудь счеты с ним свести захочет... Помните: за это все наказаны будут. Весь кишлак…

Затем тон и даже тембр его голоса внезапно сменились будто по щелчку переключателя:

– Эй, люди Талхака, богачи, живущие в нищете! Не устали еще от своей бедности? Не наскучило вам пробавляться пустой похлебкой из травы?

А рядом – золото, протяни руку и бери...

Люди Талхака заворчали:

– В наших горах золота нет...

– Геологи искали, не нашли.

– Не там искали, – сказал Зухуршо невозмутимо.

Любопытно, с какой легкостью он сменил маску и перевоплотился из грозного тирана в опытного партийного оратора. Начал издалека:

– Благо тем, кто живет внизу, в долинах. Там земли много, и тамошние люди выращивают хлеб и рис, картошку и помидоры... Все выращивают. А вы? У вас, людей гор, земли мало. Каковы ваши земли? На поле ногу поставишь – для другой места не хватит. На одной ноге стоять приходится. А теперь скажите, что можно на таком малоземелье сажать? Что выращивать?

– Горох! – ответил невидимый насмешник из заднего ряда. – Горох надо сажать.

Народ захохотал. Горох злобно прокричал:

– Это тебя надо! На кол сажать! В огонь сажать...

– Зато тебе-то огонь не страшен, – откликнулся невидимый. – Любое пламя выхлопом задуешь.

Зухуршо вновь рассвирепел:

– Молчать! Всем молчать, когда я говорю! Вы, талхакцы, потому в нищете живете, что мудрых советов слушать не хотите. Но я добрый. Зла не помню. Научу. По моим советам жить будете. А теперь еще раз спрошу: если земли мало, что сажать надо?

На сей раз насмешничать никто не решился.

– Золото, – сказал Зухуршо. – Когда земель мало, выращивать следует золото.

И замолчал, выжидающе глядя на неразумных талхакцев. Держал паузу.

– Вы спросите: как это сделать? Золото – не картошка, в земле не зреет. Но кто так скажет, тот не знает. Есть золото, которое выращивают в почве, – новый сорт. Вы скажете: нет, не получится. У нас, скажете, все равно земли не хватит. Но Бог сделал вам подарок, о котором вы умалчиваете, – пастбище. Засею его новым сортом, и золото к вам рекой хлынет...

От стены мечети отделился один из двух местных руководителей – статный старец – с достоинством прошествовал вперед и остановился рядом с Зухуршо.

– Я правильно ли понял – большое пастбище собираетесь распахать?

– Верно, старик, – сказал Зухуршо. – Огромная площадь, заросшая сорной травой, пользу приносить станет.

– Нельзя распахивать, – твердо сказал старец. – Неправильно это, грешно. Пастбище – не земля. Разве вам наших совхозных земель недостаточно?

– О совхозных полях не вспоминай, – сказал Зухуршо. – Не ваши они, мои. Были государственными, теперь моими стали. Потому что теперь я – государство.

Народ загудел, автоматчики выступили вперед. Старец сказал:

– Прежде государство у нас сельхозпродукцию покупало, нам продукты завозило. Теперь с земли кормимся. Если поля отнимешь, как жить будем, чем питаться?

– О том, старик, не беспокойся, – сказал Зухуршо. – Все у вас будет. Все завезу: муку, сахар, крупы. Через несколько лет на Оби-Барф электростанцию поставлю. Электрический насос на вашей речушке установлю, чтобы воду наверх, в кишлак качать. В каждый двор водопровод проведу. Не хуже, чем в городе, жить будете. Ваши женщины как жены падишаха одеваться станут. В каждом дворе «нива» стоять будет. В самых бедных хозяйствах холодильники, стиральные машины появятся. А в каждом доме – пороги из золота...

– Новый сорт, это что такое? – осведомился старец. – Сорт чего?

– Новый сорт – это новый сорт. Вырастет, сами увидите. Радоваться будете. А сейчас...

Зухуршо толкнул в бок Гафура, пятнистого телохранителя. Тот дал знак водителю одной из стоящих в стороне машин, «КамАЗ» заскрежетал стартером, завелся, зачадил черной диоксиновой вонью, выкатил на середину площади и встал рядом с трупом Рембо. Народ молча следил за грузовиком. Только безбородый старичок из первого ряда торжествующе воскликнул:

– А я что сказал?! Говорил я: муку раздавать будут!

Второй телохранитель, Занбур, ловко вскарабкался на борт, откинул брезент, запрыгнул в кузов на кладку мешков и швырнул один вниз. Мешок хлопнулся о землю и разодрался по шву. Словно взорвалась мягкая бомба, начиненная мукой. Тонкая пыль взлетела, осела и широко прикрыла мертвеца как саваном, белой мучной пеленой. На краю, где землю едва припорошило, медленно проступило багровое пятно не успевшей еще застыть крови.

– Э, хайвон! – заорал Зухуршо. – Не бросай! Осторожно Гафуру подавай.

Второй мешок был опущен и уложен с должной бережностью. Зухуршо поставил на него ногу:

– Кому первый мешок?! – и сам же ответил: – Асаколу – первый мешок! Староста, иди сюда.

Горох приблизился.

– Ложись, – повелел Зухуршо. – Сначала – кнут, мешок получишь потом.

Если староста и растерялся, то лишь на мгновение. Сходу вписался в ситуацию и по-военному отрапортовал:

– Так точно!

Он достал из кармана цветастый носовой платочек, обшитый по краям бахромой с блестками, нагнулся, чтобы расстелить, но спохватился, искоса глянул на валяющийся рядом труп Рембо, присыпанный мукой, да так и застыл с вывернутой шеей.

– Извиняюсь... дозвольте вон там, поодаль, лечь... Я, извините, мертвецов боюсь... – и, не разгибаясь, боком, на крабий манер, засеменил в сторону.

По самому краю ходил Горох, жизнью, возможно, рисковал, но удержаться не мог... А может, имел какой-то хитрый расчет. Я потом думал, почему Зухуршо не разорвал его в клочья здесь же на месте? Почему позволил эти ужимки и прыжки? Видимо, актерство Гороха каким-то образом резонировало с его собственной игрой. Кривляние шута как бы подчеркивало величие владыки наподобие ритуального поношения цезаря в ходе триумфа. А может, чем черт не шутит, талхдарьинский цезарь просто засмотрелся на тамошо, в котором был режиссером, главным актером и одновременно зрителем, и увлекся спектаклем настолько, что начал даже подыгрывать Гороху, работать с ним в паре. А тот, хитрый манипулятор, ни разу не задел его прямой насмешкой.

Он отодвинулся шагов на пять, встряхнул платочек и разложил на земле. Затем сделал ныряющее движение, как если бы собирался лечь. Оглянулся на зрителей и всем телом дал понять, что платок слишком мал, чтоб на нем уместиться. Черт возьми, да у него талант!

Даврон шагнул к Зухуршо, на ходу поправляя кобуру. Я давно подметил у него этот жест, когда он сердит или раздражен.