Текст книги "Наследник двух Корон (СИ)"

Автор книги: Владимир Марков-Бабкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

* * *

КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. ПОТСДАМ. ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР. 8 января 1742 года.

Я сладко спал, ибо ничего не предвещало…

– Высочество!

– Корф, иди куда шёл, то есть в задницу. Я сплю.

– Петер, просыпайся. Отечество зовёт!

– Какое из Отечеств на сей раз?

– Россия-матушка!

– Два немца. Барон фон Корф и герцог Готторп-Гольштейн. Россия – матушка. Я сплю. Меня нет. Я в домике.

Корф терпеливо меня пытался разбудить. Пока безуспешно. Я не вёлся на его провокации.

– Пете-ер. Ты и так проспал всё, что только мог.

– Вечера мне хватило. Дай спать.

– Петер!

Даже не пытаюсь открыть глаза.

– Что на сей раз…

– Наше прибытие с Берхольцем.

– Тоже мне, Николай Андреевич, событие. Который вообще час?

– Часа два до рассвета.

– Ого, и чего же в такую рань будить? Мы в полночь только уняли Брюммера…

Я осекся, холодный пот вырвал меня из уз Морфея…

– Что случилось, барон? Вы почему так поздно вернулись?

– Вот, Ваше С… Высочество, правильный вопрос! Барон фон Браккель три часа как умер.

Чёрт! Как некстати!

Подкузьмил нам Казимир Христофорыч. У него были инструкции по нашему дальнейшему пути в Россию, да может и средства. Но, что уж тут сделаешь?

– Это печально, но не повод тревожить мой сон.

– Петер, ты не понимаешь. Смерть русского посла в Берлине может вызвать у местных властей вопросы ко мне с Берхгольцем. Мы можем тут и на неделю застрять.

– Ну, тогда барон просите закладывать коней. Я только соберусь и умоюсь.

– Да всё уже готово, граф. Только Брюммер упорствует – уезжать не хочет.

Отто – свинорыл старый! Нализался вчера, скотина, а теперь бузит. Дуэль эта потешная на мою голову…

– Вчера что ли не разобрались? Французик Брюммеру даже руку порезал, я сам зашивал. Вот послал же Бог попутчика!

Корф покачал головой.

– Брюммер говорит, что вопрос чести, и надо закончить.

– Рад за них. Желаю победы обеим сторонам. Я Брюммера никогда не любил.

С этими словами ложусь обратно и отворачиваюсь на другой бок.

– Петер, в нашей ситуации новая дуэль – лишняя. Нужно убедить Брюммера срочно уезжать. Но он упёрся. Хотя и не помнит из-за чего дуэль возникла. Однако честь и всё прочее.

– Я при каких тут делах? Сам с ним и говори. Ты у нас глава экспедиции.

– Петер.

В сердцах вновь сажусь на койке.

– Ну?

– Поговори с ним. Ты – свой и ты герцог. Я для него чужак. Нас ждут в Санкт-Петербурге.

Тру глаза.

– И где он?

– Сидит в зале и пьет пиво после вчерашнего.

Киваю.

– Отличная тема перед дуэлью. Руки трястись не будут с перепоя. И что я ему скажу? Он взрослый мальчик.

– Что надо срочно уезжать. Долг чести он потом оплатит. При случае. Что, как честный человек, он признает долг, но обстоятельства вынуждают к отъезду. Но, он принимает вызов и готов дать удовлетворение в любом месте и в любое время. Найди подход к его уязвлённому самолюбию. Ты его хорошо знаешь.

– Да, уж. Знаю – это не то слово. Очень хорошо знаю. Когда его убьют, я спляшу на его могилке. Ладно, дай хоть умыться этой мутью, что зовут тут водой.

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ПЕТРОПАВЛОВСКАЯ КРЕПОСТЬ. 28 декабря 1741 года (8 января 1742 года).

Ушаков присел в кресло, предоставив Императрице возможность вести партию. Миних пожелал говорить с Государыней. Смешно. Но, Елисавет пожелала прибыть. Странная причуда, но что Ушакову до того? Миних никуда не денется.

Елисавета Петровна властно сидела в специально принесённом для неё кресле.

– Итак?

Миних сглотнул.

– Государыня. Я верный служака Отечества. Я мог ошибаться. Но присяге своей я не изменил.

Императрица холодно заметила:

– Граф, вы уже достаточно сказали, чтобы быть колесованным. Зачем вы хотели говорить со мной?

– Ваше Императорское Величество. Я старый солдат и не боюсь смерти. Моя жизнь в ваших руках. Да, я служил Императрицам и Императорам до вас. Но, всякая власть от Бога. Я присягал им в верности.

– И мне бы присягнули?

Кивок.

– Всякая власть от Бога. Но, я связан присягой сейчас. Император Иван Третий жив. Я не знаю где он и что с ним, но известия о его смерти до меня не доходили. Не прошу пощады. Я проиграл, и я это понимаю. Да, я не могу присягнуть вам, Матушка, но я присягал России. И я могу быть полезен нашему Отечеству.

Поднятая бровь.

– Вот как? И чем же? Было бы глупо оставить под вашим началом хоть одного солдата моей армии.

– Я не только военный. Я хороший инженер. Фортификатор. Снабжение войск и обеспечение территорий при мне работали с точностью часов. Я строил дороги весьма густые и протяжённые, я имею опыт освоения и заселения русскими диких территорий. Россия огромна, Матушка, и становится всё шире. Могущество Империи – это не только солдаты, но и люди на новых землях, шахты, заводы, дороги. Ваш Царственный батюшка, Петр Великий, столкнулся с проблемами во время Северной войны. Не хватало буквально всего – от обученных войск нового строя, до пушек и металла для них. Пришлось его волей снимать колокола с колоколен церквей, настолько не хватало металла на пушки. И дорог. Реки не решают всех проблем передвижения войск и их снабжения. Петр Великий повелел осваивать Урал. Это заняло много времени. Северная война растянулась на двадцать один год. Сейчас снова идёт война со Швецией. Это не последняя война. России нужны ресурсы. Нужны пушки и ружья. Порох и обмундирование для солдат. В нашем Отечестве всего много, но опытных людей для этого слишком мало. Вы можете повелеть меня колесовать. Вы в своём праве, Ваше Императорское Величество. Но, мои отрубленные голова, руки и ноги, ни в чём не смогут быть полезны России. Дайте мне дело. Самое трудное. И я приложу все силы во славу Отечества и Вашего Величества.

Усмешка.

– И при этом присягать мне вы отказываетесь?

– Пока жив Иван Третий, я не могу присягнуть вам. Но, я могу дать присягу на Библии, не злоумышлять ничего против Вашего Императорского Величества, против вас и ваших интересов, не участвовать в заговорах против Вашего Величества до самой своей смерти.

– А ещё чего вы хотите?

– Семью мою пощадите, Матушка. Это всё, о чём я прошу. Они ни в чём не виноваты и ничего не знали.

Елисавет покачала головой.

– Это дорогого стоит. Ваша забота о семье похвальна и вызывает некое сочувствие. Но, у меня нет права и возможности предаваться чувствам. Меня мало интересуют высокопарные слова. Только факты и по существу. У вас был конфликт с Остерманом.

– Да, моя Госпожа.

– В чём суть?

Кривая усмешка.

– Мои реформы армии были оклеветаны. Смешно. Немец Остерман обвинил немца Миниха в онемечивании армии. Русская армия нуждалась и нуждается в осовременнивании подходов в организации и применении войск. Мы отстаём, Ваше Величество. Пруссия и Швеция вырвались вперёд. Мы ведём войны, но военное дело в Европе не стоит на месте. Ваш Августейший родитель понимал это. России пришлось догонять. С кровью и потом, с проигранными сражениями.

Кивок.

– Допустим. Но вы злонамерили против меня.

Ушаков даже усмехнулся. На месте Миниха сейчас может оказаться любой. Даже сам Ушаков. Власть меняется и то, что вчера было верностью, сегодня вполне может быть изменой. Кому изменой? А это монарху решать.

Миних выдохнул:

– Да простит меня Ваше Величество за резкие слова, но вы были опасны для Короны. У меня долг. Я не прошу простить меня и мои действия. Мне не за что просить прощения. Власть поменялась. Но, не считаю себя виновным в чём-либо. Я верный слуга русской Короны.

Елисавет заметила:

– Анна Леопольдовна подписала отречение Ивана Третьего от Престола. Вы свободны от присяги ему.

– Да простит меня Ваше Величество, но Анна Леопольдовна не могла отречься за сына. Это не ей решать. Он – Помазанник Божий. Вырастет – может сам отречься. Тогда я стану свободным от присяги ему.

Императрица покачала головой:

– С ним может что-то случиться и до совершеннолетия. Не дай Бог, конечно. Но, всякое бывает в этой жизни.

Смиренный кивок.

– На всё воля Всевышнего. Но, пока Иван жив, я верен своей присяге.

– А вы смелый человек, граф.

– И глупый. Другой бы уже присягнул вам.

Ушаков многообещающе усмехнулся, приняв сказанное на свой счёт. Царица не стала развивать тему, а просто сказала:

– Перед вами дыба и лишение семьи всего на свете. Против вас много всего. Очень много. Вы с Остерманом заигрались. Моя племянница была слишком добра к вам. Да, армия нуждается в реформировании, но уже без вас. Слишком много немцев стало у нас. Подданным это не нравится. Про семью… Я подумаю. Но, это зависит и от вашей откровенности во время следствия. И чтоб вы понимали – приговор о вашем колесовании я подпишу сегодня же вечером. А пока – хорошего дня в обществе генерала Ушакова. Прощайте.

Кивок.

– Прощайте, Ваше Величество. Да благословит вас Бог.

Сделав знак Ушакову, она вышла «из кельи».

– Слушаю, моя Госпожа.

Императрица задумчиво распорядилась:

– Поработайте с ним. Не усердствуйте слишком. Без членовредительства. Просто чтоб помнил на будущее. Костей на дыбе не ломать. Так, слегка поработать. Если я пожелаю ещё раз с ним говорить, мне не нужен дрожащий обмочившийся от страха слизняк. Это ясно?

– Да, моя Госпожа. Всё сделаю.

– Ступайте.

Ушаков вернулся к своему «собеседнику» Елисавет услышала мягкий и вкрадчивый голос Ушакова:

– Ну, что, Миних? Как насчёт дыбы на прощание? Признаться, давно мечтал тебя подвесить. Надоел ты мне, Христофор Антонович. Много вы с Остерманом брали на себя. Теперь пришёл и ваш час.

Усмешка Императрицы. Да, скучно тут не будет. Бурхард Христофор фон Миних попал в опытные руки. А насчёт семьи Миниха… Елисавет не была кровожадной, но и мягкотелой дурочкой, как Леопольдовна она тоже не была.

Что касается предложения Миниха… Надо подумать. На плаху, конечно, надобно. Толпа на площади, крики из толпы, барабанная дробь… Чтоб всё красиво. Народ это любит, да и аристократам наука.

Из «кельи» донёсся мучительный стон Миниха.

Вот и славно.

* * *

КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. ПЕРЕДНЯЯ ПОМЕРАНИЯ. ШТЕТТИН. КНЯЖЕСКИЙ ЗАМОК. 8 января 1742 года.

Сегодня госпожа Кардель читала вслух. Софии Фредерике нравилось её чтение. Бабетт читала «Лекаря поневоле» мелодично, с выражением, и пальцы её ученицы работали иголкой в такт этому чтению. Сегодня была арифметика, и София прекрасно справилась со всеми примерами, а потом ещё читала сама без запинки.

Шалости выходных ей простились. Всё же была Эпифания – Богоявление. Фике весело ходила с дворцовыми детьми по соседним с замком домам. Фрёкен Елизавета Кардель вела вчера их компанию «Певцов звезды». Обыватели были щедры и на многих дверях Фике собственноручно вывела «СМВ» от латинского «Christus mansionem benedicat» («Да благословит Христос этот дом»). В этот день волхвы Caspar, Melchior и Balthasar известили родителей Иисуса кто у них родился. Что славно и широко отмечали вчера в Штеттине, да и всей Германии. Отец одарил Софию подарками, мама же была менее строга, но не позволила покататься на санках. Эх, если бы не кривая спина, стянутая в корсет, София бы ещё и на коньках прокатилась, но она вынуждена вести себе «прилично и умерено».

Всё что могла вчера позволить себе княжна Ангальт-Цербстская так это поиграть в снежки. За что снова получила мамино наставление:

– Фикхен, ты уже большая девочка, хватит ребячиться, тебе уже на женихов смотреть подобает!

А ничего ещё не подобает! Подруги рассказывали после чего становятся девушками. Впрочем, София знала перед кем играть какую роль. Она не будет гневить матушку, она в этой части весьма сведуща. Два года назад познакомила с принцем Гольштейн-Готторопским. Совсем мальчик. Испуганный какой-то. Тогда у него папа умер и стал он сиротой, так что София отстранённость «его величества» оправдывала. Говорят, он на скрипочке играет и в науках преуспел, но вот по что Карл Питер Ульрих военные упражнения забросил она не понимает. Фридрих II Прусский вот тоже музицирует, но свои армии в бой ведёт.

Мама даже говорила тогда ей, что юный герцог – наследник шведский и русский, но похоже, что и ей он не понравился. Нежелание Фике самостоятельно отвечать на письма Кала Питера Ульриха мама поддержала. Да и как отвечать, если он не ей, а родителям её писал, а у Софии были сплошные ошибки? Спасибо Бабетте, в последний год и на немецком, и на французском дела у княжны Ангальт-Цербстской правописание исправилось. Но, мама теперь чаще о своем младшем брате Георге Людвиге рассказывает. Мол тоже хорошая партия.

Дядя, безусловно, это хорошо, но с семи лет на себя Софья Фредерика настоящую корону примеряет. Помнится, тогда папин советник Больхаген, читал в её комнате вслух газету с заметкой о свадьбе принцессы Августы Саксен-Готской, троюродной сестры Софии, вышедшей замуж за принца Уэльского. Закончив, он пошутил что, если эта хуже воспитанная, страшненькая Августа станет, английской королевой, то кем же тогда суждено стать очаровательной Софии? В этот день Фике поняла, что рано, или поздно ей тоже предстоит взойти на престол. Лучше бы не на шведский или российский. В Пруссии вот много достойных принцев. И не принцев. У двоюродного дяди Фридриха Прусского брак вот уже девять лет бездетен. А он всего на семь лет старше того же дядюшки Георга Людвига. Надо у мамы спросить. Благовоспитанная Бабетта точно в этом Софии не советчица.

– Ой, укололась!

– Фике, что-то ты замечталась, – фрёкен Кардель, отложила книгу, – крови нет?

– Нет – София Фредерика осмотрела только что прижатый ко рту палец.

– На сегодня тогда хватит, рукоделия, – Елизавета посмотрела на показываемую ей ученицей ранку, – просто посиди и послушай, признайся с какой сцены ты повествование господина Мольера пропустила?

* * *

КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. ПОТСДАМ. ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР. 8 января 1742 года.

Убедить Брюммера мне не удалось. Скорее наоборот. Он был по-своему прав. Вчерашняя стычка не могла считаться дуэлью поскольку произошла без секундантов. Отто убедил меня быть его секундантом и договорится от его имени с французом о продолжении дуэли.

Портрет графа Отто Фридриха фон Брюммера (1690–1752).

Работа Георга Кристофа Гроота, создана в 1742 году.

Мы ничего не теряли. При любом раскладе всё кончится быстро. Если мне удастся убедить француза скрестить шпаги с фон Брюммером позже, и в другом месте, то мы уедем в течении получаса. Да и будет повод куда спровадить Брюммера. Ну а если всё же француз решит драться сейчас, так это тоже нас сильно не задержит. Шевалье вчера был «неплох», но я не верю, что он победит барона. Да и если победит, то мы просто оставим на местных похороны.

С такими вдохновляющими мыслями я поднимался с Бастианом в номер парижского гостя. Один я всё же идти опасался.

Мне пришлось несколько раз стучать в дверь. Там было тихо. Бастиан чуть прислонился плечом и дверь приоткрылась. Как оказалось, было не заперто. Но что-то подпирало её с той стороны, не давая полностью раскрыться. Я осторожно просунулся в образовавшуюся щель.

На полу с поджатыми коленями лежал постоялец номера. Ключ от номера валялся у двери. Рядом с рукой я заметил ещё какой-то маленький ключ. Потрогал лоб, и сонную артерию. Раскрыл веко… Труп. Шевалье, видимо, попытался открыть дверь и его скрутило…

Переворачивать покойного я не стал, но левый бок, к которому он прижимал руку, пропальпировал через одежду. Похоже, что вчерашняя лошадь не была рада поцелую француза ей под хвост и, перед броском, смогла дать ему пяткой под дых. А может и копыто достало на излёте.

Я инстинктивно поднял ключик. Надо было уходить, но хотелось бы оценить глубину наших неприятностей. На краю стола я заметил шкатулку. Ключ явно от неё. Ну хоть узнаем кем был покойный.

Открыв крышку, я увидел стопку писем и незакрытый патент. На русском!

«Рескрипт. Господину Сержу-Бенжамену-Луи-Жермену-Симону де Брилли препятствий не чинить, досмотров не проводить. Вице-канцлер Остерман».

Мама дорогая! Остерман! Стоп. Де Брилли⁈ Где-то я и это имя слышал. Взглянул на первый конверт. На французском. « От Маркиза де-ла-Шетарди…» Явно непростая почта. Я закрыл шкатулку и забрал себе ключ.

– Что, там…? – не дождавшийся меня Брюммер, оттеснил Бастиана и просунул в щель голову.

– Преставился ваш обидчик, Отто.

Брюммер сглотнул и перекрестился.

– Барон, позовите хозяина. А вы, Бастиан, помогите мне.

Брюммер неровно поспешил по лестнице к управляющему гостиницы. Тот наверно с поднятой нами суетой уже и не спал. А мой егерь попытался просунутся в зазор между дверью и косяком.

– Не надо двигать тело Бастиан, – остановил я его, – лучше отнесите эту шкатулку мне в сундук.

Бастиан не задавая вопросов исчез со шкатулкой за дверью.

– Что там, господа? – управляющий через минуту после ухода моего слуги поднялся, но тоже кроме головы ничего не мог просунуть в комнату.

– Герр, Хайнц, похоже умер ваш жилец.

Хайнц, побледнел.

– По внешним признакам – вторичный разрыв селезёнки.

У немца кровь стала отливать с лица.

– Вы медикус? – с надеждой произнёс он.

– Да, окончил университет в Киле, – ответил я на автомате.

– Gottlob, господин. – воздал управляющий славу мне и Богу.

– Вызовите местного врача и пришли того, кто может просунуться в дверь, мы отодвинем тело, – продолжил я распоряжаться, вжившись в роль лекаря.

– Хорошо, господин.

Хайнц побежал звать то ли сына, то ли служку. Пришли даже два моего возраста юноши. С ними мы, не меняя его позы, оттащили шевалье от двери. На удивление быстро прибежал и медик. Он подтвердил мой диагноз. Мы сошлись что покойный вчера получил в левый бок удар от лошади, но будучи пьян не почувствовал боли, а ночью кровяной пузырь в селезенке порвался, он смог встать, но сил позвать на помощь у шевалье уже не хватило.

Вся эта суета отняла последний предрассветный час, так что из Потсдама мы выехали только с первыми лучами солнца. Брюммер протрезвел и, кажется, был готов бежать впереди лошади.

* * *

Читайте также серию «Миры Нового Михаила» – роман о попаданце в тело брата Царя Николая Второго – Михаила – /work/1

Глава 5

Волчьи бега

* * *

КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. ДОРОГА. ВОСТОЧНЕЕ БЕРЛИНА. 8 января 1742 года.

Утром рысцой ехали по окраинам Берлина – не впечатляющая уже «экзотика» вокруг меня. Повидал.

Отобедали в Мальхове, у озера.

Вновь скучна дорога.

Размеренно.

Своим чередом.

Ну, и слава Богу. Бранденбургская столица осталась позади. Бешенной погони вроде нет. Даст Бог – вырвемся.

Едем на восток.

Лениво.

Поездка в возке удовольствие ещё то, но я уже привык. Хорошо хоть снега намело в ночь, а то бы мы намучались на берлинских мостовых. Скептически посматриваю на стонущего Брюммера. Уж, кто бы жаловался. Если бы не я, то помер бы он тут давно. Утренний энтузиазм его угас, клюёт носом. Похоже жар начинается. Плохо, что я забыл осмотреть его повязку в Потсдаме. Суетно было с утра, не до этого. А в дороге осмотреть его негде. Вот пересел к нему в возок, а то представится ещё до ночёвки.

Я делаю, что могу. А, что я могу?

Плохо тут с медициной. Совсем плохо. Практически обхохочешься. Не так давно тут доктора во время чумы с клювами ходили. Такими. Мощными. С полметра длиной. Почти шучу. Травами клювы набивали. Ароматическими. Чтоб гекатомбы гниющих тел во время эпидемий не так портили чувствительные рецепторы медикусов. Впрочем, в середине восемнадцатого века ситуация немногим лучше. Я окончил Кильский университет по части медицины, я знаю. Не буду живописать, но, поверьте мне на слово.

Никогда не подозревал, что я великий медик. Теперь главное, чтобы остальные об этом не заподозрили. Могут возникнуть вопросы.

На самом деле с медициной плохо даже в Европе, в России же, вряд ли за пару-тройку тысяч лет что-то принципиально изменилось. Народная медицина, ворожба, поверья, примочки, заговоры. Что-то работало, что-то нет. Впрочем, я тут грешу на родное Отечество. Дипломированные иноземные медики и у нас наличествуют. В столицах. Тот же Лесток. А в Европах, в глубинке их, ничем не лучше Руси-матушки, новомодные медикусы, большей частью коновалы и шарлатаны. Генделя с Бахом вот здешние офтальмолУХи уморили или уморят скоро. Медикусов здесь больше, чем в России, и доступны они не только аристократии или очень богатым хворящим. Но, для простого люда они дорого выходят, простолюдин больше к знахарям да цирюльникам ходит. Цирюльникам разрешено кровь спускать, а тут половину болячек этим лечат. Поэтому, хочу заметить, народные травницы и костоправы, и даже ворожеи с заговорами, эффективнее медикусов.

В целом же, народ помирает массово. И аристократия, и местный вариант будущих буржуа, и крестьяне с горожанами. Огромна детская смертность. Просто чудовищна. Когда вам кто-то говорит «в таком-то веке средняя продолжительность жизни составляла всего…» плюньте ему в морду. Прямо с носака плюньте. Это неправда. Даже при плохой медицине люди вполне живут сейчас до семидесяти и дольше лет. Если, конечно, выживают в первые пять-десять годков своей Богом отпущенной жизни. А с этим как раз проблема. Даже в России крепостная девочка девяти лет от роду, как ликвидный товар, стоит целых шесть рублей, а полугодовалая всего пятьдесят копеек. Утка стоит три копейки. Это для сравнения. Вот и считайте ценность человеческой жизни в середине XVIII века. Особенно сызмальства.

Антропологи утверждают, что естественный отбор и всё такое – это хорошо. Мол, в третьем тысячелетии люди разучились выживать, а медицина научилась спасать кого надо, и тех, кого, с точки зрения естественного отбора, и не следовало бы. Нужна выбраковка популяции. Не знаю. Я не в этой области специалист. Знаю только одно – в России самым катастрофическим образом сейчас не хватает людей. Это просто катастрофа.

Где-то я читал, что в середине XVIII века численность населения Земли всего-то была на уровне 600 миллионов человек. А население России – 16 миллионов. Меньше Москвы моего времени. Правда или нет – я не знаю. И никто не знает. Бескрайние территории. И даже в центральной части никого нет.

Мимо проносились заснеженные поля. Пруссия. Противник, сосед и друг России на века. Как тут обернётся – я не знаю. Могут ли Россия и Германия дружить или, хотя бы, понимать друг друга? Да, могут. Германия – она разная. Знаю это и по этой жизни, и по той. Может удастся к лучшему и её историю повернуть.

Посмотрим.

Насколько я помню, Россия едва не оттяпала в ходе войны с Пруссией себе Восточную Пруссию. И лишь воцарение моей тушки спасло будущую Германию от потери целого огромного края. Ну, я постараюсь таких подарков Фридриху не делать.

Самим пригодится.

А, с медициной, да. Вот, Брюммер пример. Повезло ему. И я рядом оказался, и рана не слишком серьезная, да, и, вообще. А на войнах смертность жуткая. Большей частью санитарные потери от ран и дизентерии.

И это при том, что людей остро не хватает. Никаким перенаселением пока не пахнет. Особенно в России. Горстка людей пытается освоить гигантские просторы. И защитить их вдруг что. А ведь у тётки в державе ни Кавказа, ни Новороссии, ни Крыма и Кубани, не говоря уже о Приморье, нет! Для их завоевания и освоения живые люди нужны, много, а у нас и половины нет! Можно ли поднять уровень медицины и снизить смертность, включая детскую? Можно. Не вдруг. И не за двадцать лет. Но, можно.

Грядёт, так или иначе, Великая Французская революция и прочие наполеоновские войны. Огромные потери и разорения. Крымская война ещё. Но, там не столько и не только медицина, но и транспорт. Дороги нужны… Железные… И связь. Без неё железке никак… Негоже лошадьми-то…

С этими мыслями, я задремал. И снился мне летящий сквозь зиму паровоз…

* * *

КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. БРАНДЕНБУРГ. ПОТСДАМ. ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР. 8 января 1742 года.

Капитан шведской гвардии Бартель уже третий час пил пиво. Неплохое, как и само заведение, в котором он сидел. Он бы должен был приехать ещё с утра, но смерть русского посла задержала его до полудня в Берлине. Густав Бартель был уверен, что Серж будет недоволен, и первый час здесь даже думал, что тот просто не спешит выйти, мстя за такое некоролевское опоздание. Но этот час затянулся. Капитан ломал голову в догадках. Беда что ему нельзя было самому заявится к де Брилли или послать за ним. Встретится за столом они должны были как-бы случайно.

И вот полчаса как он услышал о чём шепчутся служки:

– И что хозяин будет делать с французом? – спросил молодой.

– Да пока в чулан снёс, что б не портился, – ответил высокий.

– Кого ждёт? Родственников или падре?

– Да послал Курта в Берлин во французское посольство, их человек был – пусть они и разбираются.

Какой-то француз похоже здесь преставился. Если это де Брилли, то пора переходить с пива на горилку или польскую водку.

– Эй, любезный, – позвал «швед» подавальщика

– Долить пива, герр капитан или окорока подать? – материализовался рядом долговязый служка.

– Лучше шнапса плесни, – Густав поднял градус.

– Будет исполнено, чего-нибудь ещё? – служка старался угодить щедрому гостю.

– И горячего. Я вот думаю остановиться на ночь. Номера у Вас есть? – непринуждённо спросил Бартель.

Служка замялся.

– Даже не знаю, господин капитан, как и сказать.

– Ну так у управляющего, дурень, спроси, – изобразил нетерпение Густав.

– Господин капитан, у нас номер только один, но там вещи покойника, – затараторил служка

– Хм, удивил, – Густав Бартель сделал «покровительствующее лицо» – я не из брезгливых.

– Так номер проплачен и из посольства приехать должны, боимся пропадёт что, – слушка сомлел. – Никак невозможно.

– Соберите вещи усопшего в мешок, опечатайте, если хотите я даже подтвержу, что вы ничего, когда складывали не взяли. Мне номер нужен, – «начал заводиться» Бартель.

– Так там не топлено, – сдался трактирный

– Пока будете убирать – протопите, – отрезал «швед», – что там с французом случилось то?

– Так, это, дуэль была.

– Убили значит, – по мнению казачьего сына Григория Орлика, служившего лично французскому королю, Серж де Брилли всегда был для его ремесла не сдержан, вот и поплатился. Швед Густав Бартель, кем Григорий Филиппович был согласно имеющимся документам, считал так же.

– Нет, сам помер! – служка стал приходить в себя.

– Ну, упокой Господь его душу. Неси горячее, хлеб и шнапса. Окорок ещё.

«Шведский капитан» «потерял интерес» к покойному.

– И сам мигом ко мне, дам тебе гутергрош – расскажешь, что было. И как. А то скучно у вас.

– Три! – воспрянул подавальщик.

– Не наглей, я за три тебя самого продам. – Орлик знал цену информации.

– Так история интересная, да, и, Мартину пока он за меня будет работать заплатить надо, – упорствовал служка.

– ДВА мариенгроша, а там посмотрим, что расскажешь, – отрубил «швед».

Немец кивнул и побежал за заказом.

Еда была дрянь, а вот рассказ интересный. «Бартель» узнал и несчастном Серже, поцеловавшим лошадь в репицу, и о раненом самим Сержем фон Брюммере, и юном враче из Киля. Узнал даже и то, что слуга этих господ вынес какую-то шкатулку от покойного, за что, сообщившего об этом хозяину уже после отъезда кильцев, «в Дрезден кажется», Мартина побил хозяин. И где теперь их искать? Проскочившая фамилия «фон Корф» особенно напрягла Орлика. Такую же фамилию слышал он в числе последних видевших вчера русского посланника. Говорили, что он доверенный человек при новой русской императрице.

По итогу Григорий Филиппович отдал запрошенную подавальщиком цену. Вернувшийся хозяин, извиняясь, отказал «господину капитану гвардии» в комнате. Но это скорее радовало. Теперь у сотрудника Secret du roi («Секрета короля») голова болела только о трёх вещах: кому досталась пропавшая шкатулка, можно ли её найти, и стоит ли сообщать в Санкт-Петербург или только в Париж о пропавшей шкатулке. Ему казалось, что что-то он ещё упустил. Он решил подумать об этом позже – дорога в Берлин длинная.

Убираясь с видимой обидой «за сорванный постой» Григорий Филиппович, всё же решил, что о гибели курьера и причастности к этому фон Корфа и некого фон Брюммера из Киля маркизу де Шетарди в Санкт-Петербурге знать надобно. У Орлика были старые семейные счёты с проклятой Россией.

* * *

КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. ПЕРЕДНЯЯ ПОМЕРАНИЯ. ПЕНКУН. 09 января 1742 года.

Мы танцевали вальс. Я и моя Ирина. Молодые и красивые. Боже мой, как мне хотелось крикнуть: «Остановись мгновение!». Нет, не это!!! Не останавливайся никогда!!!

Мы кружили в вальсе. Вокруг нас возникали образы, сады, дворцы, рощи, розовые кусты, прекрасные люди, райские облака в божественном небе

Я старался сказать Ирине: «Я тебя люблю». Кричать, целовать, нести её на руках, но губы не слушались, а руки и ноги просто двигались в такт мелодии.

Вот мы почему-то на каком-то перроне. Любимая целует меня в губы и шепчет: «Будь счастлив».

Гудок паровоза и она остаётся на вокзале, а мой путь куда-то. Мы никогда больше не увидимся…

– Граф, хорош дрыхнуть. Дел полно. Приехали.

Хмуро смотрю на разбудившего.

– Корф, ты – скотина. Такой сон…

Кивок.

– Прости, мне не было видно отсюда. Ваша шпага, сударь!

Ловлю на лету шпагу. Видимо я барона так достал, что он решил меня научить полезному в нынешнее время делу поединка и фехтования в целом. Нет, Брюммер меня тоже учил. И он хороший мастер. Но, учил без души, по принципу «отвяжись». Бастиан как учитель лучше, но его стезя – это скрипка и штуцер, так что в фехтовании я пока усвоит только основы. Корф же взялся за дело вполне всерьез. Так что звон шпаг сопровождал каждую нашу остановку в пути после Эберсвальде. Беглый осмотр Отто и «к барьеру!». Через час – по пять минут, ноги размять и согреться. Сейчас вот на фоне местного мини-замка вытанцовываем, пока Крамер пошёл выяснять, где в этой глуши остановиться.

Финт – туше, выпад – парирование… Я новичок, но не отступлю.

Барон замечает:

– Если бы я не знал, что ты – внук Петра, я мог бы догадаться.

– Похож?

Звон металла.

– Внешне? Не так чтобы слишком.

– Тогда что?

Звон. Вольт, рипост…

– Туше!

Я его достал! Продолжим.

– Ангард!

Блеск металла в свете заходящего солнца.

– Взгляд. У деда твоего взгляд был примерно таким же. Яростным… Но… У тебя он более… глубокий… страшный… а у Великого он часто… был на грани яростного безумия… Он не видел препятствий… Не получилось сразу? Попробуем ещё десять раз… Ты… Не знаю… Может жизнь в Киле наложила отпечаток… Петер… не верь никому… И мне не верь. Будь собой… Всё у тебя получится… Туше!

Острие его шпаги у моего горла.

– Петер, не верь никому. И мне не верь. Я тебе не друг. Лишь шпаге своей верь. Ангард!

Солнце почти зашло, но, мы вновь сошлись в сверкающем поединке.

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ГАТЧИНА. 10 января 1742 года.

– И где же волки?

– В лесу, Ваше Императорское Величество. Не извольте беспокоиться. Охота – всегда в распоряжении Вашего Величества. Леса дикие. Тут всякой живности полно. А изволить соизволите, так и на Дворцовую площадь доставим к вашему удовольствию, Государыня.