Текст книги "Наследник двух Корон (СИ)"

Автор книги: Владимир Марков-Бабкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Annotation

Главный герой прожил очень долгую, увлекательную и полную свершений жизнь. Казалось, что всё у него уже позади – ему 87 лет, дети, внуки, правнуки. Уважаемый профессор, доктор наук, член-корреспондент, почётный гражданин г. Екатеринбурга, вдруг воскресает в юном теле Карла Питера Ульриха герцога Голштейн-Готторпского, будущего несчастного русского Императора Петра Третьего, которого гвардейские офицеры позже придушат гвардейским же шарфом по приказу собственной жены – Екатерины Великой. Так себе перспективы на жизнь. Да и на смерть тоже. А спрыгнуть с вращающегося колеса Истории всё труднее, ведь от малолетнего попаданца мало что зависит, а Герцог Гольштинии – первый Наследник русского и шведского престолов. А в случае России фактически единственный.

1742 год. В Европе бушует война, великие державы сходятся в сражениях, а юный герцог – это большой Приз для очень многих Игроков. Удастся ли юному профессору и инженеру спастись из кровавой Бездны, которая именуется державной политикой?

Петр Третий. Наследник двух Корон

Часть первая

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Часть вторая

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Эпилог

Post scriptum

Петр Третий. Наследник двух Корон

Часть первая

Бегущий попаданец. Пролог. Двести восемьдесят восемь лет тому вперед

Владимир Марков-Бабкин.

Виталий Сергеев.

АННОТАЦИЯ:

В Европе бушует война за австрийское наследство, великие державы сходятся в больших и малых сражениях, а судьба юного герцога – это большой Приз для очень многих Игроков. Удастся ли юному профессору и инженеру спастись из кровавой Бездны, которая именуется державной политикой?

Главный герой прожил очень долгую, увлекательную и полную свершений жизнь. Казалось, что всё у него уже позади – ему 87 лет, дети, внуки, правнуки. Уважаемый профессор Екатеринбургского Горного университета, доктор наук, член-корреспондент, почётный гражданин города Екатеринбурга, вдруг воскресает в юном теле Карла Петера Ульриха, герцога Гольштейн-Готторпского, будущего несчастного русского Императора Петра Третьего, которого гвардейские офицеры позже придушат гвардейским же шарфом по приказу собственной жены – Екатерины Великой. Так себе перспективы на жизнь. Да и на смерть тоже. А спрыгнуть с вращающегося колеса Истории всё труднее и труднее, ведь от малолетнего старика-попаданца мало что зависит, а Герцог Гольштинии еще первый Наследник русского и шведского престолов. А в случае России фактически единственный.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БЕГУЩИЙ ПОПАДАНЕЦ

ПРОЛОГ. ДВЕСТИ ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ ЛЕТ ТОМУ ВПЕРЁД

РОССИЯ. ЕКАТЕРИНБУРГ. ГОРОДСКОЙ ШАХМАТНЫЙ КЛУБ. 19 июня 2027 года.

– И где он ходит? Кузьмича только за смертью посылать.

Старик-профессор, как полководец, хмуро обозрел место будущей баталии. Квадратное поле сражения было разделено на черные и белые клетки, войска уже выстроились в чёткие порядки, пехота, конница, артиллерия, боевые слоны, и, конечно же, король и королева.

Только вот главнокомандующий армии противника опаздывал к началу битвы. Не командовать же профессору обеими армиями сразу!

Ну, делать нечего, придётся ждать.

На улице льёт ливень. Возможно с этим связаны перебои со связью. Так что позвонить не получается пока.

На столе валялась какая-то брошюра. С оскаленной мордой собаки. «Социальное поведение собак в стае».

«…Во главе большой стаи нередко стоит пара: кобель регулирует мужскую часть стаи, сука наводит порядки в женской. В такой стае щенки чаще появляются у главной суки, а остальные помогают ухаживать за ее потомством…»

Скучно. Вот ещё про собак и их порядки он здесь не читал.

Оглядевшись по сторонам, Виктор Андреевич приметил книгу на соседнем шахматном столике, за которым никого не было. Не сочтя зазорным на время позаимствовать бесхозную книжку, профессор с разочарованием оглядел обложку. Но, книга имела одно преимущество – в ней был хороший и довольно крупный шрифт, что редкость по нынешним временам.

Что ж, аннотация. Читать всё равно нечего.

'Историю пишут победители. Старая истина, которую люди так часто забывают, давая оценку историческим персонам, на основании вымыслов, слухов и явных подтасовок. Ни реальный Петр Третий, ни реальный Павел Первый, ни другие значимые личности истории Руси/России и иных великих держав мира не были такими, как их описывает ставшая официальной история.

Множество важнейших для судьбы государства реформ остались неосуществлёнными или лишь начатыми императорами Петром Третьим и Павлом Первым, и были прерваны самым трагическим образом, как и Конституция Александра Второго не была принята после его убийства'.

Профессор скептически поморщился.

– То же мне «бином Ньютона», будто в науке не так. Не погибни Рихман от удара током, то уже при том же Павле в русских домах электролампочки бы светили.

'Соперничество старшей и младшей ветвей Дома Романовых в борьбе за корону долго сотрясало наше Отечество. Многие, к сожалению, забывают, что у Петра I Великого были старшие брат Иван, сестра Софья и брат Царь Фёдор Алексеевич. После смерти Царя Фёдора, не оставившего детей и завещания, остро возник вопрос прав на корону.

Традиция престолонаследия не была твёрдым законом и многократно нарушалась ранее. Нарышкины провозгласили Царём Петра, Милославские и стрельцы Ивана. Зрела гражданская война и новая Смута. Как компромисс Иван был провозглашен Старшим Царём, а Пётр – Младшим. Иван II умер в 1696 году, но Старшая ветвь Романовых не прервалась вместе с ним, а сестра Софья и её стрельцы попытались устроить переворот и отстранить от власти Петра. Им это не удалось и будущий Император Петр Великий лично рубил головы мятежным стрельцам на Красной площади при полном стечении народа. Но беды России на этом не кончились'.

– Будто они могут кончиться? Тут руби не руби если не чужие обманут, то свои растащат. Всегда так было. И везде.

«Пётр Великий отменил Традицию Престолонаследия и собирался назначить Наследника сам из самых способных к управлению Державой, но злой Рок и тут был против нашего Отечества. Император так же умер, не оставив преемника. Началась новая кровавая чехарда борьбы за власть в России, которая продлится до конца XVIII века.»

Задумчивое сопение старика.

– Да. Во всём велик был, но с этим начудил Петруша. Хотя, даже распиши он кто за кем его бы соратнички всё равно бы по-своему дело обернули.

«Наша история начинается 17 (28) октября 1740 года, когда Императором Всероссийским был провозглашен младенец Иван III Антонович…»

– Здравствуй, Андреич.

Старик с кряхтением присел на стул напротив.

Андреич оторвал взгляд от страниц книги.

– А, Кузьмич. Явился не запылился. Сколько можно ждать. Костлявую что ли искал?

– Так это тебя сын на машине привозит, а я по-простому, пешочком. Но, там ливень. Пришлось стоять под навесом супермаркета. Что читаешь?

Седовласый очень пожилой профессор (глубокий старик, но он терпеть не может, когда его называют стариком) пожал плечами и, повернув книгу, посмотрел на обложку:

– Не знаю. Ересь какая-то. «Жизнь и невероятные приключения Императора Петра Третьего». Жанр: альтернативная история. Автор некий Аврелий Чемоданов-Шуйский. Псевдоним наверняка. Я ж говорю – ересь.

– Тогда зачем читаешь?

Держащий книгу «очень пожилой мужчина» сделал неопределённый жест.

– Тебя вот ждал, а она на столике там лежала. Видимо забыл кто-то.

Ухмылка.

– Что-то занятное?

– Не знаю пока, Кузьмич. Успел прочитать только аннотацию и оглавление. А тут ты явился-не запылился. Насколько я понял, некий приключенческий роман с претензией на псевдоисторию. Мол, что было бы, если бы Пётр Третий не был бы таким дураком.

– А он не был?

– В том-то и дело, что не был. Реформы Петра Третьего и Павла были очень нужны, но эти цари не рассчитали свои силы. Слишком многим наступили на пятки. К слову, Закон «О Престолонаследии» Павла Первого действительно действовал сто с лишним лет. Самого Павла потом, после убийства, объявили сумасшедшим, но Слово его исполнялось самым железным образом. Никаких исключений. Николай Второй не смог этот закон преодолеть даже в критической для трона и России ситуации. Так что, дураками они не были. Тот же Кодекс Наполеона Бонапарта действует во Франции по сей день. С поправками, конечно.

Кузьмич лишь ухмыльнулся, подловив старого друга и получив возможность шуточно поязвить:

– Посмотрите люди добрые, университетский профессор кафедры теплотехники, доктор технических наук и всё прочее, читает белиберду! Наш знаток истории докатился до края! Альтернативная история! Подумать только! А ведь казался приличным учёным!

Профессор буркнул, явно не будучи рад, что развил тему и дал повод для насмешек:

– Да я и не читаю такое, мне бы свои записки по промышленной истории Урала разобрать пока, – профессор положил книгу обратно на соседний столик, – вот и тот, кто её забыл получается этой галиматьи не читает.

– Верно Андреич! Уже всю историю просклоняли. А что эти алтернативноодарённые могут придумать ещё? Что золота на Земле вдруг больше, чем железа или что железа вообще нет? Вот что было бы, а, профессор?

Виктор Андреевич пожал плечами.

– Люди такие сволочи, что найдут выход из любой ситуации. Полно золота? Отлично. Масса дешёвой бижутерии и отличный металл для промышленности. Вместо золота будет серебро, платина и иридий. Вместо железа какая-нибудь высокотехнологическая бронза, титан и алюминий. Вместо двигателей внутреннего сгорания – паровые машины. Это я тебе как теплотехник говорю. Всё решаемо.

– Ага. А в космос тоже на паровых машинах?

– В космос не знаю. Придумали бы что-то. В конце концов в космос не на «Жигулях» летают. Да и зачем во времена той же Елизаветы космос? А вот паровые машины были бы очень к месту.

– Скажешь тоже. До паровых машин тогда было лет сто!

Покачивание головой в ответ.

– Во-первых, не «лет сто», во-вторых, ну и что? Как в том выражении: «Вы просто не умеете их готовить».

– Допустим. Допустим, что ты у нас умный и попал в то время. Сумел бы построить паровую машину?

– Конечно. Там нет ничего эдакого. Первые паровые машины были построены в начале XVIII века, ужасно неэффективные правда, но сам факт – могли и создали. Даже Древние греки могли построить и римляне. Герон уже почти сделал даже. Просто незачем было. Дорогая занятная игрушка, не более. Рабы дешевле и хлопот меньше.

– Да ты у нас философ-экономист.

Вновь кивок.

– Есть такое. Играть будем или ты чего припёрся сквозь дождь?

Кряхтенье.

– Да, давай уж…

– Е2 – Е4. Оригинально, мой друг, оригинально. А я вот так…

– Как вчера отгуляли твой День рожденья? Родня съехалась, торт, свечи, горячие танцовщицы?

Виктор Андреевич потёр лоб.

– Да как… Радость великая – восемьдесят семь лет, прости Господи. Танцовщицы – да… Я… Что-то мне… Воды…

Профессор безвольно уронил голову на шахматный столик. От удара фигуры посыпались на пол…

* * *

ГЕРЦОГСТВО ГОЛЬШТЕЙН. ОКРУГ СТОРМАН. РЕЗИДЕНЦИЯ РОЛЬФСХАФЕН. ПОКОИ ГЕРЦОГА. 18 июня 1739 года.

– Карл!

Невысокое тело щуплого мальчика почти неслышно упало на пол.

– Vad fan! Мамки хреновы, кто этого хлюпика сейчас сюда притащил?

– Господин Фридрих, так это, с отцом же попрощаться мальчику…

– Румберт, Herregud! В Кирхе простится! Унеси герцога, сейчас епископ придет!

– Слушаюсь господи фон Брюммер!

– Дышит хоть?

– Дышит.

– Живуч, бестия. До вечера за ним пригляди, А то помрёт ещё…

– Слушаюсь…

– Что встали клуши? Кто за вас в порядок будет приводить покойного?

Фридрих фон Брюммер уже потерял интерес к мальчику передав заботу о нем лакею. Карл Петер Ульрих, конечно, уже несколько минут как герцог Готторпский, но по его малолетству ему до властного скипетра надо дожить. И уже из этого сироты не выйдет ни его двоюродный дед Карл, ни его дед Петер. Так что фон Брюммер не видел причин отвлекаться на мелочь.

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЦАРИЦЫН ЛУГ. ДВОРЕЦ ЦЕСАРЕВНЫ ЕЛИСАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ. НОЧЬ НА 25 ноября (6 декабря) 1741 года.

Ночь. Редкие огни за окном. Спит столица.

Шувалов склонил голову:

– Государыня, нам пора.

Цесаревна кивнула. Да, она ещё не Государыня. Может вместо трона попасть «на приём» к Ушакову, но выбора нет, тут или всё или ничего. Где «ничего» – это пыточная Ушакова и казнь через колесование. Даже помилование в виде лишения титулов, имущества и вырванного языка ей не будет полагаться. Леопольдовна не пощадит её. Разве что смерть после «приёма» у Ушакова покажется избавлением.

– Да, любезный мой Александр Иванович. Едем.

Шувалов помог ей с шубой поверх сверкающей при неуверенном свете свечей кавалерийской кирасы.

Лестница.

Возок.

Ночь.

– Господа, я благодарна вам за всё.

Воронцов и Шувалов склонили головы.

– Госпожа, мы с вами до конца.

Всё или ничего.

– Едем, господа.

Ночной Петербург. Ночные зимние улицы и застывшие льдом каналы. Редко из каких окон брызжет свет свечей. Город словно затих. Словно замер. Лишь глухой топот копыт.

Возок стремится вперёд.

Цесаревна изображала решительность и твёрдость намерений, но, в реальности, на душе было тоскливо и страшно. Очень страшно. До дрожи.

Позавчерашний разговор с правительницей России Анной Леопольдовной показал, что жизнь Цесаревны висит на волоске. Фактическое обвинение в государственной измене и подготовке государственного переворота. А это смертная казнь. Никаких вариантов. Никакого помилования. Таких, как Цесаревна в живых не оставляют.

Конечно, Елисавета Петровна уверяла правительницу России, что это всё неправда, слухи, наветы врагов России и Цесаревны, что она Богом клянётся, что никогда не измышляла никакой измены, что верна присяге. Даже слезу пустила.

Разумеется, правительница ей не поверила. Лишь отложила своё решение. Но, в глазах у Анны Леопольдовны был триумф и предвкушение.

Ждать дальше было невозможно. Или она, Елисавета Петровна, дочь Петра Великого, становится русской Императрицей или её голова полетит с плахи на потеху публике, после долгих «разговоров» с ужасным Ушаковым – цепным псом власти, главой Тайной канцелярии.

Елисавет отбросила сомнения.

Всё или ничего.

Племянница сглупила. Нельзя выдвигать такие обвинения и отпускать. Поверила французам, что Лиза слишком «гладкая», чтобы устраивать перевороты?

Посмотрим.

Вот и казармы Лейб-Гвардии Преображенского полка. Её уже ждали.

– Государыня!!!

– Кума, кума приехала…

Шелест разговоров по толпе встречающих.

– Приветствую, братцы! Приветствую вас, родные! Здравы будьте, кумовья!

Толпа солдат взвыла от восторга.

Её многие тут называли кумой и это была правда. Елисавет охотно соглашалась стать крёстной матерью детей гвардейцев и после крестин одаривала крестника или крестницу серебрянным рублем.

Она долго шла к этому дню. Любовь гвардии – это не только про любовь к дочери Петра Великого. Это про деньги. Очень большие деньги. А денег и не было. Из местных крупных дворян никто не хотел неприятностей в случае провала переворота. А это было вполне реально. Оставались только иностранцы. Швеция и Франция. И не из любви к России, а точно наоборот. А это государственная измена. А после сообщения Анны Леопольдовны о том, что личного хирурга Елисаветы Петровны мсье Лестока вызовут на дознание к Ушакову, Лизе всё стало ясно. Лесток – не трус, но только при виде дыбы любой расскажет всё, что знает и чего не знает.

Поэтому она здесь.

Шувалов только что шепнул расклад. Всё плохо. Уверения о том, что на её стороне гвардейские полки оказались пустой болтовней, которая стоила ей больших денег на подкупы гвардейцев. В решающий час выступить готовы лишь три сотни преображенцев, причем дворян из них лишь четверть. Остальные – вчерашние крестьяне без особой подготовки. Дворяне старых родов «объявили нейтралитет» и отказались покидать казармы.

Ключевые министры сделали вид, что не происходит ничего. Вообще ничего. Ночь. Утром будет видно кто, где и с кем.

Всё пошло не так. Наверняка Анну Леопольдовну уже уведомили. Ещё четверть часа и объявившие «нейтралитет» преображенцы возьмут её под стражу и сдадут на расправу правительнице. Нет ни одного лишнего мгновения!

– Кумовья! Вы со мной!

Рёв трёх сотен глоток кумовьев:

– Да!!!!!!!!!!!!!!!

…

Зимний дворец времён Анны Иоанновны (Императора Ивана Третьего)

Гарнизон Зимнего дворца неожиданно легко сложил оружие и объявил «нейтралитет». Никакой стрельбы. Просто топот.

Быстрее.

Быстрее.

– Шувалов!

– Слушаюсь, моя Госпожа!

Часть отряда побежала за ним.

– Воронцов! Лесток! Идите со мной!

Оставшуюся часть гвардейцев она повела за собой. Вот она, спальня Императрицы. Пикет у входа. Стоявшие на посту у дверей гвардейцы поглядели на толпу вооруженных коллег и не стали слишком артачиться, дав себя разоружить и отвести в сторону.

Двери распахнуты. Большая спальня. Пышная кровать с балдахином.

Елисавет насмешливо окликнула спящую Императрицу:

– Доброе утро, сестрица! Пора вставать!

Та резко села в постели, оглядев присутствующих. Она уже всё поняла, в отличие от испуганной графини Менгден, в ужасе забившейся в углу постели Императрицы.

– Елисавет, пощади мою семью. Детей пощади. Христом Богом прошу. Я всё подпишу.

Елисавета Петровна кивнула.

– Лесток! Бумаги и перо!

Личный медик Цесаревны положил на прикроватный столик искомое и протянул Императрице перо. Та молча поставила свои подписи в местах, на которые указывал Лесток.

Анна Леопольдовна подняла глаза на тётушку.

– Я прошу оставить мою фрейлину графиню Менгден при мне.

Императрица Елисавета Петровна благосклонно кивнула.

– Да ради Бога. Забирай с собой, если она не против. Мне всё равно.

– Спасибо.

Их увели.

Что ж, пора и в Тронный зал.

– Взять под охрану все входы в зал. Отряд личной охраны со мной.

Трон.

Елисавет села на него. Коленки дрожали. Господи-Боже… Неужели всё так просто? Или это какая-то ловушка?

Четверть часа не поступало вообще никаких известий. Наконец появился Шувалов.

– Ваше Императорское Величество! Антон Ульрих взят под стражу прямо из постели.

– Благодарю, граф. Я этого не забуду. Что дети?

Тот поклонился Императрице в некотором смущении.

– Ваше Императорское Величество…

– Что?

– Как вы и повелели, мы не стали пугать маленького Ивана и ждали, когда он проснётся. Он открыл глаза и закричал, увидев нас. Его успокоили. Он под охраной. А при аресте Екатерины Антоновны один из наших уронил сестру Ивана. Головой об пол. Она жива, но, я не знаю…

Императрица Елисавета Первая потёрла переносицу.

– Иван жив?

– Цел и невредим, Государыня. Напуган только.

За окном вставал зимний рассвет.

Утро новой эпохи.

Императрица Елисавета Петровна

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ВЫБОРГСКАЯ ПРОВИНЦИЯ. ТЕРИОКИ.16 (27) декабря 1741 года.

Маркиз уже давно не разделял мнения что женщины менее умны. Ему случалось даже проигрывать в интригах дамам. Женский ум практичнее и изворотливее мужского. Только чувственность знакомых Жаку дам не оставляла им шанса перед его опытом и холодной самоуверенностью. И это обстоятельство не могло исправить ни богатство, ни корона!

Да. Даже корона.

«Ах, какая непростительная минутная слабость! Всего несколько строк, которые могут изменить всю европейскую политику!» – думал де ла Шетарди самодовольно прохаживаясь у таверны. Его прямо пекло жаром письмо, лежащее сейчас во внутреннем кармане на его груди. Точнее, та записка, которая внутри опечатанного им конверта. Строптивица, получившая из его рук корону, не понимает ещё с кем связалась. Она думает, что может играть с ним, с его Королем, отказавшись от обещанного и оговоренного? Наивное дитя, на поле взрослых игр.

Ничего. Ничего!

Жак-Жоакен Тротти, носивший титул маркиза де ла Шетарди, знал, что и кто сильнее всего держит любую женщину в узде. Но, это дело королевское, и не маркизу его решать. Но, помочь решить Величеству в его власти.

То, что лежало в конверте должно как можно скорее попасть в Париж. И, ни в коем случае, не должно оказаться у Бестужева. Иначе… Потому маркиз и летел сюда, загоняя лошадей упреждая ехавшего из Выборга через Санкт-Петербург соотечественника.

Бумаги из Тайника привезли поздно. Брилли уже отправился в свой вояж в Париж.

Но, маркиз не мог доверить такую драгоценность ни своему личному курьеру, ни дипломатической почте. И знать о предстоящей встрече не следовало в Петербурге никому, особенно людям Ушакова или Бестужева. За маркизом следят. Но, уезжая на север, он официально «едет к войскам», едет мирить русских и шведов. И, пока он в пути, он может не бояться соглядатаев.

Серж был «коммерческим курьером». Весьма ценным. К нему обращались многие. Негоцианты, ведущие дела в России, отправляли с ним сообщения на родину. А русские чиновники высокого ранга, бывало, доверяли доставку вложений на свои счета в Гаагских банках.

Весьма важный путешественник.

Потому де Брилли имел полный иммунитет от любых досмотров. Честность и шпага Сержа были лучше гарантией для отправителей. Война и зима отрезали ему обычный путь морем, так что, забрав корреспонденцию в Выборге, он едет через Петербург. Маркизу повезло в этом.

Погода была скверная. Как и всегда зимой в мерзкой России. Голова Шетарди в парике и треуголке отчаянно мёрзла. Он бы с удовольствием натянул мужичий треух, но пышный плюмаж из страусовых перьев сразу определял его статус, да и Сержу его ещё на подходе узнать надобно. Вот, кажется и ожидаемая «карета».

Почтовый возок остановился у ямской станции. Лошади устали. Холодно, да ещё сырой ветер с залива намораживает снег на полозья. Лошадям трудно. Меняют сейчас их часто.

Де Брилли, лихо выскочив из кареты, осторожно посеменил по ведущей «в трактир» тропинке к ожидавшему его на крыльце де ла Шетарди. Оба кивнули, придерживая треуголки, этим приветствие и ограничилось.Они давно знали друг друга и их деловым отношениям были чужды условности.

Жак, встав против ветра, достал хранимое у сердца письмо. Внешне не опечатанный конверт плотной бумаги перешел из рук в руки плотно стоящих друг к другу мужчин.

– Он настолько ценен, что ты не мог отдать мне его в Петербурге? – спросил Серж де Брилли.

– Ценнее обоих наших голов, шевалье! – Жак-Жоакен Тротти изобразил на коченеющем лице крайнюю степень суровости.

– Маркиз, любая моя корреспонденция – это в лучшем случае плаха, – парировал Серж.

Что-то промелькнуло в глазах де ла Шетарди и собеседник не стал дальше набивать себе цену.

– Кому его передать?

– Там стоит номер. Ты знаешь кому это, – ответил Жак, – адресат на конверте условный, пояснения тоже.

Де Брилли кивнул, в его ремесле читать чужие письма и разгадывать коды было весьма опасным занятием.

– И, шевалье, не надо вносить его в список хранящего в твое волшебной шкатулке, – чуть улыбнувшись уточнил Жак.

Серж снова кивнул. У него этого и в мыслях не было. Он даже положит этот конверт не с другими, а в особое место. В его шкатулке уже есть пара таких непримечательных «частных» писем. Это похоже к ним под второе дно не влезет. Осталось одно дело. Но его уже пробрало до костей. В возке хоть греются углями, а здесь ветер с залива загоняет холод под одежду.

– А вот этот червонец племянника нынешней императрицы, mon ami, вот его можешь в свои списки и записать, – де Шетарди протянул курьеру увесистый кругляш золота.

– Мерси, Ж… our passe, пора, с тобой всегда приятно иметь дело, – сверкнув глазами заметил Серж, убирая монету в карман сюрте куда уже спрятал письмо. Зарубка на гурте «Петра Второго», говорила, что в Париже он ещё получит луидор, хотя червонец, и так, оплата за клочок бумаги щедрая.

Попрощавшись поклоном головы, они, не мешкая, поспешили в доставившим их на встречу транспортным средствам. Дело было кончено.

Точнее всё только начиналось.

* * *

Читайте также серию «Миры Нового Михаила» – роман о попаданце в тело брата Царя Николая Второго – Михаила – /work/1

Глава 1

Лета 1742 от Р.Х. января первое

* * *

ГЕРЦОГСТВО ГОЛЬШТЕЙН. КИЛЬ. КИЛЬСКИЙ ЗАМОК. ПЛОЩАДЬ. 1 января 1742 года.

Часы на башне замка пробили полночь.

С Новым 1742 годом, Виктор Андреевич. Подарки под ёлкой. Если слуги не успели ещё вытащить оттуда мертвецки пьяных гостей празднества. К утру они там точно околеют. Тут это запросто.

Замок, как-никак.

– Ваше Королевское Высочество! Подорожные бумаги на имя графа Дюкера братом выправлены. – Русский спецпосланник Императрицы Елизаветы Петровны майор барон Николай фон Корф, отхлебнул из бутылки. – С Новым годом, кстати. Хотите?

Он протянул мне бутылку. Мне, кстати, тут скоро четырнадцать лет если что.

– Не сегодня. Барон, вы не слишком налегайте, нам утром отправляться.

– Не сомневайтесь. Буду как штык!

Я с сомнением оглядел его. В принципе, с него станется. Равно как с него станется утром находиться в состоянии дров под столом. Никогда не знаешь, чего ждать в плане пьянки от офицеров Лейб-Гвардии ЕЁ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ГОСУДАРЫНИ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕЛИЗАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ. Да они и сами не знают. Тут как пойдёт. Премьер-майор телом крепок вот и отрывается. Самый скользкий и опасный момент моего плана побега.

Чем заняты порядочные люди в новогоднюю ночь? Празднуют. Радостно, глупо, счастливо, полные надежд и желания беззаботно гулять несколько дней подряд. Или вы думаете, что здешние порядки города Киль 1742 года принципиально отличаются от аналогичных порядков моего родного Екатеринбурга 2027 года? Да, как бы не так. Тут ещё хуже. Тут всё как положено – фейерверк, весёлые и пьяные что-то кричат, глядя в ночные небеса, пьют, стреляют в воздух, обнимаются, кто-то уединяется, кто-то потом шумной гурьбой отправится продолжать, прерванное на куранты и небесные огни, веселье. А ведь публика только-только от Рождества отошла.

Говорят, что в России крепко пьют. Да, есть такое. За свои восемьдесят семь лет, полных всяких поездок и экспедиций, я повидал всякого, но и в этом времени в Германии пьют так, что просто теряют разум и облик. Безо всякой меры. Уж я тут за два с половиной года тоже повидал немало. Здешняя моя матушка, отмечая фейерверком моё рождение, так переохладилась на радостях, что простудилась и умерла вскоре после моего рождения в этом мире. Батюшка мой, Правящий Герцог Гольштейна, тоже не рассчитал свои силы и помер примерно так же, только летом. Хотя, казалось бы, приличные люди. Правители целого герцогства.

В общем, ночь предстоит веселая. Оно и к лучшему. Лишь бы мои подельники не перепились. С них станется. Вот тогда будет конфуз. И не приведи Господь, вопреки известной мне истории, в эту ночь простудится и помрёт мой дядюшка епископ Адольф Эйтинский, тогда я точно никуда не поеду, ни в какую Россию. Придётся куковать в этой дыре до старости. Это конечно вряд ли. Я же ещё у шведов первый наследник. Но уехать если дядя преставится мне сейчас не дадут и Стокгольм может быстрее Санкт-Петербурга подсуетится. Им ближе. А когда там кто из них помрёт я не помню. Вот и не хочу рисковать.

Помаячив для вида и показавшись (издалека) дядюшке епископу и русскому послу, такому же, как мой «собутыльник», фон Корфу, я удалился в замок, в свои покои, если так пафосно можно назвать комнату, совмещавшую в себе спальню, кабинет, библиотеку, столовую и даже уборную. Такая вот роскошная (сильно относительно) одиночная камера. Первые полгода только на прогулку во двор этой замковой тюрьмы я мог выходить более-менее свободно. Впрочем, мои здешние учителя гольштинский обер-гофмаршал фон Брюммер, обер-камергер фон Берхгольц, ректор Кильской латинской школы Юль и прочие «товарищи», делали всё, чтобы у меня не было свободного времени, и чтоб я сидел за глупейшими учебниками этого времени. Впрочем, даже этим скудным знаниям меня почти не учили. Если бы не мои академические знания XX-XXI веков, то вырос бы я таким же балбесом, как реальный будущий Петр Третий. Из полезных знаний «на дому» были только шведский с русским и военное дело, поскольку здешние наречия сильно от моего отличаются, а фортификации и построения вовсе были не тем, чем я увлекался в своём далёком будущем. Еле через фон Берхгольца, выросшего в России, и Юля, впечатлённого моими успехами, выбил у дяди право учиться в нашем Кильском университете, вырываясь четырежды в неделю в Бордесхольм. Вот не зря здешний универ назвали «Хилонией»! Полезного и в нём ничего нет. Выбрал медицину, местное богословие с юриспруденцией и гуманитарными искусствами меня не прельщали. Лекари здесь не лучше, но там хоть учили химии. Собственно, в декабре я эту богадельню ускоренно и окончил. Могу если надо и микстуру сварить, и зуб вырвать, и кровь пустить. Ещё латынь и французский местный теперь знаю прилично. Это к шведскому, итальянскому, английскому, разному немецкому и русскому. За последний всегда с самыми честными глазами благодарю фон Брехгольца. Фридрих Вильгельмович доволен, а мне его расположение пригодится.

Вообще, систему образования нужно менять самым коренным образом. Тут дремучий хаос и абсурд в образовании. Но здесь, в Киле, это потом. В России же и менять то нечего. И в Санкт-Петербурге, и в Москве. Старший фон Корф, Иоганн Альбрехт, в Петербурге академиками и заведовал. Не густо там ученость намазана. Даже университет приживается при Академии. В Первопрестольной и этого нет. Я бы ещё добрался до родного Екатеринбурга, ведь такой богатый и перспективный край. Там тоже нужен университет. Горный.

Ну, вот я и пришёл. Моя комната – моя крепость. Почти.

– Ваше – Ваше Королевское Высочество!, какие будут приказания?

Это Марта. Моя горничная. Ну, как, моя. Гофмаршал Брюммер приставил её ко мне.

– Да, сделай чаю.

– Сладости к чаю?

– Нет, просто чай.

Горничная изобразила реверанс и исчезла за дверью.

Холодно тут. Зима на улице. А замок – это априори не самое тёплое место на Земле. Первую зиму я вообще мёрз под одеялами, а в комнату гретые чаны да камни ставили. С боем голландку для своей комнаты у дядюшки пробил, и камин вот до ума довел. Не зря же занесло сюда теплотехника?

Дрова в недра камина уже сложены и мне остаётся лишь разжечь огонь. Языки пламени весело заплясали, отгоняя тоску и тревогу.

Появилась Марта с чаем. Кивнул, благодаря.

– Можешь идти спать к себе. Я посижу ещё.

Она покосилась выразительно на мою постель, но я лишь покачал головой. Мне сейчас не до всяких легкомысленных интрижек с горничными. Хотя, гормоны молодого тела уже дают о себе знать. Но, дело – прежде всего. Нет, в первую зиму Марта грела меня собой в постели, но тогда я совсем мелкий был, так что «ничего не было». Да и жену свою, Ирину Маратовну я так и не смог забыть. Лечит наверно ангелам крылья моя ветеринарочка на Небесах где-то. До неё мне теперь целая жизнь. Так что, Марта иди к себе.