Текст книги "Империя. Пандемия (СИ)"
Автор книги: Владимир Марков-Бабкин
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Недели две назад, будучи на «объединенном социалистическом митинге», я, вдруг, понял, что случилось нечто существенное. Тогда в родной моей Вологде выступали я, «бабушка русской революции» Брешковская, и её, революции, «дедушки» Плеханов с Чайковским, слушатели – крестьяне и рабочие – неожиданно разразились свистом и угрозами в адрес этих старейших друзей революции. Против мучеников Брешковской и Чайковского употреблялись такие определения как «предатели!», «контрреволюционеры!». Забыв цензурные требования, Чайковский кричал: «Кто вы такие, чтобы обращаться с нами таким образом? Что вы, бездельники, сделали для революции? Совсем ничего! Чем вы когда‑нибудь рисковали? Ничем! А эти мужчины и женщины – указал он на нас – сидели в тюрьмах, голодали и мерзли в Сибири, снова и снова рисковали своими жизнями. Это я, а не кто‑либо из вас бросил бомбу в тирана‑министра. Это я, а не вы слушал смертный приговор царского правительства. Как смеете вы обвинять нас в том, что мы – контрреволюционеры?! Кто вы, если не толпа глупцов и бездельников, сговаривающихся развалить Россию, погубить революцию и самих себя?» Этот взрыв вызвал трепет и произвел на толпу большое впечатление. Но ясно, что все великие революционеры столкнулись лицом к лицу с трагедией. Работа и жертвы забыты. В сравнении с коммунистами, анархистами и даже михайловскими освобожденцами они сейчас рассматриваются как реакционные и «вчерашние». Тогда я впервые и услышал, что в народе зовут наш список «социалисты‑реакционеры».
Собственно, эта стремящаяся на волю в народной массе волна и прорвалась в Тамбове и у Сергея в Константиново.
‑ Ночью пурга была, я на поезде до Рыбного, а там верхома на лошаде витязить. Как только домой приехал, мамку с батей обнял, – гуторил «по улишному» Сергей. ‑ Умылси. Даже полотенцо ещё не взял. Тут соседский Петька забегает и кричит «Барыню жгут». Я в валенки и старый свой тулупчик и к усадьбе. А там митинг.
Дальше Сергей живописал, как у барского дома встали друг против друга две стенки. константиновкие бабы да мужики и пришлые. Кто их после метели гнал семь верст из Вакино через Федякино так и не прояснилось. Как и то почему пришлые хотят не свою, а чужую усадьбу пожечь. Но встретившие нарастающий отпор и вразумлённые цветастой есенинской речью чужаки стали отступать.
‑ А знаешь, когда они охолонились и схлынули?
‑ Когда же?
‑ Как я имя Горького назвал. Сказал, что от «Трудовой Крестьянской Рабочей партии Горького» в Думу иду. Они даже поругались меж собой. А потом все и ушли огульно. Только один пока я мужиков наших агитировал, остался, но молчал, только слушал меня и зырил. Такая каша там у всех в голове! Говорят, что барыня у нас хорошая, и Государь, да землицы бы по десять десятин хотя б каждому прирезать!
‑ Кто людей мутил, не вызнали?
‑ Нет пока, ‑ вступила в разговор молчавшая хозяйка Константиновки – староста в уезд послал, но, когда еще до нас доберутся. Мы же быстро собрались, пока Сергей дома был, да на трёх санях с нашими ветеранами на станцию выехали. Одним и без оружия боязно с детьми. А дом Фронтовое Братство и общество наше сбережет. Много стало с осени вокруг разных «рробеспьеров».
По протяжному, затушеванному под парижский прононс, начальному эр я понял причину понурости госпожи Кашиной при нашем знакомстве. Видно приняла меня за одного из соратников этих «рреволюционеров».
‑ Куда вы теперь?
‑ В Москву к мужу. Дом у нас там, в Скатерном переулке. Купили до войны у Рекка. Будем рады Вас у нас видеть.
Вот как! А я‑то, уже оженил Есенина.
‑ А сам то, Питирим, откуда в Москву?
‑ С Тамбова еду. Навещал нашего общего друга Разумника.
‑ Почто он там?
‑ Опросы делаем. Наши партии поднимаются. Но не свиделись мы с ним – карантин.
‑ Знакомо. Там знатно бурлит. Я даже Государя на встрече спрашивал.
‑ И что Государь?
Сергей остановился, будто подбирая слова, потом махнул рукой:
‑ Сказал, что разберутся. По справедливости.
Мы замолчали.
‑ А ну его всё! Я вот пока ехал, стихи дописал. Послушай, первым вам прочитаю:
«Я покинул родимый дом,
Голубую оставил Русь.
В три звезды березняк над прудом
Теплит матери старой грусть.
Золотою лягушкой луна
Распласталась на тихой воде.
Словно яблонный цвет, седина
У отца пролилась в бороде.
Я не скоро, не скоро вернусь!
Долго петь и звенеть пурге.
Стережет голубую Русь
Старый клен на одной ноге.
И я знаю, есть радость в нем
Тем, кто листьев целует дождь,
Оттого, что тот старый клен
Головой на меня похож.»
Всё‑таки, великий поэт ‑ Есенин! Сергей читал нам свои стихи почти до самой Москвы. О политике мы больше не говорили. Напряжение двух последних дней отпускало, пока не узнали мы в столице не поспевавшие за нами в дороге печальные вести.
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОМЕЯ. ОСТРОВ ХРИСТА. УСАДЬБА «ОРЛИНОЕ ГНЕЗДО» (УБЕЖИЩЕ СУДНОГО ДНЯ). 6 октября 1918 года.
Больше не было слез. Больше не было сил.
«Пресвятая Богородица, за что мне это всё? Чем я прогневала Тебя? Господи‑Господи. Твоя воля…»
Маша истово крестилась на образа в углу.
‑ О, Мати Божия, помоще и защита наша, егда попросим, буди избавительнице наша, на Тя бо уповаем и всегда вседушно Тя призываем: умилосердися и помози, пожалей и избави, приклони ухо Твое и наши скорбныя и слезныя молитвы приими, и якоже хощеши, успокой и обрадуй нас, любящих твоего Безначального Сына и Бога нашего. Аминь!!!
Слеза пробежала по ее щеке.
Значит, есть еще слезы. Есть еще. Не все выгорело в душе.
Она целовала спящих детей. Губы горячо шептали:
‑ Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных… Господи, спаси и помилуй Мишу! Разве заслужил он гибель, за все то, что он сделал? Он же делал все, что Ты хотел! За что ему это, Господи?! За что Ты наказуешь его??? За что???! Или это испытание Твое? Господи‑Господи…
Слезы текли по ее пылающим щекам, но она уже не замечала их. Она рыдала от бессилия, не зная чем еще может помочь любимому.
‑ Господи! Господи, прими душу мою грешную, только спаси его! Спаси!!! Господи!!!
Но молчат образа. Нет ответа. Лишь свечи трещат перед иконами.
‑ Господи, спаси его. Я готова. Только спаси. Молю тебя всем сущим. Спаси. Я готова. Своей жизнью клянусь. Я готова! Спаси его, Господи!!!
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОМЕЯ. ОСТРОВ ХРИСТА. УСАДЬБА «ОРЛИНОЕ ГНЕЗДО» (УБЕЖИЩЕ СУДНОГО ДНЯ). 6 октября 1918 года.
‑ Я надеюсь на тебя, Натали. Мне больше не на кого надеяться.
‑ Не волнуйтесь, Государыня. Жизни не пожалею, защищая Наследника и Царевну. Но, может, лучше вам остаться на Острове, с ними?
Императрица прикусила губу, чтобы не разрыдаться. Глаза ее наполнились слезами, и она отвернулась. Несколько раз пыталась что‑то сказать, но спазм сдавил горло. Маша лишь сжала руку своей верной гофмейстерины и, накинув капюшон плаща, молча поднялась по трапу на борт «Царевны».
Натали, в окружении немногочисленной челяди и придворных, провожала взглядом Императорскую яхту, сопровождаемую крейсером и двумя эсминцами. Небольшая эскадра скрывалась в ночи и лишь навигационные огни еще светились в кромешной тьме.
Мария покидала Остров, уходя в мрак грядущего.
Смертельная схватка за власть началась.
Глава 9. Улыбка хищника
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. МОСКВА. ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ. ШУХОВСКАЯ БАШНЯ. 6 октября 1918 года.
Окоченевшие пальцы продолжали стучать ключом телеграфа, выбивая в эфир символ за символом. Сотни радиостанций по всему миру ловили и расшифровывали эту передачу.
«Говорит башня инженера Шухова в Москве. Мы пока еще здесь, и мы живы. Знаю, что огромное количество людей переживает за нас. Я все время слышу в эфире сообщения со словами поддержки. Спасибо всем. Пока у нас без изменений. Снег усиливается. Однако снег и не дает температуре слишком упасть. Но, в любом случае, несмотря на тяжелые условия, дух среди «шуховцев» силен. Империя своих никогда не бросает, и мы это твердо знаем. Мы уверены, что как только погода позволит, нас сразу начнут спасать. Это была передача с Шуховской башни в Москве. Вел передачу подпоручик Лев Термен».
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОМЕЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ИМПЕРАТОРСКАЯ ЯХТА «ЦАРЕВНА». 6 октября 1918 года.
Телеграммы из Москвы были ужасны.
Наступает кризис. Нет никакой уверенности в том, что течение болезни позволит Мише прийти в себя. Его самочувствие ухудшалось с каждым часом. Наступает кризис. Кризис, который, чаще всего, заканчивался смертью.
СМЕРТЬЮ.
Вот и все.
Вот и все…
Все.
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». ОХОТНИЧИЙ ДОМИК «У ТРЕХГЛАВОГО ДУБА». 6 октября 1918 года.
‑ Вы, что же, соколики, так и не ложились?
Георгий промолчал, глядя в пламя камина, да и остальные тоже подавленно молчали. И лишь Мишка, самый вежливый из них, кивнул:
‑ Да, Силантий Модестович. Не спится.
‑ Ох‑хо‑хо…
Императорский лесник не стал, вопреки обыкновению, распекать своих подшефных сорванцов и даже не погнал их спать в принудительном порядке. Лишь подбросил дров в огонь. И сел рядом с Георгием.
За стенами выла вьюга, стонал ветер, в трубе завывало зловещими перекатами, пламя то и дело вспыхивало ярче, подхваченное тягой, или же наоборот, обманчиво пригасало, словно изготовившийся к прыжку хищник.
Говорить было не о чем. Говорить было нечего.
Да и о чем говорить?
О том, что всю усадьбу немедленно изолировали от внешнего мира? О том, что уже выявлено несколько заболевших «американкой», а это значит, что зараза уже бродит по Марфино? О том, что «банду Георгия» заперли в «Трехголовом дубе», как именовали мальчишки этот охотничий домик?
Вести из Кремля угнетали. Причем, все понимали, что сообщают им далеко не всё. А значит, дела обстоят значительно хуже.
Потому молчат все, глядя в огонь.
Что тут говорить?
Остается лишь ждать…
* * *
ИЗ СООБЩЕНИЯ ИНФОРМАЦИОННОГО АГЕНТСТВА PROPPER NEWS. 6 октября 1918 года.
По поступающим из Москвы сообщениям, состояние русского императора резко ухудшилось. Врачи не делают прогнозов, а церковь, традиционно, призывает свою паству молиться. Тем временем идет явная подковерная борьба за власть, в которой сошлись сразу несколько групп влияния. Сумеет ли удержать власть юная царица Мария? Это очень и очень большой вопрос. Подавляющее большинство экспертов сомневаются в том, что молодая императрица сможет это сделать.
Ясно одно – Россия на пороге грандиозных потрясений. Возможно, самых грандиозных за всю ее историю.
Мы будем следить за развитием ситуации и продолжим держать наших читателей в курсе развития событий.
* * *
ЛИЧНОЕ ПИСЬМО ИМПЕРАТОРА РИМА ВИКТОРА ЭММАНУИЛА ИМПЕРАТРИЦЕ ЕДИНСТВА МАРИИ ВИКТОРОВНЕ. 6 октября 1918 года.
Дорогая Иоланда!
Только что получили сообщение о болезни Михаила. Это страшный удар не только для России, но и для всего Новоримского Союза. Мы все молимся за его скорейшее выздоровление. Вся возможная поддержка, все войска, силы, деньги и ресурсы Рима в твоем распоряжении.
Если все станет плохо, то мы всегда будем рады твоему с детьми возвращению в Италию.
Твои папа и мама.
Рим, Квиринальский дворец,
6 октября 1918 года.
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОМЕЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ИМПЕРАТОРСКАЯ ЯХТА «ЦАРЕВНА». 6 октября 1918 года.
Маша глядела на себя в зеркало. Черные круги под глазами, дикий взгляд, бледный лик. Рыдания вовсе не красят женщин. Даже если они Императрицы.
Она с ненавистью смотрела себе в глаза.
Неужели ты сдашься и опустишь руки? Неужели отступишь???
Соплячка!
Презираю тебя!
Горе не пришло. И не придет. Если не сдашься.
Не смей отступать!
Иди! Ты уже сделала первый шаг! Иди!!! Или беги…
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОМЕЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ИМПЕРАТОРСКАЯ ЯХТА «ЦАРЕВНА». 6 октября 1918 года.
‑ Кому вы служите, Анатолий Юрьевич?
Емец склонил голову.
‑ Государю Императору Михаилу Александровичу и России‑матушке.
‑ Именно в такой последовательности?
‑ Да, Государыня. Да простит меня Ваше Величество, но мне чужды абстрактные рассуждения о патриотизме. Но, я знаю слишком много алчных или глупых людишек, которые путают себя с Россией. И лишь Император не дает этим делягам поживиться и разорвать Империю на куски во имя своей глупости, прихоти или корысти. Государь указал новый путь для всех нас. Поэтому Михаил Второй – мой вождь и суверен. И я знаю множество людей, которые будут верны ему до конца именно по этой причине.
Императрица помолчала, глядя в тьму.
‑ Граф, есть что‑то, что мне следует знать сейчас? Вы понимаете, надеюсь, о чем я.
Емец попытался уйти от ответа.
‑ Ваше Императорское Величество, я уверен, что вы осведомлены о характере операций, которые проводит ЭСЕД помимо ловли зверушек.
Царица обернулась к нему и заговорила с нажимом:
‑ Не лукавьте, Анатолий Юрьевич. Каждая тайная операция имеет свою папку, а у этой папки есть перечень лиц, которые имеют допуск к ее материалам. Я знаю, что ряд ваших операций засекречен по наивысшему разряду, как «особая тайна государственной важности». И чаще всего такая папка существует в одном экземпляре. И мое имя указано далеко не во всех папках. О существовании многих из них я даже не осведомлена, не говоря уж об их содержании. Но, если… ‑ Маша сглотнула и суеверно переформулировала свою фразу, ‑ если мне, так или иначе, придется принять всю полноту власти, то вы обязаны будете мне сообщить обо всех операциях ЭСЕД, так?
Главный Ловчий Империи склонил голову.
‑ Да, в этом случае, это так, Государыня. Но, слава Богу, такой случай не наступил.
Она серьезно смотрела ему в глаза, благо рост Императрицы позволял ей не слишком задирать голову для этого.
‑ Помогите мне удержать власть, Анатолий Юрьевич. Не ради меня. Ради Государя и его Наследника. Наши недруги погубят Россию, и вы это знаете. Помогите России. Я не приказываю, я прошу вас. Уверена, что Государь одобрит ваше решение.
Емец внутренне еще раз отметил, что молодая Царица, хоть и совсем еще юна, но весьма умна и чрезвычайно коварна, этого у нее не отнять. Утонченная и беспощадная итальянская школа интриг у нее в крови, и она с младых ногтей жила в центре ядовитого шипящего змеиного клубка, именуемого Рим и Ватикан. Но…
Но, с другой стороны, это все было там, в Италии. В России же она пребывала в довольно комфортной обстановке всеобщего восторга и почитания. Михаил Второй, хоть и всячески выпячивал ее статус, а имя Императрицы все время звучало в пропаганде, однако к реальным серьезным операциям ее мягко не допускал. Емец видел, как Царь всячески оберегал свою жену, стараясь не омрачать ни ее беременность, ни месяцы заботы о родившейся Августейшей двойне. Да и какой смысл был в допуске к текущим операциям, если Царица жила на Острове и на реальные дела никак не влияла? Меньше посвященных в тайну – меньше шансов на утечку сведений. Но, с другой стороны, если она станет Правителем Государства и настоящей Кесариссой, то он будет обязан ее проинформировать. Более того, если Император вдруг умрет, то совершенно очевидно, что несмотря на весь свой ум и коварство, молодая Царица власть не удержит, если не будет иметь всех необходимых рычагов и важной информации уже сейчас.
Императрица, уловив колебания Егермейстера Двора, мягко подтолкнула его к принятию решения:
‑ Я слушаю вас, граф. Сообщите мне то, что я сегодня должна знать.
Емец‑Авлонский поклонился, отметив про себя, что Царица показала, что отдает на его усмотрение выбор того, что ей рассказывать, а что – нет. Пока отдает. Мягкость тона монарха – это мягкость лап дикой кошки. Она красива, но верить в ее мягкость весьма и весьма чревато для здоровья. Но, в конце концов, а какой у него сейчас есть выбор? Если не она станет во главе Державы, то кто?
Поклонившись, Емец попытался сделать последнюю попытку увильнуть, пытаясь выиграть дополнительные мгновения на раздумье.
‑ Повелением Государя Императора ЭСЕД действительно сейчас выполняет некоторые операции особого характера, предусмотренные на подобный случай. Особа Вашего Величества действительно присутствует не во всех списках лиц, имеющих допуск к тайне. Уверен, что Государь не хотел… не хочет оскорблять вашу честь некоторыми щекотливыми подробностями. Тайная война – это всегда отвратительнейшая грязь.
Но Императрица твердо повелела:
‑ Продолжайте, граф, я настаиваю. Мне сейчас не до щепетильности.
‑ Не смею перечить вам, Государыня. Прошу меня простить, но это действительно грязь и кровь. Много крови, которую вам придется пролить…
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. МОСКВА. КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ. 6 октября 1918 года.
Васильев шел сквозь толпу. Тысячи и тысячи людей. Десятки костров в металлических бочках. Густой и въедливый запах дыма. Ночь во время комендантского часа на Красной площади. И с каждым часом народу на площади становилось все больше.
Алексей Тихонович не знал, как отразится на его будущем принятое им решение не препятствовать сбору москвичей. Решение, принятое им вопреки приказу Министра внутренних дел Анцыферова. Что может понимать в текущем положении министр, который сидит в изоляции? Разве он видит глаза этих людей? Как может он, начальник Департамента полиции России Васильев, воспрепятствовать собирающимся здесь?
Более того, попытка как‑то помешать была бы этой толпой воспринята крайне агрессивно. Прямо скажем, такая попытка была бы сродни провокации.
‑ Царствуй на славу, на славу, нам…
Толпа пела вразнобой, но пела единодушно, глядя туда, на стены и купол Дома Империи, где доктора боролись сейчас за жизнь Государя Императора. Туда, где на флагштоке дворца развевался сейчас Императорский Штандарт.
И все со страхом ожидали того, что в какой‑то миг этот Штандарт дрогнет и поползет вниз…
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. МОСКВА. ОСОБНЯК КУПЦА ПЕРВОЙ ГИЛЬДИИ БОРИСА ФИЛИППОВА. 6 октября 1918 года.
Вихри за окном. Не видно во тьме ничего. Лишь отдельные снежинки появляются на миг в свете лампы, чтобы тут же исчезнуть и сгинуть без следа.
Высохшие дорожки от слез немилосердно щипали щеки.
Уже не было молитв, не было слов, не было слез.
Лишь тьма и буря за окном.
Оба ее Миши сейчас где‑то там…
* * *
ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА:
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. МОСКВА. КРЕМЛЬ. КЛИНИКА. 6 октября 1918 года.
Свет. Яркий свет. Солнечный зайчик пробрался ко мне через листья опушки. Не дал поспать. Всю ночь как заведенные гнали. Пальцы до сих пор покалывают. Медленно расплываются в глазах серые, а потом цветные пятна. Вот уже могу разобрать и кроны укрывшего нас березняка, широкую опушку перед ним, а дальше бескрайнее как стол поле. Русское поле. Эх, покосить бы.
«По машинам!» ‑ зычно будит нас капитан. Перед тем как нырнуть внутрь приподымаюсь с подножки, приглядываюсь. На краю поля в пыльно‑маревой дымке появляются черные точки. Что‑ж, сегодня покосим.
Стоящие перед нашей полянкой в леске «Гончие» выдвигаются в предлесок. Разросшаяся в весенней промоине стыть укрывает бронеходы с верхом. Красота. Вторая их рота застывает в соседнем малиннике. Везунчики. У них и калибр побольше и так каждый третий экипаж женский…
Идут, уже меньше версты до серо‑зеленой массы топчущей наше выбеленное солнцем поле. Много. Славная будет жатва.
Выстрел. Командирский экипаж послал свой 5‑ти дюймовый привет идущему по центру «Тигру». Попал! Задымил кошак. Хороший наводящий у «Горыныча»! Жаль на весь батальон у наших всего три таких клювоносых «ящера». Тонкие 57‑миллиметровки ближней к нам роты уже тоже достают, но попасть им пока трудно. Даже с оптикой.
Уже 10 минут идет бой. За командирским ТБ‑7 начала пристрелку вся стоящая от нас в полукилометре справа первая рота. «Кошки» огрызались, но их с запредельной ещё дистанции били своими 90‑мм чемоданами наши «Ушастые». Но вот и им прилетели 88‑мм из «печных труб». Но что им в лоб‑то будет? Траки правда порвать могут. Но так наши, то пока стоят. Ремонтники и без экипажа поправят кувалдами. Как чуть стихнет.
Половина авангарда кошачьих уже небо коптят. Чего комбат медлит? Вот и ему подлетел ... Ого! Вагон от «Хаммеля». Это и для «ящеров» серьёзно. Вроде недолет. Или позицию сменил? Эх, с земли не видно. Чего же броня медлит? Может выманивает?
Вижу впереди комрот‑три открывает люк. Высовывается с биноклем над травой. Судя по всему, где‑то на его линии огня должен был завестись этот ласкающий наш тяжелый взвод «шмелятник». Так есть, метров на 700 восточнее. Как раз для его «игл» дистанция. Но приказа стрелять нет. В засаде они. Мы «в резерве». Бронированные первачи на себя ворога выманивают.
А сколько их! Уже седьмая линия прорывает вспыленный горизонт. Не меньше полка! Эх, приотстали наши «Емельяны» с «Кувалдами». Их и ждали. А эти так по первой роте и лупят! Пора бы прихлопнуть! Чу! А вот и наших «Пчелок» приказом пожаловали. Взлетаем. Вот мы‑то «по‑свойски» и разберемся сейчас с чужими насекомыми.
Все же работа наших «летающих танков» завораживает. Ни у фрицев, ни у чифирников таких нет. Но вот «Худые» есть. Пикируют. Но, похоже, наши «Мясники» их ждали. Закрутилось в воздухе. Так этим «глистам» и надо! Неча лезть в разборки «насекомых»!
Вот застрекотало и у земли.А вот и пехтура сошлась. «Бергман» или «Мечта водопроводчика»? Что ж вы с русскими то стволами меряетесь? Ясно же что у «Барсука» с «Федрычем» длиннее? И что вы вообще сюда попёрлись? Шли бы вы от танкового боя лесом. Впрочем, они похоже и шли. А там уже мы за БР‑9… Обнаружили. Бронеходный ротный довысовывался.
Открываем огонь. Бронелеты лупят ракетами. Снова по «шмелям» с прочими «гономагами». Броня с земли помогает. Их то «борзые» хоть размером «клопы», раза в полтора поменьше «Ушастых тридцатьчетверок» будут, но зато Т‑50 панцирем покрепче, да и пушка у них получше «консервы» вскрывает. Во как задымили от них «Медведи» с «Носорогами»! Стоп! Какие здесь 34‑ки?
Баумм! Ёк‑макарек. Как мордой‑то о приборку больно! В ушах звон один. Воздух, где воздух? Прилетел нам билетик в рай прямо от «Епископа». И как? Как? Мы их не разделили. Стоп! Кого? Когда? Сейчас бы рвануть, на своем Ми‑24. Он же тоже «гончая». Но я на Ми‑8? Какой Ми‑24? Какой Ми‑8? Какие ИС‑7 и Т‑50? Где я? Что за дым? Почему так жарко? Горим. Падаем. Сил выбраться нет. Снабженцы суки запоздали с топливом. Или штабисты напутали? Эх, Шапошников! Какой Шапошников? Я ж его своим появлением в феврале 1917‑го в полковой гауптвахте, из истории стер! Вот же ж с…! А кто за него? Антон? Алексей? Вспомнил ‑ Алексей Антонов! Найти, поднять… Эх, не лежал бы в горячке пока Двуединую делили, не спелись бы Эдди с Вилли! Еще эти недоделанные выборы… Какие к лешему выборы?!
Жар. Свет.
Яркий свет.
Кровь ртом. Кровь по жилам.
Воздух, дали воздух…
Врешь не возьмешь! Будем жить!
Кровь…
Кровь…
Тьма…
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОМЕЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ИМПЕРАТОРСКАЯ ЯХТА «ЦАРЕВНА». 6 октября 1918 года.
Императрица тяжело глядела во тьму. Нет, нельзя сказать, что услышанное ее потрясло или слишком ранило ее достоинство. В конце концов, она не узнала ничего такого, что не случалось в истории раньше, или, о чем бы не писал тот же Макиавелли, но…
Однако только сейчас она поняла, какой размах событий происходит вокруг нее, и как многого она не знает. Ведь Емец явно рассказал ей только часть. Небольшую часть. И граф отнюдь не единственный человек, который имеет свои приказы и протоколы. Как тут принимать решения? Ведь протоколы «Шторм» и «Алтай» не предусматривали ни то, что она покинет Остров, ни то, что в Москве случится такой массовый «падеж» министров, ни то, что ключевые лица в Первопрестольной начнут свою игру.
‑ Что вы мне посоветуете, Анатолий Юрьевич?
Она сказала это глухо и эти слова явно дались ей непросто.
Главный Ловчий ответил не сразу.
‑ Я всем сердцем хотел бы что‑то посоветовать, что не было бы так радикально, но, признаться, другого выхода я не вижу. Если, конечно, Ваше Величество, не предпочитает всю оставшуюся жизнь жить в изоляции на какой‑нибудь вилле в Италии, боясь каждого шороха за окном. Либо вас убьют, либо вы будете убивать. Государь публично развесил на фонарях Болотной площади своих противников, еще большее число противников он либо расстрелял в подвалах Петропавловской крепости, либо сослал в Сибирь. Чем снискал к себе уважение элит. Но, если элиты сочтут вас слабым преемником могущественного Михаила, то они переметнутся к вашим противникам. К тому же Николаю или его сыновьям. К сожалению, но не все предусмотрено протоколами и может быть разрешено простым следованием бумагам. Во всяком случае, мне не известен протокол, описывающий порядок действий в нынешней ситуации. Сейчас измена без измены. Формально ведь никакого мятежа нет, и все указанные Вашим Величеством лица строго следуют букве закона и протоколов. Но протоколы играют сейчас против интересов Вашего Величества. Тем более что противники отлично осведомлены о содержании этих протоколов и о порядке действий по ним. Поэтому нужно действовать вопреки предписаниям этих бумаг. Есть патриоты, верные Михаилу Второму, которые выполнят любой ваш приказ, который спасет его дело. Вам нужно лишь приказать. И кровь будет на наших руках.
Царица покачала головой.
‑ Нет, Анатолий Юрьевич, не пытайтесь меня утешить сказками. Кровь будет именно на моих руках, и я это знаю. Но другого выхода у меня нет. Любая мать убьет, спасая своих детей. И я отдаю приказ…
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОМЕЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ПАРК МАЛОГО ИМПЕРАТОРСКОГО ДВОРЦА. КАБИНЕТ МЕСТОБЛЮСТИТЕЛЬНИЦЫ. 6 октября 1918 года.
‑ Я не подпишу эту гадость!!!
Николай кипел негодованием. Сестра мрачно глядела на него.
‑ Почему, позволь поинтересоваться, ты именуешь это воззвание «гадостью»?
‑ Потому… Потому что… Это узурпация власти, вот почему!!!
‑ Какая еще узурпация???
‑ Прямая и непосредственная!!! И я не собираюсь своей подписью придавать этой узурпации видимость легитимности!!!
Они стояли друг напротив друга. Бывший монарх был в бешенстве. Местоблюстительница Ромеи сдерживалась из последних сил. Весь разговор пошел не так, как представляла себе каждая из сторон до начала «дискуссии». Собственно, дискуссии никакой и не было. Вопреки надеждам Аликс, Михаил вовсе не отправился в мир иной, а Ольга вовсе не была настроена на дележ Империи. Наоборот, она самым жестким и категорическим образом потребовала от бывшего самодержца подписать «Акт единения в этот трудный час вокруг Особы Ее Императорского Величества». Причем, предполагалось, что подписать должны все совершеннолетние члены семьи бывшего Царя, или, как минимум, сам Николай, и две старшие дочери Ольга и Татьяна. Но Николай отказался наотрез.
‑ Ники, ты понимаешь, что значат твои слова?
Тот зло ответил:
‑ Я присягал Мише, но я не присягал семнадцатилетней девочке! Миша жив и, даст Бог, вскоре поправится. Несколько дней Империя вполне может пережить и без того, чтобы отдавать всю власть в столь сложное время в столь слабые руки! Возможно сам Господь указует нам, что пора сделать остановку, что многое из того, что затеял наш брат противно Богу! Конституция, выборы эти. Неужели ты не видишь, что Империя просто летит под откос, как тот поезд?!
‑ То есть ты не подпишешь «Акт»?
‑ И не подумаю! Я бы еще подписал «Акт» с воззванием об единении вокруг Священной Особы Государя Императора и о молитве за его скорейшее выздоровление, но подписывать «это», ‑ Ники брезгливо ткнул пальцем в лежащую на столе бумагу, ‑ я не стану. И уверен, что никакого «единения» вокруг итальянки не будет. Власть она не удержит, поскольку никто не будет выполнять ее, так называемых, «повелений»! Передача ей власти незаконна, и ты это прекрасно знаешь, потому и пытаешься прикрыть этим фиговым листком фактическую узурпацию. Я, дорогая сестрица, напомню тебе, юрист по образованию. Поэтому мне бы и в голову не пришло назначать Аликс Местоблюстительницей Престола на период моей болезни!
Ольга хмыкнула. Да, уж, представить себе такую ситуацию было непросто. Аликс во главе Империи! Вслух же, Великая Княгиня напомнила:
‑ Ты, как юрист, должен знать статью 41 «Закона о Престолонаследии», которая гласит: «При вступлении на престол Императора прежде сего возраста, до совершеннолетия Его, учреждается правительство и опека», статью 43: «Назначение Правителя и Опекуна, как в одном лице совокупно, так и в двух лицах раздельно, зависит от воли и усмотрения царствующего Императора, которому, для лучшей безопасности, следует учинить выбор сей на случай Его кончины», и статью 44: «Когда при жизни Императора такового назначения не последовало, то, по кончине Его, правительство государства и опека над лицем Императора в малолетстве принадлежат отцу или матери; вотчим же и мачиха исключаются».
Николай буркнул:
‑ Разумеется, я знаю эти статьи. И как юрист, и, уж, тем более, как Император.
Местоблюстительница с нажимом поправила:
‑ Бывший Император.
Ники нахмурившись нехотя ответил:
‑ Бывший. Если, конечно, бывают бывшие Императоры.
‑ Ты отрекся от Престола. Закон обратной силы не имеет.
‑ Если ты ссылаешься на статью 38: «Отречение таковое, когда оно будет обнародовано и обращено в закон, признается потом уже невозвратным», то смею тебе напомнить, что она касается случаев отказа от принятия короны, а вовсе не описывает отречение от Престола действующего монарха. Император по закону не может отречься.
‑ Но ты же отрекся!
‑ И до сих пор жалею об этом!
Ольга смерила его долгим взглядом, но затем, все же, вернулась к попытке уговорить брата поставить свою подпись:
‑ Ты же видишь, что все согласно букве и духу закона о преемственности власти.
‑ Ничего подобного! В Законе речь идет лишь о порядке престолонаследия, а вовсе не о том, что во время болезни Императора вся его власть переходит к жене!!! Там вообще этого нет!!!
Местоблюстительница Ромеи терпеливо продолжала:
‑ Даст Бог – Миша поправится. Но мы не можем оставить Империю без верховной власти в этот критический момент. Нам нужно единство в этот час, иначе рухнет все. Нам нужна демонстрация единства и внутри державы нашей, и в делах международных. На кону не только королевские свадьбы твоих дочерей, но и вообще стабильность Империи.
‑ Стабильность? – Николай зло ощерился. – Думаешь, что я не понимаю, что происходит??? Прекрасно понимаю! Решили запереть Марию на острове, связав по рукам и ногам, а сами будете править от ее имени! Она будет подписывать, все что вы пришлете, а видеть только те сообщения о происходящем, которые вы сочтете нужным ей показать!
