Текст книги "Летчик. На боевом курсе!"

Автор книги: Владимир Малыгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Генерал терпеливо ждал, пока я наслаждаюсь чаем, точно так же неторопливо прихлёбывал из чашки и периодически внимательно всматривался в моё лицо. Еле заметно, пожалуй, одними глазами улыбался, когда я старался незаметно оглядеться по сторонам. Интересно же. Да за спиной ротмистр сидел и тоже с меня глаз не сводил. Что доставляло мне некоторые неудобства. Но только некоторые, потому как вины за собой я никакой не ощущал, да и не было этой вины.

А потом начался разговор. И с самого начала, с самой первой фразы очень для меня неприятный. Джунковский проследил взглядом, как я потянулся к столу, дабы поставить свою опустевшую чашку, и тихонько так спросил:

– Откуда у вас драгоценности, Сергей Викторович?

Чётко рассчитанный момент. Но какой-то подобной гадости я всё время подспудно ожидал, поэтому совсем уж врасплох взять меня не удалось. Постарался, чтобы рука с пустой чашкой не дрогнула. Получилось. Откинулся на спинку стула, поднял голову, пободался взглядами.

– А вы хорошо держитесь. Не хотите отвечать? Не буду настаивать. Сразу скажу, чтобы вы себе голову не ломали и не надумали чего-то такого, о чём думать не нужно. К вам по этому поводу никаких вопросов у отделения нет. Может быть, они имеются у департамента, но мы об этой мелочи им сообщать не собираемся. Успокоились?

Да я как-то особо и не успел взволноваться и запереживать. Большой вины за собой не чувствовал, не на себя любимого они пошли, а на благо страны. Правда, можно было попытаться вернуть эти деньги, но кому? Те коммерсанты сразу же за границу выехали, а сдавать их в тот же департамент… И что бы я тогда сумел сделать? А ничего! Поэтому сижу спокойно и слушаю, что мне дальше скажут. Понятно, что это не основное, основное ещё не сказано. Спинным мозгом чую. И, кстати, а когда они успели в мой саквояжик заглянуть? Я же его вроде как в шкафу от лишних глаз укрыл? Значит, так укрыл. Да и то, всё время с собой его таскаю, нигде стараюсь с ним не расставаться. Вот и привлёк внимание. Хотел же в банк сдать… Хотя вру, последние дни он у меня всё время в номере остаётся. Получается, в моё отсутствие его и нашли. Это что, я такие подозрения вызываю, что даже пришлось в мой номер с обыском проникать? Возмутиться? Нет, пожалуй, не стоит, не тот случай. Да и поздно уже права качать. И как умудрились настолько быстро концы с концами связать? Но это всего лишь домыслы, слова. Пока нет моего признания в содеянном, ничего мне не будет. Да и так не будет, нет за мной особой вины. Ну да ладно, что там дальше?

– Да, Сергей Викторович, вы правильно подумали. Если бы вы эти деньги потратили на себя, на своё личное благополучие, то не сидели бы сейчас в моём кабинете и не распивали бы со мной чаёк. А поскольку деньги пошли на благое дело, на пользу империи, то пусть этот саквояжик так дальше у вас и находится. А мы ход делу давать не станем. Кстати, удовлетворите любопытство? Откуда ни с того, ни с сего у простого поручика, никогда ранее не блиставшего особыми знаниями и не показавшего значимых успехов по службе, вдруг такие способности и рвение проснулись? Откуда все эти патенты, изобретения и переделки? И ладно бы что-то простое было? Так ведь это аэропланы… – Подождал десяток секунд, ожидая от меня ответа. Не дождался и продолжил: – Молчите… Тогда, может быть, ответите на другой вопрос? Ваша героическая и на удивление премного удачная атака на немецкие крейсера… Как вы умудрились оказаться в нужное время в нужном месте? Это я ещё про ваши снимки молчу. Пока. Те самые, которые вы в штаб армии Ренненкампфа доставили. Кстати, вы и там умудрились отличиться. Разбомбили узловую станцию, эшелон, тем самым прервали переброску и снабжение немецких войск. В подробности вдаваться не стану, но это самое малое, что можно сказать вкратце о ваших подвигах. Итак, я жду вашего ответа, поручик.

Сижу, молчу. Все всё знают. Похоже, Ренненкампф не стал замалчивать моё участие в этом деле, а доложил кому следует. А я ещё на него грешил, плохое подумал. Получается, зря. Но это всё второстепенно. Главное то, что мне здесь и сейчас отвечать. И отвечать ли? Может, прикинуться валенком, сослаться на благоприятные обстоятельства… Генерал сам же подсказал, что я в Либаве оказался просто в нужное время? Может, именно этой версии и держаться? А зачем? Что я от этого выиграю? Может быть, именно сейчас и наступает переломный момент в моей жизни, в предстоящих нам всем событиях? Тот самый, для чего я здесь оказался. Ведь если мне удастся заручиться поддержкой корпуса в лице его командира, то многие вещи можно сделать и значительно быстрее, и с гораздо меньшими затратами. Если срастётся всё как нужно, само собой. Рискнуть? Ведь не попробуешь, не узнаешь, что получится. А если на этом вся моя развесёлая жизнь и закончится? Если меня дальше в золотой клетке держать будут? Дилемма выбора… Как быть?

Так. Тут на одной чаше весов судьба страны, а на другой моя. Что важнее? Вот из этого и будем исходить. Лишь бы получилось! И я выпрямился на своём стуле.

– Я… – начал исповедь и сразу же сбился. Так происходящее напомнило избитый сценарий абсолютно всех попаданческих романов, что я прервался и замолчал.

– Что же вы остановились? Продолжайте, мы вас внимательно слушаем, – мягко подтолкнул к продолжению исповеди Джунковский.

Ах, ты! А ведь скоро слетишь со своей должности из-за интриг против Распутина! Это-то откуда я знаю?! Нет, понятно, что читал что-то где-то когда-то… Но чтобы вот так вспомнить в самый подходящий момент… А если всё сделать несколько иначе? Можно же попробовать? Правда, и в этом случае можно запросто оказаться в той самой клетке… Но пробовать не можно, а нужно. Смущает присутствие ротмистра за спиной. Как ни крути, а это ещё один свидетель того, что я сейчас собираюсь сказать. Настоять на конфиденциальном разговоре? Или не нужно? Так у меня хоть ещё один дополнительный шанс избежать клетки появится. Ладно, продолжим:

– Я иногда вижу грядущие события. Это у меня началось после ранения, – показал рукой на свой лоб.

– И-и?..

– И всё…

– Как всё?.. – откинулся в кресле Джунковский. Тут же вскочил на ноги, прошёл к окну, замер. Развернулся, бросил предостерегающий взгляд на ротмистра, подошёл вплотную и спросил: – Как часто?

– Если бы часто. Тогда и побед бы у меня больше было, – развёл с сожалением руками. И даже больная рука в этот момент никак себя не проявила. И ведь не соврал ни разу! Потому как мои знания истории, особенно этого времени, оставляют желать лучшего…

– Допустим. Хотя это и сомнительно. Куда уж больше… Нам только ещё одного Распутина не хватает! А в какой именно момент наступают эти ваши… – генерал покрутил ладонью, подбирая подходящее слово. – Видения?

А я задумался. Вспомнил реакцию Эссена на мои откровения о его возможной болезни. Он же тогда почти такими же словами на моё пророчество отреагировал. Получается, зря я именно так сказал? Нет, ничего не зря! Только так у меня появится возможность хоть как-то повлиять на ход событий! Эссен Эссеном, Колчак с Остроумовым, это всего лишь Колчак с Остроумовым, а начальник корпуса жандармов – это величина. Особенно в свете моих сегодняшних озарений. Однако пора отвечать, нельзя столь долго терпение высокого лица испытывать.

– В какой момент? Не знаю. Да вдруг – раз! И приходит озарение. И я знаю, что и как должно сделать. Или что можно ожидать скоро. Не понимаю, как это работает, но оно работает.

А что ещё мне говорить? Вот так сразу, с одного маха более достоверного объяснения не придумать. А это должно прокатить.

– Странно, – Джунковский отошёл, сел, забарабанил пальцами по столешнице, помолчал, не сводя с меня прищуренного взгляда.

В другой бы раз обязательно занервничал, но не сейчас. Сейчас я уже был готов к подобным мерам воздействия. Надеюсь, дальше эмоционального и психического давления дело не пойдёт. Не будут же из меня правду силком выбивать?

Глухой стук пальцев по дереву оборвался, генерал стремительно поднялся на ноги, оттолкнув при этом кресло, обошёл вокруг стола, наклонил ко мне голову.

– Но возможно… – и резко без перехода быстро спросил: – Что вы имели в виду, когда посетовали на отсутствие оцепления на лётном поле во время визита туда великого князя?

С самого утра ждал этого вопроса. Поэтому и ответил без задержки. Так, как думал. Проехался по действиям охраны, по её результативности, когда даже нас не смогли вовремя обнаружить…

Джунковский

«Да, лучше всего будет провести этот разговор в своих личных апартаментах. Всё-таки здесь обстановка менее казённая, домашним теплом отдаёт, расслабляет. Да и нет на первый взгляд никакой особой причины для этого разговора. Подумаешь, какой-то поручик обратил внимание на ошибки охраны. Но! Вот только охраны не кого-нибудь, а великого князя! Ведь случись чего – и первой именно моя голова с плеч полетит! И интуиция правильно подсказала в первый же день собрать все сведения об этом офицере. Результаты получились очень интересные! А уж выводы-то и вовсе удивительные! Чуть не проморгали такого любопытного персонажа! И она же, эта интуиция, сейчас настойчиво предупреждает о необходимости личной встречи. Именно личной, а никак не казённой и ни в коем разе не в служебном кабинете. Словно предчувствие какое-то душу теребит, не даёт покоя. А своим предчувствиям я привык доверять…» – думал командир корпуса жандармов, отдавая приказ ротмистру Козловскому:

– Павел Семёнович, вы уж аккуратнее там, со всей вежливостью. Не насторожите его раньше времени.

– Так всё равно насторожится, Владимир Фёдорович. Не в театр и не в ресторан приглашаем…

– Тут вы правы. Поэтому и предостерегаю вас – отнестись к поручению со всем тщанием.

– Будет исполнено, ваше превосходительство!

Козловский закрыл за собой дверь, а генерал ещё раз прокрутил в уме все собранные об этом поручике сведения. Нет ли где случайной ошибки в выводах? Поднял трубку, вызвал адъютанта:

– Поручика приму в своём личном кабинете. Все звонки переключите туда. И позаботьтесь о чае…

Грачёв

Был ли риск в моих откровениях? Безусловно! Но я в последнее время чётко понимал, что сам, в одиночку, ничего не смогу сделать. Нет возможности. И наработанные за это время связи не особо помогут. Не тот масштаб! И если появился хоть какой-то шанс что-то действительно сделать, даже не изменить, а сделать, попытаться из песчинки в механизмах истории превратиться во что-то более значимое, грех его не использовать! Правда, риск в этом случае возрастает многократно, но эта та необходимая цена, которую нужно уплатить!

А моё откровение явно выбило из колеи жандарма. Видно было, что в первый момент он несколько растерялся, даже опешил от моего признания. Явно не ожидал ничего подобного. Впрочем, нужно отдать ему должное – быстро пришёл в себя. И начал меня потрошить. Не в буквальном смысле, само собой, но душу мне вывернул наизнанку. Хорошо ещё, что память прежнего хозяина этого тела не подвела, выручала в слишком уж провальные моменты. И чем дальше шёл разговор, а всё-таки я его могу назвать именно разговором, а не допросом, тем чаще мне приходилось ссылаться на последствия ранения, на мою амнезию. Очень неприятно было не знать некоторых моментов.

Не знаю, к каким выводам пришёл генерал, но этот тяжёлый разговор в конце концов всё-таки завершился. И меня даже отпустили на свободу! Честное благородное слово, именно так я себе и сказал: «На свободу!» Потому что в конце разговора уже и перестал надеяться на его благополучный исход. Хорошо ещё, что на все вопросы о новых предстоящих событиях отвечал отказом. Мол, не от меня сие зависит, не властен я над приходящими видениями. Они то валом идут, а то ни одного нет. Вроде бы поверили. А точно это или нет, кто же мне скажет? Главное, отпустили. Или выпустили. Даже предложили доставить обратно, вернуть, так сказать, на то же место, откуда взяли. Отказался. Даже невзирая на больную руку. Да она уже и не болит. Почти. Так, напоминает о себе изредка, особенно при неудачном движении.

А я лучше пешком пройду. Прогуляюсь. Оно и для здоровья полезно, и на столицу полюбуюсь, а то всё времени не хватает.

Мои доводы сочли убедительными и соизволили отпустить. Ротмистр проводил до выхода на улицу. Распрощался, удивился моей протянутой руке. Ну да, тут я несколько погорячился. По уму, так ему первому нужно было мне протягивать ладонь, он же старше по должности и званию, а я снова всё забыл. Это наверняка меня разговорами домучили, что я контроль утратил. Или уже их за своих считаю? Потому что, к моему облегчению, перед уходом мы договорились о следующей нашей встрече с генералом. На которой, уверен, всё и решится. Для меня.

Распрощался с Козловским, спустился со ступеньки, замер на секунду. Куда пойти, налево или направо? По идее, налево, само собой, но что-то глубоко внутри противится этому. И хотя через Троицкий мост мне до моей гостиницы добираться было бы ближе, но я решил пройтись по центру, полюбоваться красотами столицы. Хорошо бы и до Медного всадника дойти, если сил хватит.

Да и слева, даже отсюда видно, за домами дальше по улице начинается какой-то парк, а у меня нет никакого желания именно сейчас в гордом одиночестве находиться. Мне, наоборот, сейчас люди нужны, чтобы отдохнуть от зудящих в голове мыслей, сделать передышку, расслабить мозги. Позже обо всём произошедшем подумаем, постараемся грамотно проанализировать. Так что «налево» отпадает.

Тогда направо? И я развернулся в нужную мне сторону.

Брёл неспешно, глазел по сторонам на вывески. Рука так и болталась на перевязи, что избавляло от воинского приветствия старших офицеров. Чётким поворотом головы в нужную сторону это было делать несравненно легче.

Прошёл немного по Литейному проспекту, прогулялся не спеша по набережной Фонтанки, постоял у парапета, поглядел на волнующуюся воду, задержался у Михайловского замка. Что-то стало холодать. Дело к вечеру – с Фонтанки долетел заблудившийся пронзительный порыв ветра, заставил передёрнуть плечами от колкого озноба. Погорячился я в одном кителе на улицу выходить. Да кто же знал, что так дело повернётся? Думал, по-быстрому съездим туда и обратно, а тут вон оно как получилось…

Прошедшая мимо быстрым шагом шумная стайка молодёжи заставила отвлечься от набежавших мыслей. Проводил взглядом понравившуюся симпатичную девушку в окружении молодых людей и смутился. Ещё больше смутился, когда та оглянулась. Неужели мой взгляд почувствовала?

Как-то особо не задумываясь, потянулся за ними следом. Ничего вокруг не изменилось, только вывески на фасадах другие, в отличие от моего времени, да вместо асфальта под ногами лежит отполированный булыжник.

Остался справа Михайловский сад, на улице уже заметно стемнело, начали постепенно загораться фонари. Извозчика, что ли, какого найти? Как-то вдруг сразу усталость навалилась, да и проголодался. Передёрнул плечами, бр-р, становится совсем прохладно, что-то я загулялся.

Группка молодёжи скрылась за углом следующего здания, свернула на какую-то поперечную улицу. Ну и я следом за ними повернул. И не то чтобы действительно мне та девушка приглянулась, а как-то, скорее, на инстинктах ведомого. Они свернули, и я туда же. Потом опомнился, да разворачиваться не стал, всё равно в нужную мне сторону направляюсь. А вот об извозчике мысли всё сильнее донимают. Жаль, ни одного поблизости не видно, то один за другим мимо проезжают, а то словно все разом куда-то провалились.

О, молодёжь за углом здания столпилась, притормозила перед каким-то подвалом и поочерёдно начала в него спускаться. Может, в какой-нибудь ресторанчик? А что? Студенты в дорогой не пойдут, им сие не по карману и не по убеждениям. Да и в дешёвую забегаловку, судя по поведению и одежде, не полезут. Опять же еда там, вполне вероятно, имеется и неплохая она должна быть, потому как если она плохая, то студенты в такое заведение точно не пойдут. Ладно, решено, спущусь вслед за ними, хоть поем да силы восстановлю. А то что-то переоценил я свои физические кондиции. Или просто устал. Слишком много знаковых событий со мной в последнее время произошло.

Так, вот и угол здания. Не ошибся я в своих выводах. Точно, имеется за углом подвальчик. Что тут у нас? Что-то знакомое. Потому как царапнула взгляд вывеска над ступенями – «ПОДВАЛЪ БРОДЯЧЕЙ СОБАКИ». Точно, знакомое, крутится что-то в голове, где-то на самом дне памяти, но наружу пока не всплывает. Спускаюсь вниз, открываю входную дверь и… Приходится останавливаться. Потому что вход, точнее проход загораживает некий гражданин в штатском.

Не знаю, как на это реагировать, поэтому предпочитаю быстро осмотреться, сориентироваться.

При этом краем глаза замечаю, как его взгляд неприязненно скользит по моему лицу – лицо-то ему чем не нравится? Шрамом? Так его из-под козырька не видно, цепляется за фуражку, за погоны, наталкивается на перевязь и замирает, натолкнувшись на Георгиевский крест. Видимо, увиденное несколько не соответствует сложившимся в голове вышибалы представлениям, поэтому тот и не знает, как поступить. И я стою. Ну не отпихивать же его в сторону. И разворачиваться назад вот так сразу как-то не с руки. Да и публика под низкой кирпичной аркой потолка как-то примолкла вдруг и в нашу сторону смотрит.

– Боричка, да пропусти ты господина офицера. Видишь же, он не из этих наших столичных паркетных шаркунов, – к нам устремляется странного вида мужчина в возрасте. Почему странного? Да одет не пойми во что. То ли доктор, то ли военный, какая-то смесь непонятная из разнообразной одежды. Подхватывает меня под руку и проводит внутрь, попутно огибая и выговаривая на весь зал этому «Боричке»:

– Ты же видишь, офицер с боевыми наградами, опять же ранен, ему тяжело. А ты его не пускаешь… – и сразу же без перехода обращается ко мне и вежливо приглашает за свой столик. Проходим через арочный проход во второй зал, присаживаемся. И снова тишина, снова ко мне приковано всеобщее внимание. Впрочем, ненадолго. Посмотрели и оценили. Почти сразу же под сводами раздаётся тихий неразборчивый шум, в котором изредка в момент всеобщей паузы можно выхватить какое-то слово.

Мой неожиданный заступник присаживается напротив, сразу же представляется, сетуя на то, что приходится представляться вот так, по-простому, и с любопытством скашивает взгляд на мой орден, на авиационные эмблемы и знаки, начинает мягко и ненавязчиво расспрашивать.

Господи, это куда я попал? Но в голове уже складывается общая картинка, которую расцвечивают наконец-то проявившиеся воспоминания. Представляюсь в ответ, одновременно пытаюсь незаметно оглядеться, ищу знакомые лица и не нахожу. Приходится сосредоточиться на разговоре, потому как мой собеседник не отстаёт, а через секунду и вообще огорошивает. Узнал меня каким-то образом и задаёт вопрос о той самой атаке на германские крейсеры. И в этот момент зал замолкает. Вопрос услышали. Или притворялись, что заняты своими разговорами, создавали вид отсутствия, а сами присматривались и прислушивались к новому действующему лицу. Творческие люди, одно слово… И теперь всеобщее внимание приковано ко мне, ждут ответа. Ну, вообще-то внимания я не боюсь, это действительно не в атаку идти, но вот быть в центре внимания не особо хочется. Мне бы просто поесть чего-нибудь существенного да на творческих людей посмотреть, раз уж я сюда каким-то чудом забрёл. Можно сказать, к живой истории прикоснулся.

Но деться мне некуда, поэтому приходится в нескольких фразах удовлетворить неприкрытое любопытство моего заступника. На этом разговор не заканчивается, потому как вокруг авиации сейчас витает некий ореол загадочности, мужества и романтизма, что безумно нравится как раз вот такой богеме. Особенно её женской половине. Отбиваюсь от вопросов, вздохов и ахов общими ответами, ссылаюсь на усталость и якобы ранение, умудряюсь взамен рассказать парочку анекдотов в тему из моего времени, на что окружение реагирует вежливыми улыбками и редкими хлопками в ладоши, и, наконец, меня оставляют в покое.

Еды я так никакой и не получаю. Складывается впечатление, что для этого нужно было оставаться в первом зале, а здесь… Здесь мне подносят бокал вина, и на этом всё.

Уходить сразу не хочется, всё-таки вдруг мне повезёт, и я увижу Ахматову или Гумилёва. Тихонько интересуюсь у своего заступника, кто есть кто, и меня кратенько, в двух словах, просвещают о каждом. Я только успеваю крутить головой, вглядываясь в лица и фигуры за столиками. Слышу несколько известных имён и фамилий, стараюсь рассмотреть сии персоны. Уже совсем не хочется уходить, пригрелся как-то. И моё недолгое ожидание вознаграждается. В зале появляется Маяковский. В цилиндре, который каким-то чудом держится на его голове, несмотря на довольно-таки низкие проходы в зал, и в распахнутом настежь сюртуке. А где знаменитая полосатая кофта? Шум и гомон усиливаются, вокруг Маяковского возникает быстрый водоворот его друзей и знакомых. На маленькую низкую сцену тут же выпрыгивает кто-то из присутствующих и с выражением что-то читает. Не прислушиваюсь, потому что не свожу глаз с высокой нескладной фигуры.

Вскоре появляется молодая женщина, как тут же меня просвещают, Ахматова, да я и сам вижу её узнаваемый профиль. Проходит к освободившейся сцене, оборачивается к залу и с грустью сообщает, что Николай уехал. Полк отправили воевать.

Так понимаю, что это она о Гумилёве. Жаль. Вот кого я действительно хотел бы вживую увидеть. Хотя сегодня я и так достаточно увидел, на всю жизнь воспоминания останутся!