Текст книги "Летчик. На боевом курсе!"

Автор книги: Владимир Малыгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

До Игоря Ивановича, само собой, про наши расспросы и ползания в мастерских враз доведут, но к тому времени, я так надеюсь, уже и Глебов вплотную к делу приступит. На чертежи много времени не нужно, они тут пока и в виде простых схем сойдут. Главное, договориться, найти общий язык с Сикорским, получить его принципиальное согласие. А там найдётся, кому эти схемы в чертежи превратить.

Снова отвлёкся. Так вот, ползаем мы, значит, с Михаилом по самолётному чреву, бумагу мараем, на поднявшийся снаружи шум и суматоху соответственно никакого внимания не обращаем, не до того нам, сами должны понимать. На четырёх костях потому что большее время, да ещё, извиняюсь, задом кверху. Только лишь и услышали, что кто-то в кабину заглянул. Даже не услышали, а просто на какой-то миг резко потемнело в кабине. Судя по тому, что сразу же дверку закрыли – нас не заметили. Да и тяжело нас в хвосте заметить. В здравом уме там просто нечего делать.

Пришлось так задом и выбираться нам из хвостовой части фюзеляжа, призывая про себя, само собой, на голову вредителя всяческие кары с помощью распространённой повсюду ненормативной лексики в более или менее приличных выражениях. Иначе бы Михаил меня не понял. Да и никто бы не понял – не пристало офицеру настолько грубым языком вслух выражаться. Не в окопах, чай. Так что ползу спиной вперёд… Или не спиной? Или в этом случае назад? Да какая разница! И бурчу вполголоса всякие несуразности, так чтобы и не разобрать было, что именно, и понятно стало, что я недовольство своё таким образом выражаю. Вот уж приспичило какому-то лешему нашу верёвку развязывать. Теперь вот снова придётся вылезать и дверь фиксировать в полуоткрытом положении. И на тебе, в этот момент дверь снова распахнулась. А мы к ней задом, да на четвереньках. Меня и накрыло от раздражения.

Первым делом на обычных любопытствующих визитёров погрешил, по-накатанной вслух чертыхнулся, мол, ручонки бы за отвязанную верёвочку кое-кому пообрывать. Она у нас, дверка, в конечном итоге была ограничена в своих возможностях тут же найденной верёвкой, привязана так, чтобы в одном положении находилась и по борту не стучала. А тут раз, и с помощью чьих-то шаловливых ручонок закрылась. А затем снова распахнулась. Ну, я и чертыхнулся. Потому что зря пришлось вылезать!

Обернулся через плечо, голову поднял, а там посторонний в кабину заглядывает. Нижний обрез дверного проёма фигуру ровно по пояс обрубил, к нам как раз верхняя половина и заглядывает. На свет только силуэт и виден. И видно, что силуэт этот в форме, потому как уж очертания фуражки на голове ни с чем не спутаешь. И прямые контуры плеч явно на погоны указывают. Пришлось раздражение своё резко в себя же и затолкать. Да уже поздно было! Слово вылетело, попробуй вернуть.

А вокруг тишина-а… Снаружи то есть. Аэродромной суеты совсем не слышно. Птицы только разорались во всю глотку. Как-то сразу на это внимание обратил. Обычно там, снаружи, хоть какой-то шум да есть. То гремят чем-нибудь, то что-то перетаскивают, то ещё какая-нибудь суматоха, без этого не бывает. Это не говоря о рабочих разговорах и обычной аэродромной шумихе. А тут тишина! Сразу насторожился, язык свой поглубже упрятал, прищурился, так и стараюсь через плечо рассмотреть визитёра. А потому что пока ещё мне никак не развернуться, товарищ мой впереди или позади, не знаю, как в этом случае будет правильно, – ползёт, соответственно мне мешает.

Краем глаза через плечо-то назад поглядываю, увидел взметнувшуюся с колен фигуру Михаила, тут же громкий и глухой удар от соприкосновения его головы с фанерным потолком кабины, сдавленный «Ох!», стук коленей грохнувшегося на пол Михаила, и снова тишина.

Ну и я, хоть пока ничего и не понял, но на всякий случай быстро пополз вперёд или назад, к свободе, оттеснил товарища к борту, протиснулся мимо, а там и на ноги поднялся, развернулся, только голову к подбородку прижал, чтобы Михайлов подвиг не повторить.

– Кто такие?!

В проёме люка только силуэт, против света ничего не видно, а начальственный рык быстрого ответа требует. А что это именно оно, начальство, так по рыку сразу понятно стало.

– Поручик Грачёв, вахмистр Лебедев! Изучаем материальную часть самолёта! – отрапортовал молодецким голосом. Потому как пятая точка именно так порекомендовала сделать. Видимо, грядущие неприятности почуяла.

– Грачёв, Грачёв… Лебедев… Что-то такое мелькало недавно… Так… Команда на построение не для вас?

– Ничего не слышали, ваше… – замялся, потому как всё так же ничего против света не вижу, как ни стараюсь. Не привыкли пока глаза к перемене освещения. Ну да, это же я в самом хвосте находился, мне там всяко темнее было. Лишь Михаил за спиной как-то подозрительно часто меня кулаком в бок толкает, что сразу насторожиться заставляет.

– На выход! Оба!

– Есть! – полез к выходу, гадая, чего плохого мне от этого визитёра ожидать, потому как хорошим я за эти месяцы явно не разбалован.

– Грачёв, Лебедев… Ревель? Точно, Ревель! – наконец-то освободил проём неизвестный, отодвинулся в сторону, скрылся за обрезом люка, пробормотал в полной тишине вполголоса. Потому и услышал его бормотание. А на лётном поле даже птицы примолкли и ветер утих. Интересно…

Пока выползали из чрева самолёта и выпрыгивали на землю, глаза привыкли к свету, можно было не щуриться. Сразу в процессе выползания и успел осмотреться. Понятно, высокое начальство пожаловало. Не в плане своего роста, хотя и роста этому начальству хватает. Явно на голову выше окружающих, и это оно ещё у самолёта находится, остальные же чуть поодаль теснятся. А если всех в ряд поставить?

Утвердился на земле, мешковатый комбинезон оправил, складки на животе постарался за спину согнать, насколько это возможно. При этом выпрямился, вытянулся во фрунт, глазами высокое начальство ем. А как иначе? Ещё Пётр Первый эту истину на все века вперёд озвучил. Главное, вид иметь лихой и придурковатый, дабы не смущать своим умом это высокое начальство.

Михаил спрыгнул, пришлось мне чуть в сторону переступить, чтобы локтями с ним не толкаться. Как же плохо не от мира сего быть! Придётся мозги напрягать, хотя они у меня и так чуть ли не плавятся от напряжения. Гость высокий, по должности и званию высокий, не по росту, хотя и по росту соответствует, но об этом я уже упоминал.

И Михаил его точно знает, потому что вон как суматошно меня в спину кулаком пихал. Кстати, больно пихал, надо будет потом ему на это попенять.

Значит, это наверняка кто-то с самого верха, судя по погонам, аксельбантам и отношению сопровождающих его лиц. Да и поведение такое, соответствующее… Опять же мордовороты в охране… Великий князь? Кроме него вряд ли кого может нелёгкая на аэродром занести, да ещё и в самолёт носом сунуть? Он же шеф Императорского военно-воздушного флота, ему, так сказать, по велению сердца и души, не говоря уже и о должности, это положено сделать. И растительность на лице характерная такая для Романовых, запоминающаяся. И не только растительность, а и черты лица. На ныне царствующего Николая Второго похож. Больше-то я никого из них не помню.

Ну и что мне ему отвечать? Если спросит, само собой. И при этом нужно умудриться под возможную раздачу не попасть, потому как сопровождающих у гостя хватает, и все в немалых таких чинах. Погоны и аксельбанты так золотом и сверкают.

Мысли промелькнули в одно мгновение, я только-только складки комбинезона за спину согнал и в сторону шаг сделал, освобождая место Михаилу. Да вытянулся, строевую стойку принял. Ждём-с.

От сопровождающей высокую особу группы офицеров и штатских лихим фертом подлетел к князю офицер, что-то зашептал тому на ухо. А князю не понравилось. Что? Услышанные сведения? И рядом с нами как-то незаметно несколько мордоворотов образовалось – единственное, что пока под руки не хватают.

– Так почему команды не слышали? Или слышали, но решили не выполнять? – уточнил свой вопрос Шеф, обозначив кивком осознание доведённой на ухо информации и согнав эмоции с лица. А как его ещё называть про себя? Не полным же именем со всеми причитающимися ему званиями? Пусть так и будет. А вот наушника он сразу же отослал назад, это хорошо. Только чуть заметно бровью повёл, и тот сразу ретировался. Я и то с трудом заметил, да и то только потому, что лицом к ним стоял. Однако князь ждёт, пора отвечать.

– Никак нет! Так точно! – вытянулся ещё сильнее, поедая глазами начальство.

А ведь раскусил он меня. Вон в глубине глаз князя хитрые чёртики играют. Стою, краем глаза точно так же вытянувшегося и замершего сбоку от меня вахмистра вижу.

– Го-осподи-ин поручик… – чуть-чуть, еле заметно протянул моё звание князь, а сразу стало понятно, что дальше дурака валять не следует. Пришлось выражение своего лица чуть-чуть попроще сделать и ответить более внятно и развёрнуто.

– Команды не слышали! Да вообще ничего не слышали, потому как увлеклись изучением материальной части самолёта и наброском необходимых предварительных изменений в конструкции… – и попытался стрелки перевести. – Кто-то заглядывал в кабину, но мы не разглядели кто именно. И нас в темноте не увидели, потому и не предупредили.

Так лучше будет. Вон сразу его своей заумной фразой с толку сбил. Не ожидал князь от меня такого. А мой перевод стрелок вообще не заметил или внимания не обратил. Облом-с.

– Вы ещё и инженер? А Игорь Иванович знает о ваших устремлениях к изменению конструкции его детища?

– Пока не знает. Но будет знать!

– Так… – Александр Михайлович, его императорское высочество великий князь на практически незаметное мгновение задумался и решил сменить тему разговора: – А страшно было на немецкие крейсера в атаку идти?

– Страшно ли? Пожалуй, нет, не страшно, – чуть потянул фразу, вспоминая свои ощущения перед атакой. Сколько времени с тех пор прошло, а всё словно вчера было. Честно продолжил: – Скорее, азартно. Опять же, если правду сказать, в той атаке никакого риска не было. Ну, почти никакого. Не думали, да и не ожидали немцы, что мы на этакую наглость решимся. Потом, конечно, опомнились, сообразили, да уже поздно было. Да ещё и Михаил постарался, пулемётным огнём их хорошо причесал.

– Как? Причесал? Интересное выражение, – и перевёл взгляд на Михаила. – Вахмистр, вас же в том самом бою ранило?

– Так точно, ваше императорское высочество, – пустил петуха Лебедев, вытягиваясь ещё сильнее. Хотя куда уж сильнее…

– Та-ак. Что за изменения вы задумали? – снова сменил тему князь.

Пришлось рассказывать, а потом и показывать на пальцах в кабине самолёта, где именно и почему мы хотим сделать пулемётные гнёзда. Вроде бы удалось разумно объяснить и убедить Александра Михайловича. Хотя было трудно. Харизмой князь так и давил, сбивая с мысли неожиданными вопросами, бесцеремонно перебивая в процессе разъяснений.

Бедолага Сикорский извёлся весь снаружи. Внутрь его никто не пустил. Те мордовороты вообще никого к кабине не подпускали. Так что общались мы с его высочеством наедине.

Потом наверняка придётся перед Игорем Ивановичем объясняться и извиняться. Не успел я, к сожалению, с Глебовым пообщаться, всё откладывал и откладывал это мероприятие. Думал, соберу в одну кучу все мои пожелания, тогда и поговорю сегодня вечером. А оно вон как вышло. Как бы отношения с изобретателем после такого совсем не испортить. Вот кто меня за язык тянул со всеми этими изменениями? Оправдался, называется. Лучше бы отмолчался.

А потом меня и Михаила выпроводили, правда вежливо, из самолёта, а его салон мигом заполонили сопровождающие князя лица. И каждый из них, пробираясь в салон, хоть краем глаза, но косился в мою сторону. Уф-ф, свершилось именно то, о чём меня предупреждал перед отъездом из Ревеля Александр Васильевич Колчак. На пустом месте умудрился нажить себе огромную кучу недоброжелателей. Ещё бы, столько времени одному мне великий князь внимание уделил… И принесла же его нелёгкая…

Глава 2

Всё, высокие гости скрылись в чреве самолёта, остались мы с Мишей у приоткрытого люка в гордом одиночестве и в полной тишине. Впрочем, соврал, не в полном одиночестве, но в тишине-то точно. Охрану я не посчитал, тех самых мордоворотов. Только так думаю, толку от них в случае чего будет мало. Это я из только что произошедшего такие выводы делаю. А если бы в самолёте не мы, а кто-то другой – с недружественными намерениями – прятался? Что бы тогда было? То-то! Ладно, пока я всё равно ничего не могу сделать и ни на что не повлияю. А выводов из этого происшествия, мне кажется, никто так и не сделал. Да что там кажется! Уверен!

Ладно, и куда нам теперь? Как-то оставаться здесь не хочется. А что там за построение? И я закрутил головой по сторонам.

Понятно. Это мне просто из-за фюзеляжа не видно. А стоит только чуть-чуть, буквально на несколько шагов в сторону хвоста сместиться, и оп – возле недавно построенных ангаров вытянулась неровная шеренга аэродромного народа. И все в мою сторону смотрят. Ну-ну. Головёнки набок посворачиваете. Хотя я-то тут при чём? Это они высокого гостя стараются увидеть и запомнить. Дабы было, что потом рассказывать всяким любопытным. Семье, например, у кого она есть. Ну и так далее. Так что не обольщаемся, не на меня смотрят, не заслужил я ещё подобной известности.

Вот же засада! Удрать не получится. Хотя почему не получится-то? Мы тут сами по себе, ни к кому не приписаны, ни от кого не зависим и ни перед кем не отчитываемся за свои поступки. Поэтому аккуратно беру Михаила за рукав и тяну в сторону.

Трудное это дело. Он же, как и все, уставился на дверной проём «Муромца» и застыл на месте. Поэтому пришлось приложить больше усилий, чтобы стронуть его с места. Получилось! Так бочком, бочком обошли самолёт и, словно по-другому и быть не может, обогнули строй и скрылись за ангаром.

Одну из основных заповедей мудрого служивого исполнили – держаться подальше от начальства. В смысле от такого большого, незнакомого, а потому и непредсказуемого. Да и там, в свите, ещё столько всякого разнообразного начальства, что ну их куда… далеко!

А потом быстренько скинули комбинезоны и переоделись в свою повседневную форму. И отправились домой. В смысле в гостиницу. На сегодня у нас рабочий день закончен. Появилась прекрасная возможность с полковником Глебовым встретиться…

Свободно покинули аэродром, оставили за спиной ангары. Кручу головой по сторонам, вызывая сим действием явное недоумение Михаила. Наконец он не выдержал и притормозил меня вопросом:

– Сергей Викторович, ты чего так головой крутишь? Что случилось-то?

– Да пытаюсь хоть какую-то охрану увидеть.

– Какую охрану? – удивился мой товарищ.

– Какую-какую… Да ту самую! Которая должна князя охранять!

– А зачем? От кого охранять-то?

– А ты считаешь, что не от кого? Ну-ну… – глянул искоса на удивлённого моими словами Михаила и ускорил шаг. – Ладно, пошли быстрее, у меня сегодня дел ещё мно-ого.

– Погоди, я спросить хотел. Ты что, великого князя не узнал? Ну, там, в кабине? – задумался на мгновение над моими последними словами Лебедев и всё-таки решил продолжить разговор.

– А как бы я его узнал? – попытался отговориться. – Я же в самом хвосте сидел, в отличие от тебя. Ты же мне весь свет своим широким задом загораживал. А потом пока развернулись, пока глаза к свету привыкли…

– А-а, понятно тогда. А я уж подумал… – и замолчал, спохватился.

А мне интересно стало, что же такое он мог про меня подумать. Какие ещё тараканы в его голове бегают? Спросил, не постеснялся. Ответу несколько удивился.

– Да обо всём этом! – решительно махнул рукой мой товарищ. – Как можно великого князя не узнать? Ну ладно, глаза к свету не привыкли, а потом-то? Я же видел, что в тебе никакого почтения к нему нет. Словно не понимаешь ты, кто перед тобой стоит. А так не бывает, не видел я ещё такого непочтительного отношения к… К великому князю, в этом случае. Словно не от мира сего ты. Или ты из этих? Из социалистов? Ответь. И главное. Знаю, что русский, что нашего роду-племени, а иногда как скажешь что-то этакое, так прямо оторопь и берёт. Не может русский человек такое говорить и так себя вести. Опять же в церковь ты не ходишь, не крестишься никогда, значит, и в Бога не веруешь. Скажи, как такое может быть? И ещё много всякого в тебе, непонятного для меня. Это другим оно всё незаметно, а я-то сколько времени с тобой рядом нахожусь…

– О, как! – А ведь придётся что-то отвечать. Вот до чего демократия в наших рядах довести может. И ведь я сам настоял на подобных отношениях, на приятельских. Хорошо хоть ума хватило сразу предупредить товарища, что подобные отношения только наедине возможны, когда вокруг посторонних глаз нет. Он вроде бы и сам в подобных вещах соображает неплохо, сообразил бы, никуда не делся, но тут уж я перестраховался и предупредил. Как знал. А вот теперь изволь выкручиваться. Только как? Ладно, попробую, переведу стрелки. – Эх, Миша, Миша. У каждого из нас свои секреты. И у тебя они есть. Я же не спрашиваю, каким образом ты такой умный в солдаты попал? Из тебя же образование так наружу и лезет, сколько бы ты простым крестьянином ни прикидывался. А я… Я тебе рассказывал, что после аварии разбился и частично память потерял? Рассказывал. Ты просто забыл. Поэтому просто имей в виду, что многих вещей я не то что не знаю, а просто не помню.

– Частично же? А тут… Это как вот такое может быть? И великого князя не помнишь?

– И его. Да почти никого не помню. Поэтому и стараюсь с людьми поменьше знакомиться, чтобы впросак не попасть.

– А знания? Почему знания из твоей головы никуда не пропали?

– Спроси что-нибудь полегче. Доктор в госпитале сказал, что голова предмет мало изученный, и что в ней происходит – никому доподлинно неизвестно. Кстати, потому и в церковь не хожу, хотя крест всегда ношу. Потому что ни одной молитвы не помню. Что я там делать буду? Своим незнанием к себе внимание привлекать? Так мне его и так достаточно, чужого внимания-то…

– А…

– Миша, хватит, – оборвал его на полуслове. – Ты уж определись, со мной дальше идёшь или без меня. И, кстати, о себе-то ты мне ничего так и не рассказал.

– А что мне о себе рассказывать, – отвернулся и как-то сразу сдулся мой спутник. – Батя собрался насильно оженить, вот я и удрал.

– Что? Так просто? – А я-то себе нафантазировал! А тут, оказывается, простая бытовая элементарщина. – А зачем удрал-то? Жил бы себе спокойно, жена всегда была бы под боком.

– Это потому ты так говоришь, что той жены не видел. Деньги моему отцу понадобились, вот он и решил с моей помощью положение и поправить.

– Ладно, понятно. Твоё дело, и ничего говорить не буду. Так что решил? Ты со мной или?

– Да куда я от тебя денусь? – глянул искоса, хмыкнул весело. – Опять же, где я ещё такие награды получу? А там вдруг и офицерское звание выйдет… Тогда даже папаня мне слова против не скажет…

Прошли несколько шагов в тишине, и Михаил снова подхватился, вспомнил:

– Так от кого охранять-то великого князя? От бомбистов?

– От них, от них. Да мало ли ещё от кого подобного! И ни охраны вокруг, ни полиции, ни жандармов нет. Глупость какая-то… Мы вон свободно мимо прошли и тихонько ушли. Никто никакого внимания не обратил. И любой так же смог бы. И не только уйти, но и войти… Миша, давай ты об этом позже спросишь? Ну, нет у меня сил сейчас разговаривать!

На удивление, окончание этого дня прошло спокойно, никто нас не побеспокоил. Да и назавтра всё пошло по заведённому распорядку, словно вчера ничего и не было. Ну и славно! И с Глебовым я встретился, теперь вот жду окончания его переговоров с Игорем Ивановичем. Получится или нет? Должно же получиться? Ведь лучше же делаем?

Скоро и меня выдернули в кабинет. Пришлось давать более подробные объяснения и обосновывать планируемые изменения. Объяснил и обосновал, как сумел. Увидеть результат этого обоснования не успел – снова попросили пойти погулять. Ну и ладно, подожду.

А через часок и сам Глебов на улице показался. Красный и потный. Ничего себе! Каков изобретатель-конструктор! Закалённого полковника ушатал до такого состояния!

Поспешил навстречу и уже на подходе увидел довольную улыбку Глебова. Неужели получилось?

– Конечно, получилось! – подтвердил мои предположения Александр Фёдорович. – Самолёт наш, поэтому все работы полностью под нашу ответственность. Пришлось согласовывать их выполнение рабочими мастерских и утверждать время и сроки проведения работ. Да и то, вряд ли всё так бы просто оказалось, если бы не уточнил, что всё будет оплачено нашим ведомством. Только тогда и удалось договориться, но за каждый рубль пришлось сражаться. Крепок инженер, несмотря на молодость. Даже не ожидал такого. Уф-ф… В Москве-то попроще было…

– Когда работы начнутся? – задал самый главный для меня вопрос.

– Да завтра с утра и начнутся. Игорь Иванович обещал приступить к выполнению договорённостей, не дожидаясь перечисления обговорённой суммы. Ну и я со своей стороны потороплю Адмиралтейство. Сергей Викторович, у вас ко мне ещё какие-нибудь вопросы есть? Нет? Ну, тогда прощайте…

И Глебов поспешил откланяться. И я раскланялся, стараясь опередить полковника. А то как-то не по себе стало – Александр Фёдорович старше меня и в званиях, и по должности, это не говоря уже о возрасте, а я тут торможу… Но всё равно на душе тепло стало. Значит, серьёзно меня он воспринимает, с уважением относится.

Поторопился обрадовать новостью Михаила. На этой ноте даже решили посетить местную ресторацию и поужинать. Правда, особо отмечать сие событие не стали, побоялись сглазить, ну и обошлись без горячительных напитков. Просто посидели, поговорили, отвели душу. На людей посмотрели и себя, так сказать, показали. Меня никто не узнавал, в мою сторону пальцем не указывал, к моему глубокому облегчению. А публика в зале собралась разношёрстная. В том смысле, что перемешались мундиры и костюмы с платьями. А вот простого народа не наблюдалось.

Вечер закончили чаепитием. Соседи при этом так явно на нас покосились, удивились, похоже, столь редкой в этой ресторации картине, но сильно постарались своего удивления не показать. А мне было как-то всё равно.

Михаил после позднего ужина отправился в номер, а я решил перед сном прогуляться. Не люблю с полным животом в постель ложиться. Эх, сколько раз себе говорю, что вечером есть нужно меньше, а никак со своим желудком договориться не получается. Хотя это он впрок отъедается. Наверняка предвидит наступающие трудности…

Редкие уличные фонари разгоняют ночную темень в стороны, за ограды и редкие деревья, и ещё сильнее уплотняют её в подворотнях и дворах. Нечастые встречные прохожие торопятся по своим неотложным делам, прошмыгивают мимо, косятся искоса на мои погоны. На всякий случай руку рядом с кобурой держу, мало ли кого ночной порой на улице встретить можно.

Хорошо! Воздух пока ещё тёплый, осенней промозглостью и не пахнет. Единственное, что эту вечернюю идиллию портит, так это периодически налетающий ветер с реки. Продувающий в этот момент до костей. Бр-р. Однако пора возвращаться.

За всеми своими размышлениями и воспоминаниями я и не заметил, как несколько кварталов отмахал. На автомате ноги сами понесли в сторону завода. По привычному уже маршруту. Опомнился только тогда, когда знакомые решётки ограды и мастерские увидел. Что ж, пора разворачиваться.

И уже совсем было развернулся, как впереди отметил некую несуразность. Боковым зрением зацепил. И пока голова удивлялась приоткрытой двери в будку караульного, тело уже начало действовать.

Чуть присел, длинным мягким шагом перетёк под защиту ограды, спрятался в её тени. На улице, правда, и так темень, хоть глаз коли, но так оно надёжнее будет. Рука скользнула вниз, к бедру, пальцы отстегнули клапан кобуры, потянули наружу ребристую рукоять револьвера.

Ещё сильнее присел, чтобы меня не видно было через решётку на фоне реки, медленно и осторожно двинулся вперёд. Ну не может дверь в это время оставаться открытой, не положено.

Тихо вокруг, ни звука. Только подсыхающие листья деревьев где-то над головой шуршат. И луны, на моё счастье, в этот момент нет, за облаками спряталась. Это хорошо, что спряталась, потому что мне это сейчас на руку.

Замер, остановился. Ну и куда я лезу? Что, собрался через открытую дверь проходить? А ведь там светло, сразу меня и заметят. Не пойдёт! Револьвер на место, застёгиваю клапан кобуры, проверяю, надёжно ли. Отступил чуть назад, ухватился руками за верх чугунной решётки, оттолкнулся от земли одной ногой, потом и другой от какой-то завитушки толкнулся, промежуточную опору нашёл. В два движения перемахнул через ограду, мягко приземлился на другой стороне, придерживаясь рукой за чугунину и смягчая приземление. Вот что зарядка животворящая с телом делает!

Зря я на деревья и кустарник грешил, именно сейчас они оказались как нельзя к месту. Вслушался в тишину. Вроде бы тихо вокруг, даже редкие по эту пору на улице прохожие куда-то враз пропали. Револьвер в руку и вперёд. Вот и сторожка впереди. А внутрь заглядывать не хочется. Потому как светло там. Кому не надо сразу меня обнаружат. Ладно, лучше гляну, что там с караулкой. Присел, наклонился почти к самой земле, метнулся через дорогу. Прижался спиной к стене, отдышался, вслушиваясь в ночь. Не заметили! А в караулку дверь-то закрыта. Ну, то, что она закрыта, это понятно, а вот то, что доской подпёрта, это не дело. А кем подпёрта? Где все враги-то? Никого не слышу и не вижу. Тут и луна на краткий миг проглянула, двор осветила. У меня даже сердце в пятки провалилось. Меня же сейчас на фоне стены отлично видно! Быстро огляделся. Нет, всё равно ничего постороннего не вижу. И через кусты я крался, никого не слышал. Ладно, доска пусть так и остаётся, не хочу шуметь, вдруг кто-то за двором присматривает.

Здесь оставаться нельзя, нужно вперёд пробираться. Но через освещённый луной двор не пойду, вдруг всё-таки кто-то за ним присматривает. Так, а с какой целью сюда злоумышленники залезли? Заводоуправление?

И я вдоль стеночки покрался вперёд. Ну вот наконец-то что-то прорисовывается. Возле входной двери тёмный силуэт виднеется. На фоне стены черным пятном выделяется. И луна как раз скрылась. Тихо-тихо, на цыпочках медленно пробираюсь вперёд. По-другому никак, только вдоль стеночки, потому что пространство всё открытое. Так неудобно эта дверь расположена, точно по центру здания. Не могли сбоку её сделать, приходится теперь изгаляться, рисковать своей шкуркой.

Мысль о шкурке промелькнула и пропала. Потом, всё потом. И как он меня не видит? Головой по сторонам крутит, прислушивается. Ну, пусть прислушивается. Здесь меня ветерок с реки прикрывает. А я ещё на него ругался. Зря.

Всё, дальше нельзя, спинным мозгом чую. Пальцами левой руки нашариваю на земле камушек и плавно бросаю его вперёд. Фигура впереди резко разворачивается на шум падения, вскидывается изломанной чёрной ветвью рука.

«Да он вооружён!» – краем приходит понимание, а я уже пружиной распрямляюсь и прыгаю вперёд, рукояткой револьвера резко бью сбоку в голову. Подхватываю обмякшее тело левой рукой, правой пытаюсь перехватить оружие. Не получается, у меня же в ней свой револьвер. Хорошо ещё, что здесь грунт, а не твёрдое покрытие. Поэтому чужой пистолет мягко и беззвучно шлёпается в подсохшую грязь. Но не так беззвучно, как мне бы хотелось. Всё-таки он шмякается с глухим стуком. Впрочем, тут же успокаиваю сам себя, это мне слышно, поскольку я рядом. А для других, да на фоне шороха листвы вряд ли что можно понять.

Оглядываюсь, а, скорее, вслушиваюсь в окружающую ночь. Тихо всё. Вытягиваю ремень из штанов раскинувшегося на земле тела, свиваю двойное кольцо так, как в детстве учили, и стягиваю им руки преступника за спиной. Его же картуз вбиваю ему в рот, пусть так полежит. Надо бы его прикончить, но рука не поднимается. Понимаю, что глупость несусветная, оставлять за спиной живого противника, но пока ничего с собой сделать не могу. Не воспринимаю я серьёзно всё происходящее, словно немое кино смотрю с собственным участием. И ведь точно знаю, что не кино, а… Ладно, куда теперь? Внутрь?

Осматриваюсь, а точнее вслушиваюсь в темноту и ничего кроме шороха листьев не слышу. Значит, точно внутрь.

И я тяну на себя тяжёлую дверь. Мерзкий скрип разрывает ночную тишину. Проскальзываю на небольшую площадку холла, секунду раздумываю, куда двигаться дальше? По лестнице наверх? В кабинет Сикорского? Шидловского? Или в боковой коридор к кассе? Какая у грабителей цель?

– Что там? – сверху раздаётся чужой голос.

Вот и нет у меня альтернативы выбора. Не в кассу мне, а наверх, к кабинетам начальства.

– Что молчишь, Хмурый? Кому было сказано на улице оставаться? Хмурый? – в голосе спрашивающего проскальзывает тревога, и темноту разрезает луч фонаря. Бьёт по глазам и гаснет, оставляя после себя боль и яркие цветные пятна. А ведь вроде как успел зажмуриться и не помогло. Отшатываюсь в сторону и прижимаюсь к стене.

Тут же грохочет выстрел, и чётко слышу, как пуля впивается в доски пола. Там, где я только что стоял. Шаг вперёд и выстрел в ответ. Почти наугад, по памяти. И тут же назад, под прикрытие стены. Всё, поиграли в демократию и терпимость – хватит. В глазах прыгают разноцветные пятна, крепко зажмуриваюсь несколько раз, ещё сдвигаюсь в сторону на пару шагов и чуть отворачиваюсь, стараясь боковым зрением поймать хоть какое-то движение наверху. Этот приём срабатывает, успеваю заметить метнувшуюся тень. Тут же стреляю в это движение, слышу вскрик и, плюнув на всё, несусь вверх по лестнице широкими шагами, перепрыгивая за раз через несколько ступеней. Замираю перед площадкой, прижимаюсь к ступеням, почти распластываюсь над полом, вслушиваюсь в тишину. Глаза зажмурил, опасаясь очередной порции света.

В здании ни звука. Лишь моё запалённое дыхание разносится по площадке. Стоп, какое такое моё? Я же совсем не запыхался, так что это не я!

Призрачный бледный свет проясняет темноту, это за окнами союзница-луна выглянула из облаков, к моему счастью. Потому что успеваю приоткрыть глаза и заметить стальной отблеск лежащего совсем рядом фонаря. Того самого, выпавшего из руки подстреленного бандита.

Тихонько тянусь к лежащей коробочке, грохочет совсем рядом выстрел, руку бьёт и обжигает, а я стреляю на вспышку, прокатываюсь через площадку и стреляю ещё раз на стон. И замираю. Тишина. В лунном свете еле заметно клубится дым сгоревшего пороха, кислый запах щиплет нос.

Сколько их? Ещё кто остался или уже всё?

На улице сухо трещит приглушённый окном револьверный выстрел, заставляя напрячься. Тут же ему в ответ вторит звонкий винтовочный. Через секунду вспыхивает короткая заполошная стрельба и сразу же обрывается, в стёклах лестничного окна заметались изломанные в лунном свете тени. Кавалерия подоспела…