Текст книги "Лётчик"

Автор книги: Владимир Малыгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Только вхожу на удалении полуверсты от первых деревянных полосатых щитов, которыми и обозначена через равные промежутки наша взлётно-посадочная полоса.

У земли идеальные для посадки условия. Штиляра!

Вот и торец полосы.

Ручка газа на упор, мотор расслабленно и с явным облегчением тихонько фыркает за спиной, шелестит пропеллер, набегающий поток воздуха уже не шипит в стойках и расчалках, но тем не менее надёжно держит аппарат в воздухе.

Плавно приближаюсь к укатанному грунту, одновременно с продолжающимся падением скорости начинаю плавненько и осторожно брать ручку на себя. Широкий нос кабины закрывает горизонт, и я привычно переношу взгляд влево вперёд. Мягкое касание с раскруткой колёс, ручку так и продолжаю удерживать в том же положении, не отпускаю. Аэроплан стремительно теряет скорость, и я ещё подтягиваю ручку на себя, разгружая колёса и придавливая хвост к земле. Нет никакого желания из-за какой-нибудь неровности скапотировать носом. На этой модели не предусмотрены противокапотажные лыжи, приходится только на собственное мастерство и рассчитывать. Впрочем, не особо эти лыжи-то и спасают. Центр тяжести находится почти в центре масс, как и фокус, создавая пилоту весь букет трудностей при пилотировании, что в небе, что на посадке. Это я сразу для себя крепко уяснил в этом полёте… Может, для этого времени этот аппарат и считается устойчивым и легкоуправляемым, но только для этого.

Чёткая посадка, как учили. Впрочем, и условия для посадки лабораторные. Ветра нет, воздух ещё не прогрелся, поэтому и тепловой воздушной подушки под крыльями не образуется. А вот во втором полёте нужно быть повнимательнее. Как раз все эти дополнительные факторы и могут возникнуть. Да что могут, обязательно возникнут. Ничего, справимся.

Рулю на стоянку, прямо в руки набежавших механиков. Разворачиваем совместными усилиями аэроплан, и я глушу натрудившийся мотор.

На удивление, ни кожаная жёсткая, стоящая коробом куртка, ни такое же жёсткое и твёрдое сиденье под моей пятой точкой, ни плохой обзор земли с моего рабочего места – ничто не может перебить этого захлёстывающего восторга, этого обилия впечатлений от вроде бы как первого самостоятельного в этой новой жизни полёта. До сих пор в ладони приятная тяжесть аппарата.

Сжимаю кулак перед лицом, кручу его в разные стороны. Вот только сейчас в этом кулаке было всё. И моя собственная жизнь, и допотопный фанерный биплан, и непередаваемое удовольствие от полёта. Нет, вы только представьте, вот в этой руке находился весь самолёт, через эти пальцы я мог прочувствовать его малейшее движение и намерение, вот этой самой рукой я держался за небо… Хочется кричать от восторга.

Стоп, стоп, стоп. Из какого ушедшего будущего вернулись давно забытые воспоминания? Восторг и эйфория. Знакомые чувства после самостоятельных полётов. Раньше когда-то, давным-давно, в далёкой-далёкой молодости точно такие же ощущения испытывал, и вот они возвратились из канувшего в лету забвения прошлого. А сейчас это прошлое превратилось в настоящее. Прекрасное настоящее. И здесь, в этом не таком уж и маленьком фанерном самолётике с ручным допотопным управлением, с дохленьким моторчиком в семьдесят чахлых лошадок, без каких-либо приборов вообще я на короткий срок сроднился с небом. Это непередаваемые ощущения.

И чётко понял. Всё, я полностью слился сознанием с телом после этого вылета, перестал воспринимать его словно временный подарок, стал с ним единой частью. Так что теперь будем жить! Столько, сколько отме рено!

Обрадованные механики готовили аппарат к повторному вылету. Ещё бы им не радоваться. Замечаний нет, все узлы работают нормально. Можно дозаправить и снова отправить аэроплан в небо. И заняться своими делами. Ну а мне необходимо сначала доложиться командиру и инженеру роты. Без их разрешения меня в полёт не выпустят.

Стянул краги, скинул с плеч куртку, перекинул её через нижний трос руля высоты, расстегнул пряжку шлема, снял. Ух, как хорошо. Всё-таки здорово вспотел – волосы мокрые. Повертел головой, куда бы его приспособить, этот пробковый котелок, чтобы просох от пота? На будущее надо бы подшлемников себе пошить. Пропустил ремешок через тот же трос, застегнул – пусть пока так повисит. Поймал удивлённые взгляды своих механиков, подмигнул в ответ. Пусть начинают появляться новые привычки и традиции.

До курилки дошёл неспешным шагом, заодно и остыл после полёта и утряс впечатления в голове.

– Господин штабс-капитан…

– Сергей Викторович, мы же договаривались. Между собой без официоза, тем более на лётном поле. Здесь мы с вами просто лётчики.

– Извините, после госпиталя заново приходится ко многим вещам привыкать.

– Да, это заметно. Поэтому вы и сегодняшний завтрак со вчерашним ужином в офицерском собрании пропустили?

И я вспомнил. У нас вообще-то трёхразовое казённое питание в столовой. Даже не подумал, точнее не припомнил об этом. Очередная промашка.

– Роман Григорьевич, как на духу скажу. Испугался вчера любопытных расспросов, сочувствия и участия. Да и захотелось одному побыть. А завтрак… Так я же у хозяев столуюсь.

– Понимаю, всё понимаю, но наш доктор этого как раз может и не понять. Так что вы уж перед следующими полётами постарайтесь и ужинать и завтракать в собрании. Хорошо?

Кивнул в ответ. А что говорить-то? Не знаю. Надеюсь, и так сойдёт. Сошло.

– И как слетали? Аэроплан в порядке?

– Замечаний нет, всё нормально.

– Это хорошо, что замечаний нет, инженер доволен будет. Да вот он идёт, сейчас сами ему и расскажете. А пока его дожидаемся, вы мне расскажете, как это вы так лихо сели? Что-то раньше я за вами таких успехов не замечал.

Вот спасибо предшественнику. Сколько ещё меня подводить можно? Теперь придётся как-то оправдываться. Ладно, сошлюсь на то, что у меня было много времени на переосмысление своего лётного опыта. Заумно? Да нифига, прокатит!

И прокатило. Только командир вряд ли мне сразу так и поверил. Ничего, сейчас ещё разок слетаю, только отлечу подальше, есть же здесь какие-нибудь зоны для пилотирования? Постепенно начну приучать окружающих к правильному и нужному мне о себе мнению. Ох, как завернул. Сам-то понял, что подумал? Вроде бы понял. Короче, нужно работать на собственный авторитет.

Хорошо, что не задал вопроса о пилотажной зоне. Не было здесь ничего подобного. Отлетел от аэродрома подальше и крутись себе на здоровье, если нет другого задания. Да по сторонам поглядывай в оба глаза. А то прилетит такой же любитель, да по закону подлости заберётся на ту же высоту, и ага. Земля, она такая твёрдая и ошибок не прощает. Это я точно знаю. Только над городом запрещено летать. С личного разрешения губернатора только можно и то по праздникам. Опасаются обыватели ненадёжной техники.

Инженер выслушал молча мой короткий рапорт, даже вопросов не задал, лишь кивнул одобрительно в конце и повернулся к командиру, показывая этим движением явное окончание разговора. Неуважительно? Может быть, но не уверен. А раз не уверен, то и задираться не стану. Глупо это будет выглядеть. Какие-то у меня с ним отношения… Напряжённые, что ли? Ещё вчера явную неприязнь в коротком разговоре ощутил. И ничего сразу так не вспоминается. Ладно, это позже обдумаю. Или у Андрея поинтересуюсь таким его странным поведением.

Развернулся и шагнул прочь из курилки. И натолкнулся на входящего в скамеечный круг доктора.

– Сергей Викторович, как самочувствие?

– Отлично, Павел Антонович, отлично. Ничего не болит, чувствую себя просто великолепно.

– Голова там в небе не кружится? Во рту сухости не наблюдается? Кашля не было?

– Нет, ничего такого не было.

– Хорошо, поручик, хорошо. Вы куда так торопитесь?

– Хочу ещё разок слетать, пока погода хорошая.

– Осторожнее там. И за самочувствием следите. Если что, сразу возвращайтесь, не геройствуйте.

– Буду следить. Простите, Павел Антонович, мне пора.

– Ступайте, голубчик, ступайте.

Краем глаза видел внимательно прислушивающихся к нашему разговору офицеров. Да и ладно. Что это все вокруг меня крутятся? Что такого во мне необычного? Простой я поручик, простой, как только что пролаченная фанера на моём «Фармане».

Перед вылетом кое-как убедил механиков не сопровождать аэроплан до взлёта. Куда и как рулить, я теперь знаю, ничего сложного в этом деле не вижу. А полосы для взлёта за глаза хватит, даже если без искусственных тормозов обходиться. Пришлось надавить офицерским авторитетом и взять все будущие проблемы на себя. Если они будут, конечно.

Убедился, что никто и ничего не мешает рулению, и дал отмашку. Тут же механики убрали колодки из-под колёс, разбежались в стороны. Встрепенувшийся моторчик толкает аппарат вперёд. Никто и ничего не мешает рулению. А механики так и сопровождают меня по бокам, хорошо хоть соблюдают уговор и не держатся за плоскости. Ну и ладно. Разворачиваюсь в начале полосы, выравниваю аппарат по курсу и даю максимальный газ. Почему-то в этот раз даже быстрее разгоняюсь. И отрываюсь от земли прямо напротив курилки со стоящими офицерами. Плавным разворотом с набором высоты увожу самолёт в сторону. Крен держу небольшой, градусов десять-пятнадцать на глазок. Как приборов-то не хватает! Хоть стакан перед собой ставь. А что, это идея. Будет цирк в небе. Да ещё можно его разградуировать…

Ну, стакан это перебор, само собой, а вот что-то подобное стоит придумать. А что на других аэропланах роты установлено? Надо будет посмотреть. У нас же не только «Фарманы» есть. Как-то я раньше об этом не задумывался. Что в Гатчине на них летал, только на пятнадцатых, что здесь, в роте, но уже на двадцатых. И другого аэроплана мне не нужно было. А ведь командир что-то такое мне предлагал – пересесть на другой самолёт. А я отказался, дурень.

Вверх забираться не стану, высоты в несколько сотен метров достаточно. Вот теперь покрутимся, повиражим для начала. После чего восходящая и нисходящая горка. На что-то более серьёзное я пока не замахиваюсь, слишком мал у меня опыт управления этим аппаратом. Вот освоюсь, тогда и подумаю, что на нём можно сделать. И стоит ли что-то делать. Машина откровенно слабая, конструкция хлипкая, даже сейчас слышно, как тяжело стонут от напряжения расчалки и играет обшивка крыльев. И моторчик ни о чём. Как на такой машине воевать? Сколько можно взять бомб? Килограммов сто, двести? А если впереди наблюдатель сядет, да ещё и пулемёт поставят? Всего ничего и останется. Это же сколько разбегаться придётся с полной загрузкой…

Забрался повыше и покрутился с максимальным креном, который только смог удержать и с которым смог справиться мотор. Нет, аппарат, конечно, хорош для этого времени, но мне бы что-то более современное. Надо поинтересоваться у командира. Только не сразу, сначала докажу, что летаю хорошо и грамотно, авторитет завоюю, который явно потерял после неудачной посадки, в среду вживусь. И времени на всё это у меня очень мало. Сколько? Два месяца? Ничего, справлюсь.

Глава 4

К ангару подкатился по инерции на выключенном моторе, а там меня за крылья поймали механики, сразу же развернули хвостом ко входу и зафиксировали колёса колодками. Всё, сегодня полёты для меня закончены. Отлетался. Сейчас освобожу кабину, а в ангар его и без меня закатят.

На удивление полёт прошёл ожидаемо спокойно. Почему на удивление? Ожидал хоть какой-то болтанки от прогревающейся земли и быстро развивающейся облачности, но немного тряхнуло лишь в тот момент, когда под крылом неспешно проплыл широкий овраг. Самолёт сначала немного просел, а потом словно вспух на мягкой подушке.

Вот и все сегодняшние сюрпризы, даже посадка неожиданностей от прогретого грунта не добавила. А может быть, это спокойствие происходит от невеликих скоростей этого времени? Может быть, может быть.

Развешиваю куртку со шлемом на тяге руля высоты, командую личному составу построиться в тени ангара. Два механика, прапорщик и унтер смотрят на меня как на идиота, но команду выполняют беспрекословно. К ним пристраивается солдатик-ученик и оказавшийся рядом водитель грузовичка. Наверняка про себя костерят меня на все лады, списывают доселе невиданные причуды на последствия травмы головы. Ох и пересудов будет сегодня на аэродроме. Ничего, кто тут старший начальник? А его, то есть мои, приказы не обсуждаются, а беспрекословно выполняются. Пусть начинают привыкать, скоро эта привычка нам всем пригодится.

Одного из приписанных к «Фарману» механиков в строю не хватает, но пока выяснять, куда запропал мой подчинённый, не стану. Позже, когда обживусь, когда люди привыкнут к моим новым привычкам и требованиям, начну постепенно затягивать гайки. Или не начну, потому что механики впахивают на авиатехнике с полной ответственностью и гордостью, и не за страх, а за совесть, к великому моему удивлению.

Благодарю всех, даже примазавшегося к строю водителя за добросовестную работу, за качественную подготовку аппарата к полётам, за службу в конце-то концов. Отказов нет, поломок нет. Распускаю строй и разворачиваюсь к выходу. На границе светотени меня перехватывает озадаченный прапорщик:

– Сергей Викторович, это что сейчас было?

– В смысле? Вы о построении? Механики добросовестно поработали, аэроплан отлетал без замечаний, поэтому я решил высказать вам свою благодарность. Вас что-то удивляет в этом моём желании?

– Нет, вы правильно сделали. Только, простите, раньше такого у нас никогда не было, и это несколько удивляет.

– Теперь будет. Да, у меня есть небольшая просьба к личному составу, Дмитрий Олегович. К следующему вылету приготовьте несколько мешков с песком. Чтобы каждый мешок был весом… – я на секунду задумался. – Пуда в два.

Удивление на лице прапорщика было настолько явным, что я поспешил разъяснить свою просьбу:

– Хочу проверить, насколько увеличится разбег с разной загрузкой. Будем ставить опыты.

Оставил за спиной в ангаре ошарашенного моими причудами старшего механика и заторопился на доклад командиру в курилку. Да, похоже, прав я в своих предположениях – сегодня на аэродроме мои косточки не по одному разу перемоют.

На моё счастье, командир был один. Ни доктора, ни инженера, ни кого-либо ещё из офицеров поблизости не наблюдалось. Чуть в отдалении, у входа в караулку, как всегда, перекуривала бодрствующая смена. Полёты ещё продолжались, это я единственный быстро налетался и так рано закончил. На сегодня мне хватит.

– Вы делаете явные успехи. Признаться, думал, что первая посадка у вас случайно такой эффективно выразительной получилась. Но вы и второй раз умудрились сесть не хуже. – И штабс-капитан похлопал рукой по скамейке: – Присаживайтесь, Сергей Викторович.

– Благодарю, Роман Григорьевич, я уже достаточно насиделся сегодня, – кивнул в ответ головой, тут же принял строевую стойку и начал докладывать, вынуждая и командира подняться на ноги. – На сегодня полёты закончил. Аэроплан в полном порядке, замечаний по работе техники и действиям механиков нет.

Знаю, что так никто не докладывает, не принято пока такое, да мне всё равно. Главное, я так отныне буду делать. Приучаемся к порядку и других приучаем.

– Хорошо, хорошо, – отмахнулся штабс-капитан. – Эка вы к официозу тянетесь. Что дальше планируете делать?

– Дальше? На сегодня достаточно полетал. Если разрешите, хотел бы завтра поэкспериментировать и проверить аэроплан на грузоподъёмность.

– Для чего, поручик? Я вам могу и так сказать. Больше четырехсот фунтов не возьмёте. А если наблюдателя посадите на переднее сиденье, то в два раза меньше.

– Это всё верно, Роман Григорьевич. Думаю, что реально получится ещё меньше. Моторы у нас уже к половине ресурса подходят, значит, и тяга у них упала. А если пулемёт поставим? Сколько тогда бомбовой нагрузки сможем взять?

– Эка вы раздухарились, поручик, – закряхтел командир. – Где же мы вам пулемёт возьмём? И бомбы? Вы что, воевать с кем-то собрались?

И что мне ему ответить? Что через два месяца война начнётся? Так не поверит ведь. И никто не поверит. А на меня ещё сильнее коситься станут, да и слушок нехороший может пойти. Ну его к дьяволу, лучше отговорюсь:

– Ну-у, я всё-таки военный лётчик, Роман Григорьевич. Будем воевать или не будем, а тренироваться нужно.

– Это вы правильно сказали. Тренироваться необходимо. Когда вы планируете лететь? Завтра с утра? Ну что же, завтра вместе на аэродром и пойдём – посмотрю я на ваши тренировки. Может, и лично поучаствую. А сейчас не желаете ли посмотреть, как ваш товарищ сажать «Депердюсен» будет? – и обозначил направление интереса кивком мне за спину.

Что же, можно и посмотреть. Заодно увижу, что это за птица. Мне-то командир в своё время предлагал на «Вуазен» пересесть, да я отказался. Впрочем, я про это уже упоминал.

Теперь вижу, почему командир так моими сегодняшними посадками заинтересовался.

Аэроплан Андрей подвёл к полосе низко, в горизонте, над входными буйками прибрал обороты и долго его выдерживал, чтобы погасить скорость. Неужели и я так же сажал? Видимо, да, школа-то одна. Наконец задрал нос и коснулся земли на чуть великоватой скорости. Некоторое время пробежал на колёсах, убрал полностью газ и опустил хвост. Всё понятно, скоростная посадка на подготовленное поле. А если на неподготовленное и незнакомое? Хвост вверх и носом вперёд, в землю? Как я во время своей аварии? Надо бы посмотреть, как другие лётчики садятся, да и вообще напроситься полетать с другими да посмотреть, как они пилотируют в воздухе, какие фигуры выполняют. Хоть какие-то выводы можно будет сделать и понять, к чему нужно стремиться. Сразу в голове возник вопрос, а как же тогда сейчас посадка на три точки выполняется? И стало понятно, почему так ветра все опасаются.

Проводив взглядами подруливший к своему ангару моноплан, развернулись друг к другу. Как-то одновременно у нас с командиром это получилось. Потому что я уже сообразил, что именно мне желает сказать штабс-капитан, о чём спросить. Но подожду вопроса.

– Закурите? Нет? И правильно, – командир неторопливо вытянул папироску из портсигара, прикурил, прищурился из-за попавшего в глаза дыма, чуть отвернулся в сторону, выпуская синеватое вонючее облако. – Что скажете, Сергей Викторович? О посадке?

Потянул паузу, якобы приводя мысли в порядок, а на самом деле соображая, стоит ли всю правду говорить? Думаю, пока не стоит, рано. Информации у меня мало к обобщению. Вот понаблюдаю за полётами, присмотрюсь, тогда и можно будет что-то говорить. Если нужно будет, конечно. А то странно как-то получается. Только что разваливший свой «Фарман» при неудачной посадке поручик опытных пилотов летать учит. Или советы начинает давать. Бред же. Полный. Так что мои соображения пусть пока при мне и останутся. До поры до времени. А сейчас пусть будет так:

– Хорошая посадка, правильная.

– М-да, Сергей Викторович, совсем вы на себя прежнего не похожи.

– В смысле?

– До аварии прежний поручик при виде посадки своего товарища сейчас шумно выражал бы свой восторг, махал руками, проговаривал во всеуслышание действия лётчика. Нынешний же словно совсем другой человек, рассудительный и спокойный, одним разом повзрослевший. Вас часом в госпитале не подменили, Сергей Викторович? Вы только не обижайтесь на мои слова, слишком уж сильно вы изменились после того случая.

– Сами же и ответили, Роман Григорьевич, что изменился я только после аварии. В госпитале у меня мно-ого времени было надо всем подумать.

– Грех такое говорить, но многим из молодых офицеров не помешало бы вашим путём пройти, чтобы ума-разума набраться. Впрочем, я несколько отошёл от темы. Вернёмся к моему вопросу. Что о посадке скажете?

– Скоростная посадка. Потому и подход к полосе низкий.

– Вот! Правильно! И все так садятся! У вас же сегодня получается совсем иначе. Непривычно глазу и любопытно. Поэтому завтра я с вами и хочу лично слетать. Посмотрю, как пилотируете, заодно вы и свои опыты с грузами проведёте. Побуду у вас вместо балласта. – Замолчал, потому что на посадку заходил очередной самолёт, понаблюдал внимательно за его приземлением, вытянул из командирской сумки блокнот, что-то в нём черкнул. Теперь понятно, почему командир всё это время в курилке сидит. Он за действиями нашими наблюдает да себе в тетрадочку ошибки записывает. Интересно, разбор полётов сразу будет, здесь же, или чуть позже?

И я посмотрел на посадку «Вуазена», выпускаемого у нас в России, в Санкт-Петербурге. Ничего нового, никаких отличий от предыдущей.

Ладно, всё это хорошо, а мне-то что дальше по распорядку делать? И ответов я в своей памяти почему-то не нахожу. Что-то новое происходит, то, чего раньше не было?

– Да, Сергей Викторович, я вас больше не задерживаю. И не забудьте, вечером обязательно встречаемся в собрании.

Ну вот, что-то проясняется. Похоже, я свободен до ужина. Можно уходить с аэродрома.

Нет, этот разговор, судя по тому, как замялся командир, не закончен. Что-то ещё сказать хочет, но не решается. Постою, подожду, на небо вот посмотрю.

– Сергей Викторович, – решился командир. – Понимаю, что не моё это дело, но так думаю, что нынешний вы меня поймёте правильно. С прежним поручиком я точно не стал бы на такую щепетильную тему разговаривать…

Что ещё за новости? Ишь, как он неловко себя чувствует, заранее извиняется за предстоящий разговор. Только не говори мне, что я дочку или жену губернатора соблазнил, слишком уж заходы соответствующие. Ладно, что раньше времени гадать, послушаю, что там будет дальше.

– Ну зачем вам Ольга Константиновна?

Точно, угадал! Если сейчас скажет, что это супруга какого-нибудь нашего или городского начальника, я буду долго смеяться. Молча, само собой, про себя. А потом рыдать от злости на себя же такого бестолкового и дурного. И тоже молча. А штабс-капитан тем временем продолжил:

– Я же вижу, что она вам совсем не интересна. Это вы просто таким образом досадить Герману Витольдовичу хотите. Это же низко. И что вы с инженером не поделили? Уж точно не эту девушку…

Так, уже легче. И пока ни капельки не стыдно. Раз девушка, значит, точно не чья-то жена. Уже хорошо. О, выходит, вот почему инженер на меня волком смотрит. Я у него даму сердца отбиваю… А с какой целью? Давай-ка, Серёжа, вытаскивай из глубин памяти истинные мотивы своего поступка…

– Оставьте вы её, не мучайте двух хороших людей… Понимаю, что для её родителей ваше дворянское звание является лакомым куском, но всё-таки подумайте ещё раз, нужно ли это лично вам?

Пока командир говорит, я быстренько прокрутил в памяти все воспоминания, что остались от прежнего хозяина, и пришёл к выводу, что я, тот прежний, до переселения, несколько погорячился в этом случае. Ну есть некоторые перегибы в поведении инженера по отношению к своим подчинённым, но у кого их нет? Даже у меня самого, если критично к себе относиться, их вполне хватает, особенно сейчас. Так что зря я тогда на Германа накинулся. Матчасть учить нужно было, а не вино с офицерами в Петербурге распивать да к весёлым девкам в бордели бегать. Тогда бы и не было того конфуза с моими слабыми знаниями эксплуатируемой техники, из-за которого весь сыр-бор у нас с инженером и разгорелся. То-то он вчера так удивился, когда меня в ангаре вместе с механиками застал. И ещё. Подумаешь, гордится он своими знаниями и своим престижным училищем. Гордится-то по праву. И в Академию опять же собирается поступать. А гонор… Ну и что, что гонор? У многих он присутствует, стоит только себя прежнего вспомнить и на других офицеров посмотреть – время нынче такое. Пресловутый и модный цук. Да-а, придётся как-то разруливать эту ситуацию. И Оленька эта мне ни с какой стороны не сдалась. Помню я эту девушку теперь. Всплыла она перед глазами. Ничего особенного, не в моём теперешнем вкусе совершенно. Однако хватит воспоминаний, лучше послушаю командира. А то пока я вспоминаю, он же так и продолжает что-то говорить…

– А у Германа Витольдовича намерения серьёзные. Если бы не вы, он бы давно уже Ольге Константиновне предложение сделал. Подумайте хорошо, Сергей Викторович, а?

– Благодарю вас, Роман Григорьевич, – даже поклонился.

– За что? – опешил наш командир.

– Глаза мне открыли. Я даже не рассматривал наши с ним пикировки с этой точки зрения. Ну ставлю я палки в колёса инженеру на личном фронте, и что? А у него, оказывается, всё серьёзно. Вот я дурень великовозрастный.

– Ох, – облегчённо выдохнул штабс-капитан. – И сказать вам было нужно, и понимаю, что нехорошо в такое дело мне лично влезать. Груз с души сняли, поручик. Нет, право, Сергей Викторович, удивляете вы меня всё больше и больше…

С удовольствием и не спеша пошёл в сторону расположения, благо идти на самом деле не так и далеко. На свои вещи в ангаре махнул рукой, никуда они не денутся. В следующий раз заберу, да и нет там ничего срочно необходимого. Правда, на полдороге меня подхватил грузовичок, из кузова которого мне махнул рукой Андрей. Что хорошо, так это высоко залезать почти не требуется, ногу через борт перекинул и уже в кузове находишься. Зато от этой встречи была несомненная польза. Вознесенский обещал перед ужином за мной на квартиру зайти. Ну да, мы же все неподалёку друг от друга проживаем, на Сергиевской, в доме госпожи Немцовой. И, кстати, почему бы не воспользоваться оказией и не напроситься к другу в полёт? Так и сделал. На завтра и договорились. После моего вылета с командиром.

Здесь что – когда желаем, тогда и летаем? Так выходит? А если вообще не желаем? Тогда что, можно всё время на земле просидеть?

Всю вторую половину дня готовился к посещению офицерского собрания. Это не ерунда и не пустяк в этом времени. Здесь собираются все офицеры и вольноопределяющиеся нашей роты, приходят по праздникам приглашённые гости. И это большая для них честь – попасть в число таких приглашённых. Опять же лишний повод родителям вывести в свет своих дочерей и родственниц на выданье, показать-познакомить с возможными перспективными женихами.

Лето – почти весь состав всех трёх полков Пскова убыл в летние лагеря. Так что мы сейчас нарасхват. И весь личный состав горячо это одобряет. После ужина все переходят в большую гостиную, где установлен рояль. Есть и гитара с мандолиной. Желающих отметиться своей игрой не счесть, все что-то умеют, один я скромно топчусь в уголке. Мне с детства медведь на ухо наступил, и все об этом прекрасно знают. Единственное, когда из меня можно выжать несколько похожих на пение куплетов, это после нескольких выпитых фужеров вина. Да и то не всегда. Зависит от собравшихся и собственного настроения и желания. Одно дело перед сослуживцами позориться и совсем другое – перед штатскими.

Столы в столовой установлены в форме буквы «П». Накрахмаленные скатерти свисают почти до паркета. Венские стулья с гнутыми полированными спинками. На стене прямо по центру висит икона, под ней георгиевская лента в полстены с георгиевским же крестом. Во всех углах фикусы и лимонные деревья с круглыми, аккуратно стриженными кронами, в больших деревянных кадках. С высоты межоконных проёмов строго глядят портреты императора и царской семьи вместе с великими князьями. Окна удивили рулонными шторами. А вот люстра в центре столовой простая, двухъярусная. Внизу матерчатый абажур, а над ним несколько изогнутых рожков с плафонами. Сверкает серебром и мельхиором посуда, солнечные лучи отражаются на гранях хрустальных бокалов, рюмок и стаканов. Накрахмаленные салфетки, цветы в драпированных белой бумагой горшках на каждом столе, высокие вазы с яблоками и виноградными гроздьями, полные пока графинчики и бутылки с чуть прикрытыми пробками. И подающие тарелки молодые солдатики. У нас официанток не имеется.

Среди присутствующих мелькнули редкие аксельбанты, блеснули позолотой несколько кортиков. Хорошо, что я свой прицепил к ремню, а то ещё сомневался, брать его или не брать. Увидел Андрея с точно таким же и плюнул на сомнения. А вот огнестрельного оружия не принято в собрание брать. Кстати, свой наган я нашёл на самом дне чемодана. И на аэродроме я никого с оружием не видел. Кроме часовых, само собой разумеется.

Сегодня день простой, праздников нет, поэтому вокруг все свои. Моё место за столом рядом с Вознесенским. Хотя здесь это выбивается из неких негласных правил. Обычно все садятся вперемешку. Унтера со старшими офицерами, лётчики с механиками, вольноопределяющиеся… Те вместе с докторами обычно сидят. У каждого своё, закреплённое только за ним место.

Чувствую себя немного не в своей тарелке. Приходится как-то выкручиваться со всеми этими вилками и бокалами. От спиртного отказываюсь наотрез, невзирая на дружеские подначки Андрея. Мне завтра летать. Впрочем, как я позже заметил, на это дело особо никто не налегал и вином не увлекался. Зато вскоре общий чинный разговор разделился на несколько отдельных и полился непринуждённо и просто.

Я в основном старался отмалчиваться, да меня особо и не тревожили разговорами, не надоедали вопросами и не требовали ответов. А потом народ потихоньку потянулся в гостиную, замурлыкал негромко рояль, запела мандолина. Примостился за спинами в сторонке у стеночки, спрятался за фикусом, постоял ещё немного, вживаясь в атмосферу и ушёл по-английски, не прощаясь. Да и не с кем мне было прощаться. Андрей, как всегда, собрал вокруг себя небольшую компанию, оттуда периодически был слышен задорный и громкий хохот, остальные тоже разбились по группкам. Вот инженера я не увидел. Наверное, командир рассказал ему о нашем с ним разговоре – и тот поскорее помчался навёрстывать упущенное? Попутного ветра ему в спину.

Внизу снял с вешалки фуражку, кивнул дневальному у дверей и вышел на вечернюю улицу. С наслаждением вдохнул свежий воздух, расправил плечи и неторопливо зашагал к центру города. Времени впереди ещё много, ночи стоят белые, можно прогуляться перед сном, на город посмотреть, ну и себя показать. Опять же всё буду ближе к съёмной квартире. Да и съеденный ужин перестанет на ремень давить.

Красивый город. Посередине мощённой булыжником мостовой серебрятся металлом трамвайные рельсы. Цокают подкованными копытами сытые кони, везут солидно и неторопливо своих пассажиров. Город зелёный, с парками и скверами, в зарослях обильно цветущей сирени, с многочисленными цветочными клумбами. Здания поражают разнообразием и формой. Красный кирпич перемежается с гранитом и деревом, хватает и вездесущей штукатурки.

И горожане. Глаза разбегаются от непривычной мне одежды, от пышных длинных женских юбок, обилия белых зонтиков в руках. Сердце начинает стучать чуть поспешно – не выдерживает быстрого, но, к счастью, кратковременного обстрела женскими взглядами. Одёргиваю себя, ещё свежи воспоминания о былом, хоть и удаляются они в прошлое с каждым прожитым днём всё дальше и дальше. Жизнь продолжается, и возврата к минувшему нет.