Текст книги "Посвященный"

Автор книги: Владимир Лошаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Владимир Лошаченко
Посвященный

I глава

Алешку разбудил солнечный луч, перемещающийся со щеки на левый глаз. Потянувшись и разлепив сонные очи, узрел храпящего рядом Снежка – полугодовалого кавказца, вольготно раскинувшегося на Алешкиной кровати.

Снежком пса назвали за его белый окрас – маленьким щеночком принес из села отец, купил за пятак у старосты.

Иван Одоевский, Алешкин отец, брал собаку для охоты, но проглядел – кавказец по своей натуре охранник, а не загонщик. Он горевал:– Эх, лайку бы нам, чё ухватился за пустобреха.

Ругался он понарошку – Снежка любил и баловал.

Здесь, в Сибири, на Тоболе, собака охотнику большая подмога. Отец – бывший гвардеец, оттянувший лямку армейской службы по полной и даже сверх того, дослужился до унтер-офицера. Имеет три ранения и три награды – два Георгиевских креста и медаль "За храбрость", кроме того, награжден именным карабином, за первое место на дивизионных стрельбищах.

Выйдя в отставку, женился по месту службы – в Белой Руси, в Городно, близ границы. Жена – Настенька, первая красавица купецкой слободы, влюбилась в лихого гвардейца без памяти. Зная, что папенька с маменькой согласия на брак не дадут – бежала с женихом, в общем, Иван невесту украл, якобы. Объявились они в доме купца Синявина через два дня – папенька, скрипя зубами, благословил.

Унтер Одоевский, переслужив лишний год, вышел с армии вчистую с пенсионом – 12 рублев в месяц. По нынешним временам неплохо для одного, но нужно содержать семью.

В эту пору молодой Государь Василий I Романов, затеял освоение Сибири. Давали неплохие подъемные, животину всякую, да сельхоз-инструмент. Ехать за Урал Ивана подбил его земляк и товарищ – Фома Безродный, имевший жену и двоих детей.

Иван согласился по двум причинам: первое – подальше от Настиных родителей – достали занудством, второе – Сибирь – это воля, простор, рыбалка, охота.

Жена полностью поддержала любимого мужа и, несмотря на маменькины слезы, да папенькину ругань, поехали.

В тот год с гвардейского и казачьего полков ушло в отставку много воинов, не менее половины. Фома Безродный, служивший в казачьем полку, большую часть отставников смог уговорить, так же переселенцами стали не менее тридцати семей гвардейцев.

Эшелон дошел до Урала, в Златоусте всех пересадили на баржи и отправили вниз по реке Миассу. Проплыв три дня, причалили у безымянной пристани, где сошла половина народа – остальные поплыли дальше на север, по реке Исети.

Среди сошедших были и семьи Ивана с Фомой. На казенных подводах их везли на восток с неделю, а подойдя к Тоболу, объявили – конец пути.

При создании поселений, выяснилось – не хотят казачки жить с гвардейцами и прочим народом, в результате основали свою станицу – Киевскую.

Остальной народ сплюнул, выматерился и в отместку отстроил село в пятнадцати километрах севернее под названием – Казань. А вот так вот, знай наших – у вас хохляцкий Киев, а у нас столица – Казань.

Казачки от такой наглости взвыли, но поздно – их станицу Киевскую утвердили в государственных бумагах.

С тех пор и пошло соперничество, нет до открытой вражды не доходило, так побьют морды по пьянке и все.

Иван, посмотрев на общую дурь, плюнул, да поставил свою заимку между селом и станицей, кстати, поселение с самого начала было зажиточным. Служивые в армии, в большинстве своем, подкопили деньжат и не только. Через год и там, и тут, отстроили церкви, в станице через два года открыли церковно-приходскую школу.

У Ивана с Настенькой родился сын, назвали Алешей. Друг закадычный, Фома с женой Евдокией, родили сразу двойню – девчонок, на другой год опять двойню, но мальчишек.

Настенька все удивлялась, как бедная Евдокия с ними управляется – ведь шестеро детишек.

С младшим, Егоркой Безродным, подружился Алеша. Иван, дав денюжку попу Иллариону, записал сына в школу, которую тот стал посещать с шести лет. Они с Егоркой просидели за одним столом четыре года, и зимой виделись ежедневно, кроме буранных и метельных дней – родители Алешу не отпускали с заимки, мало ли, заплутает, да заметет мальца.

Алешка учиться любил, ему нравилось все новое, он рвался познавать мир. Когда мальчику исполнилось восемь лет, в семье произошла трагедия – Настенька зимой провалилась в ручей, сильно простыла и, прохворав до весны, умерла.

Остались мужики одни, осиротели, пусто стало в большом доме – у Ивана, в смоляном чубе появилась седая прядь. Алеша – не говорил неделю, испытав глубочайший шок, и мучился от кошмарных снов.

Отец испугался за пацана – не дай Бог немым останется, но все обошлось.

На седьмой день, проснувшись, Алеша обнаружил мокрую от слез подушку и внутреннее очищение. За эти дни он резко повзрослел, окружающие сразу заметили данный факт. И не удивительно, что вскоре мальца стали называть Алексеем Ивановичем – кто с уважением, а кто с опаской, но об этом чуть позже.

Конечно, это радовало, а кому скажите понравится, когда вас кличут – "смерть девкам". Обидное, по мнению Алешки, прозвище дала молодая казачка Феклуша, в то время, когда он пошел в первый класс церковно-приходской школы, причем в первый же день.

Казачки, шедшие стайкой по дороге, наткнулись на спешащего пацана, да прицепились языками:

– Ай, какой ладный мужичок, красавец.

Зараза Феклуша тогда и ляпнула:

– Подрастай скорей, "смерть девкам".

На что малец, резонно ответил:

– Глупости говорите, женщина.

Молодки покатились со смеху. С тех пор и повелось в станице, на идиотский бабий вопрос, следовал стереотипный ответ.

Алешка даже маменьку спросил:– За что его станичные девки обзывают?

Мать, расхохотавшись, ответила:– Глупые потому что, не обращай внимания, ты ведь мужчина.

А сама подумала – сын видным красавцем растет, каким человеком станет зависит от нас.

Алешка и впрямь был симпатичным пареньком – сложением и лицом в отца, смугл, черняв, с упрямым подбородком. От матери достались глаза огромные озерной синевы и обрамленные густыми длинными ресницами. Да еще румянец во всю щеку.

Наконец, прекратились его мучения, перестали обзываться, наоборот – по имени-отчеству. По простой причине – Алешка, после дикого стресса, приобрел сверхспособности – лечить людей и скотину, а также предвидеть будущее. С последним, кстати, дело обстояло не очень, то есть нестабильно.

Будущие события он видел во сне или не видел. Причем Алеша заметил, по пустякам его дар не срабатывает – только по значимым делам. Денег за лечение он не брал, да и отец не советовал, а вот за предсказания, иногда, да и то, только когда настаивали. Причем предсказывал не всем, некоторым отказывал сразу – видел на их лице маску смерти. Не хотел людей расстраивать. В первую очередь, свои способности он применил для улучшения жизни их семьи.

Отцу подсказывал, где лучше ставить силки, куда идти охотиться на всякого зверя. Иван, по советам сына, за зиму умудрился завалить трех медведей, а соболя не считано.

Таежный край, где обосновались переселенцы, кормил и обувал людей, исцелял и защищал, а кедровые массивы и рощи, берегли, аки дом родной. Народ сходу понял биологическую цепочку – чем больше кедрового ореха, тем многочисленнее бурундуки, мыши, белки, а значит больше хищного и ценного зверя. Прямая выгода человеку – мясо и пушнина, словом в урожайный кедровый год и народ в достатке.

Алешку заприметила одна старушка-травница, она научила парнишку, какие лечебные травы растут в округе, от каких болезней и в какую пору их собирать.

В леса уходили с Пелагеей в конце мая – начале июня – трава и цветы в это время набирают полную силу, поучала травница. Набрав по мешку лечебной зелени, возвращались в станицу – дома Пелагея, разложив собранную добычу на длинном столе, показывала что сушить, а что немедля употреблять для создания лечебных настоев.

Алешка на всю жизнь запомнил уроки травницы Пелагеи, а та поражалась способностям мальца – он в момент определял чем болен человек и редко кому не мог помочь. Единственное с чем он категорически не связывался – это бабьи хвори, ему по-детски было стыдно и неловко вторгаться в сию область.

Кроме посильной помощи переселенцам Алешка помогал отцу по хозяйству – они совсем запурхались со своей скотобазой. Пришлось значительно сократить поголовье домашней птицы, заодно продали небольшую отару овец. Из четырех коров оставили одну Зорьку. Иван, глядя на обширное хозяйство, с недоумением думал – как Настенька умудрялась с этим кагалом управляться.

Кроме всего прочего, у них имелось две лошади-трехлетки, кобыла с жеребцом. Серко с Игруньей были справные лошадки, каждый год, почитай, одаривали хозяев жеребятами.

Алешке летом совсем не оставалось времени почитать, а он прослыл запойным книгочеем – за четыре года изучил всю библиотеку школы – все шестьдесят две книги. Последнее время его интересовали мудреные науки – химия, биология, анатомия. И если по химии нашлась тонюсенькая книжица, то по остальным двум – ничего.

Видя расстройство сына, Иван сказал:

– Ты, сынок, погодь переживать, через эту зиму отвезу тебя на учебу в Челябу, в кадетский корпус. – Мой тебе совет, окончишь его, поступай в юнкерское училище, выйдешь офицером. – А быть военным, сынок, Родину защищать – нет более благородней профессии, между прочим, в нашем роду все служили в армии, начиная с твоего прапрадеда – тоже гвардейца.

Отец поразил Алешку известием – они, дескать, богатые люди, и, видя в его глазах недоверие, достал из-за притолоки бумагу.

– Видишь, это расписка Главного Имперского банка – он принял на хранение от гвардейца Александра Одоевского 3 килограмма золота высшей пробы в шести слитках по 500 грамм. – Выдан 28 сентября 1254 года от Р.Х. и подпись – Рувим Кацман, министр финансов России, дальше подпись директора банка боярина Мордвинова.

– Тятя, а 3 килограмма золота это много?

– Много, сынок, таких станиц, что Киевская и село Казань, можно с десяток купить, да еще сдача останется.

– А откуда у нашего прадеда Александра столь золота образовалось?

Отец хмыкнул и, присев к сынишке, под кедр, растущий у них во дворе, рассказал легенду, бытующую в их роду. Дескать, после разгрома Ливонского ордена выпало войскам отдыхать некоторое время, вот в это время несколько тысяч гвардейцев и добывали золото, прапрадед утверждал, что в Африке. Сообщил он это перед кончиной своему сыну Григорию, уряднику Особого казачьего полка, вызванного со службы.

Сын, естественно, не поверил – какая к фуям Африка? Но отец, дал бумагу Центрального банка, вот тут Григорий дрогнул, до него и раньше доходили слухи о всяческих чудесах, сопровождавших ту военную кампанию. Тем более царь, а в последующем император Владимир I еще при жизни, православной церковью был причислен к лику святых.

Умирающий Александр взял с сына слово молчать о сем золоте и потратить его только в случае крайней нужды, что Григорий и исполнил.

Наше золото вот уже двести лет лежит в Императорском банке, сведения о нем переходят из поколения в поколения и никто, заметь, не потратил ни грамма. На жизнь зарабатывали своим трудом.

– Алешка, нас с тобой в роду осталось только двое Одоевских, твои дядья и тетки давно умерли, еще раньше бабушка с дедушкой.

– А чего так, тятя?

– Да от разного – произнес задумчиво отец – братки мои, кто в сражениях, кто от ран – все служивые были, а сестры от хворостей всяких. – Так вот, сын, хочу тебе лучшей доли, потрать это золото на свою учебу и дальнейшую жизнь, хватит ему без толку лежать. Конечно, мне бы хотелось видеть тебя бравым офицером, но если выберешь что другое, против не буду. – Запомни одно, сынок, кем бы ты ни был, главное оставаться человеком, живи по правде, в ней сила, помогай людям и честно служи Отечеству.

– Я понял, батя, – и прижался к отцу, так они долго сидели, обнявшись, стараясь не показывать друг другу выступившие слезы.

В тот же вечер Иван показал сыну тайничок над притолокой, где хранились семейные документы и бумаги – он словно предчувствовал что-то, хотя ничто не предвещало беды.

В то утро Алешка не стал будить Снежка, а выскочив во двор, пробежался вокруг заимки три раза и сделал зарядку – отец приучил.

Умывшись, достал из погреба кувшин молока, налил себе в большую кружку, не забыл налить и Снежку в его чеплашку, а так же поделился с ним хлебом.

Позавтракав, вывел из сарая корову Зорьку – добрейшее существо. Корову на выпас отогнал пес. Зорька умница с выпаса никуда не убегала и сама к вечеру приходила домой, мыча у запертых ворот.

Парнишка, подметая пол, дождался кавказца и отправился на реку проверить снасти. Первым делом посмотрел самолов – хитрая снасть, полсотни самодельных, больших крючков с поплавками из сосновой коры, на длинной в сто метров бичеве, конец которой привязан к солидному камню – грузилу.

Взяв штук двадцать стерлядок, заволок в лодку молодого осетра. – Хорошо, малая рыбина попалась, взрослого осетра не вытащить – подумалось Алеше.

С закидушек добавилось еще с десяток хвостов – корзинку с уловом поставил на ручную тележку – батина придумка. Хорошая в хозяйстве вещь, не будешь же кажный раз гонять лошадь с телегой, к примеру за той же рыбой.

Кинув пару стерлядок собаке, парнишка потащил тележку на заимку. Дома, обмыв рыбу, распотрошил и кинул в таз с тузлуком, подсолиться – остальную спустил в ледник. Полив воды в деревянную поилку курам, да бросив им пару горстей пшена, сел с книжкой в тени кедра.

Июль стоял жаркий с редкими дождями, как говаривали в станице и в селе – виды на урожай хорошие. Среди приехавшего народа хлебопашцев не наблюдалось и половины, но расчищать поля от деревьев и кустарника, взялись все – понимали – без хлеба, не прожить.

Власти переселенцев не трогали лет пять, только приезжали из близлежащего городка мытари. Государству сдавали треть урожая, а некоторые расплачивались пушниной.

В станицу и село по зиме частенько заглядывали купцы, устраивая ярмарки. Меняли и продавали разные полезные вещи – соль, перец, ткани, обувь, женские украшения, оружейный припас. Отсюда везли в Курган и дальше на Урал муку, льняные холсты, пушнину и копченую рыбу.

Купцы начинали ездить, почитай, с начала зимы и по саму весну, пока стоял крепкий лед на реках – дорог за Уралом пока не было. Но ходили слухи, скоро начнут большое строительство, какое освоение земель без дорог.

Под вечер Алешка слегка забеспокоился – чегой-то отец задерживается?

Выйдя за ворота, встретил Зорьку, отвел к сараю и, принеся небольшую табуретку с ведрами, принялся ее доить. Зорька стояла смирно не балуя, только облегченно вздыхала, глядя с благодарностью на мальчика. Доить его научила маменька в семь лет – поначалу очень уставали пальцы, а сейчас, в десятилетнем возрасте, ничего, справился, правда, с перерывами на отдых. В конце дойки послышалось ржание Серко, вскочивший Алеша, увидел жеребца с телегой у ворот.

Сердце нехорошо екнуло от плохого предчувствия. Поставив ведро с молоком в ледник, прыгнул в телегу и понесся в лес. Умный конь сам привез мальца к месту трагедии.

На отца, проверявшего капканы, неожиданно наскочил медведь. Иван успел сорвать с плеча карабин, нажал на курок – осечка, передернул затвор и как на грех – вторая осечка. А медведь, хищник очень быстрый, миг и он рядом, удар лапой, оружие летит в сторону. Зверюга насел на Ивана, тот убил медведя однимударом кинжала, но прежде получил когтем в грудь.

Так в объятиях, их и нашел Алеша – полчаса грузил отца в телегу, справился с большим трудом. Снежок рычал и кусал медвежью тушу, а затем сел и завыл.

Привезя отца домой, с горем пополам уложил его на кровать, затем перевязал холстиной. Рана оказалась страшной – сломаны ребра, задето легкое – отец находился без сознания.

Парнишка, выскочив из дома, и, бросив охапку сена в телегу, помчал в станицу за травницей. Привезя ее, услышал страшный вердикт.

– Крепись, Алеша, но я бессильна, не в моей власти спасти твоего отца, попробуй сам, может у тебя получится.

Бесполезно – мальчик видел на лице отца "маску" смерти. Конечно, он сделал попытку, и не одну, прижимая свои ладони к ране. Он чувствовал – ему не хватает Силы и знаний, слаб пока, как говаривал батя – жабры коротки. От горя и ощущения своей беспомощности, мальчик горько заплакал. Отец, не приходя в сознание, умер в 3 часа утра.

Дальнейшее Алеша помнил смутно – похороны, поминки, девять дней, сорок дней.

Стал замечать за собой выпадение из действительности. Уйдет в себя, в свои горькие думы, а глядь, полдня прошло.

– Все, хватит, – решил он для себя – так я умом тронусь – надо жить и радоваться жизни – слова его любимой маменьки.

Его родители лежали рядом, в молодой березовой роще и поначалу Алеша ходил на могилки каждый день, но потом оставил это дело. Живым надо жить, а не оглядываться на прошлое, просто нужно не забывать и помнить о своих близких.

К осени парнишка распродал все хозяйство, а корову Зорьку подарил многодетной семье Безродных. Мать Егорки уже год была вдовой – Фому насмерть придавило лесиной. Родительский дом с постройками продавать не стал, не по совести это. Договорился со старостой, пусть за заимкой присмотрит, а еще лучше поселится какая-либо семья. Староста Алешку заверил:– Не сумлевайтесь, Алексей Иванович, все будет в целости и сохранности. Да Алешка и не сомневался – его не только уважали, но и побаивались, причем небезосновательно.

Он хмыкнул, вспоминая некоторые случаи.

В прошлом году, по весне, за помощью обратился сам староста – Федот Баулин. Приболела младшенькая дочка, его любимица. Ни ест, ни пьет – сохнет на глазах. Алеша согласился помочь. Придя в дом старосты и глянув на больную девочку, спросилгде его остальные дети.

– Пойдемте, Алексей Иванович, в зале они.

В большой комнате на полу игрался с чурочками малец лет пяти. За столом сидела чванливая девчонка пятнадцати годов с неприятным выражением глаз. Алешка спросил старосту:– Вы младшей дочери в последнее время делали подарки.

– А как же, в последнюю ярманку красивое платьице ей прикупил, уж как радовалась, горемычная.

Губы его задрожали, глаза подозрительно заблестели.

– Помоги, век за тебя Бога молить станем.

– Погодь, хозяин.

Подойдя в девчонке, которая прикидывалась ужасно занятой вязанием, сказал:

– Ты зачем сестру сглазила, паскуда, смерти ей захотела? – Черная зависть в твоей душе. – Вот тебе мое наказание – с сего момента неделю будешь сидеть истуканом, ни язык, ни другие члены тела тебе повиноваться не будут.

Затем ткнул указательным пальцем завистливой дуре в лоб. Алеша, произнеся сию тираду хотел напугать негодницу, отучить от мерзости, а получил такое, чего сам не ожидал. Девка вдруг округлила глаза и замычала, двигаться она не могла, так статуей и просидела неделю сиднем.

Слух о происшествии быстро разошелся среди народа и некоторые людишки поприжали свои поганые языки, предпочитали обходить мальца стороной.

В начале зимы, после первой ярмарки, на санях, Алешка с обозом купцов, отправился на Урал, в Челябу. Санный обоз растянулся на полторы версты. Паренек всю дорогу решал задачу – чё делать с лошадьми дальше. Их ведь кормить надо и держать где-то в тепле. Приедем на место, там видно будет.

Снежок, набегавшись по льду реки, спал под медвежьей шкурой.

Поправив на носу дощечку с узкой прорезью выданной ему одним из купцов, подивился простому приспособлению, предохранявшими глаза от сверкающего снега.

Дорога по реке оказалась накатанной, сани шли легко и ходко. Алешке, впервые в жизни пустившемуся в столь далекое путешествие, было жутко интересно видеть новые места.

Вечером обоз вставал на ночевку, ставя сани в большой круг, внутри в шатрах располагались путники, на коней накидывали теплые попоны, кормили и поили.

За ужином, у костра, бывалый люд травил байки и сказки. Обоз сопровождали тридцать охранников – молодые парни с несколькими бывшими вояками. Многие с винтовками, были и лучники, но что бросалось в глаза – все при саблях.

Мальчонка отнесся к охранникам спокойно, без особого обожания – у самого отец из гвардейцев. С карабина и ружья батя приучил стрелять его лет в пять – подкладывая к плечу подушку. К десяти годам он бил белку в глаз, на радость отца и на огорчение матери – не нравилась ей тяга парнишки к оружию. Иван научил сына не только стрелять, но и метать боевой нож, а так же пользоваться кистенем. В семь лет стал натаскивать рукопашному бою, Настенька только ахала, видя новые синяки у Алеши, но перечить мужу не стала. Знала, плохому не научит – оно в жизни может пригодится.

У Кургана половина обоза отделилась, затем по зимнику, за два дня добрались до Миасса и через восемь дней прибыли в Челябу. Алешу пригласил погостить один из купцов – Аникей Гончаров, битый жизнью мужик, но живущий по совести.

Купец, приглашая мальца, имел и некоторый интерес – у него второй год недужила жена. Пожелтела вся бедная, мучаясь от боли в животе. Алеша с радостью принял приглашение Аникея – гора свалилась с плеч, есть куда лошадей определить.

Жил купец недалеко от центра города, в Купецкой слободе из трех ровных улиц. Здешние зажиточные хозяева строили широко, с размахом, словно соревнуясь, кто лучший дом поставит, а дома вот диво, большей частью каменные и в окнах не пузырь бычий – стекло поблескивает.

– Дяденька Аникей, неужель в камне люди живут?

– Ума нет потому и живут, вот и мой дом, полюбуйся.

Сани подъехали к высоким воротам, за которыми высился двухэтажный деревянный терем, вдоль забора во дворе росли елки покрытые шапками снега.

Купец скинул дорожный тулуп, слез с саней и, подойдя к воротам, подергал за ремешок, выглядывающий из небольшого отверстия. Через короткое время дверь открыл расторопный работник, сразу заоравший: – Ой, хозяин, наконец вас дождамши, мы тута все глаза проглядевши.

– Федька, хорош дурковать, открывай ворота.

– Чичас сполню.

– Вот засранец – Аникей пояснил Алеше. – Он образование имеет, изъяснятся могет, что твой прохфессор – под конец учебы из бурсы выгнали. – А все из-за девок, пытался послушницу оприходовать в монастыре – попался и оказался на улице, а ведь мог человеком стать – попом, а то и архидьяконом. – Вот Евины дочки, что с нами делают, ты, Алешка, сторожись от них.

За этим монологом они въехали на большой двор, по которому деловито бегали работники – топили баню.

– Пойдем, Алеша, без нас лошадьми займутся, эй, народ, товар в дом занесите.

Алешка, ухватив с саней длинный сверток с оружьем и сидор с сундуком, устремился вслед за хозяином, в домашнее тепло.

Купца, с рюмкой анисовки на подносе и краюхой хлеба с солонкой, встретила девушка, как потом оказалось дочь.

– Как доехали, папенька, все ли ладно? – защебетала она.

– Слава Богу, все хорошо, удачно съездили – и Аникей, сняв бобровую шапку, перекрестился на образа.

Хлопнув рюмку, зажевал отодранной корочкой с солью, после этого, обняв дочь, поцеловал ее в щеку.

– Знакомься, Любаня, – это Алексей с Казани, что на Тоболе. – Он расхохотался: – Представляешь, они свое село Казанью назвали. – Га-га-га.

Девушка улыбнулась.

– Вы раздевайтесь, Алеша, сейчас банька готова будет, помоетесь с дороги.

Любаня понравилась мальчику своим радушием и простым обхождением – в дальнейшем они стали большими друзьями.

После бани напарившись, сидели за столом в предбаннике и отдуваясь, пили холодный квас с брусничным листом.

Аникей поведал – у него трое детей, два сына женились и живут отдельно, с ними младшенькая Любаня, девчонка на выданье – ей уже пятнадцать лет.

– Эх, Алешка, годочков тебе вдвое – ей Богу отдал бы за тебя Любаню. – Она у меня умница, рукодельница, а какие пироги печет, пальчики оближешь.

Очередной раз попарившись, поныряли в сугробе – ух, хорошо – не спеша ополоснулись и одевшись в чистое, выкатились из бани.

За круглым столом сидели втроем – жена Анисья, не вышла, хворала. Угощенья радовали глаз, Алеша внес свою лепту, вытащив из сидора половину медвежьего окорока. Купец с дочкой одобрительно переглянулись – паренек-то не жадный. Алешка быстро наелся до отвала, его потянуло в сон и он сидел, клюя носом.

Аникей распорядился:

– Любаня, отведи дорогого гостя в комнату, устал с дороги сердешный.

Мальчик не помнил, как укладывался и, проснувшись солнечным утром, обнаружил себя на кровати с периной, полностью раздетым. Он невольно покраснел, обругав себя тюхой – позорище, девчонка раздевала да спать укладывала, словно какого немощного и убогого – нехорошо Алексей Иванович, несолидно. Так покритиковав себя, выскочил на ноги, оделся и на улицу в нужник.

Прибежав с морозца, умылся, потом тихонько прошел в комнату и достал из своего сундучка книжицу, взялся за чтение, за этим делом и застал его купец Гончаров. С подстриженной бородой и усами Аникей помолодел лет на десять. Пожелав ему доброго утра, Алеша заметил:

– Вы, дядя Аникей, если бороду сброете совсем молодым вьюношей будете, ей Богу.

Купец, подойдя к зеркалу, висевшему на стене и, попялившись на собственную морду лица, скривившись, молвил:

– Может и вправду сбрить, на кой черт она мне, плачу за нее в казну кажный год десять рублев? – Но опять же, засмеют, да и в нашем купецком сословии, не принято бритым ходить, чай не вармии. – Пошли завтракать, Алеша, дочка накрыла уже.

За завтраком Аникей порасспросил парнишку о его житье, а узнав, что тот совсем сирота, преисполнился жалостью.

Проведав о дальнейших планах и желании продолжить учебу в кадетском корпусе, заметил:– Вот жаль какая, у нас в Челябе корпуса нет, но может тебе следоват эту зиму в обычную школу пойтить, а в кадетской корпус следующим летом поедешь. – Нынче-то опоздал, поди.

Алеша доводы Аникея счел убедительными и согласно кивал.

Попив сбитню, Аникей спросил:

– Алеша, у тя бумаги-то казенные есть?

Парнишка быстренько сбегал за сундучком и достал нужные документы, Аникей долго читал, водя пальцем и шевеля губами, потом изрек:– Пенсион тебе полагается, до исполнения шешнадцатилетия. – Пенсион особый, как сыну гвардейца, унтер-офицера – о – купец многозначительно поднял указательный палец.– А по случаю потери кормильца пенсион само собой, согласно Государеву уложению – дай Бог ему здоровья. – Одевайся, сейчас поедем к Наместнику, он человек справедливый, сироту не обидит.

Конюх расторопно запряг четверку лошадей в возок и через полчаса они лихо подлетели к помпезному дому Наместника.

По случаю понедельника был приемный день. Боярин Никифор Москвин, майор гвардии в отставке по ранению, оказался крепким мужчиной лет тридцати пяти со шрамом во всю щеку – от виска до подбородка.

Выслушав Алешкину историю и прочитав документы, воскликнул:

– Гвардеец – гвардейцу всегда подмога, а наш Император защищает своих подданных.

Вызвав колокольчиком секретаря и писаря, велел срочно оформить пенсион Алексею Ивановичу Одоевскому, десяти лет от роду, сыну покойного унтер-офицера гвардии третьего полка Городненской дивизии. Секретарю приказал подать чай.

Угощая купца с Алешей поинтересовался, не родственники ли князя Одоевского Алеше. Тот отрицательно помотал головой. Москвин, прослышав о дальнейшей учебе мальчика, загорелся идеей помочь ему, но слово в слово повторил вслед Аникею – нынче зиму здесь походишь, а летом поедешь в корпус, в Казань.

– Я тебе рекомендацию напишу, там у меня полковой товарищ служит.

В это время принесли готовые бумаги, Наместник достал из шкатулки печать, дыхнул на нее и с треском шлепнул в угол документа, затем аккуратно расписался.

– Сейчас, Алеша, сходи к казначею, он тебе пенсион за четыре месяца выдаст и два рубля на похороны, ну он знает.

Попрощавшись с добрым боярином и, получив на первом этаже, у казначея деньги, купец с Алешкой вывалились из присутственного места.

– Хороший у вас Наместник, дядя Аникей.

– А я что говорил, поехали, в школу тебя запишем.

За час умудрились пристроить парнишку в пятый класс, завтра к 8 часам утра на занятия.

– Теперь, Алеша, на базар, обновы тебе покупать, а то одет ты, ровно таежник дремучий.

На торгу Аникей одел парнишку с головы до ног, особо гордился удачной покупкой – замшевыми сапожками на меху и шубейкой волчьей.

На вытащенные Алешей деньги, купец замахал руками:

– Я тебе еще должен останусь, помоги беде моей. – С женой плохо, извелась вся.

– Дядя Аникей, конечно,помогу, на сколько хватит моего разумения, а сейчас пойдем в книжную лавку.

Купец только плечами пожал, пойдем раз надо. Алешке неслыханно повезло – в лавке обнаружилась анатомия человека – учебник для медикусов, а также толстый том общей хирургии, в авторстве профессора Фомы Жука. Запихав драгоценные книги в купленную сумку, счастливый парнишка, отбыл с купцом на возке домой.

После обеда и часового отдыха, Алеша попросил показать больную. Увидя лежащую на кровати худую и изможденную женщину, мальчик сразу понял – дело очень серьезное.

Выгнав всех из спальни, кроме служанки, сказал ей, пусть оголит живот хозяйке.

Подойдя вплотную и опустив ладони, принялся сканировать внутренние органы. Конечно, Алеше не знал мудреного слова – сканировать, он употреблять простое – смотреть,а смотрел он по-особенному. Тело человека видел насквозь, стоило ему только настроиться.

Вот и сейчас, он видел два камня в почках, один небольшой с ноготок, другой раза в четыре больше. Маленький камешек он раздавил в песок своей ментальной энергией, а с большим поделать ничего не смог, не хватило силенок.

– Накиньте ей рубашку – сказал служанке парнишка и вышел из комнаты.

В зале с взволнованными лицами его дожидались Аникей с дочерью. С затаенным страхом ждали приговор знахаря.

– Дык, что скажете, Алексей Иванович? – подал голос хозяин.

Алеша, сев за стол, призадумался – хирургических операций он никогда не делал, но здесь не тот случай, женщина долго не протянет, очень уж большой камень, плохо лежит, закрывая протоки.

– Дяденька Аникей, у вашей жены в почках два камня, один я убрал, а второй – он запнулся – короче нужна операция.

– Ой, а по-другому нельзя? – охнула Любаня.

– К сожалению, нет, время не терпит – отрезал Алеша. – Дядя Аникей, нужен опиум, шарик с две спичечных головки и длинный очень узкий нож, причем с закругленным концом, длина лезвия с палец, остальное рукоять. – Заточен так, что падающий волос режет, с метр просоленных жил и пол-литра твореного вина, очень крепкого. – Ну, там, ведро кипяченой воды, холстины, все завтра приготовите, да еще перед операцией хозяйку положить на твердую поверхность – стол или широкую лавку. – Ладно, пошел готовиться.

Купец с дочерью долго таращились друг на друга – надо же, пацан, а так командует и все по делу сказал, ничего лишнего.

Алешка, придя к себе в комнату, часа три штудировал анатомический атлас, а затем засел за общую хирургию. Несмотря на непонятность многих терминов – общую картину и методику проведения операции он уяснил. Материал о почечных и желчных камнях изучил от корки до корки.