Текст книги "Реальный противник (Пока молчат оракулы)"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

РЕТРОСПЕКТИВА-2. ВСТРЕЧА В БАНКЕ

Очередь к стойке двигалась с такой скоростью, что Рамиров успел досконально изучить все рекламные щиты на стенах. Он уже в тысячный раз проклял себя за то, что тащился в банк по жаре через весь город. Но добывать деньги надо было обязательно, во избежание трений с хозяйкой пансиона.

Наконец, подошел его черед сунуть в заветное окошечко стойки голову.

– Слушаю вас, сэр, – заученно улыбнулся приторно-вежливый клерк, сидевший за толстым – видимо, пуленепробиваемым – стеклом.

– Посмотрите, пожалуйста, – Рамиров протянул клерку свою книжку ветерана Пандуха. Ян всегда терялся в подобных ситуациях, потому что, с его точки зрения, попытки получить от властей какие-либо – пусть даже законно причитающиеся – деньги, здорово смахивали на попрошайничество. – Понимаете… там должны были перевести… ежеквартальное пособие…

Но клерк уже не внимал, пощелкивая клавиатурой мощного банковского турбо-компьютера. Потом, все так же бесстрастно улыбаясь в пространство, осведомился:

– Вы имеете в виду пособие ветерану войны, сэр?

– Да, да, – торопливо согласился Рамиров. – Вот именно…

Молодой человек за окошечком вежливо проговорил:

– Извините, сэр, но с этого месяца выплата данного пособия прекращена. Весьма сожалею.

– То есть как?.. – не понял Рамиров. – Но почему?

Клерк был галантен до конца. Он явно подражал безупречно корректным, холеным героям телерекламы.

– Наш банк только исполняет решения правительства, сэр, а именно такое решение было принято в прошлом месяце. Если оно вас не устраивает – советую обратиться в Министерство социального обеспечения, сэр… Слушаю вас, мадам? – этот вопрос был предназначен женщине, стоявшей за Рамировым, и явно не допускал возможности дальнейшего продолжения диалога.

«Ровно десять секунд на обслуживание каждого клиента – такова оперативность обслуживания в Центральном Банке Евронаций!», вспомнил Рамиров голос за кадром рекламной заставки… Лучше бы он грязно обругал меня и напрямую посоветовал убираться к такой-то матери со своей вонючей ветеранской книжкой, чем вот так вежливо, с непременным обращением как к «сэру», как и положено в солидном учреждении…

Чувствуя себя так, будто ему плюнули на ботинок, он отошел от стойки и бессмысленно уставился на ближайший рекламный щит.

Идей по поводу дальнейших действий в голове не было. Так сказать, отсутствие присутствия… Возвращаться домой без денег было равносильно прыжку под мчащийся на полном ходу трейлер-панелевоз. Рамиров представил себе злобно брызжущую слюной мадам Лэст и мысленно даже застонал от отвращения, отчаяния и унижения, нахлынувших на него одновременно.

В этот момент кто-то сильно вдарил Рамирова по спине. Так, что показалось, будто лопатки прочно влипли в ребра и теперь суждено на всю оставшуюся жизнь остаться плоским, словно камбала.

Ян резко обернулся и увидел перед собой широко улыбающееся лицо.

Это был Виктор Кранц, по прозвищу «Тугой». В Пандухе он служил с Рамировым в одной роте. За прошедшие двадцать лет Витька, конечно, изменился, но не настолько, чтобы его нельзя было узнать. На нем были потрепанные брюки «макговерн» и куртка-ветровка поверх майки с аляпистой надписью на груди «Горный тигр». Рамирова только слегка удивило, что, несмотря на жару, на голове Тугого красовалась шапочка из необычной черной ткани, плотно обтягивающая уши.

– Витька! – сказал он, тоже хлопая бывшего сослуживца по плечу. – Откуда ты здесь взялся, старина?

– Прилетел сегодня утром, – по-прежнему улыбаясь, сообщил Кранц. – А ты что, обосновался в Интервиле? И вообще, где ты сейчас?

– Да нигде, – сказал Ян. – Прыгаю с места на место, потихоньку пописываю по заказам нашей славной бульварной прессы… Ну, а ты? Что это ты за шапку на себя напялил? Скрываешь шрамы на бритом черепе?

Насчет шрамов он шутил, но Витька воспринял слова Рамирова со всей серьезностью.

– Вот именно, – сказал он. – Тут ты в точку попал… С такой головой мне теперь только в фильмах ужасов сниматься, чтобы почтенную публику попугать.

– Это тебе тогда, в Пандухе?..

– Если бы, – усмехнулся Кранц. – Нет, Яша, – («Двадцать лет назад он меня упорно звал Яшей, хоть я ему и втолковывал, что я – Ян, а не Яков», вспомнил Рамиров), – это уже потом свои так постарались, был у нас в Зоне один любитель бить, чуть что, дубинкой по голове, а дубиночка у него была, для пущего удовольствия, колючей проволокой обмотана…

– В Зоне? – переспросил Рамиров. – Ты что – отбывал срок?!

– Так точно, три года, от звонка до звонка… Ты-то в свое время дембельнулся из армии, а я направил стопы в унтер-офицерскую школу спецназа – ротный наш, старлей Диас, помнишь такого? – надоумил меня написать рапорт. Способности у тебя, Кранц, говорит, к таким делам – врожденные, иди, дурак, делай военную карьеру. Ну, я и двинул в «учебку»… Потом дослужился до начальника разведки полка в чине подполковника – а тут: ку-ку, приплыла!.. Накрылись одним местом наши славные защитники Отечества, всех подчистую разогнали. Ну, месяц не прошел, как я загремел по статье в Зону…

– За что, Вить? – тихо спросил Рамиров.

Кранц горько усмехнулся:

– За то, что меня всю жизнь воспитывали защитником Родины. Чувство долга, понимаешь ли… В Киеве это было, Яша. Еду как-то раз по своим делам в «подземке». Час пик, народу полно в вагоне… Стою, читаю себе спокойненько «Армейский вестник». Самое скверное, что форму в тот день зачем-то нацепил, идиот, по принципу – «нате!»… Ну, сидит недалеко от меня женщина, с сумками, пакетами, в годах уже. И вваливается в вагон, понимаешь, один субъект, сражающийся, как Георгий-Победоносец на московском гербе, с зеленым змием внутри себя… Дальше начинается беспредел. Субъект требует от граждан уступить ему место, поскольку в битве со змием он растратил все свои силы и на ногах уже стоять не в состоянии. Порядочные граждане молчат, но места пьянчуге из принципа не уступают. Тогда подходит он к той самой женщине в годах, хватает ее за руку и… Честно говоря, Яш, я и не помню, как я ему тогда врезал, – туман какой-то в глазах у меня волнами поплыл. А когда туман прошел, вижу – валяется забулдыга в углу вагона неподвижной грудой. Дальше так. Хватаю я эту груду за то место, где должна быть жопа, а другой – за то место, где должен быть шиворот, и выкидываю из вагона на перрон: благо, поезд как раз остановился на станции… Еду себе дальше. А в вагоне – мертвая тишина. И никто мне в глаза не смотрит, сука!.. В общем, видимо, кто-то успел заложить меня по полицейскому коммуникатору, который в каждом вагоне установлен, и на следующей станции влетают двое полицейских и без лишних слов заламывают мне руки. Знаешь, что было самым обидным для меня в тот момент?.. То, что баба, за которую я так опрометчиво заступился, первой на меня показывает и кричит ментам: «Вот он, хулиган поганый! Привыкли у себя в казарме руки на солдатиков распускать, так теперь повсюду решили наводить свои порядки!»… Представляешь?

– Представляю, – сказал Рамиров.

– Ну, а потом пошло-поехало, – невесело продолжал Тугой. – Впаяли мне за учинение беспорядков в общественном месте на полную катушку. Приплюсовали и то, что я за три часа до этого, мучаясь от жажды, кружку пива выпил, и то, что оказал сопротивление при задержании – хотя какое там сопротивление? Ты-то знаешь, что я мог бы раскидать полисменов, как котят, но я только спросил их: «Что же вы делаете, вашу мать?»… А главное – ты же знаешь, какое у всех было отношение к военной форме: как у быка к красной тряпке…

– Знаю, – сказал Рамиров. – Ну, а что теперь?

– Теперь?

Витька сжал челюсти и сквозь зубы сказал со злобой:

– Ненавижу теперь шпаков! И буду мстить им до конца жизни за те унижения и побои, что терпел по их милости в Зоне!..

– Зря ты так, – сказал Рамиров. – Люди ведь не виноваты в том, что их так настроили против военных…

– А мне плевать! – вскинулся Витька. – Что же за народ у нас, если он, как «зомби», подчиняется любому влиянию?! Я ненавижу такой народ, понимаешь, ненавижу!..

Еще бы немного – и Кранц сорвался бы на крик. Люди стали оборачиваться в их сторону.

– Тихо, тихо, – сказал Рамиров. – Успокойся, Вить. Давай сменим пластинку.

– Давай, – неожиданно охотно сказал Кранц. – Скажи-ка, как отсюда лучше добраться до Вандербильд-бульвара?

Рамиров пустился в сбивчивые объяснения, но на середине своего монолога вдруг заметил, что бывший сослуживец его вовсе не слушает, а отсутствующим взглядом впился в рекламный щит банковской компании «Артур Дилан и сыновья». Спустя несколько секунд Кранц побледнел и что-то пробормотал.

– Ты что, Витек? – осведомился Рамиров. «Контузили его, что ли, в Зоне той страшной дубинкой?», мелькнуло у него в голове. – Тебе плохо?

Кранц перевел на него застывший, пугающий своей внезапной безжизненностью взгляд.

– Вот оно как… – непонятно сказал он севшим голосом. – Давай-ка, Яш, побыстрее двинем отсюда куда-нибудь!..

– А что такое? – насторожился Рамиров.

– Да ничего, – Витька изобразил на лице вымученную улыбку. Как тогда, когда их роту фундаменталисты заперли в мышеловку ущелий и трое суток тщетно пытались истребить тяжелыми минометами, и Ян с Витькой лежали в одном окопе, а между ними на земле бешено вращалась мина, издавая снопы вонючих искр, и оставалось только ждать, когда она решит, наконец, рвануть, и кому-то следовало лечь на нее своим телом, чтобы уберечь товарища. Мина тогда так и не взорвалась, но Витька все-таки успел броситься на нее первым. – Просто что нам здесь стоять как вкопанным? Пойдем куда-нибудь, посидим, выпьем… за старые добрые времена… помянем, кого положено, а?

Что-то он скрывает, подумал Рамиров. Что-то здесь явно не так…

– Ну, пойдем, – колеблясь, сказал он. – Только… извини, но я – на мели. В кармане – ни юма! Специально притащился сюда за своей ветеранской пенсией, а ее, оказывается, уже отменили!

– Быстрее, быстрее! – не слушая друга, Кранц тащил его за рукав к выходу.

У входных дверей они были вынуждены посторониться, чтобы пропустить внутрь белокурую женщину, которая вела за руку маленькую и тоже белобрысую девчушку с растрепанной куклой под мышкой. Девочка на ходу ухитрялась скакать на одной ноге, а женщина выговаривала ей по-норвежски. Они прошли в глубь зала, где девочка тут же уселась прыжком на кресло – охранять мамину сумку, – а женщина встала в заметно увеличившуюся за последние несколько минут очередь вдоль стойки.

– Нет, – вдруг буркнул себе под нос Витька, останавливаясь. – Я так больше не могу, понял? – И после паузы добавил: – И вообще, устал я уже от твоего занудства, так что заткнись!

Он решительно сдернул с головы свою шапочку, обнажив стриженую голову, где сквозь короткие волосы в нескольких местах просвечивали поистине жуткие шрамы, и, смяв, засунул ее в карман куртки.

Рамиров, обалдело слушавший разговор приятеля с самим собой, уже окончательно решил было, что превратности судьбы не прошли бесследно для психического здоровья Тугого, но тут двери опять стремительно раскрылись, и в банк вошла примечательная троица.

Впереди шествовали два огромных, вызывающе-неряшливо одетых парня, с большими сумками «Крокодил». За ними следовала бритая наголо девчонка в черных очках, закрывавших пол-лица, с головы до ног обтянутая черной, лоснящейся, словно шкура гиппопотама, кожей. Под мышкой у всех троих было по блоку сигарет.

Дальнейшее происходило настолько быстро, что мозг не успевал переварить всю зрительную информацию.

Один из парней прыгнул к стойке, второй обосновался посередине зала, а девчонка заняла позицию у входных дверей. В руках у вошедших, как по мановению палочки иллюзиониста, внезапно оказалось оружие. Это были компакт-пулеметы, автоматически раскладывающиеся при нажатии кнопки на футляре. Так вот что за «сигареты» были у молодых людей!

– Не двигаться! – завопил по-английски тот налетчик, который стоял посреди зала. – Всем – на пол, руки за голову!

Одновременно парень, находившийся у стойки, повел стволом своего «гана» и короткой очередью через окошечко разнес вдребезги небольшой ящичек управления автоматическими видеокамерами, расположенный на рабочем месте клерка. Потом деловито достал из кармана портативный атомайзер и проделал в спецстекле стойки огромное отверстие с такой легкостью, будто оно было не из брони, а из картона.

– Чтоб через минуту я видел эту сумку с деньгами! – уже по-русски крикнул он, швыряя сумку за стойку. – Пошевеливайтесь, педерасты, иначе всем гарантирую по пуле!

После секундного оцепенения люди, находившиеся в зале, бросились на пол: кто зажимал голову руками, словно пытаясь закрыться от возможных выстрелов, кто зажмурил глаза от страха… Норвежка пыталась заслонить девочку своим телом.

– Ну, вы, придурки, вас команда тоже касается! – сказала бритоголовая амазонка Рамирову и Кранцу, пребывавших в качестве наблюдателей. – А ну, мордой о пол! – И, нервно хохотнув, пустила очередь поверх голов друзей, разнося в осколки щиты рекламы на противоположной стене.

Как и полагается профессиональным «чек-апистам», оружие у троицы было оборудовано глушителями, поэтому снаружи никто не подозревал, что в банке разыгрывается еще один акт трагедии с криминальным сюжетом, ставший избитым шаблоном в последнее время…

Рамиров и Виктор переглянулись и без слов поняли друг друга. Приготовившись к прыжку, Кранц шепнул Яну: «Нау!» – как в давние времена, в горах Пандуха, когда наступал подходящий момент для нападения из засады на караван, доставлявший фундаменталистам контрабандное оружие.

Упав на пластиковый, пружинящий пол, Ян перекатился к дверям и дернул «амазонку» за ноги. Та рухнула, будто подкошенная, успев только ойкнуть – сказалась-таки девичья природа – от неожиданности. Ее «ган» упал точнехонько в руки Рамирову. Поворот корпуса и еще один перекат – и Ян, аккуратно целясь по ногам, снял налетчика, стоявшего у стойки. С диким воплем тот рухнул, пачкая кровью белые плитки пола, и потерял сознание.

В свою очередь, Тугой длинным прыжком подлетел к молодчику в центре зала, подрубил его ловкой подсечкой под колено и, завладев компакт-пулеметом, ударил стальным стволом под челюсть парня. Тот отлетел к стене, сполз по ней вниз, и стало ясно, что он еще не скоро придет в себя.

Краем глаза Рамиров уловил какое-то движение справа и тут же до его слуха донесся отчаянный вопль Виктора:

– Яша, берегись!

Дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен» в стене зала была распахнута настежь, и из нее на Яна глядел зрачок крупнокалиберного «мастера». Лишь спустя несколько секунд Рамиров осознал, что это был сотрудник банковской охраны, который спешил расправиться с бандитами по вызову кассира и которому явно не понравилось оружие в руках Яна.

Что-то промелькнуло рядом с Рамировым, раздались оглушающие выстрелы пистолета охранника и, почти беззвучные, хлопки компакт-пулемета.

Время будто замерло в восприятии Яна. Как это бывает в видеобоевиках, он видел, как медленно-медленно, роняя пистолет, падает головой в зал продырявленный насквозь охранник и как плавно отлетает к барьеру стойки и врезается в нее спиной Виктор, Витька, старый друг и бывший сослуживец!..

Уши будто заложило ватой, и сквозь эту вату еле слышно пробивались крики и визг людей в зале и далекий воющий звук, который был хорошо знаком, но сейчас почему-то не поддавался опознанию.

Рамиров одним прыжком оказался возле лежащего друга. Одной рукой Витька тщетно пытался зажать рану в груди, из которой обильно, толчками, выбрасывалась кровь, а другой все еще сжимал уже бесполезный пулемет.

– Вить, – сказал Рамиров, приблизив свое лицо к лицу друга. – Тебе больно, Витя? Сейчас, подожди… Врача! Вызовите «скорую»! – крикнул он в пространство. – «Амбьюлэнс», плиз!.. – И снова наклонился к раненому. – Сейчас, Витя… Ты только держись, ладно?

Виктор, слабея на глазах, прошептал:

– Не надо… Ничего не надо, Яш… Ты вот что… «оракул»… передать Бригадиру лично… Понял?.. И уходи… сейчас полиция… Только обязательно, обещаешь?.. Я должен был… для Легиона…

Пулемет выпал из его руки, но он не стал поднимать его, а вытащил из кармана ветровки свою нелепую шапочку и почти насильно впихнул ее в руку Рамирову.

– Никому… только Бригадиру, – с усилием смог выговорить он еще и уронил голову на грудь.

Уже предсмертно хрипя, Кранц выдохнул:

– Ни в коем случае… сам не надевай «оракула»!..

Рамиров, не чувствуя боли, закусил губу. Только теперь до его сознания дошло, что приближавшийся вой был ничем иным, как звуком полицейской сирены. Он отшвырнул с отвращением оружие в угол зала, распрямился и, слепо оглянувшись на толпившихся вокруг бледных людей, пошел к выходу.

Бросать мертвого друга на поле боя в Пандухе справедливо считалось подлостью, но и попадаться в руки полиции сейчас было бы нежелательно. От осознания этого скверного парадокса хотелось выть волком…

Да, они спасли людей и уберегли кучу разноцветных бумажек от грабителей. Но при этом, как ни крути, был убит охранник – по недоразумению, в тот момент, когда анализировать обстановку начинают не те доли головного мозга, которые отвечают за мышление, а те, которые отдают приказы мышцам и пальцам на спусковых крючках… Кто бы стал в этом разбираться потом? Со стороны все выглядит достаточно просто: бывший милитар, к тому же отмотавший уже один срок, убил порядочного гражданина, выполнявшего свой служебный долг, и разве явится смягчающим обстоятельством тот факт, что он сделал это, чтобы спасти своего друга?..

Ничего не видя перед собой, Рамиров шагал по тротуару, натыкаясь на прохожих. В ушах у него звучали последние слова Витьки: «Я должен был… Обещаешь?».

Вопрос был прост, но, если покопаться в душе, ответить на него было сложнее.

Вот уже три года Рамиров честно выполнял данный самому себе обет не лезть ни в какие общественно-политические игры. Хотя это с каждым днем становилось все труднее. Как и следовало ожидать, с ликвидацией вооруженных сил общество волей-неволей поделилось на две категории. Одни – те, кому это было на руку, – стали ярыми сторонниками ЮНПИСа, и таковых было значительно больше, нежели тех, кого упразднение армии затронуло болезненно и кто хотя бы в душе сочувствовал «бывшим».

За это время постепенно сбывалось то, чего Ян опасался, уходя из ЮНПИСа: противостояние оппозиционных группировок неотвратимо перерастало в социальную вражду, а вражда на глазах превращалась в войну – пока «холодную», – но где гарантия, что однажды, из-за неосторожного шага одной из сторон, эта война не станет открытой, в которой все средства хороши?

На войне, как известно, бывают жертвы. Причем не всегда из числа воюющих. Осколки снаряда разлетаются во все стороны, убивая без разбора и женщин, и стариков, и детей. Гибель близкого человека обычно вызывает желание отомстить убийцам, и по этой причине тот, кто до поры, до времени старается сохранить нейтралитет, в любой момент может стать верным солдатом…

Это очень страшный процесс – тем более страшный, что он обусловлен нормальными человеческими чувствами и побуждениями. В масштабах государства он смахивает на ядерную цепную реакцию, только вот последствия приносит куда более трагичные, нежели какой-нибудь мегатонный ядерный взрыв.

Рамиров привык считать, что не имеет права сочувствовать ни бывшим милитарам, ни ЮНПИСу, превратившемуся в межгосударственную организацию со множеством прав и возможностей. Прежде всего, потому что и те, и другие боролись неправедными методами ради достижения своих – в общем-то, наверно, справедливых – целей.

Но теперь он попался в сеть, и этой сетью стали обязательства перед старым другом, спасшему Рамирову жизнь. Скверно было то, что Кранц оказался членом так называемого Легиона – это явствовало из его просьбы. Выполнить эту просьбу – значит, сыграть против ЮНПИСа. Против Николя Брилера, против старины Эккса и юнца Моргадо, против сотен людей, с которыми Рамиров работал бок о бок в течение многих лет. Но не выполнить просьбу Тугого – все равно, что предать погибшего друга. На это Ян не был способен ни при каких обстоятельствах. Так уж он был устроен. Таким был воспитанный им самим в себе «кодекс чести»…

Внутренняя борьба Рамирова с самим собой еще продолжалась, когда он, оглядевшись, вдруг обнаружил, что шагает по Вандербильд-бульвару, в Голландском квартале. Видимо, подсознательно его тело выполняло заданную программу, а роль программы сыграл Витькин вопрос о местонахождении этой улицы.

Видимо, где-то здесь, в одном из самых спокойных и мирных уголков Интервиля, Кранц должен был передать свою шапочку Бригадиру Легиона. Но где именно? И что в шапочке скрывалось? Зашифрованное послание за подкладкой? Или что-нибудь другое? Всего этого Виктор сказать Рамирову не успел, и Яну оставалось лишь полагаться на свое «шестое чувство» бывшего оперативника. Что делать при встрече с так называемым «Бригадиром» (скорее всего, речь шла о подпольной кличке), Рамиров еще не решил.

Он три раза прошел длинный бульвар из конца в конец, прикидывая, где могла бы иметь место встреча. Больше всего для этого подходили: а) небольшая площадь с памятником неизвестно кому в центре и тучами наглых от того, что их никто никогда не пугал, голубей; б) сквер, который использовался окрестными жителями для выгула собак и чад; в) стоянки такси и автомобильные «паркинги» – не исключалась возможность, что встречающие будут на машинах и что вообще сам факт передачи произойдет во время езды. Кроме этого, конечно, существовала еще гипотеза, что встреча была назначена в каком-нибудь баре (на Вандербильд-бульваре их имелось около сорока) или вообще на явочной квартире в одном из домов (всего их было сто пять), но тут уж Рамиров был бы бессилен выполнить просьбу Тугого.

Вероятность удачи, таким образом, была весьма близка к нулю, поэтому Рамиров решил довести число своих обходов бульвара до десяти, а потом со спокойной душой удалиться восвояси. Тем более, что солнце уже клонилось к кромке крыш. И тем более, что было неизвестно, на какое время назначена встреча…

Шествуя по бульвару, Рамиров цепким взглядом изучал окружающую обстановку, но ничего примечательного ни в одном из выделенных им для себя пунктов не обнаруживал.

Это случилось, когда часы на ратуше, расположенной на другой стороне площади с глыбой Памятника-Неизвестно-Кому, отбили восемь дребезжащих ударов. Человек, сидевший на крайней скамейке в сквере, сложил газету, поднялся, и Рамиров узнал в нем Грига Ченстоховича. Расстояние между ними было не меньше сорока метров, но ошибиться Ян не мог. Волевое лицо с сеткой морщин, подтянутая, спортивная фигура, начальственные манеры явно принадлежали бывшему суб-комманданту войск специального назначения, с которым Рамиров познакомился в ходе юнписовской операции «Коммандос».

Значит, Ченстохович не покончил с собой три года назад, как извещали газеты. Он просто перешел на нелегальное положение Бригадира Легиона, боевого органа «эксов», доставлявшего немало хлопот ЮНПИСу и силам безопасности.

Не успел Рамиров ничего предпринять, как к Ченстоховичу приблизился молодой человек в спортивном костюме, совершавший пробежку по скверу, и что-то спросил. Бывший суб-коммандант кивнул и вместе с парнем направился к стоявшему у кромки тротуара черному «опелю», в котором сидели двое.

Остановившись у машины, Ченстохович что-то сказал водителю, и тот, открыв дверцу, протянул парню небольшой предмет, очень напоминающий зажигалку.

Дверцы стоявшего на противоположной стороне улицы крытого фургона с надписью «Паоло Мазолли – транспортные перевозки» распахнулись, и на проезжую часть выскочили люди с оружием в руках.

Дальнейшее произошло очень быстро.

Через считанные секунды Ченстохович и «спортсмен» лежали в наручниках, уткнувшись лицом в тротуар. Один из нападавших распахнул дверцу машины, но из «опеля» грянули выстрелы, и он повалился мешком на асфальт. «Опель» на приличной скорости рванул зигзагом по площади, но ему вслед прогремели автоматные очереди. Пули у юнписовской группы захвата – в том, что это была именно она, сомневаться уже не стоило – видимо, самонаводились на цель, потому что, не проехав и пятидесяти метров, автомобиль вдруг завилял, шипя пробитыми шинами, врезался в витрину одного из магазинов и тут же взорвался.

Парни с автоматами подняли пленников на ноги, подвели к фургону и втолкнули внутрь.

Через несколько секунд о происшествии напоминал лишь густо валивший дым из останков «опеля», крики раненых и испуганные, бледные лица прохожих, да еще сирены пожарных машин, приближавшиеся со стороны Центра.

Рамиров повернулся и пошел прочь.

«Извини, Вить, – мысленно сказал он. – Как видишь, выполнить твое обещание мне не удалось. К счастью, не удалось, потому что больше всего мне не нравится быть трупом»…