Текст книги "Беглец отовсюду (СИ)"
Автор книги: Владимир Лакодин
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Hosh, hosh, – успокаивающе сказал тот, положил руку Полу на плечо, потрепал и добавил:
– Pol... Noi scari, hosh...
Когда они спускались вниз, доктор Хтоний позвал могучим рыком: "Шимма!" Девочка встретила их в нижней зале. Старик подвел парня к его месту у стола, усадил и приказал:
– Завари ему срочно тинман. Пусть придет в себя. Он, похоже, нездешний и не понимает, как сюда попал.
Шимма отошла к камину, над которым висел чайник, сняла его с крючка и поставила на решетку, возвышавшуюся над утренними, еще мерцающими углями очага. Ночной пришелец сидел за столом, повесив голову. Доктор принялся рыться в книжных стопках и невнятно чертыхаться.
Через десять минут парень пил свежий тинман, а старик открывал перед ним одну за одной какие-то ветхие книги и спрашивал:
– Видишь? Понимаешь что-нибудь? А это? А вот здесь?.. Хм... Так, подожди. А вот слово? Тоже нет? Нет, значит... Угу, сейчас я тогда...
Вдруг Хтоний выкатил глаза и заявил:
– Штор-о-аарокс? Айнаб яакси ниф?
Пришелец показал, что не понимает. Тогда доктор, поморщившись и потирая виски, подумал и подступился снова:
– Стурнэ Алтан тюркэ айды абалан? Алтан? – но и это не сработало.
Шимма подсказала:
– Может он из-за Красных Зубов?
Доктор попробовал пару горских наречий, потом заговорил на изгойском языке воров, потом трещал и щелкал, словно птица. Несколько минут он думал, а затем, обращаясь к парню, вдруг забулькал, как болото, но и эта нечеловеческая речь не возымела действия.
Отчаявшись, старик встал, прошелся по зале несколько раз, кусая нижнюю губу, а затем сказал, обращаясь к Шимме:
– Так! Его зовут Пол. Ни одного знакомого мне языка он не понимает. Поэтому возьми литерарий, по которому я тебя учил читать, и начинай: показывай ему предметы – руки, ноги, глаза, ножик, стул, чашку – все, что угодно, и называй вслух. А потом показывай слова и буквы. Пусть учится – он молодой, сумеет. А я пока пойду поговорю кое с кем... Проголодается – покорми. Из дома не выпускай, меч повесь на спину. Если что – руби. Но не насмерть, смотри мне!.. Хотя он вроде смирный. И трусит, похоже.
Пол слушал, как старик отдает какие-то распоряжения девчонке, а потом вдруг разобрал свое имя:
– Pol! – хозяин башни высунул язык, показал на него пальцем, затем сказал: – Tong. Disclari! – и изобразил ладонью то ли птицу, то ли крокодила. Потом ткнул пальцем в девчонку и заявил:
– Shymma disclar, tu audiri et disclar – literi, morphami! – после чего подхватил с полуразрушенного стола, похожего на верстак, наплечную суму и вышел на улицу.
4. Барыш и Приказный дом
Кузнец Викул из Тёса был страшной силы человек. Работал он один – с двух рук, молотобойцев в своей кузне не признавал. "Дохляки", – говаривал он, вспоминая, как пару раз нанимал помощников, но крупно разочаровывался.
Жил он в вдвоем с дочерью Анит. Мать ее скончалась родами семнадцать лет назад, и кузнец, любивший жену без памяти, вторично жениться не захотел.
В это утро по случаю Дня Седьмого или, как говорили в Тёсе, Ленивого Дня Викул не работал. Когда Доктор Хтоний постучал к нему в дверь и подал голос: "Викул, ты дома?", кузнец сидел за чудовищно огромным самодельным столом и завтракал половиной поросенка.
– Дома я! – лениво пробасил он, бросил обратно в миску надкушенный кусок мяса и с любопытством уставился на дверь, в которой чуть погодя появилась хорошо знакомая, худая старческая фигура.
Не дав гостю поздороваться, Викул вдруг тоненько заголосил:
– И-и-и! Что же такое с нами приключилося-то? Беды-горести наши! Напасти-пропасти! Сами мудрейшие Доктор из затвора-то вышли-и-и... Нас убогих почтили-навестили-и-и... Ой, половичок-то мыть-стирать нельзя – ведь чьи там ноженьки ступали-и-и! Ой, что будет с нами всеми, коли доктор из башни вылезли? Снадобья бросили... Книги позакрыли-и-и. Кто за нас у духов попросит? Кто демонов заговорит-и-и-т?
– Ну, ладно тебе дурака валять, Викул! – невольно улыбнувшись, сказал Хтоний Девятый, – Занят я был. Идеальный электрум делал.
– Ну?! – обычным своим басом бухнул кузнец, – Вышло?
– Помешали... – поморщился Доктор. Но я к тебе по делу.
– Ну, оно конечно – по делу, – ответил Викул и снова принялся завывать:
– Без дела-то мы убогие недостойны-и-и! Прах мы еси, прахом живем, на прах себя переводи-и-м! Не погнушайтеся, сударь, плюньте на темечко убогому – мож, думу светлую вложите в голову темную!
– Ну кончай, Викул, я серьезно! Затрудненье возникло у меня. И очень странного свойства.
– Ладно, – успокоился кузнец, – Садись давай – закуси, кстати. Поросенок не местный – со Стрелковых Заимок. Такой, скажу тебе, сочный, что глотать не хочется. За работу принесли.
– Да я не голоден, – ответил Доктор, садясь за колоссальный кузнецов стол, – Тут вот какое дело...
Выслушав Хтония, Викул загреб в руку бороду и задумался.
– И по-алтански, говоришь, не понимает? Придуривается!
– Да нет. По нему видно, что напуган. И просит чего-то настойчиво. Зачем ему лицедействовать, если страшно и явно в чем-то нужда есть?
– Или вор, – предположил кузнец, – за что-то же его эти – в капюшонах – ловили?
– Маловероятно, что вор. Одежда дорогой выделки – я такой и не видел никогда. При себе никакого добра у него не было. Тут другое что-то, – вопросительно взглянул на Викула старик, – Да и чужаки эти – тоже странное дело. Кто такие?
– А вот побольше в башне сиди, ворожей. Чернокнижник... Прохлопал все новости. Они уж месяца три тут ошиваются... Строят чего-то – говорят, "Приказный дом". Сами живут в кибитках. Лошади статные у них... А что за Приказный дом такой, скажи на милость? Знаешь, чего это?
– Ну-ка, просвети меня, что за строители такие? – заинтересовался Доктор.
– А вот такие... Люди пришлые. Явились как-то тихо, на Меновой начали мелькать. Товары интересные у них – лампа, например... Колба, значит – пристроена на масленку. В колбе фитиль – горит ровнехонько. Стекло прозрачное-прозрачное, отродясь такого не видал. И масло чудное – пахнет... Подумал было, нефтяная смесь какая? Да не коптит оно.
А на днях пришли ко мне двое их – сделай нам, мол, кольца такие-то и чертеж показали. Два кольца с замками там и цепи к ним. Что такое, не знаю, но сделал. Так они мне дают за работу знаешь чего? Кругляшки металлические – желтый сплав такой. На них портрет и узор с другой стороны. Я не пойму – спрашиваю, что такое даете, люди добрые? А они мне: "Барыш". Бери, мол, ценная вещь – на нее можно две пары сапог выменять, как у самого короля Улафа. А кто, спрашивается, за этот "барыш" сапоги отдаст?
– Может, золото?
– Ну ясно – золото, что я тебе – мальчик? – заявил Викул. – Но кому оно нужно в таком-то виде? Не драгоценность ведь, не украшенье. Если б вот железо не из болотной руды принесли – другое дело. А то "барыш"!
Ну я им и говорю, мол, сапогами и давайте. Возьму одну пару только – но чтоб в размер. А они мне – на твой размер сапог на свете не бывает. В общем, вот – поросенка принесли, сказали с Заимок. Сочный! Ты попробуй...
– Ну вот что ты темнишь-то, Викул? Ведь взял же ты золото, – с упреком сказал Хтоний.
– Ну, взял – любопытно же! Не было у нас тут такого раньше. Вот, смотри, – кузнец выложил на стол плоский кругляшок, с которого глядел с надменной улыбкой красивый молодой человек.
Хтоний повертел в руках кружок и заметил:
– Вовсе это не узор на той стороне. Это созвездие Конелюда.
– О! А я не узнал.
– Ты знаешь, Викул, заберу-ка я у тебя эту штуку на время, ладно?
– Да бери – у меня еще есть, – расплылся в улыбке кузнец, – Хочу ими ремень украсить. Только вот что за мужик на них изображен? Ну как – демон?
– Отродясь не верил ты ни в каких демонов, что ты мне заливаешь? Обиделся ты, что ли? – рассердился Доктор.
– А чего тебя полтора месяца не видать? Из башни не выкуришь ничем. Я книги твои прочел уже недели две как. Хотел еще взять. Да и вообще... Анитка милая девчонка, конечно, добрая. Но с ней же не поговоришь по-нашенски.
Ну, в тратторию Бонка сходил пару раз, послушал, чего сплавщики рассказывают, чего лесорубы. Появился, говорят, вепрь с глазом огненным. Жрет людей, кто пива напился и на ночь глядя один заплутал... Ну тьфу же, сил нет! Главное – "с огненным", понимаешь...
– Ну прости, Викул – правда, занят я был. Даже с Шиммой забросил заниматься, что совсем уж нехорошо, – примирительно поднял руки Хтоний, – Приходи-ка ты ко мне сегодня вечером – посмотришь на мальчишку. Может, чего заметишь, чего я не углядел.
– С нашим удовольствием.
– Спасибо. А я пойду пока – пройдусь. Действительно чего-то я... засиделся в четырех стенах, – Доктор поднялся, коротко сжал костлявой рукой кузнецово плечо и вышел за дверь.
Викул уставился в угол комнаты и задумался. Вдруг дверь снова открылась, в нее просунулось голова Хтония и произнесла:
– А поросенка-то захвати!
5. Умоз ло ключения
Это выпадение, думал Пол, рассеянно жуя жареное мясо и глядя, как старик Хтоний оживленно беседует со своим квадратным, бородатым гостем... Причем "Выпадение" с большой буквы, Devi min an neka!
Нетерпеливая Шимма, обучая его самым простым словам, столько раз этот день плюнула на пол и воскликнула "Демоны мне на шею!", что эту фразу Пол запомнил первой и, кажется, навечно.
Это не провалы в памяти, как я раньше считал... А что это? Ну, допустим, неконтролируемое перемещение в пространстве плюс провалы в памяти. Вот просто раньше это были короткие скачки, а теперь вышел длинный.
Не складывается.
Во-первых, что за страна? Нету таких стран уже лет восемьсот. И языка такого нет, хоть и похож он на все наши языки разом.
И ладно, унесло бы меня хоть в Петербург или там Владивосток. Невозможно, но как-то хотя бы умещается в голове. Телепортация, не знаю, квантовое какое-нибудь завихрение в виде портала.
Во-вторых, не было провала в памяти! Лез себе по кустам и корягам, стало чуть посуше, появился вроде огонек, и на тебе – нападение втемную. Не помню только фрагмент с того момента, как дали по затылку, и до того, как увидел старика и девчонку. И это беспамятство как раз прекрасно объясняется. Не каждый день череп получает такие приветы.
Тогда выходит совсем уже мистика: перемещение и во времени, и в пространстве без каких-либо воздействий на органы чувств. Или все-таки я выпал на сколько-то? И чего-то не помню?
И еще вопрос – какая это страна, если даже примириться с перемещением во времени? По виду вокруг Европа. Какие в Европе горы? Если климат умеренный, моря не видно... Надо думать, Альпы. Хотя море там может быть видно. Но не везде, конечно.
А страны какие? Ну Франция, ну Германия, Швейцария сто процентов, Италия, наверно. Этот... Лихтенштейн? Нет, Австрия.
Язык, вроде не славянский. И на немецкий не похоже. Хотя откуда мне знать, какой тогда был немецкий? Стоп, а тогда – это когда?
Подожди, а Карпаты же еще – горы-то. Там что?.. Венгрия, Польша. Музыка такая заводная – дудки, скрипки. Цыгане... Румыния. Краконош. Нет, это из чешских сказок, кажется?
Ничего-то ты не знаешь, Пол – ни географии, ни истории, ни языков. И, похоже, болен ты на всю голову...
А это, кстати, вариант! Ничего, что я сейчас вижу, нет. А получил я, скажем, в драке серьезное повреждение и лежу в галлюцинациях – в больничке. Или, что было бы очень плохо, не в больничке, а в том же лесу, где на меня напали.
Ведь пишут же ученые, что человек может увидеть длинный и сложный сон за какие-то пять минут. И время для спящего будет при этом субъективно течь в сто раз медленнее.
И вот это уже складывается. Жил-был психически больной от рождения мальчик – сэр Пол Иванчиков. Жил не тужил, а как начинал тужить, так получал провалы в памяти. И однажды отправился он в темный лес гулять и встретил нехороших дядей, которые причинили ему черепно-мозговую травму. И на этой почве у мальчика Пола активизировалась психическая болезнь, и появились галлюцинации.
Или на этой почве впал он в кому и блуждает в собственном подсознании. А то просто бредит.
Что бывает, когда бредишь? Говорят, все двоится или затуманивается визуально. Звуки глухие или с эхом. Голоса внутри головы. То в одном месте оказываешься, то в другом. Люди превращаются в других людей. Можешь себя увидеть со стороны...
Ничего этого у меня нет – вот в чем штука. Голова ясная, никто ни в кого не превращается – ем мясо, пью тинман.
Что за тинман еще такой? Мог я слышать о таком напитке или читать в Интернете? Ну, мог. Языками увлекался? Лекцию Толкина "Тайный порок" читал? Выискивал санскритские слова в русском языке и все такое... В "Скайрим" играл?
Вот тебе все кирпичики, из которых бред и составился. Только очень уж он реальный. Но тут опять – ученые же говорят, что мозг даже не всю визуальную информацию обрабатывает, а достраивает внутри себя голограмму. Идешь такой по улице и реально видишь кусок асфальта, урну и мужика с детской коляской. А дома вокруг, газоны, деревья, сто раз виденные – это голограмма, они давно записаны там где-то, в архивах.
Если нашу реальность мозг вот так конструирует, то почему он не может сконструировать реальность не нашу?..
Вдруг Пол увидел, что огромный стариков гость, встал со своего стула и придвинулся к нему. "Hosh, maan!" – сказал он, выставив, вперед ладони с толстенными пальцами, вытаращил глаза и изобразил на бескрайнем лице идиотскую улыбку. Затем стал щупать материал вельветовой куртки Пола, а потом склонился над ним, чтобы поближе рассмотреть пуговицы. От него пахнуло пивом, мылом и дымом. Пол сопротивляться осмотру не стал.
Через минуту детина издал носом звук "хммм" и вернулся на свое место. Теперь Хтоний и его гость молча и серьезно смотрели на Пола, а Пол на них. Ему стало неловко и он уже собрался с позором сбежать из-за стола, но тут детина подвинул к нему самую большую миску с крупно нарезанными кусками мяса и заявил:
– Iste, maan, iste. Tast pigga – ubar tast!– после чего повернулся к хозяину, забыв о мальчике, и начал тому что-то басовито втолковывать.
"Да я и так ем", – подумал Пол и из вежливости начал жевать. Хотя есть расхотелось, а захотелось побыть одному. Потому что бред продолжался – живой и яркий. И примириться с этим было трудно.
Казалось, хозяин Башни догадался о чувствах Пола. Он быстро взглянул на него, изогнув брови напряженным зигзагом, что-то сказал своему гостю и они засобирались. Старик позвал Шимму, которая все это время пропадала где-то вне видимости, и они все втроем вышли.
Пол вылез из-за стола, пошел к кровати, на которой спал ночью, и сел на нее. Взглянул на окно – на улице уже стемнело. Скоро снова нужно будет укладываться спать. "Как можно засыпать и просыпаться внутри бреда?" – с тоской подумал он.
Вдруг он услышал, как под окном что-то произнесла Шимма и понял, что разобрал смысл:
– Глаза красивые... – вот что она сказала.
6. Меновая
Поговорив с Викулом и назначив ему вечернее свидание в Башне, Доктор Хтоний решил потолкаться на Меновой и осмотреться после долгого затворничества. Появление в Тёсе деловитых и, надо полагать, небезопасных пришельцев его встревожило.
Городок был мирный – если в месяц в нем случалось две драки, то это называлось упадком нравов и считалось предвестником больших грядущих бед. Поэтому ночное нападение на странного мальчишку было событием из ряда вон. Местные бы на такое не пошли, даже если бы какой-то юнец вдруг наладился воровать и попался. Отвели бы к Голове вместе с родителями, отчитали бы. Поставили бы неделю площадь мести. Ну выпорол бы его папаша на крайний случай.
А тут наскочили ночью, пытались обездвижить и обездвижили. Могли и голову проломить. Напоминало это дело попытку похищения или, скажем, поимки преступника. Пол же, сын Ваан Чика, на преступника никак не походил. Смирный, глаза умные. Ест аккуратно, в отличие большинства местных подростков. На книги смотрит с пониманием, значит, они ему не в диковинку, и на своем языке он читать умеет. В Тёсе же наукой разбирать буквы и видеть в них смысл владел лишь один из десятка.
Значит, похищение... Одни неясные пришельцы пытаются поймать другого совсем уж неясного пришельца. И что-то тут кроется явно недоброе.
Размышляя таким образом, Доктор дошагал до Меновой площади и застал там обычное оживление. Менялы носились по рядам и присматривались к товару, а товарные "наседки" охраняли свое добро и на разные голоса зазывали горожан и других менял к нему присмотреться. Горожане же степенно и подчеркнуто равнодушно бродили среди развалов, будто прогуливались по Меновой просто так, для здоровья.
Разговоров и споров, как всегда, было больше чем сделок. Имелось тут свое удовольствие. Допустим, собрал ты от кур свежих яиц десятка три, устроил в удобную корзинку, проложил чистой тряпочкой. Само собой приоделся. И пошел на Меновую, где, в общем, тебе ничего сегодня особенно не нужно. Но яиц-то – каждый день собираешь по три десятка. Сколько ни есть в семье едоков – нипочем столько яиц не употребят. Да и надоедает, хоть ты их жарь, хоть вари, хоть салаты делай. Стало быть, надо обменять.
Мена – дело мужское, степенное. Как хороший хозяин спешить не будешь – обойдешь по первому разу ряды, посмотришь – кто сегодня вышел, да с чем. Поздороваешься, пошутишь про товар чего-нибудь. Там новость, тут прибаутка – а про себя начнешь соображать, что в хозяйстве может пригодиться. Тогда обходишь по второму разу – уже с мыслью.
Вот, скажем, младшему полусапожки осенью справили. Так он их уже к весне в клочья истаскал. Из дома выходил – ведь не помнил про это. А вот увидел, что Феорвил Сухая Нога сегодня вышел с товаром, и на память пришло. Но у него за три десятка яиц только тапки сменяешь. Кто еще у нас тут с сапожками? Старая Озла есть. Баба неприятная и предлагает все больше барахло. С другой стороны, младший за лето все равно сапожки-то расшибет в прах. Зачем тогда брать у Феорвила?
Так соображаешь, соображаешь, да и подойдешь к старухе. Ну, конечно, пошвыряешься в обувке – окажешь почтение. Но сам знаешь, что заприметил уже вон те сапожки – слегка побитые и мальцу великоватые, однако прочные. Ну, дальше как обычно – яйца покажешь, распишешь про свежесть, да про размер. Как будто бы Озла твоих яиц не знает! И она тоже сомнение выразит, карга такая, да на свет будет смотреть, словно скрозь скорлупу прозревает. Что поделаешь – обычай.
Потом заломит Озла полсотни яиц, да чтоб на дом принесли, а то ей неудобно ввечеру с Меновой обувку да еще и яйца тащить. Внучки-то не помогают, демоны им на шею, и мать их, распустёха, ума не вбила им через одно место.
Сам начнешь с двадцати, да чтоб прямо на месте. И разговор на полчасика да заведется. То пошутишь, а то и обидишься наружно, если упрямство на бабу нашло. Станешь уходить как будто. А она тоже – рот беззубый подожмет и глядит на тебя, как на мокрицу. Шагов пять сделаешь по ряду (тут не спешить – главное) да в сторону Феорвила отчетливо так посмотришь. Тут старуха и сдаст назад.
Ну и сговоришься – получит Озла три десятка да пару шнурков, потому что обувщики наши знают, что ты на досуге плетешь особые шнурки – нарядные и прочные, как демонова шкура. И в уме это дело имеют. А что с собой не взял ни пары, так не беда – Озла внучков пришлет еще до вечера – те и яйца заберут и шнурки. Сам же сапожки возьмешь сейчас – невелика ноша. А обману ты никогда не чинил – тебя тут всякий с малых лет знает. И тебя, и стариков твоих, и дедов покойных, и жену, и ее стариков...
Доктор Хтоний, окинув взглядом ряды, решил отправиться к лотку прорицателя, который промышлял, помимо предсказаний, ремеслом старьевщика. Унылая и тощая, как у побитого грозами пугала, фигура Ури Сладкоречного возвышалась над толпой у самого въезда на площадь со стороны дороги на пристань.
Еще издалека Доктор услышал, как Ури скорбно зазывает:
– О тайнах завтрашних скажу, на суженого укажу!
Не спрашивайте только про погоду!
Супруга верность подтвержу! Неверность также обсужу
и намекну, какие будут роды!
Ворон мой волшебный
клюнет свою тень –
год укажет хлебный
и удачный день!
Волшебный Ворон сидел тут же на лотке Ури, привязанный за ногу веревочкой к поясу прорицателя, и был известен Доктору как ворона Хлюстка. Привязывать ее Сладкоречный начал в прошлом году, потому что Хлюстка повадилась подворовывать на других лотках всякие мелочи и уносить неизвестно куда. Прорицателю пообещали, что побьют, если он не вразумит волшебную птицу. Поэтому на Меновой Хлюстка теперь работала только на поводке.
Обычно Ури оказывал три услуги: быстрое прорицание, индивидуальное гадание на листах Тар и – для особо взыскательных – составление звездного годового атласа. Быстрым прорицанием занимался Волшебный Ворон. Перед птицей выкладывалось множество свернутых в трубочки записок, начертанных на шелковых лоскутках. Как только Ури давал ей команду "Предсказывай, о Ворон!", Хлюстка ловко выхватывала из кучи записок одну и подавала хозяину. Если записка в этот момент находилась в тени, которую отбрасывала птица, то считалось, что предсказание сбудется в течение месяца или года. Если записка была не в тени – значит, прорицание относится к ближайшей неделе.
Ури разворачивал записку и показывал ее тому, кто заказал гадание. Поскольку предсказания были написаны не привычными буквицами, а рунами, которые знали в Тёсе от силы человек пять, заказчики понимающе кивали головами и ожидали, что Сладкоречный огласит предсказание сам. Что тот и делал, сообразуясь не столько с текстом, сколько с чаяниями алчущего узнать будущее.
Для гадания на Тар Ури уводил заказчика в видавшую виды палатку, а лоток оставлял под охраной нанятого мальчишки. Составление же годового звездного атласа занимало три-четыре дня, прорицатель занимался этим только в одиночестве и представлял результаты работы на дому у заказчиков.
Отношение к гаданию Ури Сладкоречного в городке было двойственное. С одной стороны он был очень популярен у женщин, поскольку предсказания давал в основном благоприятные и попадал с ними прямо в немудрящие мечты горожанок. Также им нравилась торжественная похоронная манера, в которой Ури излагал результаты своих изысканий. Самый простенький прогноз о том, например, будет у суженого борода или только усы, подавался с такой мудрой и отрешенной скорбью во взгляде и тоне, что звучал значительно и таинственно.
Люди же серьезные относились к прорицаниям Ури скептически, но женам ходить к нему не запрещали. А сами при очень большом затруднении обращались за советом к Доктору Хтонию, которого слегка побаивались.
С другой стороны поклонником Ури был сам городской Голова – уж куда какой серьезный человек. Он заказывал у Сладкоречного звездный атлас ежегодно, обедал с прорицателем каждые две недели, нередко просил того погадать на Тар и даже передавал гостинцы Волшебному Ворону.
Хтоний собрался было поздороваться с Ури, но тот вдруг завел новую песню:
– Гаданье, как обычно, свершается в момент,
а стоит предсказанье всего лишь комплимент!
А если кто захочет узнать о тайнах Тар -
за выгодку устрою, что есть почти что дар!
Серьезным же клиентам и лишь для их ушей
составлю звездный атлас за десять барышей!
«Вот это новости», – подумал Доктор, – "Что еще за «выгодка» и «комплимент»? В эту секунду Ури заметил нелюбимого конкурента, презрительно скривил длинное лицо, отвернул его в сторону и немузыкально возопил:
– Старье берем!
Кому вещь хренова, а кому – обнова!
Хтоний спокойно подошел к Сладкоречному и приветливо кивнул:
– Здравствуй, Ури. Хорошего дня.
Сладкоречный вынужденно повернул огромный нос обратно к фигуре Доктора, но любезность изображать не стал:
– Вы-то чего тут взыскались, ваше колдовское благородие? В нашей-то грязи и невежестве?
– Да вот интересно стало, что за нововведения у тебя. Гляжу – комплименты собираешь?
– А что вам чужие барыши? Своими занимайтесь! Мы люди маленькие, трудовой комплимент сберегаем, как умеем. На голову не падает, как некоторым тут светочам высоких тайн.
Хтоний успокаивающе поднял руки и открыл было рот, чтобы вежливо попрощаться, как вдруг услышал за спиной захлебывающийся голос:
– А я-то вас ищу, уважаемый Доктор! Уж как я вас ищу-то который день!
Хтоний обернулся и увидел Табачника Жоана – румяного толстяка с большой, украшенной бисером торбой, пристроенной на выдающийся живот.
– Табачку-то как же? Ведь я вам не отдал! Помните, дочку мою вылечили? Мыслимое ли дело для девки – бородавки на моське! Ведь убивалась как, а? Нынче, спасибо вам от всей души, другая жизнь пошла. Ведь кавалеры – один другое краше, и серьезные есть женихи, не какие-то там... Так что позвольте, уж позвольте от души – лучшего табачку примите. Табачок из-за Красных Зубов – урожай позапрошлого года. Это, вам сказать, чудо что такое, уж поверьте! Жоан свое дело знает, и для вас – только самое-самое.
Табачник так наседал и наскакивал, что Хтонию оставалось только кивать и бормотать "Ну-ну", пока Жоан нес благодарственную околесицу, рылся в торбе и пихал Доктору в руки целых три объемных кисета с табаком. Вручив подношение, он пристроился сбоку, ухватил Хтония за рукав и потащил в сторону от Ури Сладкоречного, после чего принялся говорить секретным голосом:
– Само собой не одним же табачком, что я не понимаю, что ли? Я, конечно, много не могу добавить, но пять барышей ведь вполне достойно будет за ваше благодеяние? Нет? Ну что вы, не обижайтесь на дурака меня! Ведь какой ученый человек! Пять барышей и пять выгодок – вот так, я полагаю, это уж будет по-честному...
– Да что за "выгодки" такие ты мне всучиваешь, Жоан? Говори по-человечески!
Табачник на мгновение замолчал и воззрился на Доктора с преувеличенным изумлением:
– Ну как же... Выгодка – это, вам сказать, десять комплиментов. А десять выгодок – целый барыш! Так что, пять барышей и пять выгодок – это... я полагаю... за спасение дочери...
– Слушай, давай так, – прервал Жоана Хтоний, – за табачок я премного благодарен, а сверх того ничего не нужно. Лучше расскажи-ка мне, с чего это вы все помещались на барышах? Раньше же как-то жили без них?
Табачник, раскрасневшийся от удовольствия, что сэкономил, впал в совсем уж неуемную говорливость:
– Да ведь мена-то куда как лучше пошла! Оно ведь как раньше было? Одно сомнение. Скажем, заказывал я Одру вот этот вот полукафтан. Отдал краснозубского за него два кисета. А в этом году горцы привезли на шесть мешков меньше, чем в запрошлом. И что же получается? Табачок редкостный, с алтанским не сравнишь, не говоря уже про наш. Ведь и одного кисета хватило бы вот так! То есть, оказался я, вам сказать, дурак дураком с этим полукафтаном.
А что у нас теперь? Теперь у нас есть справедливая цена, вот что я скажу! То есть, наш саморост идет – шесть выгодок за кисет. Алтанский – восемь выгодок пожалуйте. А краснозубский – хочешь-не хочешь, а барыш и выгодку об этом годе отдай. Потому что мало его.
Опять же удобство. Озла та же мне шьет кисеты сколько уж годков. Но она же женщина, вам сказать, характерная. Погода встанет дурная – так к ней и не подходи! Заломит так, что не знаешь, чем и отменяться. А тут уж сговорились, так сговорились. За кисет без вышивки, положим, две выгодки и два комплимента, а с вышивкой – пять выгодок, это понятное дело. И погода там или не погода, а госпожа Озла, извольте, как условились! И мы вам по-честному, и вы нам по-честному.
Тоже же и алтанцы стали барышами брать. И быстро оно выходит, и не так сомнительно. Раньше-то рядили ведь неделю, сколько, чего да за сколько мешков! А потом еще неделю ходи на Меновую, да по домам – собирай им, чего назаказывали. А они-то ведь гостят все это время, то есть, вам сказать, кушают не только свое, а и мое. Мы-то, конечно, с удовольствием, но ведь сколько изволят кушать – это не каждый горец съест.
Нынче же что? В три дня все обделали. Так что я уж и к королевскому двору ежегодный обоз отправил до весенней межи, что мне большое облегчение.
– А откуда, скажи на милость, вы о барышах-то узнали? Я вот не слыхал как-то, – осторожно спросил Хтоний.
– Ну – вы! Вы же человек с занятьями такими... Затворник, вам сказать, уж извините. Мы-то по земле ходим, да нос по ветру. Иначе как проживешь-то?
Барыши те алтанцы поначалу стали спрашивать. А я и не разумею, что за барыши. Сходил к господину Бонку посоветоваться. Он мне и показал. Говорит, теперь в Акраиме благородного вина не отменяешь по старинке – просят барыши и давно уже. Но то Акраим, говорю – столица, не ширь-шавырь. А господин Бонк-то мне и предсказал – говорит, полгода не пройдет, и тут то же самое будет. Как в воду глядел!
Опять же на Меновой пришлые товары появились. И какие товары! Сторожок, например. Такая игрушка на вид – вроде как воин, надо думать, глиняный. Вешаешь у двери, и если кто подошел на двадцать шагов к дому – человек или там лошадь – он жужжит. А вот если птица или кошка – не жужжит. Тоже понимает... Очень удобная вещь. Как-то со сторожком спокойнее, хоть что вы мне говорите про Тёс! Набеги-то мы помним, кто постарше, не забыли...
Или вот лампы тоже. Моя-то донна не нарадуется – свет от нее такой ввечеру... радостный, что ли? Стекло чистое-пречистое и масло, вам сказать, не коптит – хоть всю ночь жги. Так вот, за пришлые-то товары только барыши и принимают. Чтоб отменяться по-привычному – это тебе ни-ни. Не желают они. Тоже и сами, если что нужно, меняют на барыши – чин-чинарем.
– Вот ты говоришь "они". А кто "они"-то, я что-то не разберу? – Хтоний принял непонимающий вид.
– Ну как... пришлые, кто ж еще? Они тоже как говорят? "Мы торговые". А другие, кто не меняет, говорят "мы приказные". Те, что приказные, они... демон их разберет – уж больно суровые. На кривой козе не подъедешь. Всё строят на Коряжьей улице и на Пристани. Там один дом, и там два. Заказов много делают – лесорубам само собой, малярам, кровельщикам, мебельщикам – ну, такому народу. И, конечно, за все услуги – звонкие барыши и только барыши. Комплименты – они чистого серебра, а выгодки и барыши – золото. Не драгоценно, конечно, но тоже красиво отлито, что говорить – и звезды, и портрет...
Живут-то пока у Пристани, в кибитках. Приезжают, уезжают, товара много привозят. Но табачку у них нет – это уж наша вотчина, это уж позвольте!
– А откуда они – "пришлые"? – аккуратно осведомился Доктор.
– Да столичные, откуда ж еще? – знающе подмигнул Жоан, – Это дела королевские, за лигу видно! Приказные – так и пусть себе приказные... Пока, слава Ворону, не приказывают! А нам что? Мена идет. И идет, вам сказать, пошустрей, чем в прошлые годки. Вот и господин Бонк говорит, что времена настают интересные.
Пока Жоан, рассказывая, то размахивал руками, то снова хватал Доктора за рукав и переходил на доверительный тон, собеседники как-то незаметно вышли с Меновой и оказались как раз неподалеку от траттории Бонка. Здесь Хтоний прервал красноречие Табачника, еще раз поблагодарил его за подаренные кисеты краснозубского и оставил Жоана одного в преотличном настроении.
