Текст книги "Имперец. Том 3 (СИ)"

Автор книги: Владимир Кощеев

Соавторы: Михаил Романов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ты мне жизнь спас, – негромко произнес Ермаков, скосив глаза на Меншикова.

– Ты мне тоже, – усмехнулся тот в ответ.

– Мог бы бросить, – продолжил Алексей. – А потом сказать, что так и было.

Максим сверкнул глазами.

– Не мог. Я, может, и не твой лучший друг, но не сволочь.

– Спасибо, – Ермаков отвернулся.

– И тебе, – эхом ответил Меншиков.

Может ли слепой случай сделать из противников соратников? Изменить судьбы людей? А целой страны?

Мальчишки когда-нибудь вырастут, придут к власти, и что тогда будет – застарелая вражда или омытая кровью дружба?

Каждый сейчас думал об этом, но ни один не стал говорить этого вслух.

Москва, бар, Анна Румянцева

Надо отдать Николаю Распутину должное – ухаживать он умел. Осыпал Анну подарками, цветами, писал красивые текстовые сообщения и выводил в свет.

Впрочем, богатой ложе театра Анна предпочитала шумные бары, где Николай собирался с друзьяшками. Девушка легкомысленно хлопала ресницами, то льнула к Распутину, то равнодушно потягивала коктейль. Но что бы они ни делала, неизменным было одно – Анна не переставала слушать.

Слушала, слушала и каждый раз восхищалась тому, как этот паршивец вертит людьми и мнением любой группы.

– Слышали, Максим Меншиков в госпитале? – ахнула одна из постоянных куколок, украшавших этот стол.

Анна сразу четко определила, кто из сидящих имеет вес и значение, а кто – массовка или украшение стола. Так вот, говорившая была просто красивая картинка, которую на этом этапе своего взросления тискал один из молчаливых и несимпатичных бояричей.

– Говорят, его спас Ермаков, представляете? – продолжала трепать языком девчонка.

– Олеся, – тоном строгого настоятеля храма проговорил Николай. – Ну что за глупые сплетни? Мы все тут взрослые, серьезные люди. И все понимаем, что Ермаков ни при каких условиях не мог бы спасти Максима.

– А вот пристрелить – мог бы, – хохотнул другой боярич.

– Ростислав! – строго одернула говорившего его спутница.

– Ну а что? – ухмыльнулся тот, после чего кивнул на Распутина-младшего. – Вон, посмотри на Никки. Он наверняка что-то знает. Знает и молчит!

– Знаю, – легко согласился Распутин.

– Расскажи, расскажи нам! – тут же загомонили остальные присутствующие.

– Правда, что Ермаков подстрелил Меншикова?

– Теперь будет война родов?

– А государь знает?

– Друзья, – оборвал словесный поток Распутин. – Вы задаете очень важные и очень серьезные вопросы. К сожалению, я не могу сказать вам то, что думаю сам. Это некорректно обсуждать за спиной у Максима.

– Ну, точно Ермаков его подстрелил! – пискнул кто-то.

Остальные закивали, возмущенно загомонили, а Анна покосилась на Распутина. Парень с лицом сытой гадюки наблюдал за происходящим и… Молчал.

Не отрицал и не подтверждал. Он просто вбросил в воздух двусмысленную фразу, и подогретая одним из гостей компания сама сшила белыми нитками то, что уже слышала.

Румянцева посмотрела на боярича, первого ляпнувшего про то, что Ермаков подстрелил Меншикова. Нужно разузнать о нем побольше. Наверняка ему есть что рассказать о Распутине.

Глава 3

Разговоры

– Вы слышали, говорят, Ермаков подстрелил Меншикова в бою!

– Да вы что⁈

– Ну, знаете, меня это нисколько не удивляет. Их рода давно в состоянии тихой вражды.

– Да-да, уже не первое поколение зуб друг на друга точат. А теперь подвернулся такой удобный случай – война все спишет…

– А я слышал, что это Меншиков подстрелил Ермакова. И в эту версию я верю больше.

– Аргументируете?

– Ну, право слово, что тут аргументировать? Ермаков – это Ермаков, сын Ермакова. А Меншиков – он кто? Максимилиан из какой семьи? Либерасты и казнокрады – такое наследие себе создали. В подобной семье ничего путного вырасти не может, помяните мое слово. Яблоко от яблони.

– Господа, вот вам задачка поинтереснее: если один стрелял в другого, почему же ранены оба? И почему тогда кто-то вообще остался жив?

– Наверное, командир разнял.

– Точно-точно! То-то их так быстро в Москву отправили, обычно в полевом госпитале держат…

– Кто там кого подстрелил, мне, честно говоря, без разницы. А вот война родов, которая теперь совершенно точно начнется, устроит на бирже настоящую истерику. Упускать этот момент никак нельзя, господа.

– И что же вы конкретно предлагаете?

– Я считаю, нужно сбыть с рук акции заведомо проигравшей стороны.

– Да-да, вы как всегда прагматичны… И стоит, наверное, закупить их продукцию, пока предприятия еще работают.

– И какая из этих сторон, уж простите, заведомо проигравшая?

– Ермаковы!

– Меншиковы!

– Уверены?

Москва, Кремль, Дмитрий Алексеевич Романов

– Нашли? – мрачно поинтересовался император у вошедшего без доклада боярина Нарышкина.

– Нашли, – подтвердил Виктор Сергеевич, склонив голову перед Его Величеством. – Плывут на «Артемиде», ночью будут уже в Выборге.

Дмитрий Алексеевич откинулся на спинку кресла и только этим показал свое облегчение. За те несколько часов, во время которых не было известно, куда пропал цесаревич на территории Речи Посполитой, император успел обдумать многое. Например, государь размышлял о том, что его жена вполне в состоянии родить еще ребенка. И этим вопросом стоило бы озаботиться. Все-таки двое детей, из которых один – вообще дочка, это не серьезно для правящей ветви.

– И что ты хочешь мне сказать по этому поводу, Витя? – спросил император, позволяя говорить боярину дальше.

– На группу Лютого было совершено нападение бойцами без знаков отличия. Возможно, планировалась попытка захвата заложников – у нападающих было два БТРа с частичной защитой от магии, – доложил Нарышкин.

– Ну это же прекрасно! – нехорошо прищурился Дмитрий Алексеевич. – Даже если их собирали на помойке, номера все равно можно пробить. БТРы с обвесом от магов на дороге не валяются.

– Так-то да… – протянул боярин Нарышкин, кинув боязливый взгляд на Романова. – Только их немного расплавило.

– Витя, я понимаю, что они не целые, но хоть на чем-то номер должен был остаться, – раздраженно проговорил император, но, посмотрев на Виктора Сергеевича, удивленно переспросил: – Или не остался?

– М-м-м…

– Да как так-то, вашу мать⁈ – рявкнул Дмитрий Алексеевич, ударив кулаком по подлокотнику.

– Ну… – протянул Нарышкин. – В основном здесь заслуга Мирного.

– Мирного? – обалдел Романов. – Мирного⁈ А он что там делал⁈

– Его Высочество, – развел руками боярин. – Судя по краткому рапорту от Лютого, парень открыл стихию Огня прямо на поле боя. Собственно, только это их и спасло – отряд серьезно потрепало. Шансов отбиться у них практически не было.

Император помассировал пальцами глаза и пробормотал:

– Всечь бы, да награждать придется.

Москва, Главный военный клинический госпиталь имени Бурденко, Мария Нарышкина

Когда Марии позвонил отец и сказал, что ее жених в госпитале, какое-то время девушка, кажется, не слышала ничего.

Максим ранен. Ранен, потому что она запихнула его в состав бойцов контртеррористической операции. Она сама, своими руками…

– Мария! – рявкнула трубка голосом ее злющего отца.

– Да? – пролепетала боярышня.

– Соберись, живо! – потребовал Виктор Сергеевич. – Схватила конфеты, апельсины, наличку, чтобы рассовать персоналу в карманы, и поскакала в госпиталь! Ты меня поняла?

Нарышкина кивнула, а потом поняла, что отец ее не видит.

– Да. Да, отец, я поняла.

– Через полчаса проверю, – проворчал боярин Нарышкин и отключился.

Хоть девушка и пребывала в шоке, но выполнять простые поручения была в состоянии. Жизнь вообще становится проще и понятнее, если разбить ее на множество маленьких банальных действий. Купить угощение? Это легко. Снять наличку? Это еще легче.

Всю дорогу до госпиталя Мария старалась не думать ни о чем, кроме как о гостинцах и словах, которые нужно будет сказать персоналу, раздавая наличные. Но вот боярышня оказалась внутри.

Белые коридоры, в которых суетится персонал, безликие двери с номерами, и ощущение какого-то сковывающего ужаса. Чем ближе Мария подходила к палате Меншикова, тем тяжелее давался ей каждый шаг.

Мысленно девушка была готова к худшему. Что парень горел, что его поломало, перемололо, он ослеп, оглох или вовсе теперь сядет в инвалидное кресло. И с каждым новым нафантазированным ужасом Мария приходила к мрачной решимости – что бы там ни случилось, она не разорвет с ним помолвку. И отцу не даст. И вообще…

Что там «вообще», Мария додумать не успела, потому что цель ее визита располагалась за очередным поворотом. Дверь в палату Меншикова оказалась распахнула. Дверь в палату напротив – тоже. И между этими двумя дверьми стояла княжна Демидова с самым злющим видом.

– Нет, ты только посмотри на них! – без приветствия возмущенно воскликнула подруга.

– В6!

– Мимо! Ж3!

– Мимо! Д4!

– Ранен!

– Ага!!!

– Они что, играют в морской бой? – обалдело произнесла Нарышкина.

– Врач запретил пользоваться техникой. Мальчикам надо отдыхать. А мальчики…

И вот с этим угрожающим «мальчики» княжна Демидова, раздраженно перекинув косу на спину, решительно зашагала в правую палату к Алексею Ермакову. Марии же осталось зайти в левую к своему жениху, чтобы замереть в дверном проеме.

– Д5!.. Ой, Мария… – растерянно произнес Меншиков, развалившийся полулежа на кровати, голый по пояс, с какой-то конструкцией на ноге.

Парень потянул одеяло, чтобы прикрыть раненую ногу.

– Прости, я в неподобающем виде, – проговорил Меншиков абсолютно ровным тоном.

Нарышкина медленно подошла к кровати, поставила корзинку с фруктами и сладким на тумбочку, а потом…

Потом…

Потом…

Потом самым позорным образом шмыгнула носом.

– Мария, – совсем растерялся Меншиков. – Ты чего?

– Я чего⁈ – вдруг взвилась девушка, поставив парня в полный логический тупик. – Я чего⁈ Да я поседела, пока сюда ехала, вот чего!

Она что-то там еще говорила про безответственных юношей, отправившихся за приключениями и словивших пулю, и не сразу заметила, что Меншиков смотрит на нее и едва заметно улыбается.

– Максим! Я серьезно! – всплеснула руками Нарышкина.

А Меншиков вместо ответа схватил ее за ладонь, потянул на себя и, когда девушка, потеряв от неожиданности равновесие, рухнула на его кровать, впился в свою рыжую ведьму самым горячим поцелуем.

– И тут целуются, – проворчал кто-то на фоне, после чего вежливо прикрыл дверь в палату.

Императорский Московский Университет, Александр Мирный

Помнится, прилетели мы после одного теплого местечка на гражданку, выходим из аэропорта, видим газон и все дружно падаем. Потому что привыкли, что зелень заминирована.

Позднее это осталось в какой-то бесконечной дали, но почему-то по возвращении на гражданку у меня всегда в голове всплывал тот смешной, в принципе, случай. Со временем любая война стала смазываться, и аэропорт или перрон перестали казаться тягучей трясиной, через которую нужно прорваться, чтобы вернуться в мирную жизнь. Стакан водки больше не вызывал желания искать духов, и реальность не размазывалась вместе с лицами родных.

Сейчас у меня сохранилось просто ощущение незримой границы: шаг – и ты солдат на службе у своей Родины. Другой шаг – и ты снова среднестатистический гражданин.

В моем случае, конечно, уже не гражданин, а подданный. Да и со среднестатистическим тоже некоторые тонкости. Сложно быть среднестатистическим, когда в соседней комнате отсыпается наследник трона, а в телефоне несколько пропущенных звонков от разных уважаемых людей.

Я вздохнул и решил, что работаю завтра. Или послезавтра, потому что завтра Иван обещал торжественное вручение всего вороха моих наград, за которыми я никак не доеду. А сегодня у меня есть кое-что поинтереснее отчетов и деловых встреч…

Насвистывая мелодию из своей прошлой жизни, я вышел из общежития для благородных, чтобы заявиться в общежитие для простых смертных. Хотел сделать Ваське сюрприз, сцапав девчонку и отправившись катать ее по городу до самого утра…

Как передо мной чуть ли не из воздуха возник Разумовский и с видом бати, который только что узнал, что мы с пацанами из рогатки побили все фонари на детской площадке, произнес:

– Мирный, у тебя вообще никакого инстинкта самосохранения нет? – спросил он.

От постановки вопроса я аж растерялся.

– Вообще, обычно есть, – ответил я, с тоской покосившись на здание общежития, в которое я сегодня явно не дойду.

– И какого хрена огонь?

– А какие были варианты? – возмутился я, понимая, что Лютый уже в красках расписал тренеру мое фееричное спасение жизней и уничтожение улик.

– Голову, например, включить, – процедил мужчина и ткнул пальцем меня в висок, наглядно демонстрируя, о какой части тела идет речь. – С твоим резервом можно было просто на пути следования техники устроить болото. Или даже озеро. Утопить всех в грязи и говне. Но нет, ты же, мать его, герой! Решил, что лучше всего сунуть башку в доменную печь! Тебе не приходило в голову, что это мог быть твой первый и последний красивый выход с цыганочкой?

Я в своей практике обычно стрелял и взрывал, а вот чтоб топить – такого не было, конечно. Но объяснять Разумовскому всю причинно-следственную связь открытия новой стихии было нельзя, так что я просто развел руками:

– Не подумал, – признал я. – Фантазии не хватило.

– Ах, фантазии ему не хватило… – протянул Разумовский. – Ну так я быстро тебя научу думать фантазийными категориями, – процедил тренер. – А сейчас – живо на полигон. Будешь отрабатывать у меня огонь до тех пор, пока рожей в песок не упадешь.

– Дмитрий Евгеньевич! – возмутился я. – Выходной же!

– Выходные для тех, кто не рискует захлебнуться собственной магией, Мирный! А если ты такими темпами продолжишь чехарду в открытии стихий устраивать, до конца года не доживешь.

– Да я уже которые сутки с открытой стихией!

– Я не понял, Мирный, – нехорошо прищурился тренер, – я тебя что, уговаривать должен? – а потом рявкнул: – БЕГОМ МАРШ НА ПОЛИГОН!

Да вашу мать… Лучше б я спать завалился!

Кремль, Александр Мирный

Я был не большим фанатом пышных мероприятий, они всегда навевали на меня уныние. Чем пафоснее награда, тем тяжелее была задача. Чем тяжелее задача, тем больше жен принимает коробочки вместо парней.

И эта простая истина всегда действовала на меня угнетающе.

Но надо отдать должное, в этом мире все проходило на редкость душевно.

Для начала Иван попросил приехать меня «на полчасика пораньше», дескать, проведу экскурсию по семейному гнездышку.

Собственно, этот паршивец провел экскурсию ровно до канцелярии, где в меня вцепилось две миленькие секретарши и мрачный Нарышкин.

– Александр, это безобразие, – заявил боярин. – Никто еще не мог себе позволить так пренебрегать государственными наградами.

– А я тут при чем? – вежливо поинтересовался в ответ.

– Мирный, – с нескрываемой угрозой в голосе проговорил боярин, покачивая головой, – не паясничай.

Я демонстративно захлопнул рот, а мужчина еще с минуту прожигал меня тяжелым взглядом.

– В общем, раз ты прогулял торжественное вручение, будешь получать тут под роспись, – наконец, проговорил Нарышкин.

Хотелось спросить «все три?», но было у меня подозрение, что тогда боярин точно начнет орать.

В совершенно обыденной обстановке мне выдали медаль «За Отвагу» и «За отличие в борьбе с терроризмом». Первая шла за спасение цесаревича, вторая – за перебитых в Москве поляков. Обе должен был вручать Нарышкин у себя на Лубянке, как владелец самой секретной информации в стране, но светить лицом перед его сотрудниками лишний раз у меня вообще никакого желания не было, так что… Приходится получать вот так.

А вот медаль за участие в КТО вручал Его Величество, и тут уже отвертеться вариантов не имелось.

Нас, особо отличившихся, собрали в том же зале, где я удостоился аудиенции с Дмитрием Алексеевичем. Здесь уже присутствовали журналисты, фотографы, камеры – в общем, императорский дом делал шоу с широким вещанием.

Мотивы этого мероприятия понятны – показать всем, как государь любит и ценит своих бойцов. Ну и поднять мораль войск, куда ж без этого.

Но я на своем веку повидал много разных мероприятий, так что ощущения щенячьего восторга не испытывал. В отличие от стоявших рядом со мной парней, конечно.

Их приглашали по одному, громко называя имена и коротко рассказывая события, ставшие причиной награждения.

Здесь были и женщины, и молодые девушки, получавшие награду за своих мужей. Горе в глазах вдов все-таки было не таким безысходным, как могло быть. Государь не бросит ни их, ни их детей, и щедро одарит семьи, потерявшие кормильцев. Я бы не стал называть это красивым жестом, хотя бы потому, что сам являлся ребенком такой системы. Эта система работала и, если честно, работала вполне хорошо.

И с моей точки зрения, это было правильно. Ты берешь в руки оружие, зная, что о твоих близких в любом случае позаботятся.

А потом глашатай вызвал меня.

– Александр Владимирович Мирный! – торжественно произнес он. – За проявленную отвагу перед лицом превосходящего противника награждается орден «За Мужество» и дарственной на недвижимость!

Последнему я немало удивился, а зал зашептался, быстро сообразив, что за этим орденом скрывается что-то поинтереснее сухих слов про превосходящего противника.

– Мужчине нужен дом, Александр, – снисходительно улыбнулся император, пожимая мне руку на камеры.

Не то чтобы он был оригинален – дарить сироте жилплощадь – но решение, в сущности, неплохое. Другое дело, что я бы и сам справился, а теперь придется с этим высочайшим подарком что-то делать, наверняка ж всякие любопытные носы будут лезть, куда не просят.

– Благодарю, государь, – с достоинством ответил я, надеясь, что ремонт в новом жилище срочно делать не придется.

Я от последнего ремонта в прошлой жизни еще не отошел до сих пор, а там можно было тупо отстегивать деньги, чтобы жена дирижировала процессом. Как ремонт будет проходить здесь, даже представить страшно.

В конце концов, торжественная часть завершилась пафосным фуршетом, куда уже не пускали журналистов и куда не пошел император, зато имелись другие важные шишки, которых мгновенно облепили награжденные.

Такой шанс урвать что-то для себя лично выпадает нечасто, а у некоторых может не повториться всю жизнь. Так что мотивы людей были понятны.

Другое дело, что я в этом не участвовал.

Мне, наоборот, хотелось побыстрее закончить со всеми этими мероприятиями государственной важности и удрать из сердца страны.

– Ты куда так торопишься? – негромко спросил подошедший Иван.

– Не куда, а откуда, – поправил я цесаревича.

– Так тебе здесь не нравится?

– Слишком дорого и слишком богато, – усмехнулся я в ответ. – Мне бы что попроще. Ну да ты и сам знаешь.

– Ладно, так и быть, сжалюсь над тобой, – картинно вздохнул Иван. – Пойдем, покажу фокус.

Заинтригованный, я последовал за наследником трона. Тот же нырнул за ничем не примечательную портьеру. И сделал это так ловко и изящно, что я даже сам не понял, куда он делся.

Раствориться в воздухе у меня так ловко не получилось, но и шума слона в посудной лавке я умудрился не создавать.

За портьерой оказался довольно широкий, хорошо освещенный коридор.

– Прямо до упора будет стоянка, – пояснил Иван.

– А ты?

– А мне еще отрабатывать повинность наследника, – скривился парень. – Так что жди в ночи.

Я лишь многозначительно хмыкнул и поспешил воспользоваться предложением цесаревича.

Чтобы спустя час настойчиво постучать в дверь.

– Как насчет покататься по ночной Москве? – спросил я немного растерянную и растрепанную Василису.

Девушка пару мгновений смотрела на меня, то ли осознавая мои слова, то ли вообще мое присутствие у себя на пороге, а потом хитро стрельнула взглядом из-под ресниц и негромко произнесла:

– А поехали.

Глава 4

– Куда мы едем? – спросила Василиса, пристегнув ремень безопасности на пассажирском сиденье.

– Понятия не имею, – пробормотал я, прежде чем заглянуть в дарственную, где был записан адрес моего нового жилья. – Сейчас увидим вместе, – добавил, выруливая с парковки университета.

Некоторые вещи в этом мире меня все-таки особенно удивляли. Здесь не было ни Советского Союза, ни Сталина, а сталинские высотки – были! И в одной из таких Его Величество подарил мне жилплощадь.

Конечно, назывались эти жилые комплексы иначе – Имперские Высотки. И жили в них люди, обласканные государем за разные достижения в науке, культуре, искусстве и прочих несущих конструкциях нашего общества. Причем селили вразнобой, и не было такого, что этот домик под военных, а этот под актеров. И вот в таком новеньком, свежепостроенном здании я и стал обладателем какого-то жилья.

Внешне эти жилые комплексы являлись продолжением архитектуры внутренних зданий Кремля – те же славянские мотивы, с разницей лишь в том, что уходили на много этажей вверх. Их можно было, наверное, даже сравнить с пагодами, но те были отдельно стоящими китайскими башенками, а здесь ажурные комплексы переменной этажности.

В общем, снаружи было очень красиво. Я никогда раньше не задумывался, что камень может быть таким легким и воздушным. Да и не видел нигде, разве что в бутафорских фильмах про эльфов.

Мой жилой комплекс располагался на Котельнической набережной, имел многоуровневую подземную парковку, закрытую зеленую территорию по типу «двор без машин», коммерческий первый этаж и вышколенную прислугу. Да-да, меня на въезде опознали по номерам и без лишних вопросов подняли шлагбаум. Внутри вежливый парковщик очень обстоятельно объяснил, что для меня выделено личное машиноместо, рассказал, как мне попасть в крыло с моей квартирой и добавил, что в здании существует консьерж-сервис.

Василиса, пришибленно молчавшая всю дорогу, не выдержала, когда двери шикарного дорого лифта закрылись, и нас мягко начало поднимать на семнадцатый этаж из двадцати четырех.

– Алекс, куда мы едем? – спросила девушка, глядя на меня во все глаза.

– Наверх, – безмятежно ответил я.

– Я понимаю, что наверх! Но просто… Куда? – повторила свой вопрос Корсакова. – Здесь же очень дорогая недвижимость!

– Честно сказать, я понятия не имею, дорогая ли тут недвижимость, – признался я.

У Василисы стали очень круглые глазки. Ее мои слова вводили в еще больший ступор. Так что пришлось пояснять:

– Мне тут вручили, кхм, награду за участие в КТО. Вот к ней шло довеском… – я красноречиво звякнул ключами.

Девушка шокировано замолчала, за что я ей на самом деле был благодарен. Вопросы «а как?», «а за что?» и «а че там в Кремле?», – последнее, о чем бы хотелось сейчас говорить.

Лифт приятно пикнул, продемонстрировал нужную цифру этажа на табло, и мы вышли в лифтовый холл. От холла в обе стороны расходился коридор в мраморе и дорогих породах дерева на шесть квартир. Абсолютно идентичные двери с золочеными цифрами номеров, мирно моргающая пожарная сигнализация, строгое светодиодное освещение.

Дорого и со вкусом.

Сверившись с цифрой на брелоке, я подошел к двери в девяносто шестую квартиру и принялся открывать замки.

– Надо было кошку прихватить, – задумчиво сказала Василиса, осматривая коридор.

– Никаких суеверий в моей квартире! – отрезал я и распахнул дверь. – Прошу.

Ну что сказать? Подарок действительно оказался царский. Трехкомнатная квартира под двести квадратов с тремя санузлами, огромными окнами, широкими подоконниками и, слава богу, черновой отделкой. Тут хотя бы не придется возводить стены и разводить батареи, как это любили делать в модных бизнес-классах в том мире.

– Какой вид! – ахнула Василиса, подойдя к огромным окнам.

Вид был шикарный, согласен. Прямой прострел на Кремль. В принципе, если научить Ивана зажигать бэт-сигнал, можно даже не бояться за прослушку. Ведь не нужно быть гением, чтобы понимать – этот подарок лишь аванс за то, что я теперь буду привязан к Ивану Дмитриевичу Романову.

Но, разумеется, прежде, чем сюда заселяться, нужно провести ремонт и обставить жилье. А это процесс весьма небыстрый.

Пока я размышлял о том, как пережить очередной ремонт в своей жизни, Корсакова уже проинспектировала прочие помещения.

– Ну, суеверий тут, может, и не будет, а домовенок точно есть! – крикнула Василиса из соседней комнаты.

Посреди бетонной коробки обнаружилась облупившаяся трехногая табуретка, на которой стояла бутылка дорогущей водки и кусок оплавленного металла не поддающийся идентификации. На железке было выгравировано «Отряд специального назначения „Волк“ ХХ.ХХ.ХХХХ, Речь Посполитая».

– Что это? – тихо спросила девушка, нарушив затянувшееся молчание.

– Кое-что поценнее орденов и медалей, – так же негромко ответил я.

Москва, Лефортовский дворец, Максим Меншиков

Современная медицина чудес не творила, но маги могли похвастаться регенерацией повыше прочих. Так что Максим Меншиков относительно быстро встал на ноги.

Ну как встал.

Относительно встал.

Нога еще не могла выдержать весь вес, так что юноша ходил, тяжело опираясь на трость. Красивую трость из ценных пород дерева с рукоятью в виде головы льва и отличным клинком внутри.

– Можешь смело говорить, что это подарок невесты. Все знают, что я немного экстравагантная, так что люди скорее посочувствуют твоему будущему браку, а не раненой ноге, – заявила Нарышкина, притащив трость перед выпиской.

– Я бы не хотел, чтобы люди сочувствовали моему браку, – заметил Меншиков, тем не менее рассматривая подарок. – Тогда мне придется вызывать их на дуэли, чтобы укоротить злые языки.

Нарышкина вздохнула, присела на край его больничной койки и положила голову на плечо своего жениха.

– Пообещай не ввязываться в истории, пока не восстановишься, хорошо? – негромко попросила она. – Сейчас и так ходит много нелепых и гадостных слухов про ваши с Алексеем ранения… Я понимаю, что мужская гордость будет требовать сатисфакции, но пусть она будет требовать после твоего восстановления. Хорошо?

– Могу лишь пообещать, что постараюсь, – ответил Максим, поцеловав невесту в макушку.

Пожалуй, в жизни юноши до недавнего момента было мало вещей и людей, имевших ценность просто так, без привязки к выгоде рода. Нарышкина как боярышня несла в себе больше головной боли, чем пользы. Ермаков в качестве союзника – тоже спорный актив, над ними слишком довлеют внешние обязательства.

Но с точки зрения личных взаимоотношений, время, проведенное на больничной койке, позволило сделать Максиму качественный прорыв в своей жизни.

Так что, входя в отчий дом, ни один из жильцов которого так и не удосужился его навестить в госпитале, Максим опирался на подаренную невестой трость и, как бы странно это ни звучало, чувствовал себя более готовым к схватке, чем когда шагал здоровыми ногами.

– Павел Андреевич ждет вас, – сообщил подскочивший слуга, и Максим, не заходя в свои комнаты, отправился в кабинет к отцу.

Чтобы получить там порцию родительской любви и поддержки.

– М-да, а я уж надеялся, что слухи верны, и Ермаков из Польши не вернется, – вместо приветствия произнес Меншиков-старший, даже не взглянув на сына.

Максим молча прошагал к гостевому креслу и без приглашения сел.

– Ну что, сынок, многого ты добился этой своей выходкой? – подняв взгляд на наследника рода, спросил Меншиков-старший. – Ходишь теперь, как немощный дед. Каково это – быть инвалидом в двадцать два?

Ни один мускул не дрогнул на лице парня.

– Вряд ли меня можно назвать инвалидом, отец, – спокойно проговорил Максим. – Восстановление хоть и займет какое-то время, но будет полным.

– Любая слабость опасна для нашего дела, – раздраженно произнес Меншиков.

Юноша поймал себя на мысли, что ему хочется поддеть отца, спросить, что же он имеет в виду, говоря «наше дело»? Но сейчас было не время лезть в бутылку. У него еще нет веса, должного количества личных связей и, самое главное, сил бороться за кресло главы рода.

Нужно подождать.

А потому Максим наклонил голову и равнодушно произнес:

– Ты был абсолютно прав, отец.

Меншиков-старший раздраженно фыркнул, но, видимо, был слишком уверен в самом лучшем своем соратнике, чтобы уловить изменение интонаций.

Когда-то Максим был самым преданным солдатом своего отца. Но время беспощадно: оно может и залечить раны, и разрушить города, и заставить посмотреть на собственную жизнь под другим углом.

Правда, в случае с Максимом причиной всего этого было не время. А одна зеленоглазая рыжая бестия, всколыхнувшая в парне давно забытое, даже, казалось бы, абсолютно утерянное желание взять свою жизнь в свои руки.

Москва, боярский особняк, Мария Нарышкина

– Слышал, Максима выписали? – как будто невзначай обронил Виктор Сергеевич Нарышкин за традиционным семейным обедом.

К этому моменту уже был утолен первый голод, и ничего не мешало начать беседу. К тому же пока глава рода нарезал мясо, у него имелось немного времени, чтобы поговорить с дочерью.

– Выписали, – подтвердила Мария, легко кивнув. – Вчера.

Такой немногословный ответ подразумевал, что девушке есть что сказать. И Виктор Сергеевич это прекрасно понял. А потому одной фразой дочери, несмотря на ее легко читаемое желание защитить свое личное пространство от посягательств отца, отделаться не удалось.

– И как он? – боярин внимательно смотрел на дочь, со скучающим видом ковырявшую салат.

Боярышня вздохнула.

– Неплохо, – ответила она, откладывая вилку и протягивая руку к бокалу. – Но, конечно, очень переживает. И, как и всякий мужчина, этого не показывает, – фыркнула Мария, прежде чем сделать глоток. – Еще идет этап восстановления. Это займет какое-то время…

– Не хочешь воспользоваться поводом и разорвать помолвку? – вкрадчиво поинтересовался Виктор Сергеевич.

– Папа! – Мария вскинула сердитый взгляд на отца.

– Надо же, уж и не надеялся, что доживу до того дня, когда моя маленькая девочка перестанет пытаться саботировать собственную свадьбу, – покачал головой боярин.

Впрочем, по одному его тону было ясно, что он говорит в шутку и на самом деле доволен таким исходом дела. Кто-то посторонний, кто не знал Виктора Сергеевича так близко, возможно, не заметил бы его истинных эмоций. Уж слишком страшной репутацией обладал Нарышкин по факту своей должности.

Но дочь отца знала прекрасно.

– Это все в прошлом, – сообщила девушка, желая поставить точку в этой теме. – Мы с Максимом пришли к взаимному пониманию.

Боярин многозначительно хмыкнул, заставив дочь вспыхнуть. Но дальше шутить он был не намерен, настало время переходить к действительно серьезному разговору. Ради которого, собственно, Виктор Сергеевич и остался на обед, а не умчался на службу.

– А теперь послушай меня, моя девочка, – произнес боярин, медленно отрезая кусок за куском от сочного стейка. – Послушай и хорошенько заруби на своем милом носике. Любое сказанное тобой слово, любая оброненная фраза имеет последствия. Ты – женщина, а значит, никогда не встанешь во главе рода или крупного бизнеса. Но ты – женщина, а значит, у тебя есть огромное влияние на мужчин. И если ты не хочешь овдоветь раньше времени, следи за языком. Безусловно, парня нужно вдохновлять на подвиги, но не на самоубийство в попытке реализовать твои амбиции. Это понятно?