Текст книги "Истребители танков"

Автор книги: Владимир Зюськин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Прямое попадание

Управление бригады обосновалось в Харькове, который бомбили не переставая. Здесь находился штаб третьей танковой армии – истребители танков воевали в ее составе. Штабу все время угрожала опасность уничтожения. Место командного пункта приходилось менять по нескольку раз в день. Только он окажется в другом районе города – начинается прицельное бомбометание. Немецкие шпионы, видимо, не дремали.

Вот расположился штаб в подвале одного из зданий Харьковского паровозостроительного завода. Соседний двухэтажный дом заняли пять офицеров связи. В ожидании распоряжений штаба, которые нужно будет срочно передать командирам своих соединений, они собрались на первом этаже, за столом, стоящим в середине комнаты.

Гудят немецкие самолеты, слышны отдаленные взрывы бомб, но связисты обращают на них внимания не больше, чем на затянувшуюся грозу. И вдруг – нарастающий рев пикирующего бомбардировщика. Затем истошный вой бомбы над головами. Все мгновенно бросились в угол, образованный внутренними стенами дома. И тотчас раздался оглушительный взрыв, а затем треск, стук падающих кирпичей, досок, щебня.

Аристарха Полякова, находившегося в этой пятерке, пронзила мысль: «Прямое попадание!» Взрывной волной с него сбило шапку-ушанку. Он поймал ее и натянул на голову, успев подумать: если будут падать балки, то хоть немного смягчит удар.

Наступила гробовая тишина. Подняв голову, Поляков увидел оседающую пыль, серую, шевелящуюся массу, из которой послышалось: «Все живы?» Оказалось, что все. И даже невредимы. Кто-то, правда, сказал, что его задело кирпичом.

Аристарх Петрович поднялся и, отряхиваясь, заметил, что в комнате стало непривычно светло. А где же потолок? Его не было, как и всего второго этажа, а также наружной стены. Там, где стояли стол и стулья, выросла куча битого кирпича. Двери горели.

Офицеры связи выбрались из разбитого здания, спотыкаясь о кирпичи во дворе, побежали в подвал. Офицер, стоявший у входа в него и видевший прямое попадание бомбы, воскликнул, обращаясь к Полякову:

– Товарищ капитан! Под какой звездой вы родились?!

И услышал в ответ:

– Под пятиконечной.

В тот налет одна из бомб попала в столовую, как раз во время обеда. Ее взрыв унес много жизней. А здесь – лишь обдало белой, как мука, пылью.

Много раз за войну приходилось Полякову попадать под бомбежку, под артиллерийский, минный обстрелы. И пули не раз клевали землю рядом. Но этот случай – особый. Никогда не забыть ему рев пикировщика и вой бомбы, которая прошибла потолок над головой.

Глава 4
ВО ВРАЖЕСКОМ ТЫЛУ

Кость в горле

Фашисты наступали. Наши части с боями отходили в сторону Харькова, оставляя один населенный пункт за другим. В это тяжелое время Фазлутдинов, который уже командовал взводом, был вызван в штаб артполка, где получил приказ задержать танки врага на одном из участков, чтоб дать возможность отступить нашей пехоте.

Уяснив задачу, Лутфей Сафиевич пошел к выходу. На пороге его остановил генерал, командовавший пехотными войсками.

– Ты хорошо понял? Приказ нужно выполнить при любых условиях! – Глаза генерала смотрели напряженно. И глядя в них, Фазлутдинов осознал, какая большая ответственность ложится на него и его взвод.

Когда прибыли на место и машины ушли, объехав заминированный участок дороги, бойцы почувствовали себя так, словно осиротели. Пушка – не ружье. На себе не унесешь. С одной стороны, она твоя защитница, а с другой – ты к ней прикован, потому как в ответе за нее, бросить не имеешь права.

Однако рассуждать некогда. Надо выбирать огневую позицию. Взвод высадился посреди дачного поселка. Впереди – небольшая площадь и развилка дорог. Вокруг – дома из досок, фанеры, но есть бревенчатые и даже кирпичные – то, что надо.

Орудия поставили по концам улицы, под прикрытием кирпичных домов. Два пулеметчика залегли по флангам, а автоматчики – в центре. Сейчас надо поскорей зарыться в землю и можно ждать «гостей». Справа – пойма реки, слева – железнодорожная насыпь. Так что немецким танкам деваться некуда – пойдут здесь. Успеть бы!

В небе появились вражеские бомбардировщики. Их привлекла площадь поселка, где валялись разбитые повозки, пушка, ящики. Место это, видимо, показалось фашистам подозрительным. Туда и «облегчились» стервятники с черными крестами. Пара бомб упала совсем рядом. Но никого из бойцов не задело.

Сейчас, по установившемуся порядку, должен начаться артобстрел, а потом жди танков. Но немцам, видно, не терпелось. Только улетели самолеты – выползли танки и бронетранспортеры с автоматчиками. Немцы на ходу открыли слепой беспорядочный огонь, от которого загорелись легкие домики поселка.

Дым, копоть, пламя скрывают бойцов от врага, но и ему трудно вести прицельный огонь. Эти жмурки кончились в пользу наших: «поймали» танк и бронетранспортер. Как только наблюдатель доложил, что они горят, по этому месту выпустили еще несколько бронебойных и осколочных снарядов. Пусть немцы думают, что нарвались на крупные силы. И они действительно задумались: прекратили стрелять.

Пауза оказалась как нельзя кстати. Наспех перевязали раненых и начали дооборудовать изрядно попорченную взрывами огневую позицию.

Но тут наблюдатель доложил о том, что по железной дороге приближается дрезина с крупнокалиберным пулеметом. «Сейчас ее встретим!» – еле слышно процедил Фазлутдинов сквозь зубы и приказал открыть огонь осколочными снарядами.

От прямого попадания дрезина слетела с рельсов, словно игрушечная. Пулеметчик расстрелял оставшихся в живых немцев. Тотчас в небе появились десять Ю-87. Пикируют, начинают бомбить… И вот уже наши орудия стали беспомощными. У одной из пушек взрывом оторвало колесо, разбило панораму. Тяжело ранило в голову наводчика Морозова, но он не покинул строй.

Пушке срочно сделали «протез» – подставили вместо колеса чурку. Стрелять можно, но из-за того, что нет панорамы, наводить орудие придется через ствол.

Пулеметчик, расположенный справа, доложил, что в пойме реки появились немецкие автоматчики в маскхалатах. Пройтись бы по ним из пушек, да нельзя: мешает высокий берег реки. А потому командир взвода отдал приказ вступить в бой пулеметчику. Атакующие попятились и укрылись за поворотом реки, откуда больше и носа не показывали. Но радоваться рано. Начался артобстрел. Снаряды ложились уже не на площади, а совсем рядом. Похоже, где-то поблизости сидел вражеский наблюдатель.

Все кругом заволокло дымом. К гари примешался едкий запах горящей краски. Дышать стало трудно до удушья. Рвутся снаряды. Стонут раненые. Немцы подошли так близко, что вот-вот раздавят гусеницами танков.

Фазлутдинов собрал всех, кто мог двигаться. Сам встал у первого орудия, заменив тяжело раненного наводчика Харькова. Открыли беглый огонь из двух орудий, чередуя бронебойные и осколочные снаряды, шрапнель.

Прямым попаданием разбило второе орудие, выбыл из строя его расчет. Убит радист и разбита радиостанция. Но и у немцев горят бронетранспортер и машины автоматчиков.

С выходом из строя рации порвалась нить, связывавшая со штабом полка, откуда Фазлутдинов ждал приказа отходить. Основная задача выполнена. Взвод задержал врага более чем на пять часов. Но еще одна атака – и горсть бойцов с одной пушкой не удержит позиции. Глупо, обидно умирать не за понюшку табака. Однако выбора нет. Вспомнился приказ Сталина, согласно которому за самовольный уход с боевых порядков полагался расстрел. Значит, надо драться до последнего.

Перевязали раненых, убрали убитых и собрались возле уцелевшего орудия. Фазлутдинов поблагодарил бойцов за мужество. И вдруг слева и сзади послышался шум моторов. Мелькнуло: немцы зашли с тыла! Но как они прошли через минное поле? Только хотел крикнуть Лутфей Сафиевич: «Занять круговую оборону!» – как увидел знакомого шофера, который кричал: «Приказ сняться!»

Каким милым, родным показался в этот момент мрачноватый водитель! С ходу подцепили уцелевшую пушку, положили раненых и только собрались отъехать, как возле машины появились незнакомые раненые пехотинцы. Они сидели в подвале одного из домов и оттуда, не в силах помочь, наблюдали за боем.

Захватив пехотинцев, двинулись к своим – кто в кузове, кто на лафете пушки. Враг пытался достать снарядами. Но путь лежал возле кирпичного завода. Взрывы подняли тучи пыли, в которой и скрылась машина.

В липовой роще, в южном пригороде Харькова, товарищи встретили Фазлутдинова и его бойцов, словно вернувшихся с того света. Все видели, с каким остервенением враг стремился опрокинуть небольшую группу людей, стоявших насмерть. Когда замолчала рация, в штабе все мысленно простились с отважными бойцами. Машину послали на всякий случай, не веря, что она застанет кого-то в живых.

За этот бой многие бойцы взвода были представлены к правительственным наградам. А старший сержант Фазлутдинов получил свой первый орден – Красной Звезды.

Дорога к своим

В то время, когда взвод Фазлутдинова отражал атаки врага, отдельные подразделения бригады были еще на пути к Харькову. Получилось так, что машин для переброски всех истребителей танков не хватило. Уехали артиллеристы, часть подразделений пэтээровцев, минометчиков. Вторая часть бригады передвигалась в сторону Харькова пешим порядком.

Группа автоматчиков, к которой присоединились несколько бойцов ПТР и связист Юрий Рожин, в одной из встречных деревень обзавелась трофейными лошадьми. Здоровенные битюги везли телеги, как игрушки. Передвигались быстро, почти без привалов, питаясь сухим пайком и картошкой, когда удавалось раздобыть ее у населения.

В Белгороде попали под бомбежку. Город пересекли, не вступая в бой. Кругом горело. Постреливали немцы. Жители сообщили, что несколько часов назад здесь прошло много наших войск.

В Харьков въехали на рассвете. Дым, огонь, взрывы. После полудня поступил приказ отходить. Враг усилил обстрел. Но ответить было нечем. С сожалением смотрел Рожин на свой автомат: патронов к нему осталось меньше диска. Были еще трофейный пистолет «парабеллум» с неполной обоймой да лимонка, которую надо беречь до последнего. У других бойцов не было и этого.

Отходили на северо-восток. Ночью немцы объявились и с этой стороны. От наседавших врагов помогла уйти ночная мгла.

При тусклом свете луны шли по какому-то поселку, видимо, совхозу. За ним открылось поле, вдали маячил лес-спаситель. Однако путь к нему перекрыли вражеские танки и бронетранспортеры. Сражаться с ними было нечем, потому пришлось отойти к поселку, укрыться в овраге. И вдруг из-за рядом стоящего сарая по танкам ударила «катюша». Несколько машин вспыхнули, как стога сена. Уцелевшие быстро спрятались в ближайших балках.

Пусть к лесу свободен! Правда, рвутся вокруг снаряды и мины. Но это уже полбеды. Открытое пространство пересекли одним махом. Рожин бежал и думал: откуда тут взялись «катюши»?

Ответ на этот вопрос он получил позднее, когда вышли на еще одну нашу реактивную установку. Обслуживали ее шофер, старшина и лейтенант. Последний объяснил, что командир их батальона приказал разделить остатки снарядов поровну на каждое орудие и расставил «катюши» через два-три километра по ходу отступления. При появлении врага давали смертоносный залп, после чего реактивную установку уничтожали, чтоб не попала в руки врага. Эта тактика спасла много жизней.

Белгород обошли с севера. Под обстрелом переправились через реку и двинулись дальше – в сторону Курска. В одной из больших деревень, ожидая приказ, пробыли десять дней. Юрий Рожин и еще три бойца обосновались в небольшой хате, хозяйка которой подкармливала их, чем могла. Однако запасов ее хватило ненадолго.

Здесь и прихватила Рожина малярия. Она пришла вместе с весной, полуголодной жизнью и простудой – по водянистому снегу шел в валенках, развалившихся так, что пришлось перевязать их кабелем.

Пока он лежал в лихорадке, товарищи раздобыли где-то гречневой крупы и размололи ее на самодельной мельнице, сооруженной из двух трубок, по бокам которых гвоздем пробили дырки. Мука получилась зернистой, однако тесто замесить удалось. А тут еще подвернулась раненая лошадь. Ее пристрелили и дружно взялись за пельмени.

Обед получился на славу. После голодных переходов здоровые решили, что они еще никогда так вкусно не ели. А у больного аппетита не было. Пельмени показались ему горькими, как и его положение: бросало то в жар, то в холод. Болели, кровоточили ноги: валенки, почти утратившие подошвы, не могли спасти от режущего утреннего льда на дорогах и дневной распутицы.

Хозяйка делала Рожину ножные ванны, заваривая какие-то травы. Это снимало боль. Но лихорадка не отпускала еще долгое время.

Внезапно навалившийся недуг разделил Рожина и его товарищей, которые ушли дальше. А он, вылечившись, уже в другом селе, Юнаковке, был зачислен командиром отделения связи в седьмую истребительную противотанковую артиллерийскую бригаду.

Та часть восьмой бригады, которая продвигалась на Харьков пешим порядком, так и не дошла до города. Оказавшись оторванной от штаба, не имея с ним связи, в той критической ситуации она была переподчинена другому соединению.

Тринадцать – цифра счастливая

«16 марта 1943 года по радио сообщили, что Харьков эвакуирован, а мы еще были в нем, держали оборону неподалеку от развалин тракторного завода», – вспоминает Иванов.

Их было немного – тринадцать человек; в основном политотдельцы, во главе с начальником Заянчковским, работники особого отдела, с майором Сафроновым. Да еще офицер из артиллерийского полка, шофер Иван Колесников и санитарка Маша Крылова.

Получив задание задержать врага, нашли брошенную «сорокапятку» с двадцатью снарядами. Артиллерист установил ее, наладил, и стали ждать немцев. Они появились слева. Колонна танков, за ней автомашин шестьдесят – крытых брезентом и набитых солдатами. Немцы передвигались спокойно, деловито, без стрельбы. Были уверены, что помешать им некому.

Тут-то и рявкнула пушечка. Первый снаряд попал так удачно, что перебил гусеницу переднему танку. Танк завертелся, встал. А пушка ударила по пятому, десятому, пятнадцатому танкам. Несколько выстрелов сделали по машинам. Иванов только успевал снаряды подавать. Удар был настолько внезапен, что немцы в панике посыпались из машин. Видно, решили, что нарвались на крупное соединение.

Весело было смотреть, как они бросались врассыпную, вязли в глубоком рыхлом снегу и орали от ужаса. Колонна встала, но у тринадцати смельчаков кончились снаряды. Вот досада! Была бы хоть пара пушек с боеприпасами – долго не смолкли б эти визги. Однако делать нечего, надо уходить. Благо, что сгустилась тьма.

Через Харьков двинулись на Основу, Безлюдное, Купянск, Новый Оскол. Более двух недель мыкались по немецким тылам. От голода едва переставляли ноги. В каждой деревне пытались раздобыть еду. В ответ слышали: «Нетути, родненькие, нетути, родимые…» Чтобы не умереть с голоду, стреляли галок и скармливали их в первую очередь тем, кто падал на ходу.

«Лишь в одной деревне женщины собрали крохи и сварили для нас борщ да забеленную молоком кашу, – снова вспоминает Иванов. – Лица этих женщин сейчас уже стерлись в памяти, но не остыла благодарность. Никаким золотом не измерить щедрость их поступка».

К своим вышли в Новом Осколе. Пока были свежи воспоминания, Иванов написал о бое 13 марта в «Комсомольскую правду». Тепло ответил ему Юрий Жуков, заведовавший тогда военным отделом.

За одного битого… (Вспоминает Фазлутдинов)

В последнем бою мы расстреляли последние снаряды. И с горючим – не лучше. Передвигаемся, переливая остатки бензина из машины в машину.

Помню, вечером в одной деревушке собрались в хате, чтобы решить: как быть дальше? Надо избавляться от бесполезной техники, но никто из командиров не решается отдать приказ. И лишь когда на окраине деревни появились немцы, мы его получили: «Взорвать пушки и автомобили!»

Сколько раз наши пушечки выручали нас! Сколько сил противника уничтожили мы, благодаря орудиям, с которыми сроднились! И вот сейчас их нужно погубить собственными руками… Но иначе нельзя: пушки достанутся врагу и будут стрелять по нашим ребятам. Скрепя сердце привели суровый приговор над орудиями в исполнение и, захватив как можно больше патронов да гранат, тронулись в путь.

В эту ночь наша группа, атакованная с нескольких сторон, распалась. Потеряв командиров, мы вышли на рассвете к бойцам разбитой третьей танковой армии. Попали в распоряжение старшины. Пробыли в его подчинении недолго. Вместе с остатками части, теснимые врагом, отступили и укрылись в большом лесу. Здесь находились бойцы других частей. Среди них – майоры, полковники, но все чужие. Как ни искали мы своих – не нашли.

Командиры решили пока закрепиться в этом лесном массиве и готовить прорыв. Начали формировать команды, учитывать оружие. Набралось немало: минометы, пулеметы, автоматы, ружья, гранаты – воевать есть чем.

И вот двинулись в сторону немцев. Наступлением это не назовешь: узкой полосой бежит группа людей, затем другая. Однако враги отступают. Они, видимо, не успели оборудовать позиции да и танков у них тут нет. Долго ли будем передвигаться вот так, без особых помех?

Оказалось, что недолго. Через пяток километров на пути показался населенный пункт. Он встретил нас сильным огнем из автоматов и пулеметов. И чем ближе, тем больше свинца в воздухе. А вскоре начали рваться мины.

Отступили. Часть бойцов ушла вправо, а мы, истребители танков, сговорившись держаться вместе, двинули влево. К вечеру оказались в молодом сосняке. Тут отдохнули до полуночи и снова – в путь.

Кругом – тишина. Только снег под ногами хрустит. Местность пошла на спуск – к пойме реки. За ней – высокий берег и лес.

Впереди, слева от нас, в воздух взлетают немецкие ракеты. Прощупывают. Стрельбы нет, но нервы напряжены. Каждую минуту ждешь: вот сейчас полоснут и, может быть, уже не придется подняться. А может, проскочим незаметно?

Тихонько перешли замерзшую речку. Когда передние бойцы почти добрались до высокого берега, кругом стало светло от ракет. Берег ожил, метнув в нас мины. Застрочили автоматы, пулеметы.

Натолкнувшись на стену огня, красноармейцы бросились назад. Слабый весенний лед, местами взорванный, не выдержал. И вот часть бойцов барахтается в ледяной воде. Кое-кто там остался навсегда. Но большинство выбралось, так как стрельба прекратилась.

Мы пересекли лес в обратном направлении и оказались в небольшой деревушке, не занятой немцами. Мигом расставили дозорных и начали по очереди сушиться, сознавая, что долго здесь оставаться нельзя: враг видел, в какую сторону мы отступили и, конечно же, не оставит нас без внимания. Нужно искать проход!

Решили попытаться войти в лес слева: оттуда ракеты не взлетали. Отряд разделили на две части: меньшим числом легче остаться незамеченными. Я со своими однополчанами попал во вторую группу. Если через полчаса после ухода первой немцы не поднимут шум, двинемся и мы.

Сидим, прислушиваемся к каждому шороху. Полчаса прошло – стрельбы не слышно! Пора! До речки добрались благополучно. Вот и лед позади. Осталось преодолеть подъем на берег, а там – спасительный лес. Он подступает к самому берегу, и дорог нет поблизости. Может, потому немцы и не успели протянуть сюда свою «клешню»?

Когда последний боец взбирался на высокий берег, начался минометный обстрел. Мины взрывались поодаль от нас. Видно, немцы били наугад. И мы, на этот раз без потерь, скрылись в лесу. Снег в нем оказался глубоким. Брели, проваливаясь по пояс. К тому же многие не успели просушиться после ночного купания. Но настроение бодрое: прорвались! Неизвестно, сколько нам еще шагать, да и вообще – выйдем ли к своим? Однако опасность отступила, напряжение спало, и проснулся зверский голод. А утолить его нечем. Когда расставались с машинами, больше нагружались патронами да гранатами, поэтому продукты кончились быстро. Где взять еду? Кругом лес и снег. Никаких признаков жизни. Надо бы хоть отдохнуть, развести костры, обсушиться. Только вот дым виден далеко. Еще приведет врага, от которого с таким трудом оторвались. Придется согреваться в движении.

Лес, к нашему счастью, оказался большим. К утру подошли к маленькому заброшенному хутору. В сарае ребята нашли жмых, твердый и круглый – как точило. Этот остаточный продукт переработки подсолнечника, которым кормили свиней, спас нас от голодной смерти. Мы отламывали кусочки жмыха зубами и долго жевали пополам со снегом. Насытиться им было трудно. Но голод обманули. И снова – в путь.

В лесу тихо. Никаких признаков войны. Снежный покров нигде не тронут ногой человека. После свиста пуль, взрывов ощущение такое, будто попали на другую планету. И вдруг вышли на костры. Вокруг каждого – четыре-пять красноармейцев. Как увидели мы своих, завопили хором: ура! Бойцы у костров смотрят на нас удивленно. А мы орем, как сумасшедшие, прыгаем от радости. Один из бойцов у костра крутнул пальцем возле виска:

– Чему радуетесь?

– Как не радоваться! – отвечаем. – Вышли из окружения.

– Лихо! Мы в окружении, – а вы, значит, вышли?! Тут мы сразу, как говорится, спустились с неба на землю, причем занятую врагом.

Начались расспросы. Оказывается, они тоже передвигаются только ночью. Днем отсиживаются в оврагах, стогах. За врагом следят. Оружия у них не густо: карабины, винтовки и несколько гранат, которые берегут, как зеницу ока. Зато с продуктами – получше. Довольно бедная еда, которую они предложили, показалась после жмыха чуть ли не деликатесом.

Повезло нам еще и в том смысле, что группа, на которую вышли, передвигалась не вслепую. Среди них был человек, хорошо знающий эту местность. Он сказал, что сейчас мы находимся неподалеку от города Чугуева, который стоит на большой реке – Северский Донец. Надо думать, там и закрепились наши войска, держа оборону. А лес этот тянется до самой реки.

В составе группы, которая знает, куда идет, передвигаться было веселее. Пробыли мы в пути несколько часов и услышали справа шум моторов: где-то неподалеку шли машины, танки. Зимний лес просматривается далеко. Учитывая это, взяли левее. Идем, напряженно слушая. Похоже, что приближаемся к фронту: стали слышны отдаленные выстрелы.

Лес изменился до неузнаваемости. Деревья побиты, поломаны. Снег почернел. Тут и там видны воронки. Причем по всей площади они распределены равномерно. Значит, не бомбы здесь рвались – «катюши» поработали. Вскоре взрывы снарядов «катюш» возникли правее – там, откуда недавно слышался шум моторов. Представляю, что творится сейчас в стане врага. Однако, как бы нам не протянуть ноги от отечественных снарядов. А потому, прежде чем двигаться дальше, надо засечь позиции наших войск. Для этого рассредоточились. Каждый получил свой сектор наблюдения. И вскоре пришли к единому мнению: наши – по ту сторону речки, на горе.

Гора довольно крутая, лесистая. Если идти к ней по дороге, окажемся под прицелом немцев. Сейчас бы в самый раз напасть на них с тыла, да нет ни одного пулемета, и с боеприпасами худо. Решили дать сигнал своим и уходить к ним по одному, перебежками с небольшими интервалами.

Дошли все, но несколько человек были ранены.

Вот и у своих! Как долго мы ждали этого часа! Нет слов, чтоб выразить радость. Глубину ее поймет лишь тот, кто сам попадал в подобную ситуацию. Целую неделю мы жили на пределе сил. Недоедали, недосыпали. И постоянно решали уравнение с несколькими неизвестными.

Как только зашли в деревню, занятую нашими войсками, ребята отправились добывать пропитание. Я зашел во двор ближайшего дома, и в огороде, за сараями, рухнул на кучу соломы.

Это было утром. А очнулся вечером: растормошили товарищи. Сквозь сон слышу их голоса, чувствую: толкают. А у меня веки будто склеились. И пошевелить не могу ни рукой ни ногой. Наконец открыл глаза и не пойму: где я? Около стоят товарищи. Вечереет. Поодаль все горит. Тут и там лежат убитые лошади, люди, валяются разбитые повозки. Спрашиваю у ребят: «Я сплю? Это во сне?»

Оказалось, что немецкие самолеты разбомбили и расстреляли из самолетов наши войска, растянувшиеся вдоль улицы, в том числе и недавно прибывшую кавалерийскую часть. Вокруг рвались бомбы, а я, словно в бездну, провалился в сон. За последнюю неделю измотался так, что, видно, были израсходованы все жизненные ресурсы, отпущенные мне природой, да еще чуть-чуть сверх положенного.

Ребятам удалось достать у медиков немного продуктов. Забрались мы в уцелевший дом, перекусили и завалились спать. А утром тронулись на восток. В пути примкнули к нам еще несколько бойцов-танкистов.

За день с частыми остановками удалось пройти не более десяти километров. Чувствовалась большая усталость. К тому же с нами был боец, раненный в ногу.

Под вечер вошли в большое село. Решили здесь переночевать. Но что такое? На центральной улице, по обе стороны ее, стоят часовые. Нас остановили, велели подождать. Один часовой остался с нами, другой зашел в рядом стоящий дом.

Все мы изрядно вымотались и присели на бревна. Кое-кто даже прилег. Один из наших товарищей говорит:

– Когда мы в сорок первом выходили из окружения, нас тоже задержали. Передали в особый отдел для проверки. Наверно, и сейчас допросят и отпустят. Не дрейфь, ребята! Наша совесть чиста.

Я поддержал:

– Пока будут проверять – отдохнем, наедимся и заодно узнаем место пребывания своих.

Тут из дому выскакивают старшина и сержант, такие свеженькие: в новеньком обмундировании, в беленьких подворотничках, в сапогах, начищенных до блеска. Таких мы только в кино видели. Подходит к нам сержант чеканным шагом и с ходу командует: «Встать! Построиться в одну шеренгу!» Кое-кто встал, но большинство осталось сидеть. Идущий вместе с нами танкист в звании старшего сержанта говорит:

– Ты не командуй! У нас свой командир есть! Лощеный сержантик начал крутить головой – вглядываться в нас:

– Кто командир?

– Я старший, – отвечаю.

Глянул он на меня и, увидев перед собой всего-навсего старшего сержанта да еще изрядно потрепанного, презрительно поджал губы и произнес с издевкой:

– Ничего, пойдет. На безрыбье и рак рыба!

После этих слов воцарилась тишина. Товарищи после скажут мне: «Мы ждали от тебя сдачи. Думали: влепишь ты этому кукольному вояке так, что он сам раком попятится!»

А я промолчал, проглотил незаслуженную обиду, потому что знал: сержант находится при исполнении обязанностей и неровня нам, бесхозным бойцам.

– Назначаю тебя, старший сержант, командиром стрелкового взвода, – командует этот франт. – Сейчас к тебе приведут еще бойцов, с ними вместе пойдете на передовую – занимать оборону.

– Прежде чем сажать в окопы, ты нас покорми, дай отдохнуть, а то сил нет карабин держать, – крикнул кто-то из наших.

– Прекратить разговоры в строю!

По всему видно: этот сержантик из футляра наделен большими правами. Спорить с ним бесполезно. Взвесив последствия, я заявил:

– Не могу принять взвод. Веди меня к своему командиру.

Рядом стоящий старшина сказал угрожающе:

– Сержант, веди их к лейтенанту. Он им пропишет приказ номер двести двадцать семь – за самовольное оставление боевых порядков. – И добавил: – Знаете, что бывает за невыполнение приказов заградотряда особого отдела?

Вот оказывается куда мы попали!

– Ну как, приступаем к исполнению обязанностей командира взвода или вместе пойдем к нашему лейтенанту? – обращается ко мне сержант.

– Веди меня одного. Ребята здесь ни при чем, – сказал я. Товарищи мои зашумели:

– Пойдем все вместе!

Когда подходили к штабу, оттуда вышел майор и торопливо направился к машине. Увидев нас, остановился:

– В чем дело? Кто вы такие?

– Артиллеристы восьмой истребительной противотанковой бригады и танкисты третьей армии. Вышли из окружения, следуем в Белгород, где находятся наши тылы… Нас задержали ваши бойцы, – доложил я.

На мгновение стало тихо. Мы замерли, ожидая решения своей судьбы. Опасаясь, что майор решит не в нашу пользу, я добавил:

– При формировании нашей бригады командиры нам говорили: после госпиталей, выхода из окружения вы, как специалисты, имеете право проситься в свою часть…

Майор сказал:

– Хорошо, что вы патриоты своей бригады! Честь и хвала вам! Да и мы имеем указание: не задерживать летчиков, танкистов, артиллеристов. Так что следуйте к своим. Только не в Белгород! Там уже немцы. Берите правее – на Новый Оскол.

Майор торопился. Он сел в машину и уехал. Обескураженный сержант молча стоял на месте. А мы, довольные исходом, прошли дальше – на другой конец деревни и расположились на ночлег в одной из хат. Несколько ребят отправились добывать продукты, остальные легли спать.

Через некоторое время наших парней привели особисты. Всех нас они пригласили в свой участок, который оказался неподалеку. Там нас встретили более вежливо, но суть дела та же: посылают в окопы.

Я пробовал сослаться на майора – не знают такого. У них командир – лейтенант, и он требует задерживать всех.

О лейтенанте мы уже слышали: лучше с ним не встречаться… Что же делать? Пока я лихорадочно думал, как выбраться из этого заколдованного круга, старшина приказал мне собрать все красноармейские книжки и сдать.

Подхожу я к бойцу, беру книжку и тихо говорю: думай! И так всем: думай, думай, думай! Сам тоже думаю, но ничего придумать не могу. А старшина торопит.

Двух книжек не хватило. «Товарищи куда-то вышли, – говорю старшине, – вот вернутся, и сдам книжки все вместе».

В этот момент дверь открывается и вваливается еще одна группа бойцов, вышедших из окружения. Эти стали возражать против окопов в голос. Доказывали, что измотаны, голодные. Действительно, вид у них был не лучше нашего.

После долгих споров старшина повел несогласных бойцов к лейтенанту. Только они вышли, как появились двое недостающих наших. Ничего не объясняя, они повели нас на улицу. Там сказали мне:

– Старший сержант, веди нас на запад, в окопы. Туда всех пропускают без проверки. Выход есть – объясним по пути.

Двинулись по соседней улице – чтоб не встретиться со старшиной. Село прошли беспрепятственно. Когда деревня скрылась за бугром, остановились обсудить ситуацию.

Двое наших, пока отсутствовали, разведали проход и готовы провести нас. Но торопиться не следовало. Надо все хорошенько обмозговать: не совершаем ли мы противозаконный поступок?

Отошли от дороги в сторону, расселись у стога соломы. Один из ребят говорит:

– Что тут рассуждать? Все ясно. Майор разрешил нам идти? Разрешил! Значит, закон такой есть. Только он, видно, не доведен до низов.

Все шумно поддержали. «Ладно, – говорю я, – если дело дойдет до суда, ссылайтесь на майора. Вот только фамилию мы его не знаем…»

Как бы то ни было – решение принято. Ребята до задержания успели достать у сердобольных бабушек сало и хлеб. Подкрепились. Договорились слегка отдохнуть и идти до тех пор, пока сил хватит, чтоб уйти подальше от злополучной деревни.