Текст книги "Крокодил"

Автор книги: Владимир Кантор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Только теперь он понял, что наедине с субъектом ему было страшнее, чем при людях. И из окон братьев Лохнесских по-прежнему звучала музыка, но теперь они там, видимо, допились до сентиментально-мужественного настроения, и репертуар несколько изменился. На сей раз, очевидно, был не магнитофон, а пластинка:

 
Если радость на всех одна,
На всех и беда одна!..
В море встает за волной волна,
Как за стеной стена.
 

Лева тоже знал эту песню, и она ему тоже нравилась.

 
Здесь, у самой кромки бортов,
Друга прикроет друг.
Друг всегда уступить готов
Место в шлюпке и круг.
 

И хотя Лева не очень представлял себе, что значит «кромка бортов», и никогда не попадал в морские кораблекрушения, да и вообще по морю не плавал, но суровая морская мужественность, казалось ему, звучала в этих словах, говоря о настоящих мужских отношениях.

 
Друга не надо просить ни о чем,
С ним не страшна беда.
Друг – это третье твое плечо,
Будет с тобой всегда…
 

Лева знал эту пластинку. Ее очень любил Саша Паладин и часто, подвыпив, заводил. Он заводил ее, когда все уже были под кайфом, но еще до того, как опьянение доводило всех «до разброда и шатания», как называл это Орешин. И все, как и Саша, проникшись его настроением и впадая в сентиментальную дружественность, сидели молча, пока игралась эта песня, воображая себя не то рыцарским дружеством, не то ремарковскими товарищами, готовыми друг за друга в огонь.

 
Ну а случится, что друг влюблен,
А я на его пути.
Уйду с дороги, таков закон —
Третий должен уйти…
 

Лева вздохнул и, дослушав песню, первым переступил порог. В дверях его встретил Иван.

– Ну? – спросил он ожидающе.

– Приедут сейчас, – ответил Лева.

– Привезут?

– Привезу-ут, привезу-ут. – ответил за Леву крокодил.

Из кухни доносились женские голоса и капризный голосок Оси. Пахло чем-то, жаренным на сале, как обычно и готовила Мария.

– Пошли пока на кухню посидим, – сказал Иван. – Там Мария картошки с котлетами нажарила и даже бутылку из комода достала. Любит она у меня гостей, – пояснил он крокодилу, – особенно вежливых мужчин. От меня, от мужа, прятала, а гостям достает… Ишь, – повторил он снова, ухмыляясь, – от меня, от мужа, прятала, а гостям достала…

Крокодил скинул в прихожей плащ, оставшись в сером летнем костюме, и они прошли на кухню. За столом сидели Ванда Габриэловна и Ося. Окно на улицу было открыто, в помещение проникал теплый ночной воздух, унося запах жареной картошки и принося свежесть, аромат леса, к которому слегка примешивалась паровозная гарь. Мария, в летнем, легком, светло-зеленом платьице, возилась у плиты. На столе стояли тарелки, рюмки, бутылка водки и миска со свежезаквашенной капустой.

– Я подумала и вспомнила, – указывая на миску с капустой, заметила важно Ванда Габриэловна, – что водку закусывают капустой в России. Надеюсь, Лева, вы не возражаете против капусты. Она полезна для печени и работы желудка. Перистальтика просто чудесно функционирует, когда утром ешь капусту.

– Спасибо, Ванда Габриэловна, – диким голосом сказал Лева.

Белый плафон под потолком ярко светился от сильной электрической лампочки, специально ввернутой вместо всегдашней тусклой. Плафон, как показалось Леве, был почему-то разрисован болотными лилиями. «Попробуй сорвать», – вспомнил он татуировку. Крокодила посадили рядом с Левой, и он выглядел совсем крокодильски в ярком электрическом освещении. Обмануться было невозможно. Почему же никто не удивляется? Сколько может тянуться этот бесконечный сон? «Может, мне не то мерещится, что крокодил пришел, а то, что пришедший человек, которого все нормально воспринимают, является крокодилом», – окончательно запутался Лева в своих умственных построениях. «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», – снова всплыла любимая шуточка Кирхова. «А может, вступить с крокодилом в неформальные отношения? – мелькнула безумная надежда. – Ведь известно, что неформальные отношения ведут к взаимопониманию. Надо бы скорей выпить для этого».

– Вы не возражаете выпить? – обратился к ним Иван, потирая руки.

– Отню-удь, отню-удь, – сказало зеленое чудовище. – Ему-у так это очень бы было полезно, – указывая на Леву.

Мария разложила по тарелкам еду, Иван разлил по рюмкам водку. И они выпили, причем крокодил, чтоб никого не задеть своей длинной мордой, когда будет глотать, башку свою откинул глубоко назад и только тогда вылил в пасть рюмку водки.

– Будем здоровы, – сказала Мария и тоже выпила. А Ося закапризничал и закричал:

– Я тоже хочу!

Ванда Габриэловна сказала строго:

– Бери пример с бабушки. Она не пьет, а ест то, что полезно.

Но внучок не отставал:

– Дядя Лева! А давай ты мне почитаешь!

– Ну вот! Сейчас он все бросит и пойдет тебе читать!.. – возмутился Иван.

Все принялись есть картошку с капустой. Потом Иван пихнул крокодила в плечо:

– Как тебя звать-то?

– Имя у меня сложное, непростое, вон как у Леопольда.

– А тебя что, Леопольдом разве зовут? – удивился Иван, взглядывая через плечо на Леву. – Вот бы никогда не сказал, думал, Левой.

– Лева – это сокращенно, – объяснил Лева.

– А, ну-ну. Это я понял. А тебя как же? – снова пристал он к крокодилу. – Чтобы, значит, знать, как обращаться.

– Давно имя мне дали, несовременное оно, – оправдывался крокодил. – Левиафан. Вот тебе и имя, правда, смешное? Но можно сокращенно просто Левой звать. Вон как его, – он опять кивнул на Леву.

– А ты клокодил? – вдруг спросил Ося. Сердце у Левы замерло. Сейчас все разъяснится. Вот он мальчик, как у Андерсена, увидевший, что король голый. Но Ванда Габриэловна оборвала внука:

– Неприлично влезать в разговор взрослых. Учись мыслить самостоятельно, чтобы достойно существовать.

И Иван добавил:

– Ты правда, Оська, помолчи пока. – И опять обратился к крокодилу: – Значит, так, издалека ты. Я это сразу понял. Вот и на Левку, когда первый раз поглядел, тоже сразу понял, что он малый с извилинами. Вот и моя зассыха сразу в тебе непростого почувствовала, ишь, принарядилась, бутылку от мужа прятала, а тут достала. Ну ты там у себя расскажи, что я свою так и зову: зассыха. Ладно, отстань, – отмахнулся он от Марии. – Так и скажи. А в остальном – мир, дружба. Вот почти и познакомились. Левка, он со мной своими переживаниями не делится, думает, не пойму. А я пойму. Я ведь ПТУ кончал в Оптиной.

– Это за Козельском? – охнул Лева.

– Ага, за Козельском. Там колодец такой, монахи говорили, что святой. Вода чистая, я сам видел. На тракториста я учился. Там девка была, я присмотрелся, на мордочку симпатичная. Я к ней. А дело зимой. Мы ходили в таких опушных валенках, до колена. У дома низ каменный, а верх деревянный. Мы наверх поднялись, я штанишки с нее уже стащил, а она как заорет. Понял? Под уголовку решила меня подвести за изнасилование. Я тогда валенок снял и по морде ей слева направо. Пусть знает, с кем дело имеет. Мужчина за себя постоять должен, меня так мать учила. Девка меня потом встретила: «Я тебя люблю». Я ей: «Сука! Люблю! А сама под уголовку подводишь». Я потом трактористом-мотористом стал. На целине был. Жизнь всякую повидал. Утром начинаешь борозду, конца-краю не видно, а на вечерней заре кончаешь. Такие там поля. Ты, Лева, запоминай. У вас небось такого ты не видал, – он похлопал крокодила по плечу. – И вшей! Воротник отвернешь, а они ползут, крупные. Воды нет. Только болото рядом. Мы из него воду на чай брали. А от вшей болотной водой не отмоешься. Во двор выйдешь, разденешься, ведро под машину поставишь, солярки наберешь – и на себя. Тогда и спишь наконец спокойно. Недели две ничего, наверно, их запах отпугивал, а потом снова. Правда, платили хорошо. А человек должен знать, за что он работает. Ты как думаешь?

– Ду-умаю-у, ты прав. – ответил с улыбочкой крокодил.

– Ну вот. Только вначале было скверно. Выйдешь из кассы, в руках толстая пачка портянок, ну, сотенных, мы их портянками звали, а уж тебе в бок ножик уперт и шипит падла: «Одну портянку оставь себе на прокорм, а остальные тебе ни к чему. Если голодно станет, подкормим». Блатных там много было. И отдавали. Ну, блатным отдавали. Один отказался, так его зарезали. А потом приехал Артур Чередниченко, бригадиром к нам, у него у самого прошлое было, велел нам шланги нарезать с металлическими наконечниками и в рукав спрятать. Вот ты сейчас, когда меня услышишь, скажешь, что я эсэсовец, бандит, а я смирный, мухи не обижу. Разве Марию под горячую руку приложу. И все. А так и в пивной никого не трону. А тогда только из кассы на улицу вышли, только к нам приставать стали насчет портянок, каждый шланг в руку схватил – и по голове, а она знаешь какая штуковина, от нее череп вдребезги.

– Насмерть? – изумился Лева. Это была та настоящая жизнь с драками за существование, с которой он не сталкивался, ибо драки за существование в его мире происходили не кулаками, а словами.

– Конечно, насмерть, – сказал Иван. – я же тебе говорю – череп от нее вдребезги. А Артур с главарем схватился, сначала яйца ему сапогом разбил, а затем головой об камень. И заметьте, следствия никакого не было. Покрутились, но мы все друг за друга горой, одно показывали, они и уехали несолоно хлебавши. Да и рады, наверно, были, что от блатных избавились. А с тех пор я смирный, мухи не обижу, но за товарища всегда встану. Понятно? Так Артур меня на всю жизнь выучил.

Он налил еще по рюмке, и они снова выпили. Бутылка пустела, а ребят все не было. Лева уже отчаиваться стал, Иван на него принялся посматривать с неодобрением, как на лгуна, но тут в дверь наконец позвонили.

– Я открою, – с облегчением вскочил Лева.

– Иди открой, – разрешил уже пьяный Иван, – а я пока с твоим тезкой погутарю. Очень он меня интересует.

– Неу-ужели? – гукнул со смехом крокодил. Затем встал и пошел за Левой в коридор. Но Лева и не думал убегать.

«Вот так и надо, – говорил он себе, идя к двери. – Так и надо. Надо уметь драться без пощады, чтоб себя защитить. Вот Гришин племянник Андрейка этого не сумел. Главное – понимать, что когда перед тобой беспощадный враг, то и ты должен бить без пощады. Как Иван. И девку валенком по физиономии – и это правильно. Это тоже способ разрешения меж-половых конфликтов, да». Андрейка этого не сумел, и он, Лева, пожалуй, никогда не сумеет. Поэтому и ездят на нем бабы, всю жизнь ездят. Что Инга, что Верка… Запилили. А он им не обещал вовсе, что будет на себя не похож. Вот и сбежал.

Лева открыл дверь. На площадке стоял, покачиваясь, Саша, прижимая к груди полупустую бутылку.

– А где Кирхов? – невольно спросил Лева. Все-таки втайне он надеялся, что не меньше двух их приедет. Двое – это уже сила.

– Твой любимец Кирхов. – произнес Саша, стараясь твердо выговаривать слова, – оказался засранцем и сошел у Сокола. Мы купили у таксиста эт-ту бутылку, но, прежде чем сойти, Кирхов выжрал половину, сказав, что это его доля. У Помадова, говорит, еще есть. Может, он и прав. Не берусь судить. Ты как думаешь?

И увидев крокодила:

– Эт-то и есть твой новый приятель? – и, взмахнув рукой с бутылкой, объяснил себе и Леве: – Зелененький.

А крокодилу:

– Рад познакомиться.

Тот, не открывая пасти, ответил:

– Взаимно, – и, увидев, что дверь в квартиру уже захлопнута, вернулся на кухню.

Лева потащил Сашу к себе в комнату.

– Ты куда? – крикнул Иван.

– На секунду, – объяснил Лева.

В комнате он сразу пошел к стенному шкафу и вытащил бутылку. Саша задумчиво наблюдал его действия и говорил:

– Я т-только глоток отпил. За компанию. Остальное – Кирхов. Я, если друг сказал надо, значит, надо. Я у таксиста и купил. Д-думаю, не пропадет, пригодится. Ого! И вправду ноль восемь. Я думал, что врешь, просто заманиваешь. А забавный у тебя этот богемный парень. Н-настоящий крокодил.

– Саша, – с всхлипом сказал Лева, – но он и есть крокодил.

– Ну, конечно, – иронически хрюкнул Саша, – и ты его пригласил к себе в дом посидеть и выпить. Ладно, хватит мне мозги пудрить. Расскажи лучше диспозицию. Д-девушки есть?..

И тут, несмотря на страх и растерянность перед крокодилоподобным существом, какой-то рычажок переключился в Леве, и его понесло в молодцеватом хвастовстве:

– Есть. Смуглая такая, стройненькая, как ветка орешника. Жена моего соседа, Ивана. Только ты не моги, – добавил он, заметив, что Саша приосанился, и чувствуя, что Саша сейчас закадрит Марию, а ему обидно будет, что сам этого сделать не сумел.

– Почему это не моги?

– Место занято.

– Кем это?..

– Мною, Леопольдом Федоровичем, – самодовольно вдруг хихикнул Лева, и в самом деле испытывая самодовольство, будто не соврал, а Мария взаправду была его любовницей.

– Ох, Лео! Ох, Помадов! То-то ты все на Войковскую стремишься! Комнату здесь снял. Хитрован! Ну, мы еще посмотрим, чья возьмет. Нравственность, как говорил один мудрец, начинается выше пояса.

– Попробуй, попробуй, – продолжал самодовольно улыбаться Лева: ему льстило,' что Саша поверил или сделал вид, что поверил в наличие у Левы молодой любовницы.

– Эй! Вы заснули там или умерли?! – гаркнул вдруг Иван.

– Да-да, – засуетился быстро Лева, точно на него учитель прикрикнул или плеткой стегнули. – Саш, держи бутылку. Только как бы так сделать, чтобы подумали, что она у тебя с собой была?

– Да не расстраивайся ты так. Смотри, – и он быстро засунул толстую бутылку во внутренний карман пиджака. Пиджак оттопырился.

– Заметно, – сказал Лева.

– Что? Что у меня бутылка? Конечно, заметно.

– Но раньше ее тут не было.

– Это еще доказать надо. Они ж меня под лупой не рассматривали. Да и им-то всем не все ли равно. Твой богемистый приятель уже аж позеленел от водки. Пойдем. Все о’кей.

На кухне их ждали, потому что предыдущая бутылка была уже пуста. Лева иногда удивлялся, сколько в человека может влезть спиртного в течение дня. Удивлялся, но пил.

– Привет честной компании, – сказал Саша, ставя на стол полупустую бутылку, а затем из внутреннего кармана доставая бутылку лимонной ноль восемь и тоже выставляя ее на стол.

– У-у, – зарычал Иван, наваливаясь грудью на край стола и жадно хватая лимонную. – Понеслась! Хорошие у тебя друзья, Лева, хоть ты и Леопольд.

– Он уже хотел кричать: Леопольд, подлый трус, выходи, – застенчиво поглядывая на плечистого Сашу, несмотря на опьянение прямо сидевшего на стуле, сказала Мария. Сашина выправка всегда поражала Леву, и он относил ее за счет, так сказать, дворянского воспитания. Видно, что человека учили держаться в обществе.

– Ну не такой уж Лева у нас и трус, – заступился Саша Паладин. – Все же на статью самого Гамнюкова руку поднял. Правда, по просьбе Главного, за то ему Главный и выговор влепил.

– Как влепил? Уже? – испугался Лева, на минуту забыв о крокодиле. – Ведь его же в редакции не было.

– Вернулся под вечер. А наш общий друг Чухлов Клим Данилович проектик приготовил. За ним ведь такое не заржавеет. И к Главному. А тот «проправил» и подписал.

– Вот сволочи! – совсем разволновался Лева. – Я им покажу!

– Видите! – воскликнул Саша. – Конечно, Лева у нас особенно опасен в состоянии «завязал». Но и так неплох. Идеологически вооружен и при задержании может оказать сопротивление.

– Как? как? Что ты сказал? Повтори, – рассмеялся вдруг крокодил.

Услышав его мычаще-лязгающий голос, Лева снова забыл и о Главном, и о Чухлове, и о выговоре. А Саша ответил:

– Сказал, что ты слышал, – не боялся он вовсе крокодила. – Давай лучше выпьем.

Все быстро выпили по одной, потом сразу по другой.

– А ты чего не закусываешь? – обратился Иван к крокодилу. – Ты трескай. Котлеты свежие, сам брал.

– Потом, – ответил крокодил. – Не хочу аппетит перебивать.

– Дядя Лева! – сказал неожиданно маленький Ося, возившийся в тарелке и не поднимавший глаз. – А тебя клокодил не любит.

– Почему? – опешил Лева, старавшийся хмелем заглушить сомнительную реплику крокодила насчет закуски и аппетита.

– Я знаю. Он тебя съест. Он сказал, что меня с бабушкой есть не будет, а Иван да Малья ему нлавятся. А пло тебя ничего не сказал. Значит, тебя съест.

– Железная логика, – ухмыльнулся Саша. – А может, меня? Ведь про меня он тоже ничего не сказал.

Все захохотали. Громче всех крокодил. От смеха из глаз у него даже слезы потекли двумя струйками. Ванда Габриэловна тоже смеялась, затем поправила чепец и, взяв Осю за руку, сказала:

– Ну все. Хватит. Скажи взрослым спокойной ночи и пойдем.

И, несмотря на Осины вопли, его увели. Выпили еще по одной. Уже Иван прикладывался щекой к столу, но тут же встряхивал головой, отгоняя хмель. Саша по-прежнему сидел прямо, а Марья все нежнее поглядывала на него. Все молчали, тяжело отдуваясь.

– Расскажу-у вам для веселья анекдот, чтоб не ску-учали, – нарушил молчанье крокодилоподобный субъект. – Про крокодила.

«Сам-то кто? Крокодил или нет?» – думал, преодолевая алкогольный дурман, Лева.

– Так вот. Слу-ушайте. Возвращается как-то какой-то человек домой. Ну-у, слегка подвыпил, как это у-у многих водится. А перед подъездом его какая-то высокая фигура останавливает, пахнет от фигуры тиной, гнилостью – словом,' болотом. И видит человек, что перед ним крокодил. И крокодил говорит человеку: «Я тебя съем». Ну-у, человек испу-угался, вырвался, бросился домой, заперся. А у-утром ко врачу-у пошел. Все ему-у рассказал. Врач посмотрел на него и говорит: «Голу-убчик, у-у вас галлю-уцинации. Вот попринимайте эти порошки. И крокодил перестанет вам являться». Человек ку-упил в аптеке порошки, принял один, принял дру-угой и понял, что явление крокодила было обыкновенным бредом. И у-уже ни от кого не вырывался. Вот проходит неделя, больной не является. А шизофрения – опасная вещь, врач испугался, как бы больной чего не натворил, и решил его навестить. Хороший был врач. Приходит по адресу. Спрашивает: «Здесь живет такой-то человек?» А соседи ему говорят: «Нет, не живет». – «Как же так? – интересуется врач. – У меня адрес записан». Соседи говорят: «У вас все правильно записано. Только он больше не живет. Его крокодил съел».

Все засмеялись, кроме Левы. А Саша сказал:

– У нас д-давно установилось анекдотическое мышление. Мы мыслим анекдотами, а не категориями разума. Анекдотами и разговариваем. Информации деловой и мыслительной друг другу не сообщаем. О чем это говорит? – спьяну Сашей овладевало иногда желание обличительно порассуждать. – Д-да, о чем это г-го-ворит? О том, что мы… Ч-черт, не знаю… Ну, что наше сознание подвержено анекдотической заразе. Это же не случайно, что мой друг Лео вбил себе в голову, что его преследует крокодил. И не случайно, что его приятель так вырядился, – он кивнул на крокодила.

Крокодил громко, утробно и радостно засмеялся и игриво поддел Леву зубом около шеи. Он тоже был зверски пьян.

– Ты что?! – отпрянул от него Лева. – Больно!

– Ничего, – давился от смеха крокодил. – На зуб пробую.

Иван спал, раздвинув тарелки и уткнувшись лицом в стол. Саша спал тоже: с закрытыми глазами, покачиваясь, но прямой, как на параде. Мария, поглядев на них, пошла к себе в комнату, и Лева услышал, как она перетаскивает матрас в ванную. Лева пихнул Сашу в бок и, увидев, что тот открыл глаза, зашептал ему в самое ухо:

– Саша, спаси меня, спаси. Ты же рыцарь, сам говорил. Значит, можешь сразиться с чудовищем.

Саша пристально посмотрел на Леву, пока слова проскакивали в его извилины, видно, что с трудом. Наконец до него дошло.

– Все в порядке, старик. Полная спокуха. Все в порядке. Не вижу здесь чудовища, да и ты не девушка. Давай еще по одной.

– Давай, – горестно сказал Лева. «Вовсе он не рыцарь-паладин. Поладин, он со всеми поладит, со всеми в лад живет».

Они выпили, и наконец все поплыло у Левы перед глазами: стол, Иван, крокодил, Саша. Потом возникла откуда-то Мария и потащила за собой Ивана. Надо было лечь, но сдвинуться с места не было сил. Потом кто-то толкнул Леву Это была Мария. Она поднимала со стула Сашу. Одну его руку она закинула себе за шею другая висела, болталась. Мария обнимала его за талию, и Саша шел за ней.

– Я этого вашего друга в ванную уложу, – сказала Мария Леве, заметив его взгляд. – А другого уж у себя пристраивайте.

Они с Сашей исчезли. А крокодил сказал:

– Ну-у ладно, пойдем.

Он подхватил Леву под локоть. Леве было почти все равно, кто его тащит, лишь бы скорее раздеться и в постель рухнуть. И все-таки обрывки мыслей еще мелькали у него в мозгу: «Пусть все это будет сон, пусть. Пусть бред. Завтра проснуться – и чтоб ничего этого не было. Все уже позади. Все сон, жизнь и та сон. Пусть…» Он почувствовал, что лежит уже на кушетке, а незнакомец (или незнакомка?) стаскивает с него пиджак, рубашку, башмаки, брюки. «Дорогая моя девочка, ложись рядом», – хотел прошептать Лева, но язык не слушался. Он куда-то проваливался, в черноту с искорками, где вовсю действовал закон калейдоскопа: перед глазами мелькали то пивная и Тимашев с Ольгой, то Мишка Вёдрин, хватающий его за руки, то молодая вдова в зеленом, то долговязая девица в комбинации, бегающая от него вокруг стола, то упрекающий его Гриша и сердитая Аня, то рыдающая Инга, то всхлипывающая Верка, беременная, с опухшим лицом. Потом – и это было последним его сознательным ощущением – он увидел, как крокодил внимательно посмотрел на его голое, жирное, обмякшее тело, вздохнул, разинул пасть, и Лева почувствовал с безумным ужасом и пронзительной болью в спине, в которую вонзились зубы, как головой вперед он ныряет в жаркую, смрадную утробу.

И все кончилось…

Утром Саша открыл дверь в Левину комнату и хрипло сказал:

– Друг мой Лео, не желаете ли со своим приятелем составить мне компанию сходить за пивом. Полечиться бы не мешало.

Но комната была пуста. Кровать была застелена, будто в ней никто и не спал. Хотя окно было открыто, в комнате все же чувствовался легкий гнилостный болотный запах.

– Ч-черт! Ранние пташки. – недоуменно и хрипло произнес Саша. – И не разбудили. Благородно, если они, конечно, пиво сюда принесут. – И, обернувшись в коридор, спросил: – Марья, у вас пивная поблизости есть? Скорее всего, они там.

1986