Текст книги "Роковая Маруся"

Автор книги: Владимир Качан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Тихомиров, старый товарищ по мужским забавам

План мести был размыт и неясен, было одно большое желание заставить ее страдать, и не было даже уверенности в том, что из всего, что он придумает, найдется хоть что-нибудь, что заставит ее страдать так, как надо. Но желание было, ух, какое сильное желание было у Коки, а когда человек так сильно хочет, ему надо помочь, и такой помощник у Коки нашелся.

Был у него друг, товарищ по мужским забавам, Володя Тихомиров, долгое время работавший в кино каскадером. В основном он был исполнителем и постановщиком конных трюков, но умел и многое другое, что постоянно подтверждал при Коке, и вот уже третий год вызывал в нем чувство восхищения и даже преклонения, чего Кока изо всех сил старался не показать. Например, он мог залпом выпить из горлышка бутылку водки, не закусывая… Это еще не фокус, это могут многие, говорят – некоторые выливают бутылку водки в миску, крошат туда хлеб и способны не спеша выхлебать всю эту чудовищную тюрю столовой ложкой.

А фокус был в том, с каким шиком Тихомиров все это исполнял: он не отрываясь пил эту бутылку водки минуты три; на его лице не было ни отвращения, ни гримасы какого-то усилия, ни, наоборот, жадного удовольствия алкаша – ничего не было на этом лице, кроме едва видимого скучного одолжения: ну, если вы уж так хотите, – полюбуйтесь; он делал последний глоток, отнимал бутылку ото рта вверх и, чтобы все убедились в чистоте исполнения, вытряхивал в рот еще несколько капель; затем подкидывал правой рукой бутылку высоко вверх, она парила над столом две-три секунды и начинала падать, грозя разбиться и разбить все на столе в месте падения (Тихомиров при этом сидел расслабленно и спокойно и на бутылку даже не глядел), и в тот момент, когда, казалось, она рухнет и все уже открывали рот, чтобы выразить испуг, – с быстротой нападающей кобры выбрасывалась вперед левая рука, ловила бутылку в нескольких миллиметрах от поверхности стола и аккуратно ставила ее; затем он (никогда не закусывая и, упаси бог, не запивая) лениво закуривал и вот только тут позволял себе бросить взгляд на загипнотизированную аудиторию, у которой рты наполнялись потрясенными гласными: А-а-а! О-о-о! Е-е-е!

Кстати, о гипнозе. У Тихомирова были большие, красивые серые глаза, слегка навыкате, и он умел по-настоящему гипнотизировать; да, да, Кока сам однажды был свидетелем того, как он убирал головную боль у одной неврастенички: он повел ее в другую комнату, сначала усыпил ее, а потом чего-то внушил – или в обратном порядке, неважно, – главное, когда они вернулись из другой комнаты, она как-то сыто и довольно улыбалась и голова у нее больше не болела.

Еще Володя умел делать уж и вовсе невероятное, наверное, связанное с умением гипнотизировать. Как-то поздним вечером 31 декабря он на спор «снял» пять девушек на улице и увез их праздновать Новый год в свою компанию. Вся изюминка этого спора заключалась в том, что «снятие» должно было начаться в 23 часа 30 минут, и все девушки на улице, которых Володе предстояло уговорить, торопились в гости или домой, чтобы успеть встретить Новый год в кругу близких и друзей; другие девушки, которые никуда не спешили, во всяком случае – явно, в расчет не входили, надо было брать именно спешащих, у которых из сумок и пакетов торчали цветы или шампанское, которые нервно взглядывали на часы и очевидно злились, что опаздывают. И вот в считаные минуты Тихомирову надо было: 1) уговорить девушку не ехать к близким, пренебречь и этим даже кого-то подвести и обидеть и 2) ехать в совершенно незнакомую компанию на машинах с абсолютно незнакомыми молодыми людьми.

А?! Каково?! Никто не знал, как он это делает, никто никогда не стоял рядом, никто никогда не слышал, что он им там говорит, чем он их убалтывает, да и он сам никогда не рассказывал, сколько ни просили, но это было таинственно, неправдоподобно и неизменно эффективно. Все видели, как он стоит перед девушкой, спокойно и равнодушно пощипывает свою коротко остриженную бороду и что-то вяло говорит, причем не уговаривает, не убеждает и уж тем более не умоляет, нет-нет, никакой энергии, именно вяло и без интереса к объекту, с таким видом, будто это ему в принципе и даром не надо, просто он, так уж и быть, хочет сделать ей подарок; она, конечно, может отказаться и не ехать, дело вольное, но как бы не пожалеть потом, что был в жизни шанс, да она его сама потеряла.

Словом, со стороны казалось, что это не он ее уговаривает, а она его – то ли не обижаться на то, что сегодня не может, то ли – не огорчаться сильно, потому что в любой другой день – пожалуйста, с дорогой душой, а сегодня – ну никак; затем она уже сама выглядела очень огорченной, что не может ехать, она уже оправдывалась, что если бы не папа, не сестра, не Вася, который убьет, если не приеду, если бы… да мало ли кто еще, у каждой по-разному; еще через минуту неуверенно пожимала плечами и улыбалась, а еще через минуту Володя брал из ее руки сумку, провожал к машине, знакомил с ребятами и возвращался за следующей. Последнюю девушку он взял за семь минут до курантов, все кинулись в машины и рванули, но до дома, конечно, доехать не успели, встали где-то на полпути, включили радио на всю катушку и фары машин, вышли, все перезнакомились, открыли шампанское, достали стаканы; из открытых машин на весь проспект начали бить куранты, шел крупный снег и красиво падал в шампанское, белое – в золотое, а одна девушка, которая сопротивлялась и не хотела ехать дольше всех, уже кружилась, смеясь, по шоссе и ловила стаканом крупные снежинки, и все вслух хором считали: девять… десять… одинадцать, выпили, дико хохотали и стали говорить наперебой, что такого Нового года у них еще не было, что так – не встречали никогда. А режиссер праздника Тихомиров стоял с видом «ну я же говорил… и потом будет еще лучше».

Потом сели в машины и поехали дальше, и девушки уже совсем не боялись и даже не стеснялись, уже все вокруг были свои; наверное, Володя все-таки угадывал или вычислял на улице девушек, в которых слабо билась или дремала до поры авантюрная жилка. Многие женщины склонны к авантюризму, только даже не предполагают этого в себе, пока какой-нибудь Тихомиров им на это не укажет, и тогда они (неожиданно для себя и ужасно греховно!) подумают: «А что, так и жить всю жизнь? Домой, на работу, на работу, домой… или в институт, домой, в магазин… и все?!.. Что, так и не будет ни одного приключения? Неужели так ничегошеньки и не будет?!» И неосознанно тянет свернуть с колеи неведомо куда и посмотреть – что там, а тут, откуда ни возьмись, очень кстати – Тихомиров, и, глядь, уже едут, хохоча, в двух машинах с незнакомыми, но очень симпатичными и веселыми ребятами. А те их, поскольку уж все равно не успели и встретили Новый год не дома, везут еще и на Ленинские горы (теперь это Воробьевы горы. Это я для будущих читательских поколений поясняю, поскольку они, натурально, после «Войны и мира» примутся сразу за мою «Марусю» и поди объясни им тогда через сто лет, что это за Ленинские горы такие).

А потом один безумный молодой человек, а это не кто-нибудь, а автомобильный каскадер Сашка Шабанов, покажет им головокружительный спуск на машине с этих Ленинских гор, этакий автомобильный слалом между деревьями, и они будут при этом не снаружи, а внутри машины; и когда они в два приема катаются вот таким образом в Сашкином форде – это вам почище, чем американские горки, потому что риск – настоящий, и визг девушек – тоже настоящий, а не от безопасного восторга на аттракционе. А потом ехали домой, опять в сопровождении шампанского, и дома Тихомиров тоже каким-то образом умел сделать так, чтобы две девушки (абсолютно не возражая, а наоборот – весело) уже наводили порядок в квартире, еще двое – накрывали на стол, а последняя – мыла на кухне вчерашнюю посуду, то есть они были здесь уже совсем свои, уже хозяйки, и все уже приблизительно разобрались по парам, так что получалось, будто семейные пары, знакомые друг с другом тыщу лет, в очередной раз вместе празднуют Новый год.

И еще у Тихомирова был, например, такой коронный номер. В первый раз Кока увидел его в конце съемок фильма, в котором он играл белого, но постепенно «краснеющего» офицера, а Тихомиров исполнял там конные трюки то за белых, то за красных, соответственно меняя одежду. Тот съемочный день был последним, а его в кино почти всегда отмечают. Вот и тогда, тут же, на поле сражения были накрыты столы, появились водка и шампанское, и тогда Тихомиров показал… Одетый в форму белогвардейского ротмистра, с настоящей шашкой на боку (Тихомиров презирал бутафорию) он сидел за столом и, когда предложили открыть шампанское, встал, оправил мундир, взял в руки бутылку и сказал негромко: «Внимание». Все, зная его, повернулись, затихли и стали смотреть. В кромешной тишине – не хватало только барабанной дроби, сопровождающей смертельный трюк, – он подкинул вверх бутылку шампанского каким-то особым образом, так, что она, достигнув верхней точки, стала опускаться строго вертикально, и во время этой второй фазы полета он успел выхватить из ножен шашку и полоснуть ею по горлышку бутылки с такой резкостью, что горлышко, отделившись, никуда не отлетело и стало падать рядом с бутылкой, а сама бутылка, падая, продолжала сохранять вертикальное положение, ничуть не отклонившись от удара. Левой рукой Тихомиров поймал ее и тут же налил шампанское в ближайший бокал, как бы продолжая полет бутылки, но уже вместе с рукой, – этакое пике с плавным выходом из него.

Да-а-а… эт-то, я вам доложу, был еще тот балет, тут было на что посмотреть. Эти трюки с падающей стеклотарой (а у Володи их было еще несколько) требовали определенной жонглерской подготовки и тренировки, и Тихомиров, видимо, не поленился когда-то проделать всю эту, так сказать, закадровую домашнюю работу с тем, чтобы в конечном счете – удивить. Хоть пять человек, хоть трех, хоть одну, сидящую напротив, но – удивить! Это было для него – как наркотик. Ему совершенно необходимо было получать регулярно свою дозу «Ах!» или «О-о-о!» от окружающих, поэтому он и стал редчайшим мастером внешних эффектов, в чем мы с вами вскорости и сможем убедиться, мой терпеливый читающий спутник. Почему «терпеливый»? Да потому, что тебе пришлось выдержать еще одно отступление от сюжета, когда мы шли, шли и вдруг опять встали. Но не могли иначе, потому что навстречу шел Тихомиров, с которым надо было все-таки поздороваться, а мне совершенно необходимо было вас познакомить. Спросишь – зачем? А затем, чтобы ты сейчас осознал, что за союзник появился у Коки в его не объявленной пока войне против Маши Кодомцевой. Вы заметили, что я с вами вдруг перешел на «ты», мой тем не менее глубокоуважаемый товарищ? Это не от панибратства или фамильярности, просто мы уже так давно вместе, что – пора, вам не кажется?.. Не знаете?.. Ну тогда я буду с вами, как и Маруся с Кокой, то на «ты», то на «вы», – как потянет, идет?..

Вообще, конечно, вся эта Кокина компания доморощенных московских плейбоев во главе с Тихомировым – это на одну Машу было уж слишком много, несправедливо много, силы были явно не равны, но, как мы увидим в дальнейшем, моя Маруся, почти как республика Куба – один из последних на планете бастионов социализма, окруженная со всех сторон врагами, держалась до последнего, и я, восхищенный зритель, только и мог, что болеть за нее и говорить про себя: «Браво, Маруся! Ну пусть хоть раз победит слабейший!»

О песнях, а также о дружеском участии

В тот же день, день крушения идеалов, если вы помните, Кока пришел к Тихомирову с бутылкой водки, они посидели, и Кока все, что было за последнее время, ему рассказал. Поведал Тихомирову, что он увяз, влип и что эта ужасная (в смысле цинизма) особа, которая к тому же старше его на пять лет, сделала его, Коку, больным и слабым, что он постоянно думает о ней, все валится из рук, и он ничего не может с собой поделать. Он рисовал симптомы своего недуга, которые и так слишком хорошо известны всем и каждому, они так же типичны, как симптомы гриппа: ну, элементарно – температура, головная боль, сухой кашель, ломота в костях – значит, грипп; так и тут – бессонница, мысли все время о ней и вокруг нее, отвлечься невозможно; плюс мелкие признаки, годами повторяющиеся в нашей эстрадно-песенной лирике, по которым мгновенно узнаешь любовь, которая пришла… или ушла, или пока тут.

Вот вам дежурный набор этих признаков, из которых вы сами можете запросто сложить песню о любви: во-первых, конечно, «разбитые мечты» – ну куда без них, затем «все прошло», или «любовь прошла, как дождь (можно «снег»)», или «уже не вернуть, уже не найти», еще обязательно – «осталась печаль», потом «вспоминай мои губы, вспоминай» – это уже точно про нашу историю; хорошо также начинать куплет с «ты не понимаешь» (вариант: «и тогда ты поймешь») или «а помнишь?..», или «ты меня не зови» (вариант: «позови». Можно «не зови», а можно наоборот – «позови»), начать хорошо также со слов «тебя уж нет со мной» (вариант: «меня уж нет с тобой», а также «ты со мной не рядом») – по этой причине «кто-то другой твои целует руки, губы…», далее – по вкусу; хорошо еще – «это был чудный (дивный) сон»; нельзя обойтись без риторических вопросов, без вскриков в пустоту типа «где ты?» или «где ты теперь?». Ну и, конечно, вам не обойтись без телефона: «телефон молчит» (лучше всего – в ночи) или «ты не звонишь», то есть телефон должен молчать вглухую и тем самым еще больше усиливать печаль, понимаете?..

И уж совсем впрямую к нашему рассказу: «осталась только рана лишь глубокая», и «все, что было, – обман, и остался туман», и, разумеется, «растеряла любовь, растоптала цветы», поэтому, сами понимаете, «на сердце тоска». И, как следствие всего вышеизложенного: «я не могу без тебя» (чего не можешь – расшифровывать не надо, это лишнее, не могу – и все, ничего не могу! С тобой – могу, а без тебя – нет). Ну, видите, как просто?.. Я вдохновил вас на песенное творчество? Приступайте, вы будете не хуже других, уверяю вас.

Вся эта песенная сыпь (или даже отдельные прыщики) хрестоматийно указывают на то, что любовь пришла; вот, как почувствуете, например, что «на сердце тоска» – все, поздравляю вас, она здесь. А Кока был уже во второй стадии заболевания, в стадии «я не могу без тебя», и этот диагноз доктор Тихомиров ему тут же и поставил.

– Ну, что делать, Володя, что?! – колотился Кока о стенки уютной Тихомировской кухни.

– А ничего, – спокойно отвечал Володя, пощипывая знакомым образом бородку, что, однако, означало у него напряженную работу мысли. – Плюнуть и забыть. Давай девушкам позвоним, сейчас приедут.

– Да какие на х… девушки! – стонал Кока.

– Адрес правильный, – цинично заметил Тихомиров, – именно туда, куда ты сказал. Тебе сейчас это полезно.

Кока даже не улыбнулся.

– Ты лучше скажи, что мне делать, что?! – Он метался по кухне, заламывая руки, как это было принято в древнегреческих трагедиях, подходил к столу, наливал себе и опять мерил кухню шагами, как волк в клетке: места мало, и поэтому три шага туда, три сюда, туда-сюда, туда-сюда, так что в глазах у Володи рябило.

– Да сядь ты, бога ради! – заорал Тихомиров.

– Не могу-у-у, – тоскливо выл Кока, выпивал и опять ходил и скулил, скулил, мешая Тихомирову сосредоточиться, а ведь он сейчас размышлял и принимал решение. Наконец ему Кокино художественное нытье надоело, да к тому же работа мысли была уже закончена, ибо он перестал пощипывать бородку и, видимо, какое-то решение уже принял.

Кока это почувствовал и встал, глядя на Володю собачьими глазами, полными надежды на то, что сейчас наденут ошейник и поведут гулять.

– Ну ладно, – скучным голосом сказал хозяин, – только поклянись, что будешь меня слушать, что бы там ни было.

– Клянусь, Володь, клянусь, о чем речь!

– Нет, погоди. Тебе будет трудно и очень – железно выполнять то, что я буду говорить. Тебе будет хотеться совсем другого, ты будешь визжать, что ты не можешь это сделать, что ты не садист, что ты ее любишь, и ты будешь отказываться. Будешь?

– Нет, нет, Володя, что ты, не буду. Буду делать все, как ты скажешь. – Кока в данный момент был готов на все, чтобы получить рецепт, точнее, лекарство от своей головной боли. И, хотя это была боль не головная, а душевная и лекарства, как известно, от нее нет, потому что где-то болит, а где – не поймешь, географических координат у души нет, и что лечить – непонятно; да и как, собственно, лечить человека, который хочет и любить, и отомстить, и наказать, и целовать, и ненавидит, и не может без. И все же, несмотря на все это, у Тихомирова было одно лекарство, правда, не сиюминутного действия, оно должно было подействовать не сразу, не сегодня, но зато сильно и надолго.

– Давай так договоримся, – сказал Тихомиров, – в первый же раз, как только ты меня не послушаешь, я отхожу в сторону и дальше сам трепыхайся, как хочешь. Согласен?

Надо ли говорить, что Кока был согласен на все, и тогда Тихомиров начал: «Завтра в девять часов утра…»

Назавтра в 9 часов утра Тихомиров заехал за Кокой на улицу Грановского, в 9.20 они покупали цветы на Центральном рынке, в 9.40 были в переулке напротив Вахтанговского театра, а оттуда пешком дошли до театрального училища имени Щукина, из стен которого походкой Юла Бриннера из «Великолепной семерки» вышел несколько лет тому назад наш герой на свободную охоту за признанием и славой. Они встали там в 9 часов 45 минут. Цветы пока остались в машине и, конечно, предназначались не Маше.

Идея была проста: в 10 часов начинаются, как правило, занятия, урок танца уж во всяком случае. Сейчас будут подходить студенты, а главное – студентки, и тогда они по-быстрому выберут самую эффектную и красивую девочку, и Тихомиров с ней перед занятиями поговорит. Поговорит, как кинорежиссер. Отчасти это было правдой: Тихомиров как раз начал пробовать себя в режиссуре и даже уже поставил кое-что во ВГИКе, это была дипломная работа его друга – кинооператора, в которую тот и пригласил Володю в качестве режиссера. И картина получилась, а Кока сыграл там, кстати, одну из главных ролей. Но это было год назад, а сейчас Тихомиров не без удовольствия развернул свои режиссерские опыты в экспериментальной лаборатории Кокиной жизни, а подопытными свинками должны были послужить Маша, Кока и та неизвестная красавица, которую они выберут через несколько минут. Почему обязательно из Щукинского училища? «Смотри, – объяснял вчера Коке Тихомиров, – все надо делать быстро, так? Значит, надо, во-первых, найти потрясающую деваху, чтобы глаз не оторвать, – это обязательно, а во-вторых, чтобы она побыстрее тобой увлеклась. Где сейчас самые красивые и эффектные девушки? Правильно, на панели, а еще где? Точно, на 1-м курсе ВГИКа или театрального института. Именно на 1-м, потому что свежа, нетронута и готова к любви, разочарований еще не было, мордой об стол еще не было, первый раз „мордой об стол“ – это будешь ты, понял? Теперь, почему все-таки Щукинское? – А чтобы она тебя знала, дурачок, ты это заведение тоже закончил – раз; о вашем курсе легенды ходили, она должна их знать – это два; и наконец, ты сейчас в Москве довольно известный артист, на тебя ходят – это три, понял? А теперь – повод для знакомства: я хочу ее попробовать в кино, она соглашается, я говорю, что хочу сегодня же познакомить с партнером, он, кстати, тоже из Щукинского училища, когда это можно сделать? Она говорит, что после занятий, я говорю – поздно, время не терпит, после занятий уже повезем на кинопробы; она колеблется, не знает, тогда я спрашиваю, когда у них там перерыв, перемена или что там; она говорит, что через час кончится танец; через час мы тут, да подожди, без цветов, конечно, кто при первом деловом знакомстве дарит цветы, идиот! Дальше – я вас знакомлю, ты делаешь вид, что от нее сразу ошизел; еще через час, после следующей лекции ты вызываешь ее и даришь… нет, стоп! Не надо ждать еще час, она уходит, ты на проходной оставляешь букет и устно – понял? – устно! – просишь передать такой-то; кто передал, неважно, не называйся: тебя там все равно срисуют и ей передадут. А после занятий – по обстановке, но так или иначе мы ее встречаем, и вечером она – наша. Можно будет даже признатъся, что кино – это предлог, чтобы с ней познакомиться».

Самое смешное, что точно так по этому разработанному сценарию и вышло буквально вплоть до деталей. Но сначала в 9.45 они стояли возле Щукинского училища, моросил мелкий дождик, поэтому многие девушки шли под зонтиками и мешали себя разглядеть. Но все равно подходящей не было. Через десять минут Кока заметил знакомое лицо какого-то старшекурсника, который должен был его знать точно: когда Костя заканчивал, этот парень был на 1-м курсе. Кока отозвал его в сторонку, сказал, что это нужно для одного фильма, поэтому, мол, и спрашивает: какая сейчас на 1-м курсе самая красивая девчонка? И получил моментальный ответ, что самая красивая на 1-м курсе – Тоня Краснова, и, поскольку ответ был быстрым, уверенным, без раздумий и прикидок, Кока понял, что так оно и есть. Он попросил ее описать и сообразил, что эта девушка еще не проходила, затем поблагодарил парня, вернулся к Тихомирову и рассказал, что узнал. Так что, когда без пяти десять появилась и пошла мимо них высокая тонкая девушка с темными волосами, рассыпанными по плечам, с очень красивым и вместе с тем серьезным лицом, девушка явно не «склонная к быстрому компромиссу», как говаривал Тихомиров, они тут же догадались, что это и есть Тоня Краснова, персонаж № 3, которой была в нашей истории уготована самая неблагодарная роль: она должна была стать всего лишь орудием мести в руках хищного юноши с кроткими глазами и уязвленным самолюбием, и не столько в руках хищника, сколько в руках его дрессировщика Тихомирова.

Вечная формула всех мелодрам: Петя любит Катю, а Катя любит Васю, так и тут: Тоня любит Коку, Кока любит Машу, а Маша… толком еще никого не любит, однако… еще не вечер, но уже прохладно у незнакомого окна, и Маша еще не знает, какие пакости приготовила ей судьба в лице Тихомирова и Коки для того, очевидно, чтобы и она когда-нибудь поняла, что игра в любовь – опасна, что, оказывается, бывает иногда не только интересно, но и больно…

А Тоня конечно же была достойна лучшей участи, и это уже Кокин грех, за который он все равно рано или поздно заплатит. Ну, и Тихомиров, конечно: где ему было думать о какой-то судьбе какой-то девчонки, которых тысячи и которые, по мнению Тихомирова, только и рождены, чтобы он их использовал для плотских, режиссерских и других не всегда красивых своих целей. И для Тони жизнь, вместо благородного капитана Грея, ожидаемого на берегу, вышвыривает на берег истерзанного любовным штормом пирата, раны которого ей придется, хочешь не хочешь, бинтовать и врачевать. Бедная красавица Тоня с серьезным лицом! Ты слишком серьезно относилась к жизни, к любви и к Косте Корнееву, которому и суждено было стать твоим первым в жизни несчастьем. Уже через неделю Тоня и дня не могла прожить, чтобы не видеть Коку и, таким образом, была готова ко второму этапу интриги, закручиваемой режиссером-каскадером Владимиром Тихомировым.