Текст книги "Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года"
Автор книги: Владимир Вернадский
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Большое впечатление на меня и других произвели выдержки из статьи Дэвиса (бывшего посла американского в Москве) из «Sundy Express», опубликованные в «Правде» от 18.XI.1941 о Бухарине – из времен ‹процессов› 1935-1938 годов. Дэвиса спросили ‹о них› после нападения Германии ‹на СССР›[150]150
Имеется в виду совещание трех держав – СССР, США и Великобритании, проходившее в Москве с 29 сентября по 1 октября 1941 года. Делегацию США возглавлял Аверелл Гарриман, Великобритании – лорд Уильям Бивербрук.
[Закрыть] .
5 декабря.
На меня эта заметка произвела очень большое впечатление. Шли переговоры не с Гитлером, а с германским генералитетом, который много раньше имел у нас – говорили – заводы, и в иностранной политике мы шли вместе ‹с Германией›. В конце 1920-х годов очень яркая картина сближения ‹с Германией›. Антисемитизм Гитлера внес в это согласие резкую брешь.
Убийство Кирова – за которое пострадали невинные люди, а виноваты партийные враги Сталина, часть которых погибла в «чистке» 1935-1938 годов.
Киров был, мне кажется, единственным человеком государственного калибра, за исключением Ленина и Сталина, – сила последнего.
Я держался в стороне от всех чествований. Но убийство Кирова произвело на меня глубокое впечатление. Я знал тогда о нем из разговоров с Ферсманом в Хибинах он ‹Киров› играл большую роль. Я знал и обратную сторону – ‹его› боевой характер, по рассказам профессора в Ташкенте Уклонского.
Я пошел на чествование его памяти в академический клуб в Ленинграде. Увидел, что это произвело впечатление, и мне пришлось отбояриваться от выступления; я отказался выступать, но сказал председателю ‹собрания›, что ‹хотя› я видел его ‹Кирова› немного – но очень ценил его деятельность.
Я думаю, что убийство ‹Кирова› было сделано партийными, ‹которые› хотели – и успели (Ягода) – перевести внимание террористов на других лиц. Это последнее – было огромной ошибкой Сталина.
Слабость утром была опять – хотя я принимал Бехтеревское питье, ‹были› галлюцинации. Утром, хотя у нас в комнате ‹было› темно, я видел, проснувшись, наяву (и на таком расстоянии, на котором без очек так ясно видеть не могу) спину в рабочей блузе человека, ‹стоявшего повернувшись› спиной у двери – в нескольких шагах. ‹Это было› продолжение сна? ‹Неприятное› ощущение. Давно ‹такого› не было.
Работал с Аней. Отделал впервые до конца места Тихого Океана в схеме строя планеты.
7 декабря, утро. Воскресенье.
Вчера впервые на двух фронтах хорошие известия. Здесь скарлатина (в школе), сыпной тиф, дифтерит в поселке. Карточек еще не приготовили – и муку купить нельзя. Население страдает.
Работал с Аней над моей лекцией. Таблица геологических и геофизических оболочек. Мне кажется, лекция должна быть интересной. Для меня самого стало ясно, что планетарная астрономия явно указывает на жизнь на всех планетах. Астрономы не учитывают достижений радиогеологии.
Работаю над «Хронологией» родовой жизни нашей семьи. Дневники жизни Нюты – полные религиозной жизни.
Здесь и Аня, и Катя Ильинская – обе верующие. Молятся каждый день. Аня православная – сектантка. Молитва у обоих каждый день, к удивлению Прасковьи Кирилловны. После войны религиозная жизнь – рано ли, поздно ли восстановится, думаю, очень сильно.
Но разрушительная критика наукой исторически сложившихся религий неизбежно скажется, когда религии, такие, как католичество и православие, потеряют государственную поддержку. Дикие построения нацизма – исчезнут, как больное явление.
Впервые на двух фронтах благоприятные известия – и под Ростовом-на-Дону, и под Москвой. Наконец-то поворот. Начало конца Гитлера.
9 декабря, утро. Вторник.
Вчера занимался с Аней отделкой предполагаемой лекции «О геологических оболочках Земли как планеты». При этой отделке для меня выяснилось, что планетная – микробная – жизнь широко распространена.
7.XII приехали Алексеевы, Фрейманы[151]151
Орлов Александр Сергеевич (1871-1947) – литературовед, академик.
[Закрыть] . Ехали в холодных теплушках, а из Петербурга – на аэроплане с минимальным багажом. Условия ‹жизни› в Петербурге крайне тяжелые – письмо Е. Г. Ольденбург [152]152
П. П. Маслов, в прошлом социал-демократ-меньшевик, автор программы муниципализации земли, в начале 1900-х годов полемизировал с В. И. Лениным по аграрному вопросу.
[Закрыть] рисует тяжелую картину. Битвы ‹идут› около Охтинского моста – в сущности, в городе. Все недостатки аппарата сказались. Некоммунисты сейчас ведущие, а патриотизм народная масса. Государственный человек – один Сталин. «Аппарат» ниже среднего – посмотрим, не явятся ли ‹новые› люди.
Щербатской и Ляпуновы убедили Алексеева прочесть ‹доклад› о Ленинграде. И я, и Зелинский были в ужасе – а Василий Михайлович не понимал ‹положения дел›. Я вспомнил Сергея ‹Ольденбурга› и вспомнил выступление Василия Михайловича, когда он переживал тяжелые «политические» преследования. В конце концов ‹это› кончилось скандалом. Кажется, мои и Зелинского уговоры подействовали, и он ‹В. М. Алексеев› согласился не делать публичного доклада и рассказать ‹о положении в Ленинграде› у нас в комнате. Но слух пошел, и в комнату набилось много народу, и опять перешли все в столовую. Бах прислал запрещение ‹доклада›, так как он ‹В. М. Алексеев› не получил предварительного разрешения.
7.XII.1941 Англия объявила войну Финляндии, Румынии и Венгрии. Узнали через радио – очень здесь плохое.
Вчера утром по радио узнали ответ Японии на ультиматум из США. Японцы бомбардировали Гавайские острова без объявления войны.
13 декабря, вечер. Суббота.
Оба с Наташей лежим – грипп.
Поворот в военных событиях – впечатление ‹большое›. Сегодня утром ‹слушали› радио, которое указало, что немецкое наступление, начавшееся 1.XII, от Москвы отбито с огромными потерями немцев в людях и вооружении. Впечатление такое, что немцев стремятся ‹скорее› уничтожать, чем брать в плен.
Варварство немцев – я думаю – не может пройти без той или иной формы суда.
14 декабря, утро. Воскресенье. Боровое.
Сегодня – несколько дней нормальная t°, и я встал с постели. Насморк и недомоганье. – «Грипп». Сегодня встал, но не выхожу на воздух.
С Бергом – о моем докладе и о планетной жизни.
Он рассказывал, что как-то ему принесли сюда открытку, адресованную секретарю Академии Наук в Боровом. Там было обращение (подпись Берг не мог разобрать) к Академии в связи с судьбой члена-корреспондента Академии Наук, известного цитолога Г. А. Левитского[153]153
Бернштейн Сергей Натанович (1880-1968) – математик, академик.
[Закрыть] , в марте 1941 года арестованного и находящегося в тюрьме в Златоусте по делу Н. И. Вавилова в очень тяжелых условиях.
Берг не принял этой открытки и направил ее к Баху.
Эти дни читал «Историю философии», изданную философским Институтом Академии Наук. Это, в конце концов, полезная книга (прочел 1/2 1-го тома) ‹авторов-›посредственностей.
Комическое, частью трагикомическое впечатление делают выписки из К. Маркса, Энгельса и Ленина и даже Сталина, редко Гегеля – это единственное отражение «современных» знаний – то есть середины XIX столетия в лучшем случае. Тем более что они излагают исключительно цитатами из писателей Древнего мира. Весь аппарат – критики XX века – по-видимому, не использован.
Среди коллектива авторов, по-видимому, наиболее знающий Асмус, может быть, Дынник. Трахтенберг мне неясен, хотя он член-корреспондент. Митин (академик) и Александров – очень мало одаренные.
«Диалектика природы» ‹Ф. Энгельса› – мистика, как они этого не видят. Мне пришлось, не помню также, в котором году, в Москве (после 1934 года) высказать это публично; а в другой раз ко мне подошел молодой студент и переспросил – ‹верно ли›, что я считаю «Диалектику природы» мистикой, что я подтвердил и добавил, что издание ее критически не обработано.
А между тем какое благодарное поле ‹для исследования истории философии, когда› не мешает религия. ‹Изложение› исторического ‹хода› философских концепций в атеистическом и материалистическом понимании любопытно – ‹пока› нет ни одной ‹такой попытки›.
Для Аристотеля ‹в книге› не дано основное: ‹это была› первая научная организация, ‹сказавшаяся на последующих› поколениях. Я думаю, что они ‹авторы› просто до этого понимания слишком ‹находятся› в шорах.
Мои первые впечатления ‹о древнегреческой философии› – разговоры с отцом. Он любил Платона. «Пир», «Федон», «Тимей» – впервые от него я это узнал, кажется, еще в Харькове (до 1876 года). В Париже в 1889 году я в лаборатории прочел значительную часть диалогов Платона. О Платоне позже с П. И. Новгородцевым[154]154
Щербатской Федор Ипполитович (1866-1942) – индолог, тибетолог и буддолог, академик, друг Вернадского.
[Закрыть] ‹было› много разговоров. При сближении с Трубецким [155]155
Ляпунов Борис Михайлович (1862-1943) – языковед, славист, академик.
[Закрыть] – тоже. В Париже пробовал ‹читать› – Плотина, Ксенофонта. Аристотеля в оригинале не читал.
Для Демокрита пропущена у них ‹авторов «Истории философии»› его «Логика», на которую обратил мое внимание Piers[156]156
Дэвис оправдывал репрессии 30-х годов, утверждая, что благодаря им в СССР была ликвидирована «пятая колонна».
[Закрыть] . По истории философии Древней Греции я много читал всю жизнь.
17 декабря, вечер. Среда.
Третьего дня долго сидел Вас. Мих. Алексеев – очень пессимистически смотрит на послевоенное положение Академии. Думает, что не будут столько давать на нее денег. Петербург переживает и голод, и плохую организацию жизни нашей страны советской бюрократией. Но он недостаточно принимает во внимание, что Петербург – осажденный город во всей грозной силе XX века.
Я возражал его представлениям о будущем Академии. Конечно, сейчас – при больных и недужных президенте и вице-президентах в Свердловске и Казани все может быть. Я думаю, что структура нашей Академии отвечает потребностям послевоенного времени.
Работал с Аней – еще раз обрабатывал разрез планеты. Все углубляюсь и углубляюсь.
