Текст книги "Приключения в Ирии и на Земле (СИ)"

Автор книги: Владимир Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Семёныч, расскажи-ка мне про Гогу. Не понял я, чей он брат?

– Гога – медбрат, с Темуром Рашидовичем работает, а доктор сей – из дагестанцев.

– Буйнович их принял?

– Буйнович персоналом не занимается. На него агенты работают.

– Странная парочка. Дагестанец и грузин.

Семёныч тяжко вздохнул и, вперив свой суровый взгляд в меня, сказал:

– Я Берлин не брал, но до Германии дошёл. Успокоили мы немцев. В моём родном городе они Дом офицеров и жилой район построили. А вы, товарищ капитан, с вашей Российской армией плохо воевали. Где ж это видано, чтоб победители строили дворцы побеждённым? Где ж ещё такое творится? Ходют твои кавказцы с пистолетами и в наших городах и посёлках людей гнобят. Они и до нас добрались. Я старый человек, недолго мне жить осталось. Сладить с ними не могу. Не позволяют нам, русским, оружием владеть. А эти суки, чуть что, стволом тыкают. За неделю более десятка человек посадили на наркоту. Бухгалтерша второй контейнер с продуктами повезла в Питер.

– Что за контейнер?

– Из тех, что Буйнович завёз.

– Что же вы Буйновичу не доложили?

– А что он может? Два раза я его видел. Пяток минут повертится – и сбегает. Дело он хорошее затеял. Большую выгоду, думаю, поимеет… Но эти гады, как приехали неделю назад, так и взяли нас под свою крышу. Возьмут они и Буйновича. Бухгалтерша Мамедовна у них главная.

– В каком они домике?

– У них свой дом на колёсах. На таких финны ездят. Мамедовна с мужем уехавши. Повезли контейнер трейлером. Трое остались. Два дагестанца, и Гога у них на побегушках.

– Где тот дом стоит?

– За зданием столовой, рядом с контейнерами.

* * *

Не буду излагать те мысли, что пришли мне в голову. Да и мыслей-то особо оригинальных не было. Лихорадка, одолевавшая меня накануне, уступила место привычным ощущениям, что возникали в Чечне. Задача поставлена – и её надо выполнить.

Открыл дверь большой машины и услышал: «Сам явился! Захади, начальник. Разговор будет». Немытый и небритый кавказец сидел за столом и занимался чисткой калаша. Рядом с разобранными деталями автомата чернела Берета. На лежаке, спиной к стенке, спал ещё один даг. Громкий возглас его разбудил, и он мигом восстал ото сна. Судя по более приличной внешности, то был сам доктор Темур Рашидович. Из дверного проёма, соединявшего два помещения, шагнул Гога и встал за спиной небритого. «Разговоры» вести с ними не имел намерения. ТТ взвёл заранее. Трижды выстрелил, но потребовались ещё два контрольных выстрела. Обшмонал их дом на колёсах. Собрал калаш и побросал в сумку всё оружие и деньги, что нашёл. У небритого вытащил ключи из кармана. Закрыл дверь на ключ и попрощался: «До вечера, братки! Устрою вам погребальный костёр».

* * *

В тот же день возместил Семёнычу сумму, отобранную у него кавказцами. Его аж пробило на слезу.

По моей команде он нашёл помощников, и они собрали всех наркоманов у здания администрации. В основном, мужиков. Слабее они, всё-таки, чем бабы. Не помогла им даже твёрдо обещанная перспектива уехать в загранкомандировку. Не обошлось без слёз и рыданий. Рыдали новоиспечённые жёны. Из гаража лагеря подогнали старенький ПАЗ; загрузили всех, включая рыдающих жён. Смотреть надо было за мужьями! Впрочем все успокоились, получив от меня денежное возмещение, вполне достаточное как на дорогу, так и первые дни. Если, конечно, не потратят деньги на наркоту. Семёныч выписал путевку до Питера и выделил двух сопровождающих в помощь водителю. Обошлось без эксцессов. Сопровождающие довезли группу до питерских вокзалов и вернулись уже за полночь.

* * *

Семёныч улыбался.

– Чему радуешься? Слепой наш Буйнович. Не всё продумал. Здесь ведь мёртвая зона?! Связи нет. И я, олух, не спросил. А надо бы позвонить да сообщить ему. Придётся ждать его следующего визита.

– Дал он мне мудреный аппарат для срочных сообщений. Да стар я для таких игрушек как компьютеры и прочая хрень. Эх, старость – не радость, – Семёныч начал кряхтеть, хвататься за поясницу, открывая шкаф и нагибаясь к нижнему ящику.

Так-то он покряхтел и вытащил из шкафа припрятанную игрушку, чем-то напоминавшую iPad. Вот ещё один англицизм! Болезненно воспринимаю новые заимствования в русском языке. Но грешен, и как переводчик то и дело вынужден их использовать. Над экраном, рядом с площадкой синего цвета, был наклеен – по терминологии конторских крыс, именуемых ныне креаклами, – стикерс надписью: «кнопка вызова». Ясно, что для бестолкового дедуси. Да’с, а если глубже копнуть, так мы все – бестолочь. Вчистую проиграли пиндосам и иже с ними. На всех полях. А потому вынуждены заимствовать.

Дедуся, перебив мои тривиальные мысли, заявил:

– Через неделю после нашей первой встречи позвонил ему. Ответила его секретарша. Выложил я жалобу на Мамедовну и её дружков. Так секретарша мне ответила: «Справляйтесь сами». И усё, как говорят хохлы. Всем олигархам простые люди до лампочки.

– Ты о каком-то сейфе Мамедовны говорил?

– Да вон он, рядом с моим. В моём – картотека на всех, кто приехал, книга актов регистрации гражданского состояния, печать да штампы. Книгу мне Буйнович вручил. Сказал, что всё законно, и чтоб оформлял всё по закону. Это дело для меня не хитрое. А что в сейфе Мамедовны, не знаю, но догадываюсь. Что-то там она от дружков прячет.

– У тебя опытный слесарь есть?

– Есть среди наших. Я ж с людьми толкую. И инструменты есть. Только ты сначала с Мамедовной побеседуй. Может, она тебе ключи подарит.

– Ты бы, Семёныч, вещи своими именами называл. Ладно, побеседуем. Доставай свою картотеку. Составим перечень убывших.

Достал он картотеку. За пять минут составили перечень специалистов, которым, по словам Буйновича, должны найти замену.

– Видно, у Буйновича большая ферма за границей. Вместо того, чтобы наше хозяйство поднимать, чёрт знает где деньги вкладывает.

– Это ты точно сказал, Семёныч.

– Что олигархи, что чиновники, одним мазаны, и несёт от этого одного на всю Россию-матушку.

Нажал я на площадку вызова, и на экране возникла красавица. Губа не дура у Буйновича. Представился. Доложил о ликвидации банды наркодилеров, выдворении наркоманов, краже двух контейнеров, совершённой бухгалтершей, а также зачитал перечень специалистов, необходимых для замены убывшим. Секретарша, конечно, втянута в игры Буйновича. Она мне коротко ответила: «Спасибо за сообщение, князь. Примем меры».

– Эвона как! – прокомментировал Семёныч. – В князья тебя произвели.

– Не обращай внимания. Глупую игру ведёт Буйнович, а секретарша ему подыгрывает.

* * *

От скуки и безделья начал вести записи в новом дневнике и сбрасывать их на флешку. Из рюкзака вытащил родную, наполовину заполненную текстами переводов. Урча как кот, нашедший в чужом доме блюдце со сметаной, включил ноутбук, сунул в разъём флешку. «Рвём с прошлым», – произнёс я эту золотую фразу – и, удалив с флешки старые тексты, заявил: – «Ну вот, ты теперь девственно чиста и непорочна, что никак нельзя сказать о твоём хозяине».

Во всех грехах нам следует винить только себя. Стал я припоминать не столь уж давние события, да и нащёлкал пару страничек воспоминаний о том, как я провёл лето. Пощёлкав по клавиатуре, сбросил текст на флешку.

Меня опять залихорадило. Нашёл причину: веяло холодком от окна, щели которого не удосужились заклеить бумагой, а я, по привычке, сидел в одной рубашке, будто у себя дома. Натянув свитер, сказал себе: « Ну почему, Окаянный, ты никогда не заботишься о себе?»

Неясное томление, отсутствие привычных развлечений в виртуальном мире побудило меня попробовать выйти в Интернет, хоть и говорено мне было: «Не соваться!» Ишь, как оно? Нашёлся выход! Без пароля! И где же здесь Wi-Fi? Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Достал игрушку, подаренную Семёнычу. В карман положил её, « как говорится, машинально». Светилась и подмигивала мне та игрушка. Ладно, Мутант, сам понимаю и не буду светиться под своими никами и не буду никому из знакомых звонить. Но заплыв совершу и узнаю, что где творится. Скучно без новостей!

* * *

Герой Станислава Лема умер, потому что забыл дышать. Не помню ни имени героя, ни названия рассказа: в детстве читал его книжку. Я тоже чуть не умер от остановки сердца, когда увидел Анюту.

– Что же вы, Святослав Олегович? Марфа сказала, что не видела вас в столовой? Или вы святым духом питаетесь?

Она опять принесла термос с чаем и какую-то снедь.

– Бывают такие дни, Анюта, когда забываю о том, что надо есть. Глядя на вас, забываю о том, что надо дышать.

Она густо покраснела и, поставив на стол принесённые пластиковые контейнеры, поправила завиток волос. Анюта и на этот раз пришла в спортивном костюме. Никакого жеманства! Кто же в спортивном лагере носит вечерние платья?! Это я вчера, можно сказать, выпендрился. Сам себя вогнал в краску, вспомнив о фривольном шарфике, что повязал на шею вместо галстука. И чего это на меня нашло?

– Вас с утра до вечера гоняет тренер на стадионе?

– По утрам. Иногда, до обеда, Ильич устраивает нам кросс. А так весь день, кто смотрит сериалы, а кто ищет уголок, где можно почитать. У нас не только видеокассеты, но и библиотечка неплохая. Телевизор постоянно включают на полную громкость, и от него уши вянут уже на пятой минуте.

– Приходите ко мне с завтрашнего дня и читайте. Здесь никто вам не помешает. Отдаю эту гостиную в ваше распоряжение.

– Боюсь помешать вашей работе.

– Если пожелаете застать меня на работе, то заходите к Семёнычу. Там я с ним обычно в шахматы играю.

– Да что вы говорите? Семёныч нам признался, что играет только в карты или домино.

– Буду учить его. В старости полезно что-то новое познавать. Спасу его от деменции.

– У вас грандиозные планы. Вынуждена бежать, обещала помочь подруге.

Я вызвался проводить. Во всём нашем глупом диалоге не слова, а эмоции имели особое значение, и мнится, что мы начали понимать друг друга. Или это только кажется мне? Я проводил и в первый раз поцеловал её. По-рыцарски, лишь запястье её милой ручки.

* * *

В самом деле, день провёл как рыцарь. Утром сокрушил врагов, вставших на пути, а ближе к вечеру имел счастье лицезреть принцессу моей грёзы.

Вот только поздний вечер озадачил меня.

Собрался я отогнать дом на колёсах. И не нашёл его. Кто-то угнал машину? Вряд ли. Такой угон сразу бы стал нам известен.

Рядом с опустевшим местом стоял контейнер. Такой же странный, как и прочие, что поодаль. Вроде бы, похож на двадцатифутовый, но повыше.

Ну, что же, Мутант, и на том спасибо!

* * *

Не дышалось мне ни в Петербурге, хотя и жил на самом распрекрасном Крестовском острове, ни здесь, в мёртвой лагерной зоне. Давно подозревал у себя аллергию на запахи. К врачам бы обратиться, но один сведущий человек просветил меня по этому поводу. Сказал, что лечат эмпирическим путем, не зная причин возникновения этой заразы, от которой и сыпь и прочие побочные явления. В Дагестане легко дышалось! Райский уголок. Если бы местным на мозги не капали ваххабиты, да не было бы коррупции, да… Ай, боюсь, не по душе кое-кому весь длинный перечень моих пожеланий, так что ограничусь двумя пунктами.

Утром вновь открыл окно – и на меня пахнуло дымом от котельной. Ветерок переменился. Вчера, помнится, жаловалась Анюта на холод в казарме. Не греют батареи отопления. По её словам, там отличные печи, сложенные солдатиками ещё в хрущёвские времена. Даже год обозначен на одном кирпиче: 1962. И, как водится, много нецензурных и дембельских фраз. Я от холода в той казарме не дрожал, поскольку жил в ней в летнее время. Были времена, прошли былинные! А ныне надо собрать инструкторов и дать им наказ: горожан на распилку дров, сельчан – на прочистку дымоходов. Чтоб житьё здесь им раем не казалось! Рай, по словам нашего параноика, ждёт нас в местах весьма отдалённых. Все варианты перебрал, ни один не выбрал. Не подходят ни Магаданская область, ни Скалистые горы, ни Урал… Задал Мутант мне загадку.

Начальник решил – колонисты принялись за дело. Кто рьяно, кто с ленцой. Ленивцев-то издалека видно. Взял их, как говорится, на карандаш. Стимул есть: Мутант обещал платить золотом и только золотом. (Откуда только то золото на Урале? Его пресловутая Жива, возможно, Хозяйка не медной, а золотой горы.) Ленивцам чётко говорил: я решаю, кто достоин золотых рублей и медалей, а кто последует вслед за наркоманами. Что удивительно, ленивцы перерождались на глазах. Две-три фразы начальника – и они уже не ленивцы, а конкуренты и, возможно, будущие стахановцы.

* * *

Из столовой возвращался с досадой в душе: не застал Анюту. Шёл за женщиной, что подобно Анюте, несла контейнеры с горячими и холодными пищевыми продуктами, но в отличие от моей Невесты, она была одета не в спортивный костюм, а длинную крестьянскую юбку, а её волосы были убраны под платок.

– Мужу несёте? Приболел? – поинтересовался я.

– Почему приболел? Мы – старой веры. Не вкушаем еду со всеми. Грех это для нас.

– Всё ясно! Веди, уважаемая! Поговорю с твоим мужем.

Не вписывалась эта пара в нашу общину. Мутант выдал мне критерии для персонала. Кого же винить? Мутанта или агента? Золотая заграница всех манит, независимо от веры, а агенты, ясное дело, греют руки на этом деле.

Дверь домика отворилась – и я увидел её мужа. А мужик-то работящий! Приметил его днём. Увы, не подходит он как homo religiosus. Мутанту надобны исключительно здравые хомо сапиенсы.

– Исповедайся, раб божий, сколько агенту заплатил?

– Сорок тыщ содрала. Ни в какую не желала уступать!

– Кто ж тебя надоумил?

– Никто. Объявление прочёл, когда огурцы в Череповец привёз. На моём хуторе нет безбожного радио. И почта у нас своя. Прописали мне, что живут за границей люди нашей веры, и зовут они нас к себе. Мне б в эту заграницу выехать!

– Через нас не получится. Так поступим: я тебе верну половину суммы и бумагу выдам с печатью и подписью. Тряханёшь агентессу. Она должна была объяснить, что староверов не принимаем в нашу общину. Припугни её именем Буйновича. Если не ты, так он из неё душу вытряхнет. После обеда собирайтесь в дорогу. Отвезём вас в Питер за счёт Буйновича. Неси договор. Помнишь ли полное имя агентессы?

– Помню. У нечестивой женщины и имена подобающие: Алисия Владленовна Покрышкина.

Вынес он договор. Глянул я на него и улыбнулся:

– Лиса Алисия, стало быть… Жду у конторы. Пообедай и приходи.

Распечатав у себя в гостиной, сиречь офисе, грозное требование, адресованное Алисии Владленовне, я направился к Семёнычу.

Дверь открыта, на столе – картотека, ключи, а Семёныча нет. Куда же старый побежал впопыхах? Что ж? Его отсутствие не помешает мне оформить документ. Открыв сейф, разобрался с печатями. С оттиском печати документ приобрёл грозный вид. Держу пари, прочитав его, содрогнётся Лиса-Алисия прежде, чем в печали расстаться с деньгами.

Печати аккуратно вернул на место – на верхнюю полку сейфа. На нижней полке Семёныч хранил картотеку. Там то я и узрел пачку документов в пластиковой упаковке. На целостность сей упаковки, запаянной термически, никто не покушался. Не это привлекло моё внимание, а обложка паспорта, что покоился под пластиком на документах. Это был мой паспорт! С характерными отметинами, оставленными задумчивым переводчиком! Отрезав ножницами край упаковки, открыл разворот паспорта. Просмотрел документы – и произнес короткое, но ёмкое ругательство.

Не спросив, женили. То бишь, по бумагам я ныне фермер и хозяин огромного земельного участка со всеми постройками и объектами бывшей воинской части и бывшего спортивного лагеря. Судя по датам, оформляли на протяжении всего лета. Из этого следовало, что мой друг Мутант выкрал мой паспорт ради его богоугодного предприятия, и ни словечком не обмолвился. И как это назвать? Обман, причём без соблазнения!

Глава 3
ПРИСКАЗКИ БЕЗ ОБМАНА. СКАЗКА БУДЕТ ВПЕРЕДИ

« Жил царь на царстве как сыр на скатерти, пока не отрёкся. Летал ясный сокол Святослав Олегович, пока коготком в петлю не угодил… Это всё присказки, а какой же будет сказка», – раздумье на сей вопрос прервал голос полковника запаса.

– Распоясался, пьяница?! Щас начальник тебя выпишет!

Семёныч пихнул в спину молодого парня, но тот, хоть и нетрезвый, лишь покачнулся, переступая порог.

– Бьёт жену, изверг! – воскликнул полковник, похваставшийся накануне, что полковничье звание ему присвоили уже после выхода на пенсию.

Следом за ними в контору юркнула хрупкая женщина, в спортивном костюме и, конечно, без украшений, но с фингалом под глазом.

– Что ж ты, зверь, делаешь? Картина ясная, – сказал я. – Уже есть вам попутчики из староверов. Буйнович чётко сказал: у нас не воспитательный дом. Насильников, пьяниц и фанатиков списываем и увольняем.

– Святослав Олегович! Накажите его, но не выгоняйте нас. Прошу вас.

Жена-заступница плакала.

Привычная картина. Типичная для нашей жизни.

– Ты что скажешь, изверг?

До парня, вроде бы, дошло что-то. Изверг опустил голову и прошептал:

– Извини меня, Лиза. Простите меня, Святослав Олегович!

– Значит так, парень. Завтра утром, после моего слова выйдешь из строя и клятвенно всех заверишь в том, что отныне руку на жену поднимать не будешь. Повторится такое – тотчас выставим. Идите!

Семёныч глазел на бумаги, разложенные на столе.

– Буйнович велел пакет не трогать.

– Отчего ж не трогать? Глянь: паспорт мой, и документы на моё имя. А в конце финансового года сдерут с меня такие налоги, что – мама не горюй!

Любопытный Семёнович не преминул просмотреть разбросанные в беспорядке листы, а просмотрев, присвистнул:

– Это ж надо! И озерцо твоё.

– А что мне в том озере? Форель разводить? Такой задачи Буйнович не ставил. У него, товарищ полковник, иные цели и задачи. Наш лагерь для него всего лишь приёмно-пересыльный пункт. Вот что, Семёныч, отправляем староверов из лагеря. Подготовил я нужный документ, а ты наряди водителя довезти их сегодня до Московского вокзала в Питере.

– Сегодня не получится. Гришаня, водитель наш, выпимши. Дело известное: всегда в Питере водку закупает.

– Завтра отправишь, – сунув паспорт в карман, добавил: – Документы – в сейф. Зови слесаря. Мало того, что твоя Мамедовна дура, так за ней ещё долг. Да такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать… Ты, полковник, претендуешь на её деньги?

– Честно жизнь прожил, честным помру.

– Так и я по нехоженым честными людьми тропкам не ходил. Хабар, добытый в бою, с солдатами делил. А этот хабар для народа используем.

И я, махнув рукой, указал на сейф Мамедовны. Махнул небрежно и задел конторские книги Семёныча, лежавшие на краю стола. Одна из книг упала на пол. Поднимая её, раскрыл на середине.

– Ба! Семёныч! Книги пишешь?

– Ну да, письменник я, – ответил он, почему-то по-белорусски. Воспоминания пишу, о войне, о природе… Досуг коротаю.

С интересом глянул на него: сам грешен, сам по тем же формулам живу. Если во времена такого автора, как Тургенев, жили по принципам, во времена писателей Троцкого и Деникина – под лозунгами, то во времена письменника Семёныча, сиречь Ивана Семёновича Благова, люди существовали и существуют по формулам. Формулы те, правда, разные. И реакции, что протекают, разные. У многих в душе образуется осадок. Всё думаю, во что или в кого выплеснуть осадок, что в моей душе стал чернее чёрного за прошедшие десятилетия.

* * *

На лавочке, взирая на пасмурное небо, сидел хмурый старовер.

Вручил я ему грозный для Алисии Владленовны документ, денежное возмещение и наказал быть готовым утром к отъезду.

Никак не ожидал, что не пройдёт и часа, как снова придётся склонять имя неведомой мне Алисии во всех падежах и снова посылать людей по известному адресу – к Алисии.

Не ожидал и резкой перемены погоды. Порывы ветра закружили опадавшую листву. Не впервые в этом краю, и по признакам ощущаю, что на далёкой от нас Ладоге заштормило. Коварно Ладожское озеро.

* * *

Тесен наш мир, сударыни и судари; бежит человек от тесноты человеческого общежития, стремясь не к одиночеству, а к уединению и возможности поразмыслить или почитать или сочинить… Всех вариантов не счесть. Вряд ли я мог претендовать на значительное внимание к своей особе со стороны Анюты: наше недолгое знакомство не давало повода так думать. Но был уверен: придёт Невеста, книжку принесёт, и мы побеседуем о литературе и жизни.

Она явилась в строгой юбке и пиджаке, и я поставил себя на место школьника, с восторгом взирающего на юную учительницу. Уже испытывал подобное обожание то ли в девятом, то ли десятом классе. Недолго длилось то ощущение пребывания в сказке. Явился бородатый деятель из драмтеатра и после недолгого ухаживания тот Карабас-Барабас увёл объект моего преклонения из школы и из моей жизни. Мельком увидел её однажды в метро – всё с тем же Карабасом, но почему-то без бороды.

Поймал себя на опасении и боязни увидеть повторение сказки с печальным для меня финалом.

Строгий голос учительницы вывел меня из грёзы:

– Почему вы музыканта посадили под замок? Девушки выключили телевизор, слушают его флейту и рыдают.

– О музыканте не знаю. Спросим у Семёныча.

Полковника, слава богу, застали в конторе. Я пропустил Анюту вперёд. Порыв ветра распахнул чуть приоткрытую форточку, смешал слабый запах духов с её феромонами, и эта смесь закружила голову дуралею. Две ипостаси у Окаянного в душе; по разному они величают друг друга, в зависимости от ситуаций; ныне Дуралей оспаривал свои права в диалоге со Скептиком. Ответ Семёныча на вопрос Анюты показался Дуралею резким:

– Ишь, играет, значит. Он такой же музыкант, как я Папа римский. Знаю их породу. Ищейка он. А из какого ведомства, можно допытаться. Закрыл его утром в каптёрке.

– У него мочевой пузырь не лопнет? – спросил я Семёныча.

– Товарищ капитан, все удобства там в наличии, – он с укоризной добавил: – Не знаете вы об истории вверенного вам объекта. Здесь некогда располагался женский батальон, а прапорщики оборудовали каптёрку в своих интересах. Так что там не только топчан, но и совмещённый санузел имеется.

Анюта покраснела как маков цвет, а я предложил:

– Ведите нас, товарищ администратор, к задержанному. Побеседую с ним.

– Не мешало бы ему посидеть подольше. К тому ж, стрельнуло что-то во мне, – пожаловался Семёныч и, выразительно глянув на меня, добавил: – То ли из-за непогоды, то ли из-за сквозняка. Кто-то форточку оставил открытой. Старость не радость. Всё мечтаю тростью обзавестись.

– Я вам помогу дойти, Иван Семёнович. Он наших девушек с ума сводит своей игрой. Все сбились в кучу около каптёрки.

– Он же крысолов. Девок как мышек, значит, собрал. Знает, как играть! Ладно, Анюта, поддерживай старика, – остановив суровый взгляд на мне, вынес вердикт: – Крысолова выгнать надобно.

Я кивнул и, закрыв форточку, последовал к казарме за медлительной парой: Анюта под локоток вела Семёныча.

Скептик иронично молвил: «Вот артист!»

Дуралей с огорчением заметил: «Меня бы так поддерживали!» В ответ услышал возражение Скептика: «Размечтался! Ты же старый! До возраста Семёныча тебе далековато. Но, всё равно, старый ты, Дуралей! Анюта из другого поколения». – «Как говорят, любви все возрасты покорны!» – «Сексуальным страстям они покорны, Дуралей! Неужто забыл, тебе всего лишь стоило дотянуться до телефона – и твоя Подруга, жадная до секса, тут как тут». – «Не путай божий дар с яичницей! Изыди иль выпадай в осадок!»

Подавив тревожные мысли, я любовался линиями её фигуры и строгим силуэтом её костюма. Увы, Анюта ни разу не обернулась. Скептик, вынырнув из чёрного осадка, что аккумулировался на дне души, возопил: «А что ты хотел? Она же при исполнении важного поручения!»

Конечно, я из другого поколения. Мало нас осталось. Я предался воспоминаниям о спортивном лагере. Почтил всех тех из нашей группы, кто погиб. Поимённо. Каптёрка мне была памятна лишь тем, что в ней некогда обретался наш тренер, в то время, как вся наша группа спала на солдатских кроватях в казарме. Все ценные вещи мы сдали на хранение тренеру, и каптёрка постоянно была на замке. В то время не именовал себя Окаянным, да и тренер ещё не был Мутантом, а наравне с нами пахал как мул. Все мы ощущали ветры перемен, все верили, что боевое самбо будет востребовано, как никогда ранее. Кто ж мог предугадать, что от нашей группы в живых останутся лишь Мутант и Окаянный? Прочих, как московских, так и питерских лихие девяностые перенесли в лучший мир…

* * *

Явление флейтиста на свет божий породило разочарованные вздохи прекрасных дам. Одна из них сказала:

– Хлипенький какой! Не-а, не сможет ни пахать, ни сеять.

– Посеять-то он сможет, – хихикнув, отозвалась её подруга.

– Супротив наших мужиков он никакой! – не смущаясь присутствием флейтиста, заявила третья. – Зря мы поторопили тебя, Анна Сергеевна. Душевно играл хлопец.

В голосе Семёныча сквозила неприязнь:

– Хотел тебя ещё помариновать, крысолов, да начальник против.

Есть нюх у Семёныча. И опыт не отнять. Одно не понятно: что от нас желает сей кабинетный работник?

Увидев человека в форме с капитанскими звёздочками, тщедушный «флейтист» с бородкой клинышком Ю la Дзержинский спросил:

– Вы, наверное, господин Буйнович?

– Ошибаетесь. Идите за мной в контору. Там побеседуем.

У входа в офис нас поджидала парочка из ФСБ. Всем, чем надо, экипированная. Мы шли, как говорится, не дёргаясь, и они спокойно вели себя. И мордой на землю не положили. Один из них пытливо всматривался в меня. Видать, вспомнил. И я его припомнил. Было дело в Чечне. Он с моей группой ходил. В то время звался Арсением.

– Ну что? – спросил тот, кто некогда был Арсением.

Флейтист разочарованно развёл руками.

– Сельхозартель.

« Уже хорошо, – подумал я. – У баб языки длинные, но глупостей не сболтнули».

Арсений насупил брови, и его морщины на лбу резко обозначили намерение идти в атаку. Удивительно, что он вышел целым и невредимым из памятного мне боя. Бежал и двигался он сломя голову, то бишь, бездумно.

– Вы, гражданин Ерилов, подозреваетесь в причастности к похищению и торговле людьми, – так вот он мне с ходу заявил, не поприветствовав и явно бравируя осведомлённостью перед своими сослуживцами.

– Как интересно?! Каких же людей я похитил?

– Нескольких ученых из Новосибирска и труппу молодых актрис из Вологды.

Моё изумление было для него очевидным.

– Предлагаю пройти в контору. Покажу вам документы и расскажу, чем занимаюсь.

Моё предложение было принято. Арсений подтолкнул «флейтиста», и тот резво побежал впереди хозяев. В конторе Семёныч извлёк на свет божий папку, весьма своевременно обнаруженную мной. Винить Мутанта в пренебрежении к деталям я не собирался. Что взять с параноика? Пусть его доктора лечат.

– В фермеры подался? – спросил Арсений, просматривая постановления и решения.

– Отец мой из крестьян. Мешают моему желанию. Деятельность не успел начать, как какая-то мафия стала обкладывать.

– Тебе имя Алисии Владленовны что-нибудь говорит?

– Лично не знаю. Возможно, она из той же мафии. Людей мне подсылает. Мы подумали, что ваш флейтист её человек. Так что с превеликим удовольствием посылаю вас к этой лисе Алисии.

– Она заявила, что здесь хозяин некий Буйнович.

– Вы документы ещё раз просмотрите, и если найдёте это имя, то выставлю ящик коньяка.

– Ладно, Святослав, извини, что побеспокоили. Не забудь вывеску снять на входе в твой колхоз. У вас же не воинская часть. Ребята, двигаем.

Хлопнул на прощанье меня по плечу – и вышел из конторы.

– Знакомы, вижу, – констатировал Семёныч.

– Не скажу, что по его вине, но при выполнении его задачи один из моих подчинённых был ранен, а двое убиты. Дело давнее. В Чечне было.

Семёныч вздохнул. Выразил таким образом соболезнование.

* * *

Вечером слесарь открыл сейф Мамедовны, и мы обнаружили тоненькую папку с уставными документами на её фирму, в которой между бумаг завалялись несколько сотенных банкнот. «Не дура Мамедовна! – убеждённо сказал Семёныч. – Прикатит завтра, как обещала». – «Не боись. Наше дело правое!» Ответив этак администратору, подумал: « Неплохо было бы, в самом деле, узнать, в чём заключается наше дело. А от баек Мутанта просто тошнит».

* * *

Нет, не прав был я, предполагая у себя лихорадку в первые минуты пребывания в лагере. То было лишь предощущение лихорадки. В воздухе, помимо осенних запахов, витало что-то ещё…

Страдал я от обычной лихорадки, когда работал в Индии. Москиты, переносчики заразы, покусали меня в Калькутте, что ныне именуется Колкатой. На переговорах в офисе «Дастурко» индийские проектировщики заметили неадекватное состояние молодого переводчика. Меня охватила дрожь, и я улавливал далеко не всё, о чём говорили специалисты. Бой, посланный в аптеку за лекарством, принёс мазь в стеклянной баночке. Удалившись в туалет, я втёр мазь по всему телу, оставив немного мази на донышке – для повторного втирания. Так мне порекомендовали. Чудодейственной оказалось мазь. Увы, не смог запомнить её название на языке бенгали.

Ныне же дрожью было охвачено отнюдь не тело. Дрожала душа. Не вся душа. Давным-давно до меня дошло, что у каждого человека две души. Две души равны двум ипостасям. Рентген их, конечно, не обнаружит. Не найдёт их и патологоанатом. Но речь не о смерти, а о жизни. Мне легче представить эти ипостаси в двух сосудах. Если не заливать их водкой, не ширяться и быть разборчивым в том, что поглощаешь в смысле еды или, например, чтива, то такие меры каждого приведут на праведный путь. Разные те сосуды, у кого-то малые, у кого-то большие. У меня, думаю, средние, иначе говоря, совершенно не выдающиеся. Нет у меня на лбу печати гениальности. Но вот задрожал один из сосудов. Всё в нём кипит. То мне мнится, что никто не чувствует этой дрожи, то мнится, что кто-то отзывчиво воспринимает резонансы колебаний моей души.

Кто-то не пришёл на утреннее построение, что обязательно для всех по старой лагерной традиции. Кто-то, вероятно, заболел. Или же, кто-то по какой-то причине не желает видеть меня?

Выдав на разводе задание коллективу очистить прилегающие к лагерю территории от мусора, я скорым шагом направился в бывшую казарму женского батальона. Вслед за шумной толпой моих подопечных: механизаторов, доярок, электриков, механиков, прочих крестьян, из среды которых мне радостно помахал рукой знакомый лётчик.

Толпу возглавлял Семёныч. Но, в отличие от всех, он направлялся к складу, где должен был выдавать рабочие рукавицы и мешки для сбора мусора.

Три донельзя обшарпанных одноэтажных здания, думаю, производили жуткое впечатление на каждого из вновь прибывающих. Многие оконные проёмы были грубо заделаны кирпичом ещё в советское время. Минуя жилые блоки, направился к дальнему зданию, громко поименованному столовой. Она была отгорожена фанерным листом от пустующего пространства бывшей казармы, и потому, несмотря на огонь, горевший в грубо сложенной печи, в помещении заметно ощущалась прохлада.