Текст книги "Час таланта"

Автор книги: Владимир Савченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Савченко Владимир
Час таланта

Владимир Савченко

Час таланта

1. ТАРАЩАНСК. 14 МАЯ

В час тридцать пять минут пополудни, когда в большой комнате бухгалтерии (по-новому, счетного цеха) Таращанского завода газовых ламп после перерыва все заняли свои места, и установилась деловая тишина, изредка прерываемая стрекотом арифмометров и короткими очередями пишмашинок, старший счетовод Андрей Степанович Кушнир сорокалетний крепыш с залысой шевелюрой и обширными, всегда сизыми щеками, кои делали его лицо издали похожим на сливу, встал, беспомощно посмотрел по сторонам, провел ладонью по лбу, вздохнул... и в полный голос запел "Ох, да не шуми ты, мати зелена дубравушка". Сотрудники бухгалтерии подняли на него расширенные глаза, замерли.

Лицо у Андрея Степановича было величественным, печальным и ничуть сейчас не напоминало сливу. Взгляд был устремлен в раскрытое окно на заводской двор, где двое рабочих сгружали с машины дымящиеся параллелепипеды сухого льда.

...не мешай мне, добру молодцу, думу думати, сильно и грустно выводил он густым баритоном.

Главбух Михаил Абрамович, естественно, изумился и обеспокоился более других. Он устремил взор на счетовода, кашлянул и хотел было громко, с должной серьезностью сказать: "Между прочим, Андрей Степанович, здесь вам не зелена дубравушка, а счетный цех, и не темна ноченька, а рабочий день!" Но не смог. Перехватило горло. Какая-то степная, разбойная грусть-тоска овладела вдруг Михаилом Абрамовичем будто это ему, добру молодцу, главну бухгалтеру, "...на допрос идти перед грозного судью самого царя".

Андрей Кушнир он же Степаныч или Андрюша был известен сотрудникам как человек самый заурядный. Жил в Таращанске безвыездно, отлучился только на три года служить в армии. Работал на баянной фабрике настройщиком, потом окончил вечерний техникум совторговли и двинулся по счетной части. Ходил по сию пору в холостяках, но компаний не чурался, любил выпить, пошутить, посмеяться. Причем последнее преобладало: перед тем, как высказать остроту, он со значением посматривал на собеседников, гмыкал и содрогался заранее, как вулкан перед извержением. Поигрывал на баяне, но без увлечения не по возрасту, да и не модно в век электроники. Любил побродить с удочками по берегам здешней речки Нетечи, а затем прихвастнуть, отмеряя на руке размер пойманной (или хотя бы сорвавшейся) щуки.

Правда, в компании, подвыпив, он иной раз пытался изложить приятелям свои смутные мечтания, раскрыть душу. Его слушали любя, соглашались. Но, поскольку в теплом состоянии люди более настроены говорить, чем слушать, тотчас перебивали и несли каждый свое.

Все знали и то, что Кушнир обладает сильным красивым баритоном. Бывало, в магазине, когда подходила его очередь и он произносил: "Мне, будьте добры, двести "отдельной", резать не надо", многие покупатели смотрели на него с неодобрением: какой голос человек расходует по пустякам! Просил бы кило... Но чтобы Андрей Степанович мог петь, да так петь! Случалось, певал он на вечеринках и в общем хоре, и соло, выходило громко, немузыкально, непристойно как у всех пьяных. Мысль вовлечь его в самодеятельность не возникала ни у кого.

А сейчас небывалой чистоты и прочувствованности голос его, кушнировский, но в то же время будто и не его заполнил комнату грустной силой, болью и удалью, широко тек над столами, над головами присмиревших сотрудников, выливался через окно наружу

Всее правду тебе скажу, всю истину.

Что товарищей моих было четверо.

А как первый мой товарищ то темная ночь.

А второй мой товарищ то булатный нож.

А как третий мой товарищ то добрый конь...

И казалось, что песне сопутствует музыка хотя не было музыки, что дубрава шелестит листвой задумчиво и безразлично. И когда в небольшую паузу вплелся не то всхлип, не то вздох (Марии Федоровны, бухгалтера по зарплате) "жаль, казнят человека..." песня разлилась еще шире, как блистающая под солнцем река в половодье.

Грузчики на заводском дворе сняли брезентовые рукавицы, осторожно подошли к окну слушать.

Странные явления обнаружились в городе Таращанске (областное подчинение, пятьдесят шесть тысяч жителей, заводы газоразрядных ламп, сахарный, два кирпичных, баянная фабрика, аэродром полевой авиации, техникум, главная улица бульвар Космонавтов, железнодорожная станция) примерно за месяц до описываемых событий. Одни проявляли себя локально, другие распространились на весь город.

Начать с того, что с середины апреля таращанцы начали видеть одинаковые, надоедливо повторяющиеся сны. То есть, конечно, не всем городом один и тот же сон: сюжеты сновидений в разных кварталах были различны, но все-таки довольно крупными коллективами. Так, жителям дома No 12 по Прорезной, неподалеку от лампового завода, снилось, что у них украли стиральную машину. Унесли со двора хотя во дворах никто стиральными машинами не пользуется. Подобный сон привиделся и тем жильцам, у которых не было ни стиральной машины, ни даже намерения ее приобрести.

Факт выяснился во дворе, под старой акацией, где были лавочки и дощатый столик. Сюда мужчины сходились забить "козла", женщины обменяться новостями и взглядами на жизнь. Пересказывание снов занимало свое место в этих разговорах:

Да полно, Дашенька, перебила Дарью Кондратьевну, учительницу младших классов, Софья Андреевна, работавшая в "Сельхозтехнике", когда первая сообщила свой скверный сон, это ведь у меня ее во сне увели, стиральную-то машину!

Простите, Соня, но как ее могли у вас увести, если ее у вас вовсе нет. У меня же берете! Дарья Кондратьевна посмотрела на соседку с укором.

Так ведь сны не разбирают, у кого что есть, чего нет. Вам тоже могло бы, к примеру, присниться, что у вас украли телевизор "Саньйо".

Телевизор "Саньйо" (который недавно привез Соне муж-моряк) это был удар ниже пояса. Дарья Кондратьевна изменилась в лице, набрала в легкие воздух, чтобы достойно ответить. Но тут к женщинам повернулся дядя Саша, внештатный корреспондент газеты "Таращанская заря"; он строил на столике фигуры из домино, скучая в ожидании партнеров.

Послушайте, девушки, а мне ведь тоже снилась стиральная машина! И что у меня ее украли...

Со двора? дрогнувшим голосом спросила Софья Андреевна.

Именно со двора. И я был вне себя хотя сдаю белье в прачечную.

Из подъезда вышла тетя Аглая, техничка школы. Кликнули ее. Оказалось, и она такое видела... В последующем бурном обмене мнениями Соня, Дарья Кондратьевна и корреспондент отвергли примитивное толкование тети Аглаи: Это не к добру! но ни к чему вразумительному не пришли.

Тогда жители, поколебавшись, постучали в окно первого этажа хотя и заметили там жесты и возгласы, означавшие, что инженер Передерий выясняет отношения с супругой Ниной (эту Нинку двор знал еще вот такой, а теперь вышла замуж и дерет нос за что и схлопотала прозвище Передериха). Юрий Иванович и считался в доме самым эрудированным человеком: он окончил институт в Киеве, работал в лаборатории лампового завода и, помимо того, был лектором общества по распространению. Проживал он здесь в прыймах у Нининых родителей.

Разговорчивый инженер высунулся в окно. У него было продолговатое лицо с округлым полудетским подбородком, волосы цвета и мягкости цыплячьего пуха, светло-голубые глаза за прямоугольными очками. Рядом тотчас выставила миловидную мордашку Передериха. Оказалось, Юрий Иванович тоже видел такой сон, в том же призналась и Нина.

Господи, сколь живу, такого не было! Знамение это! Вы как хотите знамение! заявила тетушка Аглая и перекрестилась

Остальные не дрогнули и потребовали от инженера объяснений по науке.

Ги... гипнопедия? неуверенно молвил Юрий Иванович тонким и интеллигентным до невозможности голосом. Но сам и забраковал эту версию: какой педагогический смысл мог быть в снах о краже стиральной машины? Хотел помянуть телепатию, но передумал в телепатию он не верил.

Жильцы ждали. Положение становилось щекотливым, могла победить версия тети Аглаи. Тогда Юрий Иванович решил, избегая конкретных научных положений, подвести под данный факт общефилософскую базу; так он поступал и на лекциях, когда задавали непосильные вопросы.

Видите ли... сказал он, ...н-ну... как бы это вам попроще объяснить? Если подумать, то ничего сверхъестественного здесь нет. Все дело, если хотите знать, в единстве нашего образа жизни. В однородности. Мы обитаем в одном городе... и даже в одном доме. У нас близкие интересы, похожие заботы, запросы. И... и информация обо всем тоже; одни газеты читаем, журналы, радио слушаем. Телевизор смотрим. А бытие, как известно, определяет сознание. Ну... и подсознание, разумеется, тоже. Помимо того, взгляды у всех нас, смею надеяться, достаточно одинаковые...

Всегда! отрубил дядя Саша.

Вот-вот... хотя, собственно?.. Юрий Иванович с сомнением посмотрел на корреспондента, чувствуя, как на лбу выступает пот. Логика высказанного тезиса с неодолимой силой влекла его в неизвестность. У инженера был вид человека, который сознает, что несет вздор, но не в силах побороть натуру. А впрочем, конечно. Следовательно, жизнь питает нас одинаковой информацией. А сны это продукт. Отражение действительности. Н-ну... вот она и отразилась...

...в украденных стиральных машинах, безжалостно закончил дядя Саша.

Жильцы разошлись в большом недоумении.

Юрик, ну ты выдал! кротко сказала инженеру любимая жена Передериха. Знаешь, давай все-таки лучше не будем иметь детей.

Юрий Иванович огорченно промолчал. Задним числом он и сам понял, что действительно выдал, и недоумевал, прежде с ним такого не случалось.

Между тем и это было симптоматично для обстановки в городе в течение второй половины апреля и первых недель мая. Если человек высказывал (на совещании, собрании или просто в разговоре) не совсем верную отправную мысль-посылку, то, даже поняв, что дал маху, был не в силах уклониться от ее последовательного развития ну, увести разговор в сторону, поправиться, свести к шутке, а с непреложностью логического автомата доказывал свое, иной раз и сам поражаясь тому, что у него получилось. Психолог сказал бы, что у таращанцев в это время преобладала логическая вязкость мышления.

Скверный сон повторился у жителей дома No 12 в следующую ночь, затем еще и еще... А поскольку у снов своя память, то каждую ночь жильцы переживали это все более драматически: опять украли стиральную машину! Уже девятую! Ну, сколько же можно, не напасешься! и просыпались в угнетенном настроении.

Но примечательно, что в основе своей мысль Юрия Ивановича была верной: все дело заключалось именно в однородности. Только однородность эта происходила не от уклада жизни, который был здесь ничуть не более единообразным, чем в местах, где люди видят разные сны, а наводилась искусственно небольшим, размерами с портативный магнитофон, прибором под названием коррелятор.

Один-единственный раз горожане имели возможность наблюдать и прибор, и его действие, и даже владельца в тот памятный вечер пятнадцатого апреля, в субботу, когда джаз Джемшерова в ресторане при горгостинице непрерывно более двух часов исполнял "Кукарачу"

Эту довоенных времен румбу возвратил к жизни, стилизовав под твист, сам дядя Женя (Джемшеров), король музыкальной среды Таращанска, саксофонист и микрофонный певец. "Кукарача" стала модной. Поэтому первые двадцать минут после того, как оркестр начал ее играть, никто не возражал. Посетители дивились только, что музыканты, кои обычно больше перекуривали, чем играли, трудятся, как землекопы. Ритм танца постепенно овладел залом: кто отбивал его ногой, кто ладонью по краю стола, кто при-борматывал "А Кукарач-ча! А Кукарач-ча!.." Официанты, пританцовывая, разносили заказы.

Прошло минут сорок. От твистующих возле эстрады валил пар а оркестр играл. Сольная партия переходила от саксофона дяди Жени к трубе, от трубы к тромбону, от него к ударному агрегату, снова к дяде Жене... и конца не было видно. Народ заволновался.

В ресторане в этот вечер пировал с близкими товарищ Сугубов, видный в городе человек. Он подозвал директора, внушил. Тот направился к эстраде, стал делать знаки дяде Жене: кончайте, мол. Но Джемшеров лишь повел плечами и продолжал вести соло, украшая его синкопами вариаций.

Не надо, пусть ставит рекорд! загомонили в зале.

Но директор не хотел попустительствовать ни подобным рекордам в своем ресторане, ни неподчинению. Он внушительно дернул дядю Женю за полу пиджака. Но тот, вместо того чтобы дать финальную отмашку оркестру, направил жерло своего инструмента на директора, выдул, помаргивая от натуги, в его правое ухо такое душераздирающее фортиссимо, что тот потом в течение месяца поворачивался к собеседникам левым ухом.

Разъярившийся директор призвал на помощь швейцара и дружинника. Они втроем пытались подняться на эстраду, унять разбушевавшийся оркестр. Но музыканты, не прекращая игру, отбивались ногами и не пускали. Вид у них при этом был сосредоточенный и несчастный, а глаза постепенно становились безумными, как у Ивана Грозного на известной репинской картине.

Возможно, дело кончилось бы вызовом скорой помощи или даже пожарной команды, если бы в ресторан не вбежал приезжий средних лет, полный, хорошо одетый, в очках. Он с возгласом:

"А я-то ищу!" кинулся к столику возле эстрады (потом припомнили, что он обедал за ним), пошарил между стеной и стулом, достал оттуда прибор цвета слоновой кости, что-то подкрутил в нем, нажал, тряхнул и оркестранты замолкли на середине музыкальной фразы, на "Кукара...".

Директор почуял в нем виновника, приблизился, требуя объяснений и документов. Сюда же подошли товарищ Сугубов, дружинник, любопытствующие. Взметнулись скандальные возгласы: "А вас это не касается!" "А в милицию?!" "Попрошу без рук!" "А я попрошу пройти!.." и т. п.

Незнакомец затравленно отступал к выходу. Потом выставил перед собой прибор, нажал в нем кнопку и оркестранты, которые стояли в позах землекопов, обессиленно опираясь на инструменты, живо встрепенулись и снова грянули "Кукарачу". Приезжий направил прибор на директора и Сугубова и те на глазах изумленной публики взялись за руки и принялись неумело дергаться в твистовых па, приговаривая: "За Кукарач-чу, за Кукарач-чу!.." Он повел прибором по залу и посетители, впав в ритм, подхватили:

...я отомщу! Я не заплач-чу, я не заплач-чу но обиды не прощу!

И так продолжалось, пока незнакомец, пятясь, не вышел из ресторана и не скрылся в неизвестном направлении.

2. ФЕДОР ЕФИМОВИЧ, ИЛИ ВВЕДЕНИЕ В ТЕОРИЮ КОРРЕЛЯЦИИ

Таинственный незнакомец удалился, впрочем, не так и далеко – в Дом приезжих лампового завода, на который он и был командирован как представитель заказчика, солидной исследовательской фирмы под Москвой. В небольших городах все люди на виду, после скандала в ресторане его приметили, день спустя к нему наведался сотрудник милиции.

Но ничего существенного он не выяснил. Документы и личные, на имя Федора Ефимовича Дробота, старшего инженера отдела комплектации предприятия п/я No..., и командировочные у приезжего оказались в порядке. Любопытство сотрудника милиции относительно странного прибора Федор Ефимович быстро отвел. Имеет ли уважаемый сотрудник допуск к соответствующим работам и документам? Допуска не имелось. Присутствовал ли он в тот вечер в ресторане? Нет. Наличествует ли протокол происшествия, письменные показания очевидцев? Тоже нет? Так на чем, простите, основаны подозрения, что он, инженер Ф. Е. Дробот, причастен к пьяному дебошу в ресторане? На показаниях хоть и уважаемых, но шибко нетрезвых граждан? Да, он заходил в тот вечер в ресторан с намерением поужинать, но увидел там такой дым коромыслом, что передумал и ушел. Да, какие-то пьяные к нему приставали. Да, днем он там забыл прибор, который привез для завода: к счастью, он уцелел. Какой? Ну, если товарищу так уж интересно знать, это коммутационный тестер КТ-1 для отбраковки газосветных трубок по специальным ТУ. Он сейчас находится в ОТК завода. Что? Помилуйте, какое отношение может иметь измерительный прибор к игре ресторанного джаза и пьяному переплясу?!. Все это несерьезно, товарищ, домыслы не слишком культурных людей.

Тем разговор и кончился.

Однако в милиции не успокоились и направили на предприятие под Москвой запрос с просьбой подтвердить личность Дробота Ф. Е. и наличие у него коммутационного тестера марки КТ-1. Переписка между Таращанском и подмосковной фирмой длилась как раз те четыре недели, что были отведены на командировку Федора Ефимовича, и поэтому никак не повлияла на его дела и на развитие событий в городе. Но выяснились некоторые сомнительные (хоть и не криминальные по существу) факты. Обнаружилось, что никакого прибора КТ-1 Дробот из своего НИИ не привозил да и вообще тестеров такого типа в природе не существует. Когда копнули поглубже, выяснилось, что для выполнения командировочного задания Ф. Е. Дроботу вовсе не требовались четыре недели, за глаза хватило бы одной. Копнув еще глубже, установили, что Ф. Е. не заурядный инженер, а кандидат физико-математических наук, автор трудов и изобретений в области информационных систем; и непонятно стало, почему такой специалист таится, даже вместо того чтобы двигать науку и двигаться в ней пошел в отдел комплектации на скромно оплачиваемую полутолкаческую должность. Создавалось впечатление, что Дробот использовал выгоды своего положения: доступ к приборам и материалам, частые поездки, малая ответственность для личных целей. По возвращении Федору Ефимовичу довелось объясняться перед негласной комиссией.

Комиссия установила, что личные цели у Ф. Е. Дробота действительно были. Они состояли в исследовании открытого им четырехмерного информационного поля и в поиске способов управления им.

Бывают открытия и открытия. Одни состоят в обнаружении того, чего никто не знал. Приплыл Колумб к Америке стали знать, что есть такой материк; поставил Фарадей опыты с соленоидами и магнитами узнали об электромагнитной индукции. Это открытия в собственном смысле слова. Другие заключаются в обобщении очевидного. Таково, например, открытие Ньютоном поля земного тяготения. Все знали, что есть что-то такое: держит планета не прикрепленные к ней веревками или шурупами предметы; все пользовались этим свойством тел. Но явление было настолько всеобщим и само собой разумеющимся, что казалось странным задумываться над ним. Поэтому-то, когда Ньютон сформулировал свой закон, и возник дурацкий, принижающий значение его мысли анекдот о яблоке. Между тем анекдоты анекдотами, но именно открытия-обобщения главные в человеческом познании.

Открытие Дробота тоже обобщало "очевидное". Это станет яснее, если заменить слова "четырехмерное информационное поле", более простыми "пространственно-временное разнообразие". То, что в нашем мире пестрит в глазах от изобилия различных материальных предметов и .всевозможных физических, биологических, социальных, астрономических, политических и т. д. явлений и событий, известно всем. То, что картины этого разнообразия сменяются не только в пространстве, но и во времени: одно сникает, другое появляется также ни для кого не тайна.

Обобщающая мысль Федора Ефимовича заключалась в том, что всем этим живописным и конкретным картинам жизни нашей можно придать единый смысл: они информация. Понятие это хорошо тем, что соединяет в себе качественный смысл с количественной мерой; соединяет именно таким образом, что, чем ярче, выразительней, диковинней явление, событие или предмет, тем больше в нем количество информации. Ну, а там, где сводится к количествам, можно применить математику, расчет а за ними и технику.

Нам нет нужды следовать по извилистому руслу рассуждении и поисков Федора Ефимовича, тем более что в деталях они малооригинальны и заключаются в использовании методов статистики и теории информации. Обратимся прямо к результатам.

Главный вывод Дробота был тот, что для любого достаточно обширного участка пространства-времени справедлив закон сохранения количества информации. Суть его хорошо выражают бессмертные слова Ломоносова: "Все перемены, в Натуре случающиеся, суть того состояния, что если у одного тела чего-то убудет, то в другом месте в том же количестве прибавится". Во времена Ломоносова, да и долго после, не было понятия "количество информации", поэтому смысл закона толковали лишь в частных применениях к сохранению вещества или энергии. Но Федору Ефимовичу было ясно, что Михайло Васильевич понимал дело шире: у него сказано "все перемены" что и позволяет применить идею сохранения в любой сфере жизни. И верно, не бывает ведь, чтобы в одном месте в небольшое время произошли сразу и землетрясение, и государственный переворот, и великое открытие, и засуха, и кроличья чума, и падение крупного метеорита, и демографический взрыв, а в других местах ничего не случалось бы. Все события, большие и малые, рассеянны по планете и по временам достаточно равномерно. В сущности, закон сохранения информации можно вывести даже из чтения газет.

Но коли так, рассудил далее Дробот, то информационное поле в принципе управляемо. Пусть, к примеру, в данном месте произошло крупное, отхватившее изрядную долю общего количества информации событие. Какое неважно, содержание значения не имеет. Тогда по закону сохранения все прочие события здесь должны быть, информативно мелки по количествам информации, а соответственно и по качеству ее. Их разнообразие, если использовать глагол Ломоносова, убудет. Спадет, иначе говоря, сверхсобытие подавит окрестное разнообразие, в том числе и разнообразие человеческих дел, поступков, взаимоотношений. Ну, это, положим, не фонтан: какой в этом смысл! А вот если наоборот!.. Постой, а как наоборот? Не выходит наоборот: если случится "управляющее" событие с малой информацией, то... ничего, собственно, не случится. Мелкое событие ни на что не влияет, ничем управлять не в силах. Но если так... гм! Н-да!.."

И Федору Ефимовичу искренне захотелось позабыть об открытии и потраченных на него годах.

...Современную цивилизацию сделали не ученые, а изобретатели смекалистые парни, которых всегда почему-то не устраивала окружающая действительность. Ученые уже потом наводили академический лоск на их дела, доказывали, что то, что сделано, можно сделать. Правда, многие ученые сверх того доказывали еще, что то, чего нет, не сделано, и быть не может; но, к счастью, изобретателей эти доводы не останавливали. И Федор Ефимович был по своей натуре не академическим мыслителем, а изобретателем. Его куда больше занимало не беспристрастное исследование для наращивания знаний, а как применить его на пользу людям. И желательно всем людям, а не одним, избранным, в ущерб другим. Вот и изучение информполя и его свойств было для него производным проблемы, над которой он давно ломал голову: проблемы талантливости и бездарности людей.

К ней он подступал с разных сторон: изучал биографии великих писателей, изобретателей, ученых, распространял среди творческих работников анкеты или сам расспрашивал их, как, при каких обстоятельствах пришли они к важным результатам. Собранные сведения систематизировал, обрабатывал даже статистическими методами на ЭВМ, надеясь обнаружить закономерности, по которым люди познают и создают Новое. На этих законах Дробот мечтал воздвигнуть великую науку Творчествоведение и посредством нее обучить всех людей творчеству. "Ведь как было бы славно сделать всех людей творцами, разнеженно думал Федор Ефимович. Сейчас идет к тому, что нетворческие, рутинные работы будут автоматизированы. Тогда люди, не умеющие творить, почувствуют себя лишними. Что же им дичать у телевизоров? А вот научить бы их такому... И не для наслаждения вовсе: мол, в творчестве только и есть смысл жизни, и не для пользы, выражаемой в рублях или сэкономленных киловаттах, нет! Просто тогда они сами, без подсказок, разберутся и в пользе, и в смысле жизни, и в самой жизни".

Многое было в собранных им сведениях: условия жизни первооткрывателей и состояние погоды в момент открытия или изобретения, намерения исследователя и технические задания; советы знакомых, отношения с обществом, с близкими, с начальством, состояние здоровья, политические убеждения, житейский опыт... даже советы Алексея Толстого пишущим почаще чистить желудок, а если и курить, то трубку, которая часто гаснет. Не было только одного: законов творчества. Аналитический путь завел Дробота не туда. Не смог он из хаоса фактов вывести условия, пригодные для всех и на все случаи, такие, что если в них поставить человека, то он непременно начнет творить. После двух лет деятельных размышлений Федор Ефимович пришел к тому, что общих условий и быть не может, ибо творчество проявление индивидуальности человека, то есть именно того, чем он отличен от других.

"Да, но индивидуальность-то есть у каждого!" не сдавался Дробот.

Пожалуй, единственным дельным выводом его на этом этапе было, что талантливых и бездарных людей нет есть лишь талантливые и бездарные дела и поступки людей. Даже авторы выдающихся работ и эпохальных изобретений возвышались над обыденностью (и над собой), лишь когда делали это а не до и после, когда ссорились с близкими, интриговали, маялись животом или пропивали гонорар в кругу друзей-марафонов. Следовательно, талантливые дела есть просто события с большим количеством информации, всплески информационного поля.

Эта мысль и вывела Федора Ефимовича на верную, как ему вначале показалось, дорогу общего информационного рассмотрения. "Не надо подробностей, к черту гаснущие трубки, вздыбленные патлы и нечищенные желудки! Не следует искать особой природы талантливого. Да и нету ее: прекрасные стихи пишут теми же словами, какими мы сплетничаем, рассуждаем о погоде-футболе-политике и выступаем на собраниях. Талантливые дела рук наших возникают из тех же мышечных усилий, как и размахивание кулаками, аплодисменты или голосования "за". Замечательные идеи возникают в сером веществе мозга в результате тех же биохимических процессов, что и мелкие мысли. Это события в поле разнообразия, этим все сказано. Как добиться, чтобы крупных (талантливых) всплесков в информполе стало больше и хватило на всех?

Закон сохранения количества информации такому не препятствует: пусть убудет число мелких обыденных дел, пустой суеты, кипения коммунальных страстей, а за их счет возрастет количество талантливых событий-дел. В принципе возможно. А практически?.."

Вот тут-то у Дробота и получилось разочарование, о котором мы помянули выше. Возможно управление информационным полем корреляция его событиями или действиями, которые содержат большую информацию, но... за счет окрестного разнообразия. Корреляция сглаживает поле; при этом перво-наперво сникнут самые выразительные всплески, носители талантливых действий. А подобного управления в жизни и так предостаточно, помогать ей техническими новшествами не надо: суеверия, догмы, доктрины, традиционные авторитеты, зоологическая неприязнь многих людей ко всему выдающемуся, напоминающему им об их посредственности все это естественные корреляторы. Они сильно уменьшают число талантливых дел в сравнении с тем, сколько бы их могло быть. По идее, Федору Ефимовичу следовало искать способ раскорреляции но он-то и оказывался в принципе невозможным.

Читатель, вероятно, с трудом и неудовольствием преодолевает научные суждения последних страниц, ждет занимательности или хотя бы художественности ну, в описании, например, личности этого персонажа Дробота Ф. Е. А то ведь только и известно: пол, образование да ф. и. о. на анкету не наберется.

Здесь нелишне отметить, что, описывая идеи и гордые замыслы человека, его попытки понять мир и жизнь, мы сообщаем самое главное о нем то, что на девять десятых составляет личность. Разумеется, если они есть идеи, замыслы, попытки. А если их нет... что ж, тогда действительно надо напирать на художественность: какой у персонажа рот, рост, нос, костюм, какие глаза, ресницы, уши, волосы, как одет... чтобы персонаж сей предстал перед читателем как живой. Оно все бы ничего да вот только живой ли он на самом деле? Не гальванизируем ли мы этой художественностью безличные полутрупы, обреченные как в жизни, так и в книгах на мелкое, необязательное существование, в котором, как ни поступи, все равно? Нужен ли этот золотушный реализм в наше страшное ядерно-космическое время, реализм, все жанры которого сводятся к одному под названием "Почеши меня там, где чешется"?

Но это в сторону. Что же до Федора Ефимовича, то более существенной в нем автору представляется не его внешность (хорошо, пожалуйста: брюхом толст, бороду бреет, умеренно плешив, дальнозоркость четыре диоптрии, речь несколько невнятная от обилия и напора мыслей), а, скажем, его фамилия, несущая признаки казацкого происхождения. А тем самым и повышенного заряда жизненной активности. Такие фамилии сначала были кличками: может, наградили ею прадеда за удалой дробный пляс вприсядку в гульбе на Сечи или на Тереке; а может, не за пляс за быструю стрельбу. Во всяком случае то, что у предков выражало себя стремлением к воле, победам и добыче, у Федора Ефимовича пошло в научный поиск.

Разочарование разочарованием, но он был не из тех, кто легко отступает от выношенной идеи. "Я слишком упростил дело: нельзя считать талантливые поступки чисто случайными, рассуждал он далее. Все-таки носители их люди со способностями. И распределены эти дела среди них далеко не равномерно. По статистике как? Если некто исполнил талантливое дело (картину, поэму, изобретение), то более от него и ждать нечего. А на самом деле именно от людей, совершивших что-то из ряда вон выходящее, мы ждем еще что-нибудь. И часто (хотя далеко не всегда) надежды оправдываются. Стало быть, чисто случайным для человека бывает лишь первый талантливый поступок то, о чем биографы потом напишут: ему представился случай проявить свои способности. Здесь действительно важно стечение обстоятельств. А затем переживания в деле, новый эффективный результат, признание, может быть, даже премия или награда позволяют человеку понять, что он что-то может, поверить в себя. Он запоминает это и далее сам ищет дело и условия для самовыражения .

То есть важен переходный процесс скачок в состояние деятельной талантливости. Если организовать такой процесс технически в обширной области информполя, то... то он охватит многих людей. Конечно, далеко не все они создадут шедевры: нужны условия, свои для каждого, а их способности проявятся в деле. В деле вот что важно! Это запомнится, закрепится, и далее такой человек сможет творить и без допинга. Первый же допинг-скачок устроить в моих силах: закоррелировать на какое-то время изрядный участок поля, подавить разнообразие... и резко выключить корреляцию. Переход возбудит всплески информации. Что-то должно произойти!"