Текст книги "Огненный шар. Повести и рассказы"
Автор книги: Владимир Немцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)
Двадцать второй вариант
Даже на заводе, куда попал готовый образец радиостанции, продолжались поиски удобной и надежной антенны. В создании ее конструкции принимали участие не только инженеры и лаборанты, но и все рабочие опытного цеха.
Чуть ли не ежедневно мы рассматривали всё новые и новые предложения, делали опытные конструкции и тут же их браковали.
В лабораторном образце аппарата антенна была составной, из нескольких колен, общей высотой немного больше метра. Вещь как будто бы очень простая, но придумать конструкцию антенны, чтобы она была прочной, быстро собиралась и разбиралась, не ломалась в лесу, нелегко. Кроме того, антенна должна быть проста.
Некоторые конструкторы предлагали антенну, сделанную по принципу телескопического штатива от фотоаппарата. Нужно работать радиостанции – взял антенну за верхушку и вытянул. Кончил работу – нажал и сложил.
Чего проще? Быстро, удобно! Отдельные части такой антенны не растеряешь, производственно она выполнима.
Но от такой складной антенны нам пришлось отказаться.
Для испытания мы взяли складную ногу штатива, выдвинули ее на полную длину, слегка по ней ударили, после чего предложили автору проекта снова сложить ее.
Оказалось, что из-за небольшого изгиба ножка штатива уже не складывалась.
Вот поэтому мы тогда и не стали применять такую конструкцию, несмотря на ее заманчивость. Прочность недостаточна.
Вскоре один инженер предложил весьма оригинальную антенну. На шлеме связиста был поставлен изолятор, а на нем укреплен прут с метелкой. Электрические свойства антенны были удовлетворительны; кроме того, тонкий, гибкий прут позволял ходить и по лесу. Можно было с такой антенной ползать; в этом случае она стояла вертикально, то есть в наиболее выгодном для связи положении.
Однако не подошла и такая антенна. Забраковало ее… зеркало.
Конструктор, предложивший эту систему, надел ее на себя и подошел к зеркалу. На него глянуло смущенное лицо в шлеме с дрожащим хвостом и кисточкой. Вид был настолько комичен, что конструктор расхохотался.
Стали придумывать и испытывать новые варианты.
– А если взять антенну, сделанную по принципу свертывающейся стальной рулетки? – предложил молодой техник. – Портативна, в карман даже убирается. Гибка, быстро развертывается. Да что тут говорить! Надо пробовать.
Терпеливо выслушали и этот проект. Затем заводские инженеры переглянулись между собой, и один из них вынул из ящика стола стальную рулетку.
– Держится? – спросил он у изобретателя, развертывая стальную ленту.
– Держится.
– А теперь пройдите с антенной быстрым шагом.
Молодой техник шел, и антенна, изгибаясь при движении, била его по лицу.
– Ну вот. А если вы побежите?
В итоге всех поисков мы все же остановились на антенне из отдельных трубчатых стальных колен, свинчивающихся между собой. Это прочно, надежно, хотя и не совсем удобно.
Когда же мы начали испытывать радиостанцию в лесу и радист побежал, то, зацепившись за ветку, стальная трубка сломалась у самого основания.
Опять неудача. Даже стальная трубка не выдержала. Какова же должна быть прочность антенны?
Было ясно, что при таком большом рычаге, от верха до основания, антенна обязательно будет ломаться. Значит, надо эту задачу решать по-иному. Нельзя до предела увеличивать прочность основания антенны. Нижнюю ее часть надо делать гибкой.
Мы попробовали поставить внизу спиральную пружину, но ходить с такой антенной было нельзя: она описывала над головой правильные эллипсоиды. Для того чтобы избежать этого, надо пружину делать толстой, большой, весом примерно около килограмма. Резина для основания антенны тоже не подходила.
Тогда один из работников завода предложил двадцать второй вариант:
– Давайте сделаем нижнее колено из пучка проволоки.
Мне вспомнилась старая детская сказка: старик отец, умирая, говорил своим наследникам о венике, который очень трудно сломать, в то время как каждый его прутик в отдельности переломить легко.
Вот такой тонкий веник из стальных прутиков мы и поставили вместо нижнего колена нашей антенны.
Антенна стала гибкой и уже не ломалась.
Основное – надежность
– Нам нужна завтра полная спецификация деталей, конденсаторов и сопротивлений, – как-то заявил автору главный инженер.
– А это потом подберем, – наивно отмахнулся конструктор радиостанции. Он все еще не мог привыкнуть к требованиям массового производства.
– То есть как так – подберем? Нам же нужно заказывать их на другом заводе.
– Тогда закажите разные, а мы выберем!
Главный инженер удивленно пожал плечами.
Неопытному конструктору из исследовательского института было неизвестно, что на заводе все детали ставятся в аппараты одинаковыми, а не подбираются для каждого.
Если на схеме написано «20 тысяч ом», то это сопротивление и нужно ставить.
Необходимо заранее так наладить приемник или передатчик, чтобы при любых условиях, при любых лампах и даже при нескольких разряженных батареях это сопротивление в двадцать тысяч ом всегда точно выполняло свое назначение.
А этих деталей – сопротивлений и конденсаторов – в радиостанции много, и каждая из них должна быть принята навсегда для данной серии. В процессе производства детали менять нельзя.
Сделали первый десяток аппаратов. Все как будто получается хорошо. Начали регулировать – ничего хорошего.
Приемники свистят, в передатчиках мощность или очень велика, или очень мала.
Некоторые аппараты совсем не работают.
Что же случилось?
Производственники волнуются, говорят, что это аппарат такой – недоработанный. Пускай сам автор садится в цех и настраивает каждый экземпляр.
Автор, конечно, в амбицию:
– Как так? Аппарат все испытания прошел! Виднейшие специалисты дали ему самую высокую оценку. Просто-напросто ваш завод не справился с поставленной задачей.
Переконструировали радиостанцию, вот ничего и не получилось. Я же спорил, протестовал, говорил, что не так надо делать.
Спорили много. Уже кое-кто из заводских инженеров начал поговаривать:
– Не отказаться ли нам от этой хлопотной затеи? Никогда не выпускались у нас аппараты ультракоротких волн. Да и во всем мире их нет. Может быть, для массового выпуска ультракоротковолновая техника еще не созрела. Надо снять заказ.
Но этого не хотел коллектив. Перед нависшей опасностью позабылись недавние распри. Это был советский завод, где работали советские люди. Они неделями не выходили с завода, изучали капризы радиостанций…
И наконец нашли! Допуски! Мы внимательно отнеслись к механическим допускам, всюду дали запасы по несколько миллиметров, а электрические допуски забыли.
Например, то же сопротивление, обозначенное как двадцать тысяч ом, может иметь и шестнадцать и двадцать четыре тысячи, то есть отличаться на двадцать процентов в обе стороны. Значит, надо подбирать такой режим схемы, чтобы при отклонении величины сопротивления в указанных пределах аппарат работал нормально.
Подобрали все величины. Аппараты стали работать устойчиво, потому что, кроме величин сопротивлений и конденсаторов, мы также учли изменения, которые могут быть при намотке катушек и трансформаторов, при установке и монтаже деталей, то есть установили допуски по всей схеме.
Опять неудача: радиостанция стала давать меньшую дальность.
Выяснили причину и пришли к убеждению, что наши допуски, которые требуются для серийного производства, понизили дальность действия на двадцать процентов. А кроме того, увеличились вес и размеры радиостанции.
Она стала менее экономичной, чем была в первом образце.
Казалось бы, что на заводе радиостанция должна получиться лучше. Наивное заблуждение!
Однако мы не только потеряли, но и кое-что приобрели. Изучили основное, очень важное качество – надежность в работе радиостанции.
Закончилось изготовление первых экземпляров радиостанции.
Это уже заводская продукция.
Аппараты испытывали очень долго, тщательно и, как говорится, «с пристрастием».
Техник бежит с радиостанцией.
– Ложись! – слышится команда, и он со всего размаха падает на лед.
Ничего, радиостанция выдержала, работает.
– А ну-ка, еще раз!
Отломилась ручка переключателя. Запишем.
– Беги по лесу. Быстрее, еще быстрее!
Сломалась метелка антенны. Запишем.
– Ну как, все еще работает?
– Пока работает.
Зашли в помещение, отогреваем замерзшие пальцы.
– А ну-ка, поставь сюда радиостанцию.
Резким ударом радиоаппарат сбрасывается со стола, падает плашмя. Глухой удар отдается в ушах. Мне кажется, что это не радиостанция, а живое существо грохнулось на пол.
Но это нужно, и «жестокость» эта мне понятна: ведь не будь ее, многое в поведении аппарата осталось бы невыясненным.
Протокол отмечает: испортилась лампа, погнулся замок, изменилась волна, отпаялся конец у переключателя.
Все нужно учесть, исправить, чтобы в серийном выпуске не допустить подобных недостатков.
Вызывает сомнение переключатель. Проверим. Технику дается задание, и он начинает щелкать переключателем: «Прием – передача», «прием – передача». И так– десять тысяч раз.
Я сижу в соседней комнате и в ночной тишине слышу: щелк… шелк…
Заканчиваются последние испытания.
«Маленькая поправочка»
Казалось бы, чего проще – исправить в чертеже одно только слово «дюралюминий» на «сталь 3» (так называется обычное железо). А оказывается, дело это очень сложное.
Железная стенка экрана (вместо дюралюминиевой) возьмет на себя часть мощности передатчика, да и чувствительность приемника снизится, дальность его действия значительно уменьшится. Вот аппарат и не годится.
Как же выйти из этого положения?
Потребовалось немного изменить конструкцию – отодвинуть катушку подальше от стенки. Сделать это очень просто: надо только просверлить дырку на один сантиметр правее и на новом месте закрепить катушку.
– Вот вам и выход из положения. С завтрашнего дня можете выпускать аппараты по-новому!
Наутро заводской конструктор принес следующий любопытный документ.
Вот он дословно:
«Что нужно сделать для того, чтобы перенести дырку в экране на один сантиметр вправо.
1. Исправить чертежи экрана в развертке.
2. Исправить чертежи узла (экран и сборка).
3. Исправить чертежи общего вида.
4. Исправить чертежи штампа.
5. Переделать штамп (сначала отпустить на огне, произвести все механические работы, потом снова закалить).
6. Переделать приспособление для сборки.
7. Исправить технологические карты.
8. Изготовить новые шаблоны для проводов, идущих к катушке.
9. Переделать несколько тысяч заготовленных проводов для монтажа катушки. 10. Научить монтажниц новым операциям. 11. Изменить электрические данные в цеху регулировки. 12. Проверить на опытной партии все неполадки, которые могут возникнуть в связи с данным изменением».
Это далеко не полный перечень работ, которые нужно проделать для того, чтобы перенести дырку на один сантиметр вправо.
Ты представляешь себе, что такое заводские чертежи? Они – во всех цехах, у конструкторов, у контролеров, у приемщиков. Везде и всюду.
Перенести на другое место дырочку – это значит, нужно изъять все чертежи, чтобы в цехах не остался неисправленным какой-нибудь чертеж. Иначе может остановиться производство. Например, контролер, если у него останется старый чертеж, просто не будет принимать новые экраны, а начальник сборочного цеха потребует экраны, изготовленные только по новым чертежам.
Это маленькое изменение нам потребовалось сделать лишь в одной детали. А часто для того, чтобы внести поправку, приходится переделывать не одну деталь, а несколько и, следовательно, исправлять чуть ли не все чертежи, штампы, приспособления, менять технологию.
Стоит только тронуть одну деталь, ну, скажем, увеличить ее размер на какой-нибудь миллиметр, как все уже нарушится.
Есть такая занимательная игра. Называется она «бирюльки». Вываливается на стол куча мелких игрушек, искусно выточенных из дерева. В руках у тебя крючок. Нужно осторожно вытащить одну игрушку из общей кучки, не затронув другие, чтобы горка не развалилась.
Редко кому удается это. Если не в начале, то в конце игры обязательно развалится неустойчивая горка.
Так получается и на производстве, если тронешь хоть одну цифру в чертеже. Но это уже не игра в «бирюльки», а серьезная творческая задача.
Коллективу заводских работников все время приходится работать над совершенствованием аппаратов, над их удешевлением, причем часто требуется заменять более ценные материалы другими, как это было в нашем случае с заменой алюминия железом.
Все это требует больших знаний, изобретательности, настойчивости и высокой производственной культуры.
На заводе никогда не прекращается творческая работа. Инженеры, конструкторы, мастера, технологи, весь рабочий коллектив ищут и находят пути повышения производительности труда, совершенствуют и улучшают аппараты.
Так бывает на каждом советском заводе. Люди ищут и находят решения. Поиски никогда не прекращаются.
Это основа развития советской техники.
Глава одиннадцатая
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Так получилось, что наши маленькие радиостанции начали свою работу чуть ли не с самых первых дней Великой Отечественной войны. Они были еще далеко не совершенны и доставляли огорчения не только конструктору и заводскому коллективу, но, самое главное, радистам, тем, кто впервые столкнулся с техникой ультракоротких волн.
Приходилось бывать на фронтах, испытывать новые образцы этих радиостанций, искать причины, почему не всегда они хорошо работают, чтобы внести в следующую партию те или иные усовершенствования.
А кроме того, хотелось знать, где, в каких условиях применяются наши аппараты и какую они приносят пользу передовым частям Советской Армии. Дело это было новое и малоизученное.
Мы искали людей, которые могли бы привести совершенно конкретные примеры, могли рассказать о боевых эпизодах, связанных с работой наших радиостанций. Это было не так трудно, но, к сожалению, мы не всегда точно знаем, о каких аппаратах идет речь – о наших ультракоротковолновых или о других.
Я записал несколько рассказов о подвигах радистов. И не все ли равно, какую технику они использовали? Главное в них самих – скромных тружениках великой войны.
Вот они, эти маленькие рассказы.
Неизвестный друг
Этот случай рассказал мне офицер-связист в закопченной землянке одного из подразделений Ленинградского фронта.
– Осень. Западный фронт. Вот уже две недели, как наши части закрепились на этом рубеже и готовят прорыв обороны противника.
Лесная глушь. Сломанные березы. Золотые охапки листьев прикрывают поднятые стволы орудий.
Далекий орудийный гул – на левом фланге соседнее подразделение начинает обстрел вражеских укреплений.
Мы ждем. Пока еще не получены данные разведки о численности противника, закрепившегося в деревне Синявино. Приводим в порядок снаряжение. В десятый раз проверяем телефонные аппараты, считаем катушки кабеля.
Радист возится у своей маленькой радиостанции: проверяет батареи, раскручивает шнуры микрофона и телефона и наконец включается на прием.
На волне связи тишина, нарушаемая ровным шипением самого приемника.
Поворот ручки – хриплая немецкая речь. Рядом – строгие цифры артиллерийской корректировки. Знакомый голос: это сосед-радист ведет передачу с огневой позиции.
Снова поворот ручки – слышна чья-то глухая, прерывающаяся речь:
– Говорит «Днепр»… Говорит «Днепр». У западной окраины деревни Синявино скопление противника… Двадцать танков… готовится контрнаступление…
Голос затих, затем снова:
– У западной окраины деревни Синявино…
Кто это говорит? Может быть, очередная провокация врага?
Старший лейтенант приказывает вызвать «Днепр» на его волне. Но «Днепр» на вызовы не отвечает.
Медлить нельзя. Сообщения неизвестной радиостанции вселяют тревогу, и поэтому минометчикам приказано занять позиции на направлении ожидаемого удара противника. Артиллеристы застыли у орудий. Дорога, где могли появиться немецкие танки, была пристреляна еще раньше.
Потянулись томительные часы ожидания. Вот уже короткие осенние сумерки…
Слышен приближающийся рокот морского прибоя. Все ближе и ближе. Нет, это не прибой, а отвратительный лязг и скрежет железа, фырканье моторов.
Радист замер в ожидании сигнала с наблюдательного пункта.
Сквозь темнеющие стволы берез уже видны черные туши ползущих машин, за ними мелькают фигуры солдат.
Задача ясна: танки нужно подпустить поближе и бить их в упор, прямой наводкой,
– Огонь!
Оглушительный грохот. Рваными клочьями взлетела земля. Танки заметались, пытаясь повернуть назад. Два из них сошли с дороги и подорвались на минах.
Атака захлебнулась.
Враги не ожидали такой встречи.
В короткие минуты наступившей передышки мы вспоминаем неизвестного радиста, сообщившего нам о контрнаступлении. Почему же он не отвечает на наши вызовы?
– «Днепр», «Днепр», вызывает «Ока», отвечайте для связи… «Днепр», «Днепр»…
До самой ночи ответа не было.
Ночью возвратились наши разведчики. Они подтвердили, что сообщения радиста о количестве и месте скопления войск противника были правильны.
Стал накрапывать мелкий дождь. Стекло шкалы радиостанции покрылось мелкими каплями. Сквозь них просвечивает цифра «98»: на этой волне мы ждали передачу с «Днепра».
Снова знакомый голос. Передача медленная, с большими перерывами:
– Говорит «Днепр»,… На западной окраине Синявина, за рекой, более пятидесяти танков… пехота, артиллерия… Ожидается продвижение через мост…
Передача оборвалась. На вызовы опять ответа нет.
Положение обострялось. Если танки пройдут через мост, то можно ожидать нового, усиленного наступления противника.
– Выбить противника из Синявина и не допустить, чтобы танки форсировали реку! – последовал приказ командира.
Как бы откликаясь на это, снова заговорил «Днепр»:
– У моста задержусь до вашего прихода… Орудия… шесть перенесены на правый фланг… К церкви… На северо-востоке у школы два дзота…
Надо торопиться, чтобы застать противника врасплох и занять мост, пока танки его не перешли.
И вот, поддерживаемая огневым валом артиллеристов, пехота бросилась в атаку.
Фашистские орудия на правом фланге были уничтожены нашими танками. У школы действительно оказалось два дзота. Мы их обошли с фланга.
Зарево пожара пылало над лесом. Небольшие группы отчаявшегося врага с остервенением задерживали наше продвижение к мосту. Яркое пламя горящей бензиновой цистерны осветило противоположный берег, где двигалась лавина вражеских танков. Ободренные скорым подкреплением, фашисты перешли в контратаку.
Их танки подползли уже к самой реке.
Вот первый танк осторожно перевалился на мост, за ним потянулись остальные. Это грозило нам большими бедами: уж очень неравные силы.
Танки добрались до середины моста.
– Прощайте, товарищи!… – снова услышал радист передачу с «Днепра».
И в тот же миг его оглушил мощный взрыв.
Обломки моста, бревна и сваи взлетели вверх. Несколько танков скрылись под водой, а другие в смятении, сталкиваясь друг с другом, ринулись назад.
Воспользовавшись растерянностью противника, наша часть оттеснила его от реки, заняла выгодный рубеж, и артиллерия, пристрелявшись, била по танкам на противоположном берегу.
С первыми лучами солнца мы пробрались к мосту, чтобы найти следы нашего неизвестного друга. И тут же,неподалеку, посреди усыпанного листьями пригорка, заметили воткнутый в землю прутик антенны с тремя листьями клена на острие.
На этих красных, точно обагренных кровью листьях можно было разобрать торопливые строки:
«Я знал, что вы придете. Я радист минометной роты, раненый, остался в камышах, откуда вам и передавал. Слушать вас не мог – из ушей льется кровь, оглох при контузии. Понял, что вы приняли мою передачу – первое танковое наступление отражено. Сейчас проберусь под мост. Там уже все приготовлено. Прошу передать привет всем друзьям-радистам.
Старший сержант П…»
Подпись была неразборчива.
Кто-то бережно взял эти листья с последними строками неизвестного друга и прикоснулся к ним губами.
Сняв шлемы, мы осмотрели взорванный мост, догорающие угли пожарища, но никого не нашли. Вместе с радистом погибла и его маленькая радиостанция.
Спускаясь с холма, мы несколько раз оглядывались на тростинку антенны, трепетавшую на фоне синего осеннего неба.
Над горами
Мне показалось, что это событие, о котором я услышал от стрелка-радиста, произошло именно в тех местах, где я когда-то испытывал радиостанции на планерах. В ту пору мне неудобно было уточнять.
Впрочем, не все ли равно, где это случилось? Здесь идет рассказ о мужестве, смекалке и опять-таки о маленькой радиостанции. В данном случае она сыграла большую роль, хотя и в несколько необычном для нее применении.
Итак, вот что я услышал от стрелка-радиста.
– Радиограмма сообщала: «Ранен командир партизанского отряда. Врач есть, требуются медикаменты. Сбросьте с самолета».
В тот момент на нашем аэродроме не оставалось ни одного самолета, все ушли на выполнение боевых заданий.
Партизанский отряд, откуда пришла радиограмма, находился где-то в ущелье, и добраться до него горными тропками было весьма затруднительно.
Решили доставить медикаменты на учебном планере, который остался в части от прежних хозяев. Летчик Сахаров взялся выполнить это задание. Он рискнул слетать туда и обратно, используя подходящий облачный фронт. В свое время Сахаров был неплохим планеристом.
Меня взяли вроде как бортрадистом, но без радиостанции, так как на планере ее не было. Что оставалось делать? Я приспособил полевую радиостанцию, которая у нас испытывалась для сторожевой службы.
Выпущенный, как из гигантской рогатки, планер со свистом взвился вверх. Летим.
Чудно, конечно, с непривычки. Совсем тихо, только ветер подвывает в тросах.
– Подобраться бы вон к тому облачку, – обернувшись ко мне, сказал пилот, – так бы с ним и поплыли.
Искусно лавируя в струях воздушных течений, он подлетел к облаку. Тут поднялся ветер, заскрипели крылья, начали потрескивать тонкие борта фанерной кабины.
Вот-вот лопнет. Ненадежная штука. Мне ведь больше всего на бомбардировщиках приходилось летать.
Уже вечерело, а место расположения партизанского отряда мы обнаружить почему-то не могли. Судя по карте, как будто долетели, но никак не удавалось найти первый ориентир – мостик через ручей.
Хорошо, что радиостанцию взял. Связался со своими и попросил дать еще какой-нибудь ориентир. В это время слышу, как на моей же волне кто-то вызывает и сообщает условный сигнал.
– Сбрасывайте груз на перекрестке дорог у трех берез.
А я и не знал, что у этого отряда были маленькие пехотные станции. Очень удачно получилось.
Присмотрелся – вижу: поднимаются вверх две, как мы заранее договорились, струйки дыма. А возле берез стоят люди и машут руками.
Спрашиваю по радио:
– Как здоровье командира отряда?
– Сегодня уже лучше. Врач ждет вашей посылки.
– Ловите! Вот она! Всё уложили по списку!
И мешок мягко падает в кустарник.
Теперь нам надо вернуться домой до темноты, иначе не найдем аэродрома. С трудом набирая высоту, планер парит над горами, хочет добраться до облаков, но холодные воздушные потоки упорно тянут вниз.
Летим над перелеском. Огонек и звук выстрела. Нас, вероятно, заметили. Выстрелы снова и снова. Я не успел еще ничего сообразить, как почувствовал промозглую сырость. Это Сахаров успел нырнуть в спасительные облака. Выстрелы смолкли.
Мы летели уже довольно долго. Сквозь окна в облаках я видел что-то не очень приятное: море, скалистый берег и дальше верхушки гор. Сесть абсолютно некуда.
Тьма^ становится все гуще и гуще. Ветер стихает и не хочет поддерживать наш планер.
– Наверно, скоро пойдем на посадку, – передал я своим по радио.
Но куда же садиться? Кругом, куда только может проникнуть взгляд, высятся пики скал, темнеют расселины и ущелья, а ниже – стена уродливых узловатых деревьев.
Таких я еще никогда не видел.
Планер, будто у него крылья стали свинцовыми, упорно тянет вниз…
Мне почудилось, что кто-то стукнул его по носу. Я ударился затылком, и все стало тихо. Значит, приехали.
Расстегиваю замок на поясе, вылезаю из планера. Сахаров почему-то не вылезает, согнулся, стонет.
Я перепугался, конечно:
– Что с тобой?
Не так уж страшно – на войне и не то бывает, – но оказалось, что у него сломана нога.
Взошла луна, осветила скалистую площадку, сломанное крыло планера, который лежал буквально в двух метрах от обрыва. А внизу плескалось море.
Если бы Сахаров не заметил его вовремя и в ловком пилотаже не упал на крыло, то пришлось бы нам рыб кормить.
Моя радиостанция внешне как будто исправна, если не считать сломанной ручки переключателя и погнувшейся антенны.
Сахаров хотел было встать, но я запротестовал:
– Подожди. Сейчас что-нибудь придумаем.
Вполне понятно, что ночью я не мог возвращаться на базу – заблудился бы в горах и Сахаров оказался бы без всякой помощи. Одна надежда на радиостанцию. Но я боялся ее включать – а вдруг где-нибудь внутри произошло замыкание, тогда могут перегореть лампы.
Осторожно, не дыша, повернул реостат, нажал кнопку. Загорелась индикаторная лампочка. Чуточку стало легче – передатчик работает. Вызываю своих, переключаю на прием, но в телефоне полнейшая тишина. Приемник отказал.
В свете карманного фонарика пробую найти повреждение. Так и есть – разбилась одна приемная лампа. Как же это я позабыл взять запасные?
Придется только передавать. Этим я занимался до самой зари – кричал в микрофон, пока не охрип.
– Брось, не теряй времени, – советовал Сахаров.– За сутки, может быть, доберешься на базу.
Но я был уверен, что нас обязательно услышат.
Тяжелый день. Нога у Сахарова опухла. Я чувствовал себя виноватым. А вдруг в самом деле нас не услышат и мы потеряем целые сутки?
Я повторял вызовы каждые десять минут и, вероятно, в сотый раз объяснял, как нас найти. Противник находился далеко и вряд ли мог принять нашу маломощную ультракоротковолновую радиостанцию. Единственное, чего я боялся, это преждевременного разряда батарей. Чтобы нас заметили, пришлось поставить вертикально сломанное крыло.
Наступил вечер. Сахаров уже смирился с моим упрямством и только болезненно морщился, когда я хрипел в микрофон:
– «Луна», «Луна»… Я «Марс»… Повторяю…
Не помню, сколько было этих, как мне тогда показалось, бесцельных повторений.
Наконец, отчаявшись, я выключил передатчик, простился с товарищем и стал спускаться вниз. Рано или поздно я должен найти своих.
Издалека донесся рокот мотора. Он слышался все отчетливее, все сильнее, и вот внизу, на выжженном солнцем холме, я увидел длинную бегущую тень грузовика.
Это друзья спешили к нам на помощь.
Весь исцарапанный о колючий кустарник, я скатился вниз по склону и прежде всего увидел в кузове машины антенну маленькой радиостанции.
Радист принимал мою передачу всю дорогу и, несмотря на то, что приближался к нам, слышал все хуже и хуже.
– Я думал, что мы удаляемся в сторону и не там ищем, – говорил он, поглядывая вверх, где торчало сломанное крыло планера, – но потом догадался, что у тебя разрядились батареи.
Вполне понятно, что в те минуты меня мало интересовали его догадки, да и вообще любая техника, но потом уже на обратном пути я мог вознаградить себя обстоятельной беседой с радистом по всяким волнующим вопросам нашей чудесной профессии.
Мы сидели в кузове. На прицепе колыхался бескрылый планер. Светила луна, и к ней дрожащим лучом тянулся серебряный прут антенны.
