Текст книги "Чувство Родины. Стихи и поэмы"

Автор книги: Владимир Фирсов

 
Еще живет войны дыханье,
Еще стоят, крича, кресты…
А в бывшем лагере,
В Дахау,
Возводят женский монастырь.
Расчетливо и пунктуально…
Во искупление грехов
Здесь
Вместо камер
Будут спальни
Невест, не знавших женихов.
Здесь будут истово молиться
Над кровью проклятой земли.
Здесь будут прощены
Убийцы,
Что от возмездия ушли,
И будет
Тень креста
Качаться
Над страшным криком мертвых плит,
И будет многое прощаться
В елейном шепоте молитв…
Все станет буднично, законно,
Не то, что двадцать лет назад.
Туристы
Будут умиленно
Глядеть монахиням в глаза,
Читать на лицах состраданье,
О гуманизме говоря,
И жертвовать
На содержанье
Модерного монастыря.
Лампады,
Крестики,
Иконы…
 
 
Но стоны мертвых
Будут жить.
Елейным словом,
Сладким звоном
Их не удастся заглушить.
Они, как птицы, будут биться
Над сталью вздыбленных ракет,
Напоминая, что
Убийцам
Прощенья не было и нет!
 

М. А. Шолохову

 
Лед на реках растает,
Прилетят журавли.
А пока
Далеки от родимой земли
Журавлиные стаи.
 
 
Горделивые птицы,
Мне без вас нелегко,
Я устал от разлуки,
Будто сам далеко,
Будто сам за границей,
 
 
Будто мне до России
Не дойти никогда,
Не услышать,
Как тихо поют провода
В бесконечности синей.
 
 
Не увидеть весною
Пробужденья земли…
Но не вы
Виноваты во всем, журавли,
Что случилось со мною.
 
 
А случилось такое,
Что и осень прошла,
И зима
Распластала два белых крыла
Над российским покоем.
 
 
И метель загуляла
На могилах ребят,
Что в бессмертной земле,
Как в бессмертии, спят,
Хоть и пожили мало.
 
 
Вы над ними, живыми,
Пролетали, века.
И шептали их губы
Наверняка
Ваше трубное имя.
 
 
С вами парни прощались.
И за землю свою
Умирали они
В справедливом бою,
Чтобы вы возвращались.
 
 
Чтобы вы, прилетая,
Знали, как я живу.
Ведь за них
Я обязан глядеть в синеву,
Ваш прилет ожидая.
 
 
Ведь за них я обязан
Домечтать, долюбить.
Я поклялся ребятам,
Что мне не забыть
Все, чем с Родиной связан.
 
 
Вот и грустно: а может,
Я живу, да не так?
Может, жизнь моя стоит
Пустячный пятак,
Никого не тревожит?
 
 
Может, я не осилю,
Может, не устою?
Может, дрогну, случись,
В справедливом бою
За свободу России?
 
 
Прочь, сомненье слепое!
Все еще впереди:
Все победы, утраты,
Снега и дожди —
В жизни нету покоя!
 
 
Боль России со мною…
Не беда, что сейчас
Журавли далеко улетели
От нас, —
Возвратятся весною.
 
 
Не навеки в разлуке…
А наступит весна,
Журавлиная клинопись,
Станет ясна,
К ней потянутся руки.
 
 
К ней потянутся руки —
Сотни, тысячи рук!..
 
 
Журавли,
Человек устает от разлук.
Значит, помнит разлуки!
 

 
Все кучнее туман у двора.
Пей, гуляй, атаман,
До утра.
Пей, да так,
Чтобы горе забыть,
Чтобы Настю навек разлюбить,
Разлюбить эту чертову дочь!
Начинается буйная ночь…
 
 
Дремлет в ножнах
Дамасская сталь,
Под иконой
Лампада коптит.
Под ногами
Битый хрусталь,
Как ноябрьский ледок,
Хрустит.
 
 
Опьянели дружки от вина,
На соломе вповалку лежат…
Что ж стоишь, атаман, у окне,
Что же губы твои дрожат?
Ты богат, ты красив, ты силен,
О тебе даже песни поют.
Только вот безнадежно влюблен,
Очи Настины спать не дают.
 
 
Ой, не время грустить, атаман!
Враг крадется неслышной тропой.
Спит дружина твоя по домам,
Если кто и не спит,
Он слепой,
Он ослеп в эту темную ночь,
Он оглох в эту пьяную ночь…
 
 
Настя, Настя,
Ты чертова дочь,
Атаману ничем не помочь!
Он немало красавиц знавал,
Он умел с ними ласковым быть.
Настя, Настя,
Он клятву давал
Позабыть о тебе,
Разлюбить.
 
 
Настя, Настя,
Сквозь ночь и туман
По размашистой шумной стерне
Не любимый тобой атаман
Скачет к Волге
На верном коне.
– Настя, Настя,
Прощай навсегда! —
Скажет он,
Уронив повода.
Ой, холодная в Волге вода,
Ой, случится беда…
 
 
Под ногами
Песок сырой.
Конь с обрыва
Глядит вослед.
– Волга, Волга,
Теперь я твой!
Был лихой атаман —
И нет!
Нет. И нету большой беды!
Волга, Волга,
Прими, прости… —
Он бросается в глубь воды,
Руки сильные опустив.
Но не тут-то было —
Река
Отступила,
Вновь далека.
– Не приму тебя,
Не приму:
Ты ведь нужен не только мне.
Не приму тебя
Потому,
Что ты нужен Родной стороне…—
 
 
Настя, Настя,
Сквозь ночь и туман
По размашистой шумной стерне
Не любимый тобой атаман
Мчится в битву
На верном коне.
Ты не знаешь,
Как там, у реки,
Перед ним
Отступили полки…
Не твоя с ним
Любовь была,
Не она его
В бой вела!
 

 
Нелегкое дело —
На зорьке вставать
И жить-поживать,
Долги наживать.
Но надо вставать,
Травы косить,
Лемех ковать,
Уголь грузить…
 
 
Нелегкое дело —
Вину признавать
И жить-поживать,
Друзей наживать.
Но надо признать,
К другу пойти,
Чтобы сказать:
– Слушай, прости!..
 
 
Нелегкое дело —
За правду вставать
И жить-поживать,
Врагов наживать.
Но надо вставать,
Как вставали на бой,
На ложь наплевать,
Что бредет за тобой…
Но нет тяжелей
И печальней оков,
Когда ни друзей,
Ни долгов, ни врагов.
 

 
Мы падаем лицом к лицу
В высокую траву…
Спасибо матери, отцу
За то, что я живу.
За то, что я могу любить,
Могу любимым быть,
Могу пахать, могу косить,
Могу и чарку пить!
Спасибо им за высоту,
За эту синеву,
За прямоту, за правоту,
За все, чем я живу.
Спасибо за уменье петь,
Не думать о тепле,
За счастье жить
И умереть
На собственной земле!
 

 
Вечно будет с тобой
Земля, на которой ты вырос.
Земля,
Где на вербе
Пустует осенний скворечник
И уныло глядит
В одинокое синее небо
И не может поверить,
Что птицы на юг улетели.
Вечно будет с тобой
Зима, где мордастые лоси,
Равнодушно косясь
На далекий дымок, на деревню,
По заснеженным тропам
Проходят в снегу по колено
И пугают сороку,
Что с треском слетает со стога.
Вечно будет с тобой
Земля, что весной оживает,
Поднимает легко
Над собой голоса жаворонков,
Земля, где на вербе
Ликует весенний скворечник
И губастый теленок
Глядит на него обалдело.
 

 
Ты знаешь, дорогая,
Каждый вечер,
Пока еще не выпала роса,
Мне солнце опускается на плечи
И в путь зовет
За дальние леса.
Я знаю,
Что за дальними лесами,
За синими морями, далеко
Есть женщина с нездешними глазами,
Но мне
С тобою рядом быть легко.
Что из того,
Что за морями где-то
Есть в райских кущах чудо-города,
В них много блеска и чужого света.
И я туда не рвался никогда.
Моя душа в душе березы белой,
Ее заморским светом не согреть.
И память,
Что Россией заболела,
Не вытравить из сердца, не стереть.
Я болен этой памятью навеки.
А солнцу что!
Ему-то все равно,
Чьи океаны,
Чьи моря и реки.
Великое – оно на всех одно…
Что значу я
В сравнении с великим
Светилом всех народов и веков!
Когда мне дорог запах повилики,
И дым костра,
И тени от стогов,
Когда молчат покинуто березы,
Как будто слыша стуки топора.
В такие ночи вызревают грозы.
Ты спи, родная, спать давно пора…
А я не сплю,
А я бреду бессонно
По некогда исхоженной тропе
На грани тени и на грани солнца,
Принадлежа России
И тебе.
 

А. В. Сафронову

 
Последнего татарника огонь
В тот миг погас на Куликовом поле,
Когда от боли озверевший конь
Его прибил железною подковой.
 
 
Закат угрюмо трогал высоту.
Стихала битва.
Пахло тенью росной.
 
 
Был страшен конь:
Мундштук горел во рту,
Ломая зубы,
Обжигая десны.
 
 
Был страшен конь,
Окрашенный зарей:
В его крестце
С утра
Стрела
Торчала,
И он весь день метался одичало
Над трупами, над влажною землей.
 
 
Века…
Века с того минули дня.
Минули Освенцим и Хиросима.
А я все слышу
Крик невыносимый,
А я все вижу
Этого коня.
 
 
Все вижу я,
Как с кровью пополам —
Не рьяно, а устало, постепенно —
Еще зарей окрашенная пена
В два ручейка
Течет по удилам.
 
 
Погасни же, кровавая заря!
Яви прохладу,
Тишину на раны…
Из векового древнего тумана
Глядит на мир восьмое сентября.
 
 
Я все понять бы в том тумане мог,
Я все коню безгласному прощаю,
Но как он боль, скажите,
Превозмог,
Когда ушел,
Погасший,
Из-под ног
Татарника неяркий огонек,
Гореть и жить уже не обещая?!
 
 
Кто был хозяин этого коня —
Не мне судить!
Да и не важно это.
Коня, не увидавшего рассвета,
Мне жаль
С высот сегодняшнего дня.
 
 
Он умирал,
Не ведая о том,
Что я
Спустя века
О нем припомню,
Что я приду на Куликово поле,
Сорву татарник бережно, с трудом.
С трудом…
 
 
И он горит в моих руках
Среди степной и обнаженной сини,
Напоминая
Жизнь мою в веках,
И смерть мою,
И воскрешенье ныне.
 
 
Легли колюче
На мою ладонь
Четырнадцатый век
С двадцатым веком…
 
 
А там,
Над Доном,
Бродит мирный конь
И слепо
Доверяет человеку.
 

 
Какая здесь, скажите, вера,
Когда, не зная почему,
Я вдруг, поверив,
Лицемеру
Самозабвенно руку жму?
И что ему, скажите, стоит,
Себя улыбкой осеня,
Радушно пригласить за столик
И выпить чарку за меня?
А я уже сгибаю спину.
Отдав размашистый поклон,
Вдруг похожу на славянина,
Что иноземцем взят в полон.
А я уже как будто должен,
Обязан дань ему платить,
Не думать – до чего я дожил!
И ложь в застолье говорить…
О робость многовекового
Седого рабства на Руси!
Держать за пазухою слово
Меня отныне не проси!
Ведь я не раб.
Я весь заполнен
Той верой, что во мне жива,
Тем самым Куликовым полем,
Где дремлет горькая трава.
 

 
Описать не берусь
Я земли моей давнее горе.
Полоненная Русь —
Половецкая сабля на горле,
Соловьиная боль,
Перебитая песня баяна.
Я иду за тобой,
За слезами твоих полонянок.
Все как будто во мне —
И горящие хаты,
И слезы,
И в родной стороне
Заглянувшие в душу березы…
Что могу я,
Когда
На руках моих тяжкие цепи!
Русь!
Беру навсегда
Твои реки, и белые степи,
И лесные края,
И неяркий огонь горицвета,
Я беру соловья,
Не допевшего гимна рассвету.
Русь!
Великая боль
Мне скрутила тяжелые руки.
Я сливаюсь с тобой.
Принимаю несметные муки.
Сколько бед за спиной,
Что сумел я с тобою осилить!
Русь!
Ты стала страной,
Стала вечно великой Россией.
И на все времена
У тебя неизменно богатство —
Ты безмерно сильна
Правотой бескорыстного братства.
Вот какие дела,
Понимаете, знаете, люди!..
Русь
Под игом
Была.
Но Россия под игом
Не будет!
 

Владимиру Чивилихину

 
Дымы
Уходят кверху,
И в ясном небе синем
Они стоят, как вехи,
Над селами России.
 
 
Они стоят, не дрогнув.
В любое время года
Они взлетают ровно,
Когда ясна погода.
 
 
И замирают гордо.
Зарю оповещая
И суетливый город
Спокойствием смущая.
 
 
Когда ж на небе тучи
И ветер дышит громом —
Ракитою плакучей
Дымы
Над каждым домом.
 
 
Но так или иначе,
Переживая немо,
Они свое отплачут
И снова смотрят в небо.
 
 
И, зорьку окликай,
Синеют в небе синем.
И прямота такая
Сродни тебе, Россия.
 
 
Стоят дымы,
Как вехи,
Как флаги на парадах.
 
 
Они поднялись кверху
Не для того,
Чтоб падать!..
 

 
Мне печалиться некогда.
Не во сне,
Наяву
Появляются недруги, —
Значит, верно живу.
 
 
Мне печалиться некогда.
В гуле нынешних дней
Что недуги и недруги
Против правды моей!
 
 
Мне печалиться некогда.
Часто я узнаю:
Возмущаются недруги, —
Значит, верно пою.
 
 
Мне печалиться некогда.
Жизнь не замкнутый круг.
С появлением недруга
Появляется
Друг.
 
 
Мне печалиться некогда,
Только думаю я:
Не исчезли бы недруги,
Не уйдут и друзья.
 
 
Да, печалиться некогда.
До скончания дней
Мне приветствовать
Недругов
В ожиданье
Друзей!
 

Анатолию Иванову

 
До школы еще, давно,
Я помню, открытье сделал —
Простое, как дважды два.
И был им тогда потрясен.
 
 
Бесхитростно я решил,
Что если растут деревья,
Картошка и лен рожают,
То это от солнца все.
 
 
От солнца и день встает
И лен зацветает в поле,
И в речке вода теплей
Становится от него.
 
 
Как видите, я свершил
Открытье невесть какое.
И властно меня поля
К себе поманили вдруг.
 
 
Куда ни посмотришь – рожь
Свободно ветра качают.
И жаворонки дрожат,
Невидимые глазам.
 
 
А я, потрясенный, гляжу
До боли, до слез на солнце.
И сердце мое к нему
Переполняет любовь…
 
 
«Спасибо за хлеб! – шепчу —
О солнышко золотое.
Не дай сироту в обиду,
Будь матерью и отцом.
 
 
Я буду верить в тебя,
Как бабушка верит в бога,
Ты только нам хлеб роди
И в холод обогревай».
 
 
И тихо моим словам
Внимало оно.
И в мире
Светлей, чем обычно, было
От солнечной доброты.
 
 
Куда ни посмотришь – рожь.
Куда ни посмотришь – солнце,
От слез на моих ладонях
До странствующих облаков…
 
 
И ночью, когда оно
Дремало за темным лесом,
Я все еще с ним говорил,
Как с самым живым существом.
 
 
И долго не мог уснуть:
Опять поднималось солнце
От слез на моих ладонях
До странствующих облаков.
 
 
Шли годы…
И день за днем
Скользило по небу
Солнце!
И в пасмурную погоду
Я слышал его тепло.
 
 
Однажды, уже в Москве,
Учитель сказал,
Что скоро
Затмение солнца будет
И можно
Увидеть его.
 
 
– Такое бывает редко! —
Добавил.
И, чиркнув спичкой,
До черноты закоптил он
Обычный осколок стекла.
 
 
Затмение я пережил.
Но было, однако, больно
На солнце глядеть
Сквозь копоть,
Сквозь грязный осколок стекла.
 
 
Потом я из книг узнал,
Что солнце
Имеет пятна.
Чем дальше,
Тем больше пятен
И тем холоднее оно.
 
 
И грустно мне от того,
Что мир объяснен
Торопливо,
Что внуков моих с колыбели
Лишат удивленья,
Что мне
Уже не вернут глаза,
Которыми я впервые
На солнце глядел, не зная,
Что пятна на нем видны!
 

 
Седой от муки,
С голубыми глазами,
Он тычется в кринку
Большими усами —
Он пьет молоко,
Принесенное мной,
Доволен собой,
Тишиной и весной.
Плывут облака,
Как последние льдины.
Сухими листами камыш шелестит,
Пчела торопливо за медом летит,
И сохнет
На ивах осевшая тина.
Доволен старик,
Что речушка теперь
Уже не ревет,
Как недавно ревела:
– Ну прямо как зверь!
Не веришь? Поверь.—
Боялся, прибавится дела:
Плотина ни к черту,
Не только водою,
А ветром, того и гляди, унесет,
И мельница старая
Рухнет вот-вот,
А наш председатель:
– «Построю, построю!» —
Упала вода.
Зашумел водосброс,
Как будто плеснула
Огромная щука.
Колхозная мельница
Полнится стуком,
Похожим на стук
Пароходных колес.
И кажется мне,
Что она отплывает,
И ветер весенний гудит,
И волны шумят,
И туман прибывает,
И дед капитаном глядит.
 

 
В колодцах солнца не бывает.
Бывают звезды.
Иногда.
И все же – солнечна вода!
 
 
Она в жару
Не убывает,
Не убывает
В холода.
 
 
И сколь ни черпай,
Не убудет,
Не потемнеет и во мгле…
 
 
Тропинки проторили люди
Ко всем колодцам на земле.
 
 
И хоть не храмами с крестами
Они стоят всегда чисты,
Ты без поклона
Не достанешь
И капельки живой воды.
 
 
Не той,
Которая по трубам
Дойдет до крана и молчит,
А той,
Что там, в глубинах сруба,
Сердечком солнечным
Стучит.
 
 
И так стучит она от века,
Не умолкая никогда.
В жару
Напоит человека
И обогреет
В холода.
 
 
И в час,
Когда заря по кленам
Скользит
И тонет в высоте,
Россия
Отдает поклоны
Живой колодезной воде.
 

 
Прохладный запах розовой сирени
Уводит в мир, далекий от стихов…
Я прислонюсь
К теплу твоих коленей
И не проснусь
До первых петухов.
Мир соловью с его страдой весенней,
Мир тишине полей и городов!
Твои колени
Пахнут свежим сеном
И первым медом полевых цветов.
Вот видишь, вновь заговорил стихами,
Не потому, что соловей поет:
Ты вся —
Весна,
Ты вся – мое дыханье,
Тепло мое, желание мое!
Вот и рассвет, просторы оглашая,
Зовет меня, приблизившись к мечте,
Писать,
Стихи с волненьем посвящая
Твоей высокой русской красоте.
 

Егору Исаеву

 
Где-то там, за спиной,
Остаются его домочадцы.
К ним в раскрытые окна
Влетает пушок тополей.
– Сторонитесь, леса,
Дайте Глинке промчаться!
– Полно, Яков, коней пожалей… —
И, от бега устав,
Кони сами на шаг переходят.
А июньское солнце
Плывет в океане берез,
И слуга не спеша
Говорит о хорошей погоде,
И верста за верстой
Уползает из-под колес.
В мире много лесов,
Много солнца и пашен,
Много песен,
Но в каждой печаль и тоска.
– Спел бы, Яков,
Хорошее что-нибудь, наше…
– Это можно.
Дорога еще далека… —
Да, наверное, в песне
Заложена добрая сила,
Если Яков поет,
Не стыдясь накипающих слез.
Плачет старый слуга, —
Значит, плачет Россия!
И верста за верстой
Уползает из-под колес.
Яков смолк.
Обернулся:
– К дождю, видно, парит. —
Глинка смотрит куда-то,
Роняя слезу невзначай.
– Ты, Михайло Иваныч,
И барин и вроде не барин.
– Что? Ах, да. Как угодно тебе
                                                      величай. —
И проселочный тракт.
В перелеске спешит затеряться,
И гроза, приближаясь,
Тревожит бездонную высь.
– Сторонитесь, леса,
Дайте Глинке промчаться!
Эх, Михайло Иваныч,
Держись!
 

1

 
Удивленно взирало глазастое лето,
Изумленно глядел затихающий лес,
Что меха у гармошки
Небесного цвета,
А глаза у мальчишки
Светлее небес.
Заиграли лады и басы загудели,
Стало легче дышать в предвечернем краю.
И в раскрытые окна
Старухи глядели,
Немудреную жизнь вспоминая свою.
Лес притихший молчал,
Соловьями не щелкал,
В половодье зари догорал.
Как играл девятигодовалый мальчонка
На Смоленщине, родине Глинки, играл!
Косари возвращались с работы.
Молчали.
Понимали они, на косье опершись,
Озорство малыша и величье печали,
Что сумели войти в их привычную жизнь.
Ну, а что, как потомка великого Глинки,
Научив и косить и пахать,
Замотают по свадьбам и вечеринкам
И забудут учиться отдать?
Будут годы лететь на крыле ястребином,
Будут реки мелеть, опустеют сады,
И, священным огнем полыхая,
Рябины
Будут грустно глядеться
В глухие пруды.
И земля сиротливой окажется сразу.
И тогда
Холуи побегут хохоча
Утверждать на земле беззаконие джаза,
На земле Ломоносова и Ильича.
 

2

 
Не кичитесь своею эстрадною спесью,
Барабанные палочки джазовых стран!
Вы когда-нибудь слышали
Русскую песню,
Но не ту, что пижоны несут в ресторан?
Не про бублики, нет,
Не про чубчик веселый,
Не про стильных девчонок.
А слышали вы
Песню ту, без которой
Российские села,
Города нашей Родины станут мертвы?
Эта песня брела за скрипучей сохою,
Голосила века над бедой мужика
И уныло стояла, как горе лихое,
У тяжелых, заплеванных стен кабака.
Эта песня стонала
В солдатских казармах,
В казематах столиц и в сибирских снегах,
Зло плевала в лицо
Палачам и жандармам,
Рядом с Лениным шла
И осталась в веках!
С этой песней солдаты на битву вставали,
Ей хозяйкой по белому свету бродить,
Чтобы наши потомки
По ней узнавали,
Как мы жили и как мы смогли победить
Чтобы помнили наши тяжелые раны,
Свято помнили песен отцовских слова,
Чтобы помнили гордо —
Они не Иваны,
Не помнящие родства!
Мы еще создадим небывалые песни,
Их подарим земле и весенним ветрам,
Так что зря вы кичитесь
Эстрадною спесью,
Барабанные палочки джазовых стран!
 

 
Ты говоришь,
Что на сердце тоска.
Не плачется.
А выплакаться надо…
 
 
Пойдем вдвоем
На шелест листопада,
На ту звезду в тиши березняка.
 
 
Не торопись.
Постой в рассветной сини,
Потрогай кожу матовых берез
И, трижды вслух произнеся —
Рос-си-я! —
Не сдерживай до боли нужных слез.
 
 
Вот ты не верил
В искренние слезы.
А сам,
Войдя в лесную полутьму,
Стоишь,
Молчишь наедине с березой
И плачешь неизвестно почему.
 
 
А я-то знаю…
В гомоне застольном,
В никчемных спорах,
В мелкой суете
Мы растерять уже сумели столько,
Что стали
Где-то, может быть, не те.
 
 
Стыдимся чувств.
И с каждым новым годом
Стареет сердце и душа болит.
И только здесь,
Наедине с природой,
В нас первородство наше говорит.
 
 
Ты плачь, ты плачь!
Я слез твоих не вижу
Сквозь собственные слезы…
 
 
И когда
Вернешься в город,
Не забудь, как дышит
В тиши берез рассветная звезда.
 

 
Ничего на свете не желая,
Об одном
Мечтается в пути —
Как бы красоту родного края
До людского сердца донести.
 
 
Рассказать бы,
Как тоскует ясень,
Листья торопливо оброня.
Наливать бы,
Как закат прекрасен
Сквозь узоры старого плетня.
 
 
Спит дорога.
Колеи размыты.
В лужах отсвет гаснущей зари.
Завтра на рябине
Басовито
Загудят, засвищут снегири.
 
 
Облака размыто розовеют
Над покоем русской тишины.
 Спи, село!
Пускай тебе навеют
Звезды ночи неземные сны.
 
 
Пусть приснятся
Тройки озорные,
Шум гармони, балалаек звон,
Ярмарка,
Где краски расписные,
И колокола со всех сторон.
 
 
Пусть тебе приснятся
В самом деле
Сотни разносолов на лотках,
Алые качели,
Карусели
В разноцветных лентах и платках.
 
 
Спи, мое село.
Спокойной ночи.
Звездам в лужах зябнуть до зари.
Стали дни значительно короче,
Это – осень, что ни говори.
 
 
Но и с нею
Жизнь не умирает,
Но и с ней
Мечтается в пути:
Как бы красоту родного края
До людского сердца донести!
 

 
Забытых песен дивные начала
Нет-нет да вспомнишь
Средь земных забот.
И вновь стоишь,
Как будто у причала,
И ждешь,
Ушедший в детство пароход.
 
 
Пусть он уплыл навеки,
Безвозвратно,
Над жизнью промелькнув,
Как над рекой, —
Ты все же веришь:
Он придет обратно,
Какой ни есть,
А самый дорогой.
 
 
И нет сомненья в том,
Что мир чудесен,
Ведь, к счастью,
Он заполнен до конца
Началами
Давно забытых песен,
Что ты слыхал
От деда, от отца.
 
 
И ты обязан вспомнить
Ради сына
Тех песен потаенные слова,
Пока щедра,
Пока добра Россия
Пока, как прежде, памятью жива!
 

 
Как давно не сидел я
За чистым листом.
Мимо жизни глядел,
Все спешил, все летел
И откладывал все на потом.
Все потом да потом…
 
 
Дни размеренно шли.
А потом
Гуси-лебеди вдруг улетели.
А потом
Улетели мои журавли,
Поднимая в лесах
Золотые метели.
 
 
И уже не случайно
Страница чиста.
И в душе,
Как в осеннем лесу,
Пустота.
 
 
Как давно я
Любимой цветов не дарил!
Все – потом,
Утешая себя, говорил.
По оврагам
Черемуха сыпала цвет,
Гас ночами
Сирени сиреневый свет,
Отцветал иван-чай,
Горицвет угасал.
Все – потом,
Все – потом,
Я себя утешал.
 
 
А потом,
Все цветы до весны отошли.
Над поэзией цвета —
Осенняя проза.
Уж на что – хризантемы!
И те отцвели
До мороза.
 
 
Только грозди рябины
Закатно горят.
И уже не случайно
Печален твой взгляд…
 
 
О, любимая!
Сила и слабость моя.
О любви слишком мало
Говаривал я.
 
 
Почему?
Не случайно,
Ты знаешь о том:
Я слова о любви
Отложил на потом.
 
 
Что – слова!
Если сердце любовью горит,
Если каждой кровинкой
С тобой говорит,
Если каждым привычным
Движеньем в груди
Сердце просит:
– Поверь, все еще впереди.
Белый снег впереди,
Белый сад впереди,
Белых лебедей стая
Еще впереди.
 
 
О, любимая!
Полно грустить.
Погоди.
Все у нас впереди,
Все у нас впереди.—
 
 
Я не жил краснобаем.
Тихоней не жил.
Я о Родине
Честные песни сложил.
Я о птицах слагал,
Я слагал о цветах.
Имя только твое
Я носил на устах.
 
 
И бывало, бывало,
Жалею о том,
Что не мало
Откладывал я на потом.
 
 
Тридцать весен и зим —
Серебром на висках.
Первый снег за окном —
На деревьях, на крышах.
Мне не важно,
Что будет потом.
А пока
Я люблю.
Я люблю тебя, слышишь?