Текст книги "Последний атаман Ермака"

Автор книги: Владимир Буртовой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Кажи, батько, що треба робыть?

Атаман Ермак повелел Роману пройти с казаками к правой протоке, укрыться в кустах и доглядывать за противоположным правым берегом Вагая.

– В том месте больших глубин нет. Объявись кучумовцы, могут бродом перебраться на остров, нас сонными посекут!

– Не горюй, батько, ни один татарин к нам и носа сунуть не посмее, вмиг саблюкой вмисти с усами башку срубымо!

– Ступай, Ромашка, мешкать не гоже, – поторопил Ермак, поднял мокрое захлестанное ливнем лицо вверх. – Эко налетело водяное ненастье, с бурей да не ко времени! Чтобы этой буре подождать пару деньков, в Кашлыке не так было бы казакам слякотно!

Матвей Мещеряк подошел к атаману, проговорил негромко, словно таясь от невидимого врага, а сам смотрел на крутые волны, которые накатывались на остров, резались острыми носами стругов и разбегались по бортам, постепенно теряя скорость и высоту.

– Ты бы прилег отдохнуть, Ермак. Столько дней без роздыху. А я постерегу стан, побуду с дозорцами у протоки.

– Да ты и сам, Матюша, еле на ногах стоишь, – отозвался атаман, участливо глядя на единственного из бывших старших соратников товарища. Вздохнул, вспомнив погибших походных атаманов Ивана Кольцо, Никиту Пана, Богдана Брязгу…

– Я в струге днем смогу передремнуть, а в Кашлыке отоспимся вволю, так что уши распухнут от соломенных подушек!

– Добро, Матюша, я где ни то под деревом ноги вытяну…

– Зачем под деревом! – возразил Матвей. – Казаки тебе небольшой шатер поставили. Вона, уже полог натягивают. Иди, там хоть на тело вода не будет литься, казаки сберегли сухое рядно, укроешься и соснешь малость.

– Добро, Матюша, – согласился атаман, тронутый заботой товарищей. – Пополуночи взбуди, я побуду с казаками, а ты мое место займешь.

Матвей проводил атамана до небольшого походного шатра, постоял недолго, поеживаясь от хлестких водяных струй, которые, казалось, подобно беспощадным стрелам пробивали насквозь даже густые кроны высоких деревьев на острове.

– Господи, угомони ты этот дождь! – взмолился Матвей, сложил обе ладони и протянул руки к тучам, которые неслись с невероятной скоростью над исхлестанной землей. – Мало нам сырости, так еще от тьмы собственного носа не разглядеть, не то чтобы супостата издали приметить да гостинца ему доброго приготовить!

Рядом с атамановым шатром запасливый промысловик Наум Коваль срубил четыре небольших колышка, на них натянул плотное полотно, пропитанное каким-то жиром, чтобы вода хорошо стекала, наломал хвойных веток и залег под этим пологом вместе с Марфой и Зульфией. Наум помог им выкрутить шугаи и заставил их одеться, потом уложил девиц рядышком, укрыл обеих своим толстым кафтаном.

– Спите, дочки, я со спины прилягу, загорожу от ветра, и вам теплее станет, – промысловик различил подошедшего во тьме Матвея, сказал сокрушенно:

– Теперь бы костерок огнем высотой в аршин да ухи горячей похлебать! Ты как, не против?

Мещеряк засмеялся, тряхнул головой, спасаясь от дождя:

– С великой охотой! Пойду, скажу казакам, чтобы сети метали в Иртыш да свежей рыбки поймали. Тогда, Марфуша, недосуг тебе будет лежать на боку, бери нож рыбу потрошить!

Марфа хихикнула, не оборачиваясь к Матвею, отозвалась:

– Даже вселенский потоп не вымоет меня из-под навеса! Ешьте свою рыбу сами, а мы с Зульфией сухариками разговеемся!

– Ну, коли не голодны, тогда спите, – добавил Матвей и прошел чуть дальше. У густого куста бузины, набросив на ветки ватный халат и таким образом сделав себе примитивный навес, жались друг к другу трое бухарцев. Рыжеволосый Юсуп, не снимая с головы медной шапки, с трудом спасался от проливного дождя, но сапоги так и не удавалось убрать под навес, и быстрые струи воды стегали добротно выделанную кожу, отскакивая на измятую у куста траву. Двое других сидели к Матвею спинами, но и они едва лишь оберегали тело до колен.

Казаки, кто как сумел, устроились на ночлег. Дикая усталость после многочасовой гребли на веслах против ветра под дождем скоро взяла свое, и под шум бури в кронах, под монотонный плеск иртышской волны и шелест теплых летних струй о листву, казацкий стан погрузился в беспокойный сон. Матвей обошел островок и остановился у протоки с бродом. Здесь, укрытые от постороннего глаза густыми кустами, друг от друга в десяти шагах, лежали казаки десятника Романа Пивня. Матвей присел на корточки около десятника, почти шепотом спросил:

– Ну как тут у вас, все спокойно?

– Тьма непроглядная, атаман. Сам побачь, того берега толком нэ выдать! Есть там кто, чи нымае – лохматый бис его знае! В таку лыхую непогоду всякой лесной нежити раздолье, пидкрадэться тыхо, так тыхо, так що и нэ побачишь! – Роман с живота повернулся на левый бок и трижды перекрестился мокрой рукой, в которой до этого держал тяжелую кривую саблю.

– Твоя правда, Роман. Спать не приходится, доглядывать за протокой надо старательно, иначе можно голову потерять. Вы тут, а я остальной стан буду обходить. Ты, Ромашка, время от времени по цепочке окликай своих казаков, чтоб не задремали.

– Добре, атаман, нехай казакы хоть на часок очи закроют, сил набираючи, мы туточки постережем, рогача каленого в печенку клятому Кучуму!

Матвей потихоньку отошел от караульных казаков, краем прошел к левой широкой протоке Вагая, потом по берегу Иртыша приблизился к стругам, где его тут же окликнули караульщики, оставленные для охраны судов.

– Ну как, не замерзли на ветру? – спросил Мещеряк, останавливаясь у крайнего струга. – Не приметили, вода в Иртыше прибывает? Вас вместе со стругами не унесет?

Из-под навеса, сооруженного из плотного запасного парусинового полотна, отозвался один из казаков:

– Нет, атаман, Иртыш только волнами бьет в нос стругу, а вода не поднимается. Кабы не дождь несусветный, так и вовсе грех жаловаться, у костра обсушились бы. Ермак Тимофеевич спит?

– Пущай поспит. Назавтра у него забот будет вдоволь, не вздремнет. Ну будьте начеку, мало ли что… Я далее с обходом пойду по острову.

Он постоял минут пять у куста, где плотно прижавшись спинами спали Наум Коваль, его Марфа и татарская княжна. Вода с полога по-прежнему стекала ручьями на сапоги промысловика.

«Умаялись за день», – вздохнул Матвей, с приятной теплотой в душе смотрел на девицу, которая спала глубоким сном, русая коса обвивала шею и свисала через левое плечо на грудь.

– Что за чертовщина? – поразился Матвей, когда взгляд его уперся в пустоту под кустом бузины – халат бухарцев по-прежнему лежал на ветках, а жильцов этого нехитрого сооружения не было на месте. – Куда их леший утащил, мать моя, дева непорочная! – пробормотал он в недоумении, оглядываясь вокруг, в надежде обнаружить Юсупа и его соплеменников где-то рядом, отошедших по нужде. – Неужто сбежали?! – Страшная догадка бросила Матвея в ледяной озноб, даже мышцы рук потянуло от локтя к плечам, – Ах, змеюки подколодные! Только через брод могли уйти! Но куда? И зачем в такую темень?

Матвей со всех ног бросился в сторону малой протоки в надежде упредить Романа Пивня не выпускать бухарцев с островка. Но когда до протоки оставалось не более сорока шагов, в уши ударил отчаянный сполошный крик Романа:

– Тата-ары! Батько, татары-ы лезут!

На секунду Матвей замер у толстого ствола сосны, потом рванулся назад, к шатру Ермака, с единственной мысль ю – успеть разбудить атамана и спасти его, если бухарцы бежали не в сторону объявившихся татар, а крадучись пошли к шатру Ермака, где у входа стоял с обнаженной саблей преданный стремянной Гришка Ясырь.

– Слава богу, вы живы! – закричал еще издали Матвей, подбегая к шатру. – Взбуди атамана, татары лезут через брод на остров!

Ермак вскинулся на ноги, будто и не спал крепким сном праведника. Одним махом он накинул на себя через голову кольчугу, продел руки в рукава, схватил шлем и саблю – от протоки неслись яростные крики – там уже дрались казаки Романа Пивня с не видимыми отсюда татарами, которые переходили протоку и не так дружно пока что лезли на песчаный берег. Атаман вскинул пищаль, которая лежала сбоку его ложа, и громкий выстрел взметнул казаков на ноги.

– Матюша, гуртуй казаков в струги! Татар тьма налезет, малой силой Кучум к нам не подступился бы!

– А ты, Ермак? – запротестовал Матвей. – Уведи казаков, я к Роману метнусь держать татар! Ты важнее для войска!

– Делай, как велю! – сурово приказал Ермак и в сопровождении Гришки Ясыря, вместе с десятком казаков, которые спали поблизости, бросился на выручку караульным у протоки.

– Отходи-и! Отходи-и к струга-ам! – кричал Матвей, размахивая обнаженной саблей. Увидел бегущих к Иртышу Наума с Марфой и Зульфией, в руках промысловика пищаль, у Марфы ее неизменный лук с колчаном. Княжна с широко раскрытыми от страха глазами плакала и громко кричала по-своему, изредка вставляя русские слова, что-то про старого Кучума.

«Глупенькая, думает, будто Кучум из-за нее всем войском навалился на нас…» – подбежал ближе и почти у самого лица Наума прокричал:

– Бегите к стругам, изготовьте пищали отбивать татар! Помоги девкам подняться в струг, чтобы не утонули в волнах!

Казаки нестройными группами, в полной темноте, не понимая со сна, где враг и сколько его, бежали к берегу, спрашивая, где Ермак и где кучумовские ратники?

– Становись в ряды у стругов! – командовал Мещеряк. – Готовсь к сече! Напрут татары – палите по нехристям из пищалей, у кого порох затравочный не отсырел!

Яростные, срывающиеся на звериный рев, крики все ближе и ближе катились сплошным валом на иртышский берег, еще минута-две, и начнется здесь, у стругов сабельная рубка, и тогда всем казакам испить роковую чашу…

– Стаскивай струги на воду! Быстрее, братцы! Навали-ись! – скомандовал Матвей, и в тот миг, когда суда вот-вот могут уже закачаться на волнах, толпа дерущихся вывалилась на мокрый песчаный берег. Матвей сумел разглядеть Ермака, который яростно сек напирающих татар своей страшной саблей, и с десяток казаков около него, и плотную толпу татар, которые напирали с трех сторон, норовя отрезать атаману путь к стругам.

– В струги, братцы-ы! Палите из пищалей! Цельтесь вернее, своих не заденьте! На весла! Баграми отпихивайтесь и держите против волны носом, чтобы не свалило на берег!

Казаки дружно стащили струги на воду, полезли на суда. За спиной Матвея начали греметь пищальные выстрелы – ермаковцы стреляли по краям татарской толпы, опасаясь, что пули могут поразить в спины своих же товарищей. Вот казаки упятились к самой воде, вот они в ней по колена, по пояс. Последним отступал Ермак. На него упрямо напирал огромный татарин со щитом и копьем. Тело укрыто кольчугой, как и на атамане Ермаке, который уворачивался от выпадов копьем, хлестал саблей с плеча на плечо, выискивая удобный момент для удара, но всякий раз опытный в сече татарин успевал прикрыться иссеченным, медью окованным круглым щитом.

– Ерма-ак, держись, я к тебе! – закричал Матвей, спрыгнул с кормы струга и по пояс в воде заспешил к берегу, но тут случилось то, что на всю жизнь запечатлелось в его памяти, как бы высеченное из прочного гранита: отступая, Ермак вдруг поскользнулся на чем-то на дне реки, взмахнул правой рукой, чтобы удержать равновесие, и тут же копье татарина ударило по медному оплечью, срезало ремень шлема и обнажило горло. Удар оказался смертельным. Ермак опрокинулся навзничь в бурлящую воду под ноги набежавшим ликующим татарам, а рослый воин победно вскинул длинное хвостатое копье над головой, увенчанной островерхим шлемом с черным пушистым султаном, наполовину срезанным саблей атамана Ермака.

– Матвей, куда ты! Назад! Атамана не спасти уже! – послышался спереди отчаянный крик Ортюхи Болдырева, который только что рубился рядом с Ермаком. – Спасай хоть этих уцелевших казаков! Братцы, живо лезем в струги, татары готовы вплавь за нами пуститься! Не отставайте, струги течением сносит!

У кормы Матвею поспешил на помощь Тимоха Приемыш, который оказался за старшего на атамановом струге.

– Матвей, давай скорее руку! Казаки, палите по нехристям!

Со стругов раздалось несколько десятков выстрелов. Перезаряжать оружие под проливным дождем было невозможно. Казаки схватились за весла, норовя отвести струги от берега как можно быстрее. Острая боль обожгла голову Матвея, что-то жесткое хлестнуло по лбу, в глазах полыхнуло яркое пламя, и он едва не свалился снова в воду, но крепкие руки казаков подхватили его и удержали над волнами.

– Что это? – не понимая случившегося, выкрикнул Матвей Мещеряк, но увидел берег, бегущих татар, и разом сознание вернулось к нему.

«Спасти казаков, спасти…» – и он что было сил в груди, закричал:

– На стрежень, братцы! Навались!

С Матвея потоком лилась вода, по лицу текла розовая струйка: кто-то из татар пустил в него стрелу, когда Тимоха Приемыш и Федотка Цыбуля за руки, спиной к борту, тащили его из воды. Стрела ударила в край шлема, чиркнула по лбу над левым глазом и вонзилась в толстые доски невысокого борта.

– Живее, братцы, живее! – торопил Матвей казаков. Он опасался, что течением и ветром струги может прижать к берегу, по которому с криками бежали ликующие татары, сосчитать их из-за темноты было невозможно, но на прикидку не менее полутысячи человек.

– Трясца твоей матери, дьявол некрещеный! Малость не в лицо угодил стрелой! – Матвей, стоя на ногах в струге, который раскачивало на боковой волне, достал из кармана небольшой лоскут белого холста и приложил к ране, стараясь унять кровь. – Разом, братцы, разом гребите! Уходим от устья Вагая быстрее, будь он трижды проклят, сгубивший нашего батьку Ермака! Боже, не уберегли мы атамана, лег в пучину Иртыша, татарам в великую радость!

– Атаман Ермак погиб в сече, казаков спасая от поголовного истребления, ежели бы не он, – заговорил Ортюха Болдырев и тут же умолк, не в силах продолжить разговор, начал грести вместе с иными казаками. Минут через десять, благодаря отчаянной работе веслами, удалось миновать северную оконечность острова, струги пошли в поток реки Вагай. Течение отнесло казаков ближе к стремнине Иртыша, и они не опасались теперь татарской погони, подняли весла и на малое время отдались на волю темного, бурливого Иртыша. За сечей и греблей не сразу заметили, что дождь перестал лить потоками, с неба сыпались крупные, но не столь частые капли. Удрученные гибелью атамана Ермака, все сидели молча на скамьях, боясь смотреть друг другу в глаза от стыда за то, что атаман погиб, а они живы.

– Не успел я к атаману, чуток не успел, а он, видишь, поскользнулся в воде, не устоял, корил себя Матвей, утирая слезы, которые смешивались на щеках с каплями дождя и кровью из свежей раны. Говорил я ему, чтобы сам шел к стругам, а я побегу встречь татарам, да он, видишь, по-своему решил…

Казаки слушали молча, и не понять было, укоряют они Матвея или понимают, что ослушаться атамана он не имел воли. Тягостное молчание нарушил Ортюха Болдырев. Это его десять казаков бросились вслед за атаманом к протоке с бродом на выручку караульным казакам Романа Пивня.

– Сто чертей Кучуму в печенки, чтобы весело спалось за его злоехидную хитрость! – сквозь зубы с хрипом выговорил Ортюха, чувствуя, как в голове от волнения начинает что-то звенеть. – Подослал к нам своих людей под видом бухарских купчишек, мы и кинулись по Иртышу им навстречу. Не кручинься, Матвей! Ермак поступил по своей и божьей воле. Он кинулся к тому месту, где было важнее всего для сбережения вот их всех, кто теперь сидит в стругах. А когда секлись мы с татарами, он без конца успевал оберегать того, кому было особенно тяжко… Даже у меня со спины срезал татарина, который уже замахнулся снести мне ежели не всю, то уж наверняка половинку головы… За спасение от гибели буду век Бога молить за нашего славного… бывшего атамана Ермака Тимофеевича, пусть… вода будет ему пухом. Почитай, до десятка татар успел срубить до смерти или изувечить Ермак Тимофеевич. И все нам приказывал пятиться с боем, спины кучумовцам не показывать, иначе, дескать, ни один не спасется! И стоял против мурзы Кутугая до последнего казака, пока нас не подобрали на струг этот, уже вплавь идущий по течению.

Матвей встрепенулся от услышанного, убрал руку от раны на лбу, уставился взглядом в искаженное горем лицо всегда веселого Ортюхи:

– Ка-ак? Ты узнал Кутугая? Это он погубил атамана?

– Да. Я хорошо запомнил его, когда мы брали его в плен при взятии Кашлыка, и когда приходил он к нам с татарскими послами Карачи. После его прихода с послами липовыми, Иван Кольцо и ушел с казаками в Бегишев городок.

Мещеряк поднял мокрое, испачканное кровью лицо к темному, тучами закрытому небу, сказал со вздохом:

– И непогода была на стороне Кучума! Возликовали татары после нашего неуспешного стояния под Куларами, увидели наше малолюдство, решили общей силой побить нас. Обманом увлекли на Вагай, а сами тем часом скопились в лесу, за протокой.

– Успел в сече крикнуть мне Ромашка Пивень, что переодетые бухарцами татары закололи кинжалом крайнего в карауле казака и неприметно ушли к Кучуму. Они-то и известили хана, что казаки, утомившись, крепко спят. За шумом ветра в лесу караульщики не враз услышали их приближение, только уже на протоке разглядели, в полусотне шагов от себя.

«Будто ждал беду Ермак! Струги велел поставить на берегу Иртыша носом к воде, чтобы легче было столкнуть, а не в протоке, – подумал Матвей. – Ежели бы не его разум, теперь никого из нас в живых уже не было бы.

– Не минет и десяти дней, как войско Кучума подступит к Кашлыку, – проговорил Матвей, оглядываясь на струги, которые, раскачиваясь с борта на борт, словно огромные утки, шли вслед за ним. – И на сей раз вряд ли нам удастся сызнова напасть на его ставку, как это было с Карачей на Саусканском мысу.

– Только бы стрелецкий голова Глухов удержался до нашего возвращения, – откликнулся на раздумья Матвея Ортюха. – А что если Кучум поделил войско надвое? Увидел, что с атаманом в походе едва за сто человек было, смекнул, что в Кашлыке осталось мало наших людишек!

– Будем надежду питать, что отсиделся стрелецкий голова в крепости, ему изрядно ратного снаряжения оставил атаман Ермак Тимофеевич, царство ему небесное за то, хоть и погиб сам, но спас казацкое воинство… Потом посчитаем, сколько казаков полегло на острове у вагайской протоки, – сказал Матвей и трижды перекрестился. – Кажись, на востоке малый прогал зарозовел. Тучи уходят за Каменный Пояс, казакам надобно под солнышком обсушиться. Не плыть же нам мокрыми курицами до самого Кашлыка!

* * *

Кашлык встретил подплывающие струги пушечной пальбой, радостными криками сбежавших с кручи к реке стрельцов, воинов князя Бояра и казаков, которые были оставлены в крепости по ранению, а теперь многие из них вполне поправились. Но радость эта сменилась могильной тишиной, как только Матвей Мещеряк ответил на вопрос стрелецкого головы Глухова о том, почему не видно Ермака, не ранен ли тяжко во время похода.

– Нет более у нас славного атамана Ермака Тимофеевича! Ныне он перед Господом стоит на спросе о делах земных! – негромко, скорбным голосом оповестил пришедших встречать струги Мещеряк и первым снял суконную, черным мехом отороченную шапку, обнажив длинные темно-русые волосы. Сказал негромко, да услышали все, и две с лишним сотни голов обнажились под все еще резкими после недавней бури порывами ветра над безмолвным Иртышом.

Постояв минуту в молчании под плеск волн о днища стругов, Матвей осторожно надел шапку, чтобы не потревожить повязку на лбу, обернулся к казакам, которые стояли на песке у него за спиной:

– Идемте, братцы. Ныне к ужину устроим поминальную тризну по казакам, погибшим в этом походе… двенадцать храбрых наших товарищей полегло на Иртыше: пятеро у Ишима в урочище Тебенди, шестеро с Ермаком Тимофеевичем у Вагая. Назавтра соберем войсковой круг, будем сообща думать, что и как делать далее…

Утро выдалось тихое, солнечное, от бури в ночь с пятого на шестое августа не осталось и следа, разве что вода в Иртыше изменила свой цвет из-за несчетного числа мутных с берегов потоков. Казаки успели принять баню, сменить белье, выспаться под надежным кровом, и стояли на небольшой площади Кашлыка перед бывшим ханским домом. На резное крыльцо вышли Матвей Мещеряк и стрелецкий голова Иван Глухов. Матвей снял шапку и поясно поклонился казакам и стрельцам, в тишине заговорил так, чтобы его слышали все:

– Братья! Коварный хан Кучум не посмел лицом к лицу встать супротив нашего славного атамана Ермака Тимофеевича, а подлой хитростью заманил в засаду и напал темной ночью, как разбойник из-за угла! Осиротели мы, но войску без атамана быть невозможно. А потому ваша воля выбрать нового атамана! Казаков да есаулов добрых и отважных у нас много, любой из них годится в вожаки!

Казаки и вовсе притихли, потом постепенно начали переглядываться, словно выискивая в своей среде достойного вожака, но первым голос подал Ортюха Болдырев. Его высокая, слегка сутулая фигура возвышалась на голову выше всех, а хрипловатый, в юности сорваный бас заставил всех повернуться в его сторону:

– А тут и кумекать нечего, сто чертей тому в печенку, кто думает иначе! Без перевясла и веник рассыплется! Тако же и войску не быть без атамана! А теперь давайте припомним, кто ходил на Вагай и взял в плен лучшего кучумовского воеводу Маметкула? Кто громил князя Карачу на Саусканском мысу? Кто был рядом с Ермаком Тимофеевичем в роковом походе и помог нам остаться живыми на клятом острове всего несколько дней назад? Матвей Мещеряк был последним из походных атаманов у батьки Ермака Тимофеевича! Ему и быть теперь головным атаманом! А мы ему будем в полной его разумной воле! Я первый готов дружбу с Матвеем сменить на ратную покорность, как строптивая девка покоряется мужу в первую брачную ночь, хоть и страшится потерять бережно сохраненную целомудренность!

Несмотря на серьезность момента, казачий круг ответил дружным смехом на шутку Ортюхи Болдырева. Разом понеслись голоса со всех сторон площади:

– Быть Мещеряку атаманом!

– Любо-о! Любо Мещеряка в атаманы!

– У Ермака Тимофеевича был правой рукой, теперь пусть всему войску станет головой!

Казаки по обычаю сняли шапки и поясно поклонились вновь избранному атаману. Матвей Мещеряк был тронут таким единодушием, ответил войсковому кругу поклоном рукой до досок крыльца, выпрямился.

– Благодарствую за доверие, братцы казаки! Клянусь именем Христа, нашего спасителя, что как и покойный атаман Ермак Тимофеевич готов голову положить за все наше казацкое братство! А буду неугоден чем – гоните от себя поганой метлой!

Войсковой круг откликнулся на эти слова дружным возгласом:

– Любо-о!

Мещеряк поднял руку, чтобы утишить казаков и объявил войску решение свое и стрелецкого головы Ивана Глухова:

– Вы уже знаете, что хан Кучум сызнова собрал большое войско. К нему пришли новые отряды бухарцев, ногайцев да башкирские кочевники! Днями видели дозорные казаки его передовые отряды близ озера Абалака и за Саусканским мысом. Похоже, Кучум вознамерился обложить нас со всех сторон, чтобы мирные князья не могли подвозить в Кашлык ясак и провизию, отчего мы не сможем заготовить должный харч в будущую зиму и неминуемо скончаемся от страшного голода, каковой был минувшей зимой! В таком разе, братцы казаки и стрельцы, не ведая доподлинно, будет ли из Руси нам добрая ратная и продовольственная выручка, во избежание побития всех нас татарами, решили мы спешно погрузить весь собранный в государеву казну ясак и пропитание и отплыть на Русь. А будет так, что встретим по дороге доброе государево воинство, то возвратимся в Сибирь и помстим Кучуму за все его злодеяния и змеиные хитрости! Любо ли вам такое решение?

Некоторое время казаки стояли молча. У каждого в голове пронеслась одна и та же мысль – оставить ханскую столицу? Столько жизней положено на покорение Сибирского царства, здесь сложили головы более четырех сотен казаков да две с половиной сотни стрельцов, а теперь все вновь вернуть в руки бухарского находника хана Кучума? Иван Камышник выразил общее сожаление сложившейся ситуацией, сказал громко, чтобы все слышали:

– Расшиби гром Кучумку натрое! Жаль оставлять завоеванное нами сибирское владение татар, но делать и вправду, казаки, нечего! Нас теперь общей силой и полутора сотен едва наберется. Ежели ж на Карачином острове укроемся, то кучумовцы большим скопом задавят нас, либо волчьи стаи изгрызут наши замороженные голодные тела. Веди нас на Русь, атаман Мещеряк!

Казачий круг дружно и на этот раз поддержал решение вновь избранного атамана, который высказал еще одно пожелание:

– Не хотели тутошние татары жить с русскими в добром соседстве, растревожили огромного медведя своими постоянными набегами да грабежами, вот и послал Господь кару на их головы в образе славного атамана Ермака Тимофеевича и его храброго воинства! Час придет, и здешние жадные до чужого добра мурзы и князья будут наказаны, и мир воцарится в Сибирском царстве! А теперь, братья казаки, день на сборы – и в дальнюю дорогу! Возвращаемся на Русь, в Москву, с печальной вестью к государю Федору Ивановичу о гибели атамана Ермака!