Текст книги "Зачарованный киллер"

Автор книги: Владимир Круковер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Вчера

Рабочий день Верта выглядит так. Он встает в 5–6 утра. В основном его будит в это время собака – английский бульдог, которого он зовет Вини, производное от Вини Пуха, и который на самом деле носит официальное имя Максимильян де Корсар де Верт. Это сверхуродливое существо на кривых лапах, с огромной нижней челюстью, свисающей как ковш экскаватора, с огромными выразительными глазами и чутким сердцем, полном любви ко всем людям.

Вини подходит к кровати и издает звук, представляющий собой нечто среднее между скулежом, лаем, визгом и рычанием. В своем конечном исполнении этот звук очень напоминает звук циркулярной пилы, причем не смазанной. Человек, неподготовленный, от этого звука покрывается потом и начинает заикаться.

Верт не нежится в постели. Он просто встает, идет на кухню, заваривает себе очень густой кофе, кладет собаке три пригоршни собачьего сухого корма по 11 тысяч рублей за пачку, заказывает по телефону Биробиджан и присаживается к компьютеру. Пока он искуривает вторую сигарету – только Winston– и исписывает третью страницу будущей книги «Мой папа – аферист», телефонистка соединяет его с директором Биробиджанской типографии.

– Чего вы ждете, – начинает накрикивать Верт в трубку? – Я получил только 140 миллионов, Доллар растет, если вы не вышлите 65 миллионов на этой недели, я не смогу конвертировать деньги в нормальную сумму и вам придется платить лишних миллионов пять. Вам, в конце концов нужно оборудование или нет!

Суть этих переговоров и огромных сумм заключается в элементарном бизнесе. Когда–то Верт приехал в Биробиджанскую типографию и продал директору право на издание его «Записок афериста». Продал, можно сказать, даром – за 300 тысяч рублей. Но заодно договорился о поставке компьютера. И действительно, купил компьютер за полтора миллиона и привез. И тогда – то откровенно поговорил с директором.

– Вам нужна офсетная четырехкрасочная машина типа «Dominant», – сказал Верт. – Я поставлю вам эту машину. Схема такова. Вы перечисляете мне ее стоимость‑210 миллионов рублей, я деньги перевожу в доллары, чтоб инфляция их не съела, кручу пару месяцев, увеличиваю путем торговых операций, покупаю машину и делю прибыль с вами. Десять миллионов я вам гарантирую. А вы просто не торопите меня с покупкой машины.

Такие предложения Верт сделал ряду директоров в типографиях глубинки России. И у него на разных счетах разных фирм в разных банках крутилось больше миллиарда. Во многих случаях Верт даже не брад деньги с банка – оставлял на депозите, с правом для банка их использовать. Процент банка с этих немалых сумм его устраивал.

Сделав выговор биробиджанскому директору, Верт брился сенсорным «Жилетом», брызгался мужскими духами «Кобра», одевался в потрепанный вельветовый костюм, брал объемистую сумку, гладил пса, выходил в темный и сырой город, садился в не менее потрепанный запорожец и ехал в городскую типографию, где арендовал верхний этаж.

Компьютерный центр, малая типография и редакция журнала – хозяйство Верта было большое. Но доход почти не приносило. Так, моральное псевдоудовлетворение. Все это хозяйство было большой игрушкой, которая Верту уже надоела. Сам этого он еще не осознавал.

В компьютерном центре директором был бородатый ученый с мечтательным взглядом и мощными лопатами рук, наследством сибирских разбойников. Директор начинал еще на первых «Роботронах», наивных конструкциях СССР, работал с ними на Кубе. Куба в те времена расшифровывалась однозначно – коммунизм у берегов Америки.

Теперь Всеволод Юрьевич тряс бородой в явно не коммунистической структуре – частной фирме Верта. И главной проблемой Верта в сотрудничестве с этим, отнюдь не Кремлевским мечтателем, было уберечь свой карман от обворовывания. Юрьевич предпочитал работать с клиентом напрямую, сглаживая бюрократическую структуру хозяина, предпочитавшего, чтоб деньги за компьютерные услуги поступали кассиру.

Юрьевич перехватывал клиентов и плату за работу брал наличными, при чем предпочитал в долларах. В отчаянии Верт перестал платить Юрьевичу зарплату, пообещав долю от прибыли. Это не уменьшило пыл компьютерного профи. Только к высказываниям в адрес хозяина прибавилось ворчание по поводу отсутствия зарплаты. В самые неожиданные моменты Юрьевич вставлял реплики о голодной смерти, о суммах материальной помощи, о благополучии людей, зарплату получающих. И исправно перехватывал выручку Верта.

Покрутившись в производстве, отдав распоряжения, скорректировав текучку, Верт ехал в магазин «Книга», где имел прилавок. Верт торговал собственной продукцией: брошюрами, журналами, буклетами, оказывал услуги в приобретении компьютерной техники, принимал заказы на полиграфические услуги. Тут была та же проблема – кадры. Он перебрал разных продавцов – все воровали. С этим он готов был смириться, памятуя наставления Суворова о нечистых на руку интендантах, но они не только воровали выручку, они вдобавок сачковали.

Отчаявшись, Верт поставил за прилавок собственную жену. Она не воровала, она, кокетливо хихикая, сообщала ему на что истратила выручку. Верт был бессилен – прилавок даже не окупал затрат на его содержание. Одна радость – деньги теперь шли в дом.

Из магазина Верт направлялся на вокзал. Он снимал там какую–нибудь потрепанную шлюшку, он почему–то тогда любил именно опустившихся и грязных шлюх, отвозил ее в свою квартирку, угощал стаканом коньяка, наскоро трахал прямо на полу, в постель он этих грязнуль не пускал, щедро платил и выпроваживал.

В процессе траханья самым забавным моментом было поведение бульдога. У того мигом пропадала вялость, он лихо нападал на голые ягодицы Верта, создавая самые невероятные ситуации.

Потом Верт брел к детскому дому. Он набирал там ребят из младшей группы и закармливал их сладостями, накупал им различные обновы. Воспитатели привыкли к богатому чудаку и не вмешивались. Старшие ребятишки с нетерпением ожидали возвращения младших, чтоб их ограбить. Еще более старшие грабили уже грабителей. Последними в дело вступали старшие воспитатели старших грабителей. Они отбирали у последних то, что могли отобрать.

Наступал вечер. Верт с неугасающей энергией и с острым ощущением пустоты своего существования возвращался домой, принимал сильное снотворное, ел что–то, без вкуса и аппетита, читал какую–то муру и проваливался в полусон, полубред, чтоб выплыть из него рано утром.

Иногда однообразие его существования разряжал приход жены и дочерей. Обычно они приходили часов в восемь вечера, когда Верт медленно уплывал из действительности. Они никак не желали понять, что он живет в другом ритме, в другом временном измерении. Они охали, застав его сонным и в трусах, извинялись за поздний приход, жужжали и щебетали, и страшно обижались на его мрачную физиономию, подчеркивая обиду дополнительным жужжанием и щебетанием. После их ухода Верт долго приходил себе. Перебитый сон бродил в нем глухой раздражительной болью. Он раздраженно читал, курил, засыпал после полуночи, спал плохо, вставал привычно рано, полностью разбитый и несобранный. Весь день проходил после такой ночи аритмично и неорганизованно.

Иногда в накатанный ритм его жизни врывалось какое–то увлечение, которое вскоре его разочаровывало. Но к разочарованиям он был готов и не сопереживал им.

Когда же тринадцатилетнее дите из детдома прихватило его сквозь брюки за член и предложило потрахаться за деньги, Верт вообще отошел от благодетели. Он стал циничен и угрюм. А самое главное – ему было скучно.

Барских замашек Верт не приобрел. Он не летал пообедать в Сочи уже потому, что ему было лень летать. Он не видел удовольствия в своем богатстве. Он не умел извлечь настоящего счастья из обладания деньгами.

И в один из приступов хандры Верт написал свою исповедь.

И после написания этой исповеди он перестал заботиться даже о видимости приобретения чего–то на получаемые деньги. Он просто начал тратить эти деньги, тратить бездумно и глупо, совершенно не заботясь о ближайших последствиях.

Сегодня

Гений не был подонком. Он был игроком. Течение жизни он воспринимал, как многомерную игру, не более сложную, чем шахматы, но более предсказуемую. И он играл во всех измерениях сразу, как великий Алехин на множестве досок.

Гений не воспринимал людей в форме живых существ с эмоциями и проблемами. Они для него были фигурками на одной из игровых досок. Он никогда не ломал голову над этическими проблемами, он вообще был чужд всему неконструктивному. Его мозг умел мыслить только на уровне техническом. Любая ситуация проигрывалась тысячью вариантов и обретала строгую математическую формулу. При решении формул чувства не учитывались.

Как и многие гении в СССР он был озлоблен. Еще во времена первых изобретений специальные службы ясно дали ему понять, что он должен работать на «ведомство». Армия, КГБ, ГРУ – форма «ведомства» не уточнялась. Гений составил простенькую математическую закономерность: справа в столбик записал преимущества этого предложения, слева – недостатки. Получилось, что «ведомство» даст ему относительное материальное благополучие (высокий оклад, приличное жилье, транспорт, оборудование лаборатории, сотрудников–исполнителей), но полностью лишит его возможностей самому выбирать тематику работ и свободно передвигаться по планете (почти все работники «ведомств» были невыездными).

Решение не требовало особого ума – Гений отказался, и, чтоб не попасть под репрессии, изящно симульнул сложную болезнь мозга. Через полгода его оставили в покое и спецслужбы и врачи.

Тогда Гений уехал в Сибирь, где работал кочегаром (В СССР должность кочегара всегда прельщала опальных интеллигентов – дежурство сутки через трое, приличный оклад, полная независимость). Времени для изобретательства было вполне достаточно. Но для практической реализации изобретенного нужны были деньги. И Гений вполне естественно связался с цеховиками, причем вычислил их возможное существование буквально «на кончике пера». То есть, проанализировал некоторые товары на барахолке и вычислил.

Цеховикам он пришелся ко двору: его простенькие и недорогие «машинки» значительно упрощали производственный процесс, позволяли добиваться более высокого качества дефицитного ширпотреба. Поэтому они не только прекрасно платили изобретателю, но и не «засвечивали». Они, как никто другой, знали, что такие умные инженеры просто обязаны работать на государство или сидеть в тюремной психушке.

Через главных цеховиков Гений познакомился и с паханами уголовного мира. Там тоже было несколько «заказов», он справился с поручениями легко. И в самом деле, что для настоящего гения сконструировать универсальную отмычку для сейфов или подслушивающий приборчик для шантажа.

Так что Перестройку Гений встретил и с деньгами (он предусмотрительно хранил их в тайнике и в валюте), и с кучей наработок. Парочку из этих наработок он тот час продал за границу немцам, что позволило открыть анонимный счет в Дойчбанке.

К моменту встречи с Вертом Гений был владельцем трех фирм, двух заводов, одного банка и множественного имущества в разных странах.

Над теорией вероятности он действительно работал, но никакого практического отношения к игорному бизнесу эта теория не имела. В сущности, и без всяких теорий можно с высокой степенью угадывания определять выигрыши в ту же рулетку. Но для этого придется захватить с собой в казино мощный компьютер, несколько дней только вводить в него результаты каждого кона, потом провести анализ конкретного игорного стола, и лишь тогда выигрывать каждый третий кон. Причем, у другой рулетки может оказаться другой «характер» – как бы точно их не отлаживали, все равно каждая рулетка крутится по–своему.

Гений специально пустил слух, поднявший на дыбы игорных боссов. Он давно хотел войти в этот бизнес, имел, даже, собственные конструкции оригинальных игральных автоматов и усовершенствований для современных казино. И он вполне справедливо считал, что напуганные «игроки» примут его в свой клан охотней, чем непуганые, да и денежная составляющая с его стороны будет меньше. Гений, в отличии от таланта, – гениален во всем. Так что и экономические способности Гения были выше средних.

Он, правда, не предусмотрел прямую охоту за его жизнью. Слишком уж это было нетипично, для «игроков», умевших покупать нужные им игрушки. Узнав об этой неожиданной напасти от Верта Гений решил устранить угрозу элегантно. Он спустил информацию о предательстве того, кого «игроки» считали нанятым киллером, по нужным каналам. Он даже не пожалел собственного самолета, чтоб облегчит тем наблюдение. Он только не знал, когда те захотят отомстить Верту. Но ему и не нужно было это знать, специальные видиокамеры все время снимали Верта и сопровождающих с момента их прибытия на Кипр.

(На Кипре нет дорожных патрулей, в небе висят множество зондов, оборудованных телескопическими камерами наблюдения. Любое происшествие фиксируется мгновенно, его можно потом просмотреть на видике. Иностранцы иногда удивляются, получив по почте штраф за превышение скорости. Но в квитанции всегда указано во сколько и на каком участке дороги это произошло. Видиокамеры не умеют лгать). К услугам этой полицейской сети телешпионов и прибег Гений, в свое время завоевавший симпатии полицейской службы своими супермощными электронными объективами для этих камер.

Расстрел его машины удовлетворил Гения почти полностью. Теперь он имел должный компромат на «игроков», тем более, что этот компромат произошел не в беспредельной России и мог получить весьма шумное продолжение. С такой миной за пазухой Гений был готов к выгодному диалогу. Жизни своих сотрудников и Верта мало его интересовали. И сообщение о том, что Верт спасся, он принял равнодушно: спасся так спасся, мне то что. Правда, он тут же подсчитал сколько будет стоить эта, не снятая с доски фигурка. Жадным Гений никогда не был, к уцелевшим после гамбита фигуркам относился по хозяйски. К тому же, Верт чем–то когда–то мог оказаться полезным. Дружелюбная фигурка всегда полезна, уже тем, что играет на твоей стороне, а не на стороне противника.

Поэтому Гений поручил своему служащему разыскать Верта, дать необходимые разъяснения (в оригинальной трактовке Гения) по поводу происшествия на дороге, вручить ему чек на 50 тысяч долларов и помочь избавиться от алкогольной зависимости.

Вмешательство Серых Ангелов Гений так же не предусмотрел, хотя информацию об этой структуре имел. Никакой гений не в состоянии все предусмотреть в России, где день на день не похож.

Поэтому, когда сотрудник Гения, разыскавший наконец Верта, постучал в дверь, расклад игры несколько изменился. Верт уже был зол и готов принять предложение Серых Ангелов. Тем более, что у него осталось всего 200 долларов.

Вчера

…Он подошел к шелестящим на морозном ветру флажкам, понюхал их, тяжело втягивая худые бока. Флажки были обыкновенные, красные. Материя на ветру задубела и пахла не очень противно: человек почти не чувствовался. Он пригнул остроухую морду и пролез под заграждение. Флажок жестко погладил его по заиндевевшей шерсти, он передернулся брезгливо. И рысцой потрусил в лес, в бесконечно знакомое ему пространство.

Лес глухо жужжал, стряхивая лежалые нашлепки снега с синеватых лап. Тропа пахла зайцами и лисой. Все наскучило. Где–то подо льдом билась вода. Он присел около сугроба, приоткрыл седую пасть и завыл жутко и протяжно, сжимая худые бока. Ребра туго обтягивались шкурой, и казалось, что кости постукивают внутри. Он лег, переставая выть, прикрыл тусклые глаза, проскулил что–то по щенячьи. Мягкими иголочками взметалось в снегу дыхание. Мохнатая ветка над головой затряслась укоризненно, стряхнула пухлый налет снега. Тогда он встал и, тяжело ступая, ушел куда–то, не озираясь и не прислушиваясь.

… Его иногда видели у деревень. Он выходил с видом смертника и нехотя, как по обязанности, добывая пищу. Он брал ее на самом краю поселков, брал овцой, птицей, не брезговал молодой дворнягой, если она была одна. Он был очень крупный, крупней раза в два самого рослого пса. Даже милицейская овчарка едва доставала ему до плеча. Но они не видели друг друга.

Он никогда не вступал в драку с собачьей сворой. Он просто брал отбившуюся дворнягу, закидывал за плечо, наскоро порвав глотку, и неторопливо уходил в лес, не обращая внимания на отчаянные крики немногих свидетелей. Он был осторожен, но осторожность была небрежная. Устало небрежная.

Отравленные приманки он не трогал, капканы обходил с ловкостью старого лиса, никогда не пользовался одной тропой дважды. Флажков не боялся. Он, наверное, просто не понимал, как можно бояться безжизненного куска материи. А красный цвет ничего не говорил старому самцу. В глазах давно убитой подруги в минуты нежности светился голубовато–зеленый огонек.

Он ходил один не потому, что не мог сбить стаю. Просто он один остался в этом лесу. А может, и на всей Земле. Последний волк на Земле! И он знал об этом. И жил он иногда по инерции, а иногда потому, что он последний.

В это утро все было необычно. Воздух сырой и крепкий щекотал ноздри, грудь вздымалась, шерсть на затылке щетинилась. Он долго хватал пастью вино весны, а потом завыл призывно и грозно.

И сразу прервал вой. Некого было звать для любви, такой горячей в остывшем за зиму лесу, не с кем было мериться силами за желанную подругу. Он был один. И еще весна. Они были вдвоем. И волк пошел к людям.

Он остановился на краю поселка и увидел овчарку из районной милиции. Крупная, с мясистой широкой грудью и мощным загривком она бегала от вожатого в снег за брошенной палкой, приносила ее, не отдавала сразу, балуясь. Она была немолодая и угрюмая. И высшим счастьем для нее было поиграть с вожатым. Она почувствовала волка раньше человека, обернулась мгновенно, пошла резким наметом, чуть занося задние лапы влево. Сморщенная злобой пасть была ужасна, рык вырвался утробно, глухо.

Фас! – закричал милиционер, неловко отыскивая пистолет, – фас, Туман.

Повинуясь привычному посылу, Туман почти ко коснулся лесного пришельца желтоватыми клыками.

Волк стоял легко и просто. Он расправил грудь, грациозно уперся толчковыми лапами в грязный снег. Он не казался больше худым и не гремел больше его скелет под пепельной шкурой. Он был красив, а красота не бывает худой. Он не шевельнулся, ждал. В глазах светилась озорная радость.

Туман прервал движение, растерянно вжался в снег, снова встал, подчиняясь команде. Он стоял вплотную, но не заслонял волка. А тот не двигался с места и улыбался псу. Он сделал шел и Туман снова пал в снег. Волк пошел к человеку.

Пуля тупо ушла в землю, другая. Руки милиционера тряслись, но он был мужественным человеком, стрелял еще и еще. Пуля обожгла шерсть у плеча, но волк не прибавил шагу. Он шел, играя мышцами, а глаза горели совсем по–человечьи.

Мужественный человек заверещал по–заячьи и, как его пес, упал в снег. Тогда волк остановился. Остановился, посмотрел на человека, закрывшего голову руками, на пса поодаль, сделал движение к черной железине пистолета – понюхать, но передумал. Повернулся и пошел в лес, устало, тяжело. Он снова был худым и снова гремел его скелет под пепельной шкурой.

Он шел медленно, очень медленно, и человек успел очнуться, успел притянуть к лицу пистолет, успел выстрелить, не вставая. Он был человек и поэтому он выстрелил. Он был военный человек, а волк шел медленно и шел от него. И поэтому он попал.

Минуту спустя овчарка бросилась и запоздало выполнила команду «фас».

Сегодня

…Я сидел, уютно откинувшись на спинку кресла и посасывал легкое, освежающее вино местного производства. А Серый Ангел и слуга Гения рычали друг на друга. Они делили меня, как волки – самку: долго не вступая в физическую схватку, испытывая психику утробным ревом, оскаливанием мощных клыков, переступанием напряженных лап, вздыбливанием шерсти на загривках. Хищники редко дерутся до смерти или с нанесением тяжелых ран. Такие драки – удел травоядных. Драка хищников – схватка нервов. Моих непрошеных визитеров можно было отнести к отряду полухищников. И вообще, только в детективных романах противники то и дело стреляют друг в друга. В жизни стреляют гораздо реже. И драка в жизни совсем не интересна, а напротив – отвратительна. Пот, кровь, человеческий хрип, человечьи слюни, человечья слизь…

Волки дерутся гораздо эстетичней.

И волки не пользуются поминутно сотовыми телефонами, для консультации с вожаками.

Я налил новый стакан вина, нашарил сигареты, закурил. Полухищники стояли в противоположных углах комнаты, советовались с начальством. Похоже, в обеих случаях прозвучала команда: «брек», они переключились на меня. Слуга Гения повторил свое предложение переехать в их удобный коттедж (чек он мне уже вручил, чем вселил в меня странное чувство неуверенности). Серый Ангелочек с ласковым именем Ваня деньгами не разбрасывался. Он сулил мне в подарок издательство (они хорошие психологи, эти Ангелы). Более того, он готов был отдать мне именно «Язуа». Вид того фраера, которого я выбрасываю на улицу, щекотал мое воображение. С другой стороны чек я уже держал в руках, а обещания могут оказаться красивым блефом.

Поэтому я начал собеседование с представителя Гения:

– Я же не обязан ехать с вами? – спросил я.

– Ни в коей мере. Просто наш шеф хотел помочь вам избавится от алкогольной зависимости. И чтоб отдохнули вы с удобствами. Благодарен он вам.

– Если я не поеду, чек все равно остается у меня? – настырно уточнил я.

– Конечно. Но это лишь часть благодарностей нашего шефа. Вы всегда можете связаться по телефону с референтом и обратится с дополнительными просьбами. Я тут слышу, что эти уголовники вам издательство предлагают. Никаких проблем, нам не помешает дружественное издательство под вашим руководством. Сами понимаете, для шефа многое исполнимо.

«Уголовник» в лице крепкого парня покраснел от злости.

– Владимир, – запросто обратился он ко мне, – то, что я вам говорил до появления этого хмыря, полнейшая правда. Мой босс уже сбрасывает по интернету доказательные документы. Вас опять сажают на крючок в качестве приманки.

Я хитро посмотрел на соперников. Теперь они походили не столько на волков, сколько на индюков, токующих около самочки.

– Что ж, раз я вправе распоряжаться этим чеком и своей судьбой, то передайте Гению мою благодарность. А я прогуляюсь с этим, как вы выразились – уголовником, удовлетворю любопытство. Заодно в банк зайду, обналичу чек. Надеюсь, вы не возражаете?

Теперь побагровел слуга Гения. Но отдрессирован он был неплохо, поэтому вслух сказал лояльное:

– Какое я имею право вам указывать. Посоветовать, не больше. Единственная просьбы, возьмите этот радиотелефон. Третья цифра автоматического набора в памяти – я, вторая – кто–то из референтов боса, первая – сам Хозяин. Кто знает, как все сложится…

Эта тирада мне понравилась, телефон я взял с благодарностью.

Сотрудник Гения коротко поклонился и вышел. Парень радостно улыбнулся. Я тотчас охладил его радость:

– Зря лыбишься, я и с тобой никуда ехать не собираюсь. Если действительно имеешь прямые доказательства того, что эта компания и меня угробить хотела – принесешь сюда. И вообще, мне, знаешь ли, подозрительно, что такие мощные организации вокруг меня петли вьют. Не такая я шишка. Для вас я – пепел, срань господня, а вы чуть ли не поклоны вьете около бича. Значит есть тут нечто такое, чего я пока понять не могу. А когда я чего–то не понимаю, то действую по закону зоны: никому не верь, никого не бойся, ни у кого не одалживайся.

– Но чек то взял? – пискнул парень.

– Вполне законно. Я этому Гению дважды жизнь спас. Пусть и невольно. Что ж, полтинник за собственную жизнь – не дорого. Хотя, будь я так богат, как он, оценил бы себя подороже.

Ангелочек покусал нижнюю губу. Видно было, что он очень зол. Еще бы, сотруднику такой мощной структуры возиться с каким–то мелким аферистом, бывшим бичом! Но мне было наплевать. Я столько за последнее время пережил, что уже не мог воспринимать дополнительные эмоции. На медицинском жаргоне это напоминало запредельное торможение, реакцию организма на что–то чрезмерное. В таком состоянии я мог дерзить самому Богу.

Похоже парень понял, что мне следует очухаться. Что давить на меня сейчас бессмысленно. Он махнул рукой и вышел. Даже не сказал, что еще появится. А я все сидел, сжимая потухшую сигарету одной рукой, а другой – банковский чек. 50 тысяч зеленых! Эта цифра меня просто огорошила.

Когда я занимался бизнесом, у меня в банке бывали и более крупные суммы, но сейчас она казалась мне фантастической. Тем более, что и в те времена наличными у меня сразу более 15–20 тысяч не бывало.