Текст книги "Большой полёт крылатого коня"

Автор книги: Владимир Иким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

За безводные и бесплодные земли туркменские старейшины получили огромную компенсацию – сто пятьдесят тысяч червонцев; после этого туркмены прозвали русского царя "хозяином песка". Центром управления работ по сооружению плотины стала железнодорожная станция Байрам-Али, расположенная неподалеку от развалин древнего Мерва. Первый инженерный проект плотины оказался неудачен; только в 1895 году план орошения оазиса осуществился, было создано Гиндукушское водохранилище и от него проведен "царский канал". На возрожденные земли, также за счет императора, были переведены пожелавшие там расселиться 250 туркменских семейств. У железнодорожной станции был выстроен город Байрам-Али: из белокаменных зданий, стилизованных под туркменское и персидское зодчество. В городе были посажены рощи миндальных деревьев, сады и парки, растения для которых доставлялись из Китая, Индии, Мексики. Работы по возрождению Мервского оазиса стоили Александру III около полутора миллионов золотых рублей. В 1902 году благочинный церквей Закаспия протоиерей Михаил Колобов возбудил ходатайство о создании в Байрам-Али храма. Мургабское Имение было не простое, а Государево, поэтому храм в нем создавали лучшие мастера русского искусства – архитектор В. Щусев и художник М. Нестеров.

Туркестан, прежде неизведанный край, привлек внимание выдающихся русских ученых и деятелей культуры. Здесь трудились Н. М. Пржевальский, Потанин, Северцов, Федченко и многие другие. Порой им удавалось делать открытия, обогащающие историческую память народов Центральной Азии, – так, например, археологом А. Вяткиным была обнаружена обсерватория Улугбека. Среди последующих исследователей необходимо назвать В. В. Бартольда, С. П. Толстова, М. Е. Массона, Г. А. Пугаченкову, Л. Н. Гумилева – ученых, которых без всяких оговорок следует назвать великими.

Образцом того, каким может и должен быть русский православный человек на Востоке, явилась личность Николая Остроумова – замечательного мыслителя, историка, этнографа, храмоздателя, просветителя. С первых же шагов деятельности Остроумова в этом краю проявились и его приверженность к родной православной духовности, и открытость его сердца для любви к народам Центральной Азии. Его попечением была создана система разнообразных школ и училищ, в их числе и "русско-туземных" для детей и юношества коренных народов, дававших возможность получить образование на основе новейшей науки. Он начал издавать первую в крае газету на тюркском языке, которую узбекский мыслитель Абдурауф Фитрат впоследствии назвал "светильником знания для всего Туркестана". В совершенстве владевший всеми языками народов Центральной Азии, он перевел на русский множество местных народных сказок, произведения гения туркменской литературы Махтумкули, узбекского поэта Мукими и многое другое. Он глубоко изучал мусульманство, и плодом его изысканий явились шесть томов "Исламоведения". Остроумов был дружен с мусульманским духовенством; об искренности этих отношений свидетельствуют страницы его личного дневника. Так, к примеру, он пишет:

"Сегодня начался у мусульман большой праздник разговления после 30-дневного поста в месяц Рамадан. Я ездил в старый город, чтобы поздравить с праздником моего сердечного друга, казия Мухитдин-ходжу, и пил у него чай. К казию приезжали почтенные мусульмане с поздравлениями. Я заехал к старшему аксакалу, имаму Инаам-ходже, в доме которого в первый раз увидел египетских голубей (кумри) с черной полоской на шее. Хозяин дома объяснил мне, что эти голуби пользуются у мусульман большим почетом, потому что они хорошо выговаривают звуки имени Божиего: "он-он" (Сущий). И мусульманские поэты приравнивают этих голубей к соловьям в своих стихотворениях".

В то же время Остроумов оставался глубоко верующим и ревностным православным христианином. Он был "душою" просветительной и благотворительной деятельности Православного Епархиального Братства; сам выступал перед народом с блестящими лекциями на богословские и христианско-нравственные темы. Им переведено на узбекский язык и издано Святое Евангелие. Став председателем комитета на постройке в Ташкенте храма во имя преподобного Сергия Радонежского, Остроумов всего себя посвятил созданию этого прекрасного дома Божия. Он состоял в переписке с видными иерархами Русской Православной Церкви.

Однажды, получив в подарок от митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского) русский перевод Нового Завета, Остроумов записал в своем дневнике:

"Я тотчас же раскрыл Священную Книгу. Открылось Евангелие Луки, и я прочитал: "Блаженны вы, когда возненавидят вас люди... Возрадуйтесь в тот день и возвеселитесь". Вот в какой Книге нужно искать утешения в минуты скорби!"

При оценке русского влияния на Туркменистан необходимо учитывать ещё тот факт, что Российская империя являлась одной из мощнейших промышленных держав того времени. Раскрепощение крестьян, совершенное Александром II Освободителем, вызвало взрыв творческой энергии народа – Россия принялась стремительно осваивать вершины научной и технической мысли. Создалась высокоразвитая экономика. По прогнозам специалистов, к 20-м годам ХХ века Российская империя должна была стать самой могучей и процветающей страной мира (этому помешали Первая мировая война и революционная катастрофа). Когда Туркменистан попал в российскую орбиту, здесь также началось строительство железных дорог, фабрик, заводов, расширение сети учебных заведений; все больше туркмен становилось деятелями промышленности и коммерции.

В то же время российские интеллигентные круги все больше заражались маловерием, безбожием, неприязнью к государственному устройству. Целый спектр политических партий: от "розовых" кадетов до кровавых террористов-эсеров – расшатывал устои державы, рвался к политической власти. Их идеями и настроениями заразилась и часть русской интеллигенции Туркестана. Положение усугублялось ещё и тем, что в этот край, как в Сибирь, ссылались подрывные элементы: и здесь эти профессиональные революционеры развертывали свою губительную агитацию.

Смута 1905 года, потрясшая Россию, не миновала и Туркестана. В Ташкенте и других городах вспыхивали мятежи, бунтовала учащаяся молодежь. "Либеральная" интеллигенция и с общественных трибун, и в печати поносила царя, законную власть. По сути, силилась разжечь братоубийство. Вспышки вооруженного мятежа были подавлены, но яд революционной пропаганды остановлен не был и продолжал разливаться все шире, и шире.

Революция 1905 года была только "генеральной репетицией" темных сил кануном переворота 1917 года.

Перед грозным испытанием Господь укрепил Туркестанскую ниву Свою, послав на неё достойного архипастыря. Им стал архиепископ Димитрий, происходивший из древнего грузинского рода князей Абашидзе. При его возглавлении православная епархия достигла небывалого расцвета.

Даже сейчас, когда к нашим услугам самолеты и автомобили, кажутся поразительными размах и стремительность передвижений Владыки Димитрия по епархии. Преодоление центральноазиатских дорог ещё в начале ХХ века считалось для путешественников подвигом; о "гиблых местах", сквозь которые им приходилось идти, с ужасом вспоминали молодые разъездные священники. Преосвященный Димитрий сумел посетить все углы и закоулки этого необъятного края. Часто его выручала приобретенная в юности кавалерийская выучка. Однажды Владыке пришлось верхом на коне переплывать бурную реку. Выйдя на берег в мокрой одежде, он пошутил: "Теперь-то я понял, что я – настоящий туркменский архиерей!"

Подробно и методично Преосвященный Димитрий один за другим объезжал благочиннические округа. Он был первым архиереем Русской Церкви, ступившим на землю Туркменистана: прежде экзархи Грузии не находили возможности посетить паству Закаспия.

Зато теперь сын Православной Иверии побывал во всех закаспийских городах и селениях. Маршруты поездок архипастыря предварительно публиковались в журнале "Туркестанские епархиальные ведомости" (им же основанном), – при этом помечалось, что сроки прибытия в тот или иной населенный пункт могут быть передвинуты из-за возникающих на пути "церковных надобностей". Такие "надобности" чаще всего появлялись в селениях, где ещё не было храма. Тут Владыка Димитрий времени не жалел: пламенно проповедовал, воодушевлял, стыдил за недостаток усердия к святой вере, так что крестьяне позажиточнее тут же развязывали кошельки и все село, засучив рукава, приступало к строительству. Вскоре новый храм появлялся, – а у архиерея прибавлялось хлопот, ибо к нему поступала очередная просьба прислать священника.

При таком образе действий архипастыря за те шесть лет, когда он окормлял епархию, число храмов в Туркестане увеличилось более чем вдвое (с 78 до 161). "Туркестанские епархиальные ведомости" ежемесячно сообщали то об освящении новых храмов, то о начале строительства. Перечислять их все значит переписать половину названий сел и поселков с карты Туркестанского края 1912 года.

Неутомимые храмоздатели-асхабадцы, вдохновленные посещением Владыки Димитрия, с 1906 по 1912 год успели выстроить шесть новых домов Божиих.

Продолжалось украшение главного храма столицы Закаспия – Асхабадского собора Воскресения Христова. Воскресенский собор был заново расписан фресками в стиле художника Виктора Васнецова, новыми большими образами Господа и четырех евангелистов. Об этом соборе современники писали: "Соборный храм Асхабада, изобилующий арками, подобен таинственному Небесному дворцу" (храм уничтожен в 1924 году).

В делах благочестия принимали участие все слои населения: так, например, имеется известие о том, что извозчики Асхабада решили поставить в собор икону "Нагорная проповедь".

В 1908 году православный Закаспий торжественно встречал икону святого великомученика Пантелеимона афонского письма: благословение от Святой Горы, безвозмездный дар иноков-святогорцев для Свято-Александринского (во имя святой мученицы царицы Александры) "вагона-церкви", то есть для всего края.

В 1910 году двумя выдающимися мастерами русского искусства, архитектором Алексеем Щусевым и художником Михаилом Нестеровым было завершено создание Свято-Алексиевского храма в Государевом Имении Байрам-Али. Творческое содружество этих замечательных художников в трудах на благо Церкви началось в Москве созданием храма Марфо-Мариинской обители и продолжилось теперь на далекой земле Туркменистана. Байрам-Алийский храм, построенный в форме креста, отличался нежной и затейливой красотой. Фрески Нестерова в нем – и поныне неизвестная искусствоведам страница творчества великого мастера.

Храм в Государевом Имении был освящен в честь святителя Алексия Московского, являвшегося Небесным Покровителем наследника Престола, царевича Алексия. Этот храм посещали представители многих знатных русских родов, приезжавшие в Байрам-Али как на почетный курорт (подобный которому по климату для лечения заболеваний почек имеется лишь в Египте). В 1932 году Свято-Алексиевский храм был у верующих конфискован, в здании устраивали столовую, сиропный цех, склады, даже баню; несколько раз случались пожары. В 1991 году храм, лежащий в развалинах, без купола и крыши, был возвращен Церкви; стараниями прихода он восстановлен до той степени, что в нем можно совершать Богослужения, но средств на полноценную реставрацию нет, уникальные фрески М. Нестерова в плачевном состоянии...

В 1911 году в Асхабаде при кладбищенском храме организовалась женская иноческая община под руководством молодой и энергичной начальницы, монахини Евгении. (После революции община продолжала свое существование "в катакомбах": сосланная в Асхабад игумения Ташкентского Свято-Никольского женского монастыря мать Лидия (Нагорнова) вместе с матерью Евгенией и её сестрами-послушницами организовывали помощь ссыльным архиереям и гонимому духовенству. Когда эта деятельность в конце 20-х годов была раскрыта чекистами, игумения Лидия бежала в Ташкент, большинство сестер тоже разъехалось по разным местам, а мать Евгения укрылась в поселке Теджен. Впоследствии она вернулась в Ашхабад, где мирно скончалась в 1953 году глубокой старицей, оставив по себе добрую и благодарную память.)

После дарования императором Николаем II "либеральных свобод" все больше распоясывались пропагандисты безбожия и революционного насилия. Владыка Димитрий (Абашидзе) превосходно понимал суть этих "хищных волков" и пытался предостеречь туркестанскую паству от тайных врагов Православной Церкви и России. Так, в 1907 году, при освящении Софийского кафедрального собора, он говорил: "Наши добрые друзья – мусульмане Туркестана своею искренней любовью к народу русскому оказались настоящими братьями нашими, гораздо более близкими к нам, чем некоторые изменники, будто исповедующие даже православную веру, но исподтишка заколебавшие устои русской жизни. Вот уже четыре года, как обнаглевшие враги не дают покоя народу русскому и сеют смуту, пользуясь недальновидностью русской молодежи, поддающейся лукавой их проповеди. Опасность, ужасная опасность, горе и горе грозит земле нашей от пакостников плоти нашей, безбожников, социалистов-изменников и их прямых руководителей – тайных врагов наших".

Не ограничиваясь устным обличением носителей революционной заразы, не брезгующих в своих целях и разжиганием межнациональной розни, Преосвященный Димитрий в 1907 году разослал по всем приходам окружное Послание, предупреждавшее пастырей и паству:

"Оказались среди нас изменники, по имени считавшиеся сынами России, а на деле явившиеся лютейшими врагами отечества. Они решили, что сейчас самое удобное время всколыхнуть Россию, помутить её истинных сынов, создать среди них рознь, вызвать вражду между братьями, словом, взяться за дело диавольское. Вспомним, возлюбленные, как эти бесстыжие изменники, явившись в наш отдаленный край, где людей русских немного, вкрадчивыми речами натравляли нас на наших многочисленных соседей, а этих последних возбуждали против нас, уговаривая совершить над нами насилие. Но мирные богобоязненные сыны степей, мусульмане не поддались соблазну, они оказались мудрее и дальновиднее наших образованных изменников, не вняли наветам их и просили законную власть изгнать их из среды своей".

(Послание архипастыря сохранилось в государственных архивах: в описи, сделанной большевистским чиновником, этот документ назван "черносотенной листовкой епископа Димитрия". Так деяния, направленные к межнациональному и межрелигиозному миру, с точки зрения богоборцев представлялись "черносотенством".)

Разумеется, кровавой "красной сотне" очень не нравился такой архиерей, как Преосвященный Димитрий, открыто обличавший её происки, действенно препятствовавший влиянию агитаторов, готовившихся затопить Россию кровью, на народные массы. Одними клеветами и анонимными угрозами в адрес епископа дело не ограничилось. К нему на дом присылали издевательские "посылки" с нечистотами. Дважды в карету Преосвященного Димитрия подкладывали бомбы, по милости Божией, оба раза так и не взорвавшиеся. Но архипастырь оставался неустрашим.

Несмотря на все тревожные явления, невзирая на всю активность разрушительных сил, – в Туркестане начала ХХ века они явно уступали силам, хранящим в народе веру православную и верность законной власти. В этом неоценимая заслуга Владыки Димитрия (Абашидзе). Его попечением приходам даны храмы, прихожанам – пастыри, народу – живая и горячая проповедь Христова Учения. Единый Господь ведает, сколько тысяч человеческих душ спасено от соучастия в преступлениях революции, сколько соблюло святую веру среди жутких испытаний – благодаря трудам Преосвященного Димитрия, сплоченного им духовенства и ревностных православных мирян.

Весной 1912 года Преосвященный Димитрий императорским указом был переведен на Таврическую кафедру, сам он воспринял эту весть как внезапно обрушившееся несчастье. Перед отъездом архипастырь пишет трогательный "Прощальный привет Туркестану" и в этом письме отмечает:

"Радовало мою душу убеждение, что епископствовать было указано мне Промыслительной десницей Божией в стране, где в наши дни перед лицом всего света сыны русского народа доказали истинность и чистоту православной веры своей бескорыстной любовью к новым своим соотечественникам, народам туркестанским".

При прощании с паствой Владыка Димитрий воскликнул: "Прильпне язык гортани моему, аще забуду тебя, Туркестане". Впоследствии он прославился как бесстрашный исповедник веры Христовой перед лицом большевиков-богоборцев. Он принял схиму с именем Антоний и в годы жестоких гонений возглавлял "колыбель русского монашества" – Киево-Печерскую Лавру.

Слова Владыки Димитрия о том, что мусульмане являются верным друзьями России, подтвердились на фронтах Первой мировой войны, где особо отличились воинской доблестью туркмены. Еще М. Д. Скобелев говорил о них: "Это первая в свете кавалерия". Выяснилось, что по боевым качествам конные полки туркмен превосходят даже гордость русской армии – казачество. В 1916 году туркмены разгромили армию австрийского генерала Пфланцера, хотя неприятель вдвое превосходил их численно и пытался подавить наступление конницы артиллерийским огнем.

Когда в России началась революционная смута, туркмены встали на сторону законной власти.

Текинский конный полк участвовал в походе генерала Корнилова, пытавшегося спасти Российскую империю, туркменский полковник Хан Хаджиев находился при Корнилове до самой его трагической смерти.

Туркмены составляли личную охрану и другого вождя Белого движения, генерала Деникина.

Доблесть туркменских воинов воспета в стихах белого офицера А. Брагина:

Слава вам, текинские джигиты,

Вы России гордость сберегли.

Подвиг ваш, отныне знаменитый,

Вспомнит летопись родной земли.

В результате смуты 1917 года власть над Россией захватила самая коварная и жестокая из политических группировок: большевики.

Писатель В. Набоков определяет большевистского лидера Ленина как "гения квартирной склоки". Действительно, большевикам не было равных в умении плести интриги, стравливать друг с другом различные сословия, разжигать зависть и ненависть, организовывать "войну всех против всех". Не было им равных и по бесстыжей лживости лозунгов, бесчеловечности, готовности на любое массовое преступление.

Лозунг "Мир – народам" стал прологом к развязыванию чудовищной гражданской войны, в которой брат убивал брата. Последующая "мирная" жизнь России при большевистском режиме сопровождалась планомерным уничтожением целых слоев общества, начиная со знатных, богатых и образованных и кончая трудовым крестьянством.

Лозунг "Земля – крестьянам" провоцировал крестьян не столько на "экспроприацию" земель, сколько на грабеж помещичьих усадьб и угодий. Нужно заметить, что принадлежавшие помещикам участки составляли ничтожный процент земельного фонда России; и даже если бы "экспроприация" состоялась по-настоящему, она ни в коей мере не смогла бы решить земельного вопроса. В дальнейшем большевики как бы переиначили и этот лозунг, отобрав землю у семейств, действительно начавших серьезно и добротно крестьянствовать. Новый лозунг теперь звучал так: "Земля – колхозам". Государственная власть, по сути, восстановила крепостное рабство, загнав земледельцев в эти колхозы и лишив их паспортов.

Лозунг "Хлеб – голодным" послужил прелюдией к продразверсткам, обрекающим людей на голодную смерть.

Большевистским режимом и гражданской войной был спровоцирован голод в Поволжье, на Украине, в Центральной Азии: вымирали целые области, распространялось людоедство. Народное бедствие стало поводом к новым грабежам, на этот раз – Церкви. Веками собираемые как дары – святые церковные сокровища, имеющие не просто художественное, но национально-историческое значение, эта живая память о людях и событиях, изымались, шли в переплавку; за цену, несоизмеримую с истинной, шли за границу... Попутно громились алтари, разламывались иконостасы, сжигались иконы.

Большевики объявили себя "авангардом рабочего класса", хотя верхушка их партии, состоявшая из профессиональных смутьянов-революционеров, ничего общего с "рабочим происхождением" не имела.

При царе средний заработок рабочего был достаточен для покупки шести килограммов мяса или килограмма красной икры ежедневно. (Российская империя была остановлена на резком взлете экономики, шла к тому, чтобы стать самой могущественной и богатой страной мира.) А при большевиках рабочие впали в полунищенское существование, были загнаны на каторгу "ударных производств" и "великих строек": не то что забастовки, а простое опоздание на работу вело за собой заключение в концлагерь.

Большевики декларировали "свободу совести, печати и собраний". При них печать подверглась неслыханной в истории всесторонней идеологической цензуре. "Свобода собраний" стала такова, что и участники самой невинной дружеской встречи могли оказаться там же.

Что касается "свободы совести": для мыслящих иначе, чем предписывала официальная пропаганда, вариантов было немного – либо умереть за свои убеждения, либо – в лучшем случае – попасть в сумасшедший дом для принудительного лечения.

Наконец, лозунг "отделения Церкви от государства" был сигналом к гонениям на религию вообще, гонением, своей свирепостью затмившим времена язычества.

Остервенение в расправах над православными и мусульманскими священнослужителями, уничтожение храмов и мечетей, поругание святынь – все это выявило скрытую сущность большевизма: богоборчество. Вот почему Ленин под предлогом "изъятия церковных ценностей для помощи голодающим" призывал "расстрелять как можно больше духовенства". Вот почему объявлялась "безбожная пятилетка", в ходе которой стремились самое слово "Бог" изъять из русского языка. Вот почему даже в 60-е годы Н. С. Хрущев клялся "искоренить последнего попа".

Религия ничем не мешала большевикам строить "коммунистический рай на земле", откуда же такая антирелигиозная ярость? Все это объяснимо только одним: сквозь ложь большевистских лозунгов проступала действительная суть режима – ненависть диавола к Богу Вселюбящему.

Укрепившись в России, большевики начали методично прибирать к рукам и другие области бывшей империи. Для этого в национальные регионы ушли очередные лозунги "борьбы с великодержавным шовинизмом" и "национально-освободительного движения". Однако после достижения большевиками поставленных целей тотчас были заменены противоположными: "борьбой с буржуазным национализмом", а для Туркестана – "с пантюркизмом и панисламизмом", лозунгами "расстрельными".

В отношении к мусульманам большевики проявили особо изощренное коварство: режим, ненавидящий Бога, прикинулся другом Ислама.

Уже 20 ноября 1917 года большевики распубликовали "Обращение к мусульманам России и Востока", сулившее им все возможные свободы и блага. Народы Туркестана манили призраком создания собственных государств, для чего созывались "мусульманские" съезды, создавались "мусульманские" советы и комиссариаты. Однако, когда мусульманские лидеры действительно стали проявлять самостоятельность, на Туркестан была брошена Красная армия, беспощадно подавившая повстанческое движение, известное под наименованием "басмачества". С 20-х годов в Туркестане начинается физическое уничтожение мусульманской аристократии, интеллигенции и духовенства, массовые расправы над населением, не желавшим подчиняться большевистскому режиму. "Красные" банды расстреливали из пушек города, в районах возмущения поголовно истребляли жителей, устраивали голодный геноцид.

По подсчетам статистиков, славянские народы России во времена гражданской войны, "красного террора" и каторжных лагерей потеряли миллионы жизней.

А. Авторханов приводит подобную же статистику для мусульманских народов.

Прекратив междоусобицы в Центральной Азии, Российская империя создала условия для роста населения: в 1880 году в пределах державы жил один миллион мусульман, к 1917 году их уже было двадцать три миллиона, – но утверждение большевизма стоило мусульманским народам жизни шести миллионов человек.

В Туркменистане, где Белое правительство продержалось дольше других, репрессии приняли особо ожесточенный характер. Поскольку сопротивление велось под мусульманскими ("Армия Ислама") или православными ("За Веру и Отечество") лозунгами, чекисты пытались здесь "вырубить под корень" обе религии. Все православные приходы Туркменистана были разгромлены (за исключением трех, в которых духовенство угоднически переметнулось в "обновленческую" ересь, заискивавшую перед большевиками). За мусульманским духовенством была устроена настоящая охота, впрочем не всегда удачная: туркмены тщательно укрывали своих духовных наставников. В поисках "реакционного духовенства" чекисты зачастую арестовывали туркмен только потому, что у них хранились книги на арабском языке. Но даже когда оказывалось, что это была просто художественная литература, все равно их владельцев ожидали аресты и каторжные лагеря.

Содружество мусульман и православных утвердилось в Туркменистане уже в ХIХ веке. Но ничто так не сближает людей, как совместно перенесенные страдания. Большевики-богоборцы с одинаковой силой обрушили репрессии на Православие и Ислам. В этом краю одни и те же кощунники взрывали храмы и жгли мечети. Одни и те же чекисты арестовывали муллу и священника. Одни и те же "воинствующие безбожники" врывались в дома православных, срывали со стен и рубили топорами иконы, а в дни поста Рамадан вламывались в дома мусульман и насильственно запихивали им в рот пищу, заставляя нарушить пост. Перед лицом свирепых гонителей мусульмане и православные проникались взаимным сочувствием, стремились помочь друг другу.

Если Сибирь во времена большевистских репрессий называют "землей мучеников", то Центральная Азия должна быть названа "землей исповедников" сюда гонители массово ссылали твердое в вере православное духовенство и монашествующих. Здесь в разных городах и селеньях претерпевали ссылку 17 архиереев Русской Православной Церкви. Некоторое время в Ашхабадской ссылке находился один из величайших иерархов Русской Церкви, кандидат в Патриархи, митрополит Арсений (Стадницкий), – в конце своего поприща он возглавлял Среднеазиатскую епархию.

Известны случаи, когда мусульмане укрывали православных от гонений, рискуя собственными жизнями. Так в Теджене, в туркменской семье скрывалась приговоренная к расстрелу знаменитая подвижница, монахиня Евгения; к счастью, чекистам не пришло в голову искать её в доме мусульманина. О матери Евгении ссыльные архиереи говорили, что даже им она служит примером христианского мужества.

Преследование православных в Туркменистане усугублялось засильем еретиков – "обновленцев", официально признанных властями. "Обновленцы" занимались доносами на православное духовенство и провоцировали расправы с ним. Гениальный врач и святой подвижник, архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), некоторое время возглавлявший Среднеазиатскую епархию, с горечью отмечал: "В Полторацке (Ашхабаде) обновленчество пустило глубокие корни". Борьбу с обновленческой ересью в Туркменистане пытался вести энергичный архиерей, епископ Андрей (князь Ухтомский), действовавший сначала в Теджене, а затем и в Ашхабаде. К сожалению, епископ Андрей уклонился в другую крайность – в старообрядчество "беглопоповского" толка, и отпал от Православия.

Заключенные и ссыльные архиереи, невзирая на собственные страдания, горячо принимали к сердцу страдания всей Христовой Церкви. Там, где эти архипастыри могли собраться вместе, они обсуждали вопросы общецерковной жизни. В летописи Русской Церкви вошли "Марыйское" и "Ходжейлийское" совещания духовенства, сосланного в Туркменистан и Каракалпакию. Среди участников этих собраний – священномученики архиепископы Аверкий (Кедров), Прокопий (Титов), Августин (Беляев), впоследствии принявшие смерть за веру Христову.

Большевистский план "окончательного разложения Церкви" руками обновленцев провалился: еретики заработали только презрение православного народа. И тогда Церковь начали брать измором. Быстро раскручивался маховик репрессий: духовенство гноили в ссылках, лагерях и на каторге, сроки заточения все увеличивались – сначала два, три года, потом "шестерки", потом пошли "восьмерки" и "десятки". Через мясорубку заточений прошло практически все православное духовенство: священнослужителей время от времени арестовывали по соответствующим "спискам" и "распорядкам"; случаи, когда бы пастырь не имел бы в биографии "лагерной строчки", уникальны. Расчет был на то, что даже выжившие в лагерях будут нравственно сломлены. Но большинство вернувшихся из заточения священников вновь приступало к своему пастырскому служению.

Богоборческий режим долго выжидал, пока ослабеет и вымрет старшее верующее поколение, одурманивая молодежь пропагандой безбожия. Он готовился к часу, когда можно будет уничтожить Церковь при равнодушном молчании народа. В момент объявления "безбожной пятилетки" богоборцам несомненно казалось, что такой час настал. Ведь к 1941 году на свободе оставалось всего четыре православных епископа. Однако антихристово "планирование" было сорвано, по Промыслу Божию, началом войны с гитлеровской Германией.

Видный религиозный философ, протоиерей Сергий Булгаков писал: "Гитлеризм, как религиозное явление, есть ещё более отрицательное даже, чем воинствующий атеизм большевизма. Он более глубоко отравляет душу народную, чем большевизм, поскольку последний есть удушающее насилие, первый есть некоторое зачатие духовное, но зачатие в антихристианском язычестве". Тогда всем казалось, что фашизм представлял собою бульшую угрозу человечеству, чем большевизм. Потому даже в безбожном большевистском СССР как православное, так и мусульманское духовенство сразу же заняло антифашистскую позицию. А правительство, испуганное страшной военной угрозой, было вынуждено воззвать к религиозным чувствам народа – из уст Сталина впервые прозвучало церковное обращение: "братья и сестры".

В битве с гитлеризмом народы СССР проявили массовый героизм, – в их числе и туркмены, как свойственно этому народу, блистали воинской доблестью. Явные чудеса Божии, свидетелями которых стало множество людей на фронтах и в тылу, привели к вере новое, "военное" поколение.

Необходимость в некой объединяющей народ истинной идее, укрепляющей патриотизм, заставила власти ещё в годы войны ослабить атеистический пресс. Православные и мусульманские общины начали признаваться официально. Верующим были возвращены некоторые здания храмов и мечетей, а в отдельных случаях новые такие здания – взамен уничтоженных – даже строились за счет государства.