Текст книги "Корни огня (Полигон миров - 2)"

Автор книги: Владимир Свержин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

   – Вот еще, – оскорбилась дипломированный психолог.

   – А ты не мешай течению моей стремительной мысли в тот момент, когда она сворачивает горы с верного пути. Может, именно в это время они шли к Магомету. Кстати, к вопросу о басурманах.

   Судя по тому, что абарский клинок всплыл

   в нашем деле шо тот якорь, дела плохи. Эта первобытная орда не так далеко, как нам представлялось. Она уже здесь, и активно действует. Вон наш герой-любовник чуть было не отправился в Елисейские Поля [7 – Елисейские поля, или поля Элизиума – аналог райских кущей.] задолго до их появления

   в Париже.

   – Но, господин инструктор, – застонал Карел, – я же выполнял задание.

   – Ладно, не тушуйся! В нашей работе не всегда поймешь, где кончается задание и начинается камасутра. Особенно это касается отношений с институтским начальством. Хотя главу про церебральный секс в уставе обычно опускают. Но оставим амурную тему, меня сейчас другое интересует и, как лучника, просто оскорбляет: шо это за манера стрелять кинжалами? Баллистика

   у такой стрелы – чуть лучше, чем у валенка.

   – Это да, – подтвердил Карел. – Я тоже об этом подумал. А еще, обрати внимание, у второго кинжала такое же лезвие было.

   – Не позорься: лезвие – это режущая часть,

    а то, что ты имел в виду, – это клинок.

   – Ну да, – согласился богемец. – Я это и имел

   в виду. Они были совершенно одинаковые.

   – Позвольте мне сказать, – с обычной учтивостью обозначил себя Бастиан. – Должно быть, стрелявший очень хотел, чтобы рана оставляла впечатление удара кинжалом.

   – Разумно, вундеркинд, – подтвердил Лис, – это я тоже дотумкал. А зачем?

   – У меня есть предположение. Но не могу утверждать с полной уверенностью…

   – Валет! Здешние ученые мужи с полной уверенностью утверждают, что Земля плоская. А некоторые даже говорят, что видели, как хобот слона тянется из-под ее края в поисках морковки. Формулируй версию, не тяни.

   – Может, все совсем по-другому, – извиняющимся голосом начал Бастиан. – Но я, как менестрель, представил себе картину этой засады так, как она бы звучала в балладе. Если бы Карел не успел среаг ировать, убийца бы сразил Брунгильду. Ее кавалер…

   – Вот еще! – возмутился раненый.

   – Прости, Карел, это же для баллады. Так вот, кавалер тут же бросается даме на помощь и при этом непременно поворачивается спиной к врагу. Тут они выскакивают, оглушают его ударом по затылку, связывают, а из раны вытаскивают стрелу и вставляют кинжал. Потом заявляют во всеуслышание, что коварный нурсиец пытался изнасиловать сестру майордома, та подняла крик, он ее заколол, а они подоспели и одолели негодяя.

   – Что за бред?! – нахмурился богемец. – Даже если бы девушку ранили, я бы ее подхватил и дал шпоры коню так, что лови ветра в поле.

   – Карел, не суетись! – оборвал его Сергей. – Не надо пересказывать методику охраны ВИП-персон, следующих в автомобильном кортеже. Откуда было разбойникам знать, где ты служил?

   – Меня вот что волнует, – вставила Женя. – Откуда им вообще стало известно, что Брунгиль да и герцог Жант отправятся на прогулку? Кроме нас, об этом никто не знал.

   – Исключая конюхов, служанок, одевавших Брунгильду, охраны у ворот и толпы встречных-поперечных, которые что-то видели, о чем-то догадались. Но поиск ведешь в правильном направлении. Важно не то, что кто-то узнал, а то, что он в кратчайшее время сумел организовать засаду. Если принять версию Бастиана – хитрую засаду, а это подразумевает хорошо поставленные наблюдение и связь. Очень может быть, сама по себе группа нападения – домашняя заготовка. У меня неслабое ощущение, что здесь орудует целая команда.

   И в данном случае – целенаправленно против нас.

   – А не в данном? – поинтересовалась Женя.

   – А не в данном я склонен связывать ночные происшествия с приключениями нашего дорогого герцога. Тем более, что и Брунгильда носит такой же медальон, а его снять с трупа, да еще в растерзанном платье, было бы легче легкого. И снова шебурш ит некто, выпадающий из нашего поля зрения.

   Пипин был в ярости. Казалось, судьба, чьи дары еще совсем недавно превосходили самые смелые желания, сменила милость на гнев, как меняет русло многоводная река, столкнувшись с непреодолимыми гранитными скалами.

   Когда же это началось? Он вспомнил, как в первый раз увидел бог весть откуда взявшихся нурсийцев во дворе своей лесной крепости. Брунгильда, не эта свалившаяся на его голову сестрица, а та, прежняя, ужасная, как божья кара, сразу велела уничтожить незваных гостей.

   И правда, их всех следовало убить! Казнить, не разбирая вины. В тот же день! В тот же час! Ан нет. Политические выгоды, любопытство, да и, что греха таить, необычайная красота благородной дамы Ойген помешали расправе. Теперь-то он вполне осознал, какой это было роковой ошибкой. Кто б тогда надоумил его?!

   Майордому вспомнилась их с Ойген конная прогулка. Тогда она почти обвела его вокру г пальца. Он бы поверил ей целиком и полностью, если бы кому-нибудь и когда-нибудь вообще верил.

   Сейчас, при одном воспоминании о кознях этой красотки, его душили гнев и ненависть, ценой жесткого самоконтроля скрываемые под маской любезности. Больше всего в жизни он хотел бы видеть эту гордячку на коленях, униженной, втоптанной в грязь. Но ссориться с ней пока было опасно и – Пипин скривился: опять эта государственная необходимость – крайне невыгодно. Если за ней, вернее, за ее дядей стояло войско невидимых драконов, как утверждал честнейший Фрейднур, то в дни грозящего нашествия приходится подобных союзников принимать во внимание.

   Пипин шел по городу в сопровождении десятка комисов. Возглавлял свиту барон Фрейднур. Кардинал Бассотури пожелал встретиться с майордомом, едва вернулся к себе после аудиенции у кесаря. Фра Гвидо был несказанно раздражен. «Если писать об этом в Рим… Если же соотносить с реалиями… – Парижская резиденция кардинала со дрогалась от взрывов его ярости. – Что удумал этот щенок?! Что он о себе возомнил? Да как он смеет?»

   Папский легат уже вознамерился было продиктовать гневное воззвание ко всем добрым христианам франкских земель, предать анафеме нерадивого сына матери-Церкви, но вспомнил его холодный давящий взгляд, и червячок сомнения в кардинальском сердце вырос до размеров боа-констриктора. «А ведь мальчишка подобного демарша терпеть не станет, не утрется, не придет вымаливать прощение, смирившись и посыпав голову пеплом. Драконья порода! Чего доброго, кинет в застенки, а то и вовсе… Фра Гвидо опасался даже представить что, вероятнее всего, сделает с ним молодой Дагоберт. И войско пойдет за ним. Люди оружия всегда идут за такими…

   Что же предпринять? Писать в Рим о немыслимом условии, которое имел наглость выдвинуть кесарь франков? Да об этом страшно даже подумать! Но армия здешних баронов, вторгшись со стороны Альп, может подоспеть к Риму еще быстрее, чем а бары, движущиеся с Балкан… – об этом тоже не следовало забывать. – Этот не остановится, – крутилось в его голове. – И никого не станет слушать. Я жестоко ошибся, ожидая увидеть на троне мальчишку, чье воображение легко увлечь славой Рима, подавить устрашающими словами очевидца и купить обещанием высоких наград, возможно, не в этой, но в загробной жизни точно».

   Юный правитель оказался вовсе не таков. И, что уж совсем досадно, он и не думал заблуждаться по поводу той роли, которую играла Церковь в заговоре против его отца.

   Секретарь тихо, чтобы не нарушать размышлений его высокопреосвященства, подошел к столу. Кардинал поднял на него хмурый взгляд.

   – Что-то важное?

   – Ничего особенного, монсеньор. Прибыл мессир Пипин Геристальский.

   Папский легат отбросил подальше очиненное перо, которое перед тем крутил в пальцах, кивнул:

   – Пусть войдет.

    ;«Быть может, Дагоберт изменил решение?» – мелькнула приятная, но совершенно безосновательная мысль.

   С Пипином фра Гвидо вел дела уже много лет. И, будь его воля, рад был бы вести их и дальше. Как человек скрупулезный и последовательный, как человек, прекрасно осведомленный о богатствах этой земли и нравах людей, ее населяющих, Пипин был незаменим.

   Войдя в зал кардинальской резиденции, посетитель плотно закрыл за собой дверь.

   – Что вы намерены предпринять дальше? – прямо с порога жестко спросил он.

   – У меня не остается выбора, – фра Гвидо в волнении поднял холеные руки, точно прося Творца небесного вразумить венценосного грешника. – Я должен представить святейшему Папе категорическое требование франкского кесаря.

   – Но это же абсурд! – возмутился майордом. – Даже затевать речь о том, чтобы дракон и сын дракона был признан святым! Возмутительная ересь! Нелепо и крамольно!

  – Да, это так, – кивнул прелат. – Меня это ужасает не меньше. Но Риму нужны франкские мечи и копья. А Дагоберт, увы, за это требует гарантий, и как можно быстрее.

   – Вы это серьезно?

   – Куда как серьезно, друг мой.

   – Что же вы станете писать, требуя создать комиссию по беатификации [8 – Беатификация – подготовка причисления умершего к лику блаженных в католической церкви; предваряет канонизацию, то есть причисление к лику святых.], а уж тем более, канонизации? Какие заслуги перед Богом и Церковью назовете? Этот нечестивец даже не считал его святейшество наследником власти святого Петра и отказывался платить десятую часть в пользу Церкви!

   – Но все же десятина сполна поступала в казну. – Фра Гвидо вышел из-за стола, молитвенно сложил руки перед собой и склонил голову с благодарностью Всевышнему за попечение о своей Церкви.

   – Это была моя заслуга! – возмутился Пипин.< br>    – Мы оба знаем это, друг мой. Но теперь будет его. Как и те монастыри, которые строились в годы его царствования…

   – Его царствования, но моего правления! – напомнил майордом Нейстрии.

   – Поверьте, мессир, и я, и его святейшество, и вся наша Церковь помним об этом и весьма признательны вам. Но, пока вы не можете справиться с этим драконьим выродком, мы, как ни прискорбно, вынуждены идти у него на поводу. Я потребую немедленного созыва комиссии. Процесс этот не скорый, понадобится урегулировать множество формальностей, найти свидетелей чудес, совершенных покойным кесарем… – Фра Гвидо выразительно поглядел на собеседника, желая убедиться, хорошо ли тот его понимает. – Возможно, такие чудеса и не сыщутся. Кто знает, кто знает… А войско – с храбрым ли Дагобертом, без него ли, – нужно уже сегодня.

   – Если мы победим, – задумчиво начал Пипин, – работу комиссии можно будет утопить в бесчисленных оттяжках и ут очнениях.

   Кардинал промолчал, благостно поднимая очи горе и поглаживая кончиками пальцев теплое золото наперсного креста.

   – А если, не дай Бог, враг одолеет нас, то сие и вовсе не будет иметь никакого значения.

   – Увы, так и есть, – склонил голову фра Гвидо. – А потому вам следует приложить все силы и убедить кесаря, что мы делаем максимум возможного для выполнения его прихоти, а потому следует поторопиться с оказанием помощи Риму.

   Хотя я говорил и говорю, что Риму предпочтительнее иметь правителем франков взрослого умудренного опытом мужчину, чем вздорного мальчишку нечистой крови. – Он вновь поглядел на собеседника темными, почти черными глазами, будто стараясь понять, все ли тот уяснил. – Ступайте, и да поможет вам Бог!

   Связь заработала в тот момент, когда Лис проверял посты, выставленные на стенах резиденции и в пределах виллы.

   – Господин инструктор! Пи пин Геристальский только что покинул особняк легата, – сообщил Бастиан.

   – Ты знаешь, о чем они там языки чесали?

   – Простите, что?

   – Простить все – это как раз основное занятие Всевышнего. Говорили о чем?

   – К сожалению, не могу сказать. Беседа состоялась за плотно закрытыми дверями, стража…

   – Учу вас, учу – толку ноль. Мне шо, нынче утром стража помешала, когда нужно было в зал попасть? Включайте соображаловку. Ладно, как там наш старина Пип?

   – Он вошел в особняк крайне разозленный, а вышел задумчивый. Со мной чуть было не столкнулся, но, кажется, не заметил.

   – Оскорбись и воспой это в следующей балладе, – хмыкнул Лис. – Нам-то с того что толку?

   – Я думаю, – не слишком уверенно, но настойчиво продолжал Бастиан, – в этом как раз есть толк. Если в своих действиях майордом рассчитывал на поддержку Рима, то, видимо, е му была обещана весьма значительная помощь. Сейчас и планы заговорщика рухнули, и Рим в большой опасности. Конечно, такое положение вещей вывело майордома из равновесия. Однако после аудиенции у легата он выглядел куда более спокойным, чем до нее. Следовательно, фра Гвидо и Пипин составили какой-то новый план.

   – Ценное наблюдение. Знать бы еще, какой, – прокомментировал Лис. – А так – быть может, не исключено, что при удачном стечении обстоятельств, ежели все сложится и ничего не помешает, то, наверное, может быть. Ладно, ничего, молодец, на хлеб с маслом наработал. Но чай будешь пить без сахара.

   – Я тут еще хотел сказать, – не давая инструктору прервать связь, вставил Ла Валетт.

   – Хороший мальчик, проявляешь активность на уроке, все время тянешь руки в нужное место. Хотел – говори. Когда-нибудь твою голову повесят на доску почета.

   – Ох, не надо вешать мою голову. Лучше я и дальше буду ею пользовать ся.

   – Ладно, шо-то я сегодня не в меру добрый. Вплоть до гробовой доски почета можешь думать спокойно. Я тебя не выдам. Давай, выкладывай, шо за мысль пронеслась по твоим извилинам, взметая пыль.

   – Да-да, вот примерно об этом. В смысле, о коннице абаров. Сегодня днем, когда вы переводили рассказ пастуха, меня удивили кое-какие детали.

   – Интересно, интересно, поделись наблюдениями, – заторопил Лис. – Я тоже там кое-что не догнал, в смысле не въехал. Сверим показания.

   – Этот несчастный говорил, что абары захватили молодых парней и девушек и повели невесть куда, за тридевять земель. Но такая тактика не свойственна кочевым народам. А ведь абаров квалифицируют именно как кочевников. Рабы им не нужны, хозяйства особого нет, а кормить при этом лишние рты – выгоды никакой. Было бы понятно, когда б они угоняли только девушек. Так долгое время делали аравийцы, до принятия Корана. Они закапывали в пустыне собс твенных новорожденных девочек, а девушек для продолжения рода захватывали у соседних народов.

   – Добрые люди, – заметил Сергей. – Стало быть, ты хочешь сказать, что они не кочевники?

   – Возможно, они и кочуют, но по очень небольшой территории. При этом подавляющее большинство мужчин, чуть устанавливается путь и у коней появляется подножный корм, пускаются в набег. У вас так, кажется, поступали крымские татары до присоединения Крыма к России.

   – Было дело, – согласился Лис. – Но для набега как-то очень далеко. Ни один из балканских народов прежде не знал абаров.

   – При этом, насколько можно судить из университетского курса истории, набеги при всей своей жестокости вовсе не так кровавы, – продолжал Ла Валетт. – Сколь бы ни были свирепы абары, они должны понимать, что на следующий год им опять нужно будет идти в набег. А значит, если это так, их задача – ограбить и устрашить, а вовсе не оставить после себя выжженное пепелище.

   – Верно, – согласился инструктор. – И здесь концы с концами не сходятся. Вот тебе еще несуразицы, может, и не столь глобального свойства, но примечательные. Номер раз: свидетель утверждает, что в дороге их неплохо кормили и не изнуряли. Допускаю, что абары награбили столько продовольствия, шо даже на рабов не жалко. Но шо-то мне подсказывает, какая-то здесь лажа. Морить голодом и физически изводить – это же в рабовладении первое дело. Как иначе довести до скотского состояния? Голод, усталость и жестокость – вот три акулы, на которых стоит этот строй. А тут – рекламный ролик «Миссия Красного Креста в действии».

   Номер два: нападение на караван пленных. Если за спиной у абаров не осталось народов, способных оказывать сопротивление, а при таком размахе их не должно было остаться, то кто напал? Если это какие-то местные партизаны, то непонятно, почему бы им не попытаться освободить рабов, – это же готовое пополнение. Да и не п о-партизански это – ввязались в открытую бойню, положили кучу народа…

   Ну и, наконец, номер три: быстрое выздоровление от ран. Что-то здесь не так. Пока не знаю, что. А кроме того, абарские клинки – это шо-то неправдоподобно превосходное. Чтобы ковать такие, нужен металлургический центр с большими запасами высокоуглеродистого железа и вековыми традициями, да и то не факт, шо получится.

   – Поэтому, господин инструктор, я бы хотел просить, если это, конечно, не идет вразрез с нашими планами, разрешить мне более обстоятельный контакт с пастухом. В конце концов, почему бы менестрелю не порасспросить о столь диковинных событиях? Надеюсь, мне удастся выудить из него дополнительную информацию.

   – Хорошо, – после короткой задумчивости согласился Лис. – Разрешаю. Так вот, Валет: на сахар к чаю ты сегодня тоже заработал!

   Глава 8

   «Земле от нас не отвертеться!»

 Из протоколов инквизиции по делу Галилео Галилея

   Отряд телохранителей под предводительством Фрейднура, расталкивая зевак, двигался к резиденции кесаря по единственной мощеной улице Парижа. Озабоченный недавним разговором, майордом задумчиво глядел в спину могучего северянина. Этот безоговорочно преданный, но не в меру сообразительный воин последнее время перестал ему нравиться. Что предводитель комисов готов был сложить голову за своего господина, не вызывало сомнений, но он смел рассуждать и, что раздражало Пипина больше всего, – он приятельствовал с мерзкими нурсийцами! При одной мысли о них Пипин стиснул зубы, точно намереваясь перемолоть в муку несказанные слова. А еще этот герцог спас нынче утром Брунгильду!

   «Что, право, за ерунда?! С чего его вообще потянуло прогуливаться с моей сестрой, имея такую красотку-невесту? Но молодец, отличился! Мне теперь ему только что не в ноги кланяться. Как же, удружил, родную сестрицу спас!»

   Мысль о Брунгильде, как обычно, вызвала у майордома досаду. Конечн о, он радовался, что рядом нет гарпии, один вид которой заставлял его сердце холодеть от ужаса. Но было бы спокойнее, когда бы дражайшая сестрица и далее оставалась лежать в каменном саркофаге.

   «Как бы то ни было, случившегося не воротишь. Этот сэр Жант ее спас, и не просто спас – закрыл собой! А может, – Пипин на мгновение остановился, пораженный внезапно мелькнувшей мыслью, – воспользоваться возникшей комбинацией? Что бы ни привлекло нурсийского престолонаследника к этой заурядной девице… но что-то же привлекло? В таком случае, не выдать ли ее замуж за этого самого Жанта?..

   Конечно, трудно вообразить, будто у такой красавицы, как Ойген, Брунгильда, которая постарше, попроще, да и неизмеримо глупее, уведет жениха. Посмешище было бы знатное. После такого девице хоть в омут головой. Да и ход получится беспроигрышный: я смогу вовремя оказаться рядом с оскорбленной особой и тихо, незаметно для нее самой, превратить ее в мстительную фурию. Если у дастся убедить эту особу в своей любви и преданности, нурсийская свора еще узнает, на что способна обезумевшая от ревности женщина! Да еще и с невидимыми драконами за спиной. А между такими жерновами и Дагоберта, огненное семя, можно стереть в порошок».

   Он вновь поглядел в спину Фрейнура, сына Зигмунда. Кажется, и для него роль нашлась.

   «Раз уж я – заботливый брат, не подобает мне оставлять любимую сестренку, когда на нее покушаются неведомые злодеи, без защиты и присмотра. А этот храбр и простодушен. Он станет моими глазами и ушами. А заодно, если понадобится, – непоколебимой защитой для дорогой сестрицы!»

   – Привет участникам забега! – донеслось с крепостной стены двора резиденции.

   Пипин досадливо дернулся, узнав голос самого невыносимого из нурсийцев.

   – Не к старине ли Гвидону, часом, забегали? – свесив ноги меж зубцов парапета, участливо поинтересовался Лис и, не дождавшись ответа, продолжил:

   – Ну, оно и по-христиански. А то он такой бледно-зеленый отсюда выскочил, я уж, было, решил, какое-то расстройство с ним приключилось. То ли душевное, то ли желудочное.

   Пипин недовольно поджал губы, решив гордо отмолчаться. Но не тут-то было: Рейнар исчез из виду и уже через мгновение встречал кавалькаду в воротах.

   – Что вам нужно? – с почти открытой неприязнью осведомился Пипин.

   – Мне? Сапоги со страшным скрипом, жар-птицу и упряжку скаковых единорогов. Дружище Пип, мы ж договорились в скупку краденого, ну, в смысле, к ювелиру сходить! Ты обещал, а потом свалил в туман с такой скоростью, будто кардиналу срочно нужно было делать искусственное дыхание рот в рот. Как там, кстати, больной, поправляется?

   – С божьей помощью, – буркнул майордом.

   – А на сколько фунтов?

   – Я непременно представлю вам придворного ювелира, – п оспешно натянув на физиономию довольно кривую улыбку, пообещал вельможа. – Но сейчас прошу извинить, меня ожидают государственные дела.

   – А, ну, раз государственные… – лицо Лиса приняло насмешливо-почтительное выражение. – Куда уж нам-то? – Он достал из сумы загадочный амулет и вновь покачал им перед носом Пипина. – А это так, бирюльки. Правда, за них уже четверо бедолаг к праотцам отправились, но это ерунда, мы еще подождем. Интересно, кто будет следующий?

   Взгляд Пипина невольно сосредоточился на желтом, прозрачном, словно затягивающем в глубину камне. Точно такой же украшал шею Брунгильды. Он видел его еще там, у пещеры в лесу и… Майордом прищурился, вспоминая, – на шее у гарпии был похожий амулет. Только побольше. Если именно за ним идет охота, значит, все это не просто красивые побрякушки. А если они что-то значат, необходимо знать, что.

   – Хорошо, – почти искренне улыбнулся Пипин. – Мы сейчас же отправимся к мастеру Элигию. Всего пару мгновений – я лишь осведомлюсь о здоровье сестры.

   Ушиб Брунгильда при падении с коня получила довольно болезненный. И если в первый миг общее возбуждение и радость избавления от смертельной опасности затмили все остальные ощущения, теперь, когда все осталось позади, боль нахлынула, не давая встать. Сестру майордома слуги перенесли в его резиденцию, и тот велел призвать к ней лекаря, втайне досадуя, что не священника. Но вскоре знатная дама заявила слугам, что ей много легче, и велела сопровождать ее во дворец кесаря.

   Когда майордом распахнул приоткрытую дверь ее комнаты, она лежала, пристально разглядывая потолочные балки, украшенные незатейливой резьбой.

   «Впрочем, – разглядывая не лишенное приятности, однако в сравнении с лучезарной красотой Ойген довольно блеклое лицо сестры, подумал майордом, – если эта дура сможет окрутить нурсийца, глядишь, и от нее будет хоть какой-то прок. Хорошо, что не сло мала себе шею».

   Пипина нельзя было назвать любящим братом. Если прежнюю сестру-гарпию он боялся и ненавидел, то доставшаяся взамен раздражала его, как ему казалось, непроходимой глупостью.

   «Если не выйдет с Жантом, – безучастно слушая тихие стоны пострадавшей, размышлял вельможа, – придется отослать ее в какой-нибудь монастырь. А то ведь, неровен час, выскочит замуж, наплодит мне родни. Жди потом, кто из племянников нож в спину всадит!»

   Слушать причитания и жалобы было невыносимо скучно, и, отключив восприятие, Пипин лишь кивал в моменты, когда голос сестры затихал. Ему было над чем подумать. «Неспроста этот тощий верзила Рейнар упорно тряс у меня перед носом случайно добытым амулетом. Если бы он и в самом деле хотел продать странную штуковину ювелиру, вовсе не обязательно было спрашивать у меня, где того отыскать. В Париже любая собака знает золотых дел мастера Элигия. И венец кесаря, и трон, равного которому нет от Сев ерного моря до Средиземного, – его работа.

   Значит, этот нурсиец думает, что мне что-то известно. Но что?! Да, я уже видел подобный амулет на шее прежней Брунгильды. Что с того? У сестры тоже есть такой. И теперь этот, третий… Никто не спорит, камень необычайно красивый. Не удивительно, что украшение носят все, кому выпало его иметь. Однако не дело майордома заниматься какими-то там медальонами, будь они хоть десять раз красивы. Впрочем, я и сам бы не отказался выяснить, что означает эта нелепая чехарда вокруг амулета гарпии. И означает ли что-нибудь вообще…»

   – Эй! – Брунгильда схватила брата за плечо и ощутимо тряхнула, выводя из задумчивости. – Ты меня слышишь?

   – А? Что? – майордом отвлекся от беспорядочных мыслей.

   – Почему ты меня не слушаешь? – возмутилась девушка, поднявшись с кровати и, как ни в чем не бывало, расхаживая по спальне. – Я тебе душу изливаю! Ты – мой брат, единственная родная душа в этом мире! Неужели тебе не интересно?!

   «Пустопорожняя гусыня!» – подумал вельможа, едва удержавшись, чтобы не скорчить гримасу отвращения. Вместо этого он растянул губы в приветливой улыбке.

   – Прости, задумался. Сама понимаешь, весь христианский мир в опасности. Но я вижу, тебе уже лучше. Воистину, мой лекарь готовит чудодейственные отвары.

   – Отвары? – Брунгильда на миг остановилась. – А, нет! Их еще не успели сварить. У меня и так ничего не болит. Но послушай, что я тебе говорю. Я хочу, чтобы сэр Жант стал моим мужем. Ведь это же нам выгодно. Ну, скажи, ведь правда, выгодно?

   Пипин уставился на сестру так, будто она лишь секунду назад свалилась с небес.

   – Пожалуй, да, – все еще не веря своим ушам, подтвердил он. – Но, моя дорогая сестра, как же твоя подруга, Ойген?

   Майордом еле сумел скрыть ликование. Всего несколько минут назад он подыскивал слова, что бы убедить бестолковую сестру влепить пощечину единственному человеку, которому, похоже, до нее вообще есть дело.

   – Я все обдумала, – пылко заверила Брунгильда, подходя вплотную к брату. – Она выйдет замуж за Дагоберта. Что с того, что она старше? Такой красавицы, быть может, в целом свете не найти. А какая умная! Самая подходящая для него пара. Ты должен мне помочь, дорогой брат. А я помогу тебе.

   «А она вовсе не так глупа, как казалось, – уже вполне искренне подумал майордом. – Хотя сделать благородную даму Ойген женой Дагоберта – это, пожалуй, слишком. Ни к чему прибавлять ее ум к его холодной решительности».

   Дагоберт смотрел на синее небо: кое-где белоснежными овечками по озаренному солнцем лугу верхнего мира бродили кудлатые облака. Глядя на них, не верилось, что они, не успеешь оглянуться, могут превратиться в черную громаду яростных грозовых туч, готовых отстегать бичами молний забывшую страх божий землю.

  Он смотрел на небо и тосковал всей душой, что не может, подобно облакам, взирать из небесной сини на плывущие внизу леса и реки. Сердце его рвалось туда, в бескрайнюю ширь, такую близкую к солнцу и такую же холодную, как его разум.

   Когда-нибудь он все же взлетит! Когда-нибудь вместе с отцом станет оберегать незримую грань миров в одном из драконьих лабиринтов. Всему свой черед, всему свой отмеренный срок. Он призвал отца. После роковой схватки у пещеры хаммари тот еще залечивал раны, нанесенные смертоносным каменным вихрем – гарпией. Лишь изредка в эти дни поднимался он в небо, все больше отсыпался в глубине своей пещеры. Спал, как все драконы, вполуха, вполглаза, вслушиваясь, не крадется ли где мерзкая тварь хаммари, не дрожит ли камень, подсказывая тому, кто понимает язык гор, что где-то подтачивает корни скал мерзкое порождение древних богов.

   Зов сына заставил вечного стража открыть глаза.

   – Сегодня п риходил человек из тех, кто служит воскресшему богу, – пояснил юный Дагоберт. – Он говорит, что от восхода в наши края идет неодолимое воинство. Оно вооружено мечами, от которых не спасает ни щит, ни доспех. Они беспощадны и свирепы, они не знают поражений. И никому доподлинно не ведомо, кто же они такие и откуда взялись. Быть может, ты знаешь ответы на эти вопросы.

   – Абары, – прошептал старейшина драконьего племени, обитающего на альпийских кручах. – Я слышал: давным-давно на плато, что в межгорье Рифейского кряжа, жил такой народ. Они были стойкими воинами и отлично защищали свои охотничьи угодья. Однако в прежние времена абары не помышляли о походах. Дичи в лесах, рыбы в озерах всегда было вдосталь.

   – А мы? Мы защищали этот народ?

   Отец юного Дагоберта задумался.

   – Да. Там был драконий лабиринт. Народ приносил обычную жертву. Все жили в мире и согласии.

   – А сейчас?

    – Не знаю. Надо узнать у старейшины Рифейских гор.

   – Прошу тебя, сделай это, отец! – настаивал кесарь. – Я хочу знать, отчего вдруг сидевшие на горном плато воины бросились завоевывать, по сути, вовсе не нужные им земли. Да и вообще, абары ли это.

   Старый дракон молчал. Клан Рифейских гор слыл замкнутым и с неприязнью встречал чужаков, откуда бы те ни пришли. Они мнили себя древнейшими и наиболее высокородными из драконов. И, уж конечно, никому не желали давать отчета в своих деяниях.

   – Хорошо, – нехотя согласился древний страж. – Я сделаю то, о чем ты просишь. Но не жди скорого ответа. Путь туда не близок. Однако твой земной отец, бывший Дагоберт II, в своем истинном виде полон сил и энергии. Пожалуй, никто лучше него не справится с этим делом.

   – Я буду ждать, сколько надо, – проговорил юный кесарь. – Но дело и впрямь не терпит отлагательства.

   Надпись на вывеске гласила: «Элигий, мастер из мастеров, хозяин над всеми». Для тех, кто не знал грамоты – то есть для всего населения Парижа, – непонятные, а потому глубоко почитаемые письмена дополняло изображение руки, держащей золотой венец. Человеку несведущему могло показаться, что именно в этой лавке венчают на царство, и, без сомнения, он бы зашел, чтобы удостовериться, так ли это. Но несведущих, в отличие от неграмотных, среди парижан было крайне мало. Кто же в столице не знал, что именно мастер Элигий поставляет для самого кесаря, вельмож и церковных иерархов замечательной красоты украшения, кубки, церковную утварь, да и много еще чего, включая толковые советы.

   – О как! – присвистнул Лис, увидев вывеску. – Этот скромняга мне уже нравится.

   Майордом скосил глаза на спутника и толкнул дверь. У самого входа в лавку сидел крепыш, по виду восточного происхождения, с черной курчавой бородой, недобрым взглядом антрацитовых глаз и лысиной, соединяющей лоб с з атылком. Распирая безрукавку, двумя плитами бугрилась широкая грудь, на руках при каждом движении перекатывались шары бицепсов.

   – Ветеранам освобождения кесаря – без очереди! – глядя на хмурое лицо бородача, выпалил Сергей.

   – Это Мустафа, – пояснил майордом. – Он был рабом, но Элигий выкупил его.