Текст книги "Крона огня"

Автор книги: Владимир Свержин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 2

Не стоит искать черную пантеру в темных джунглях. Тем более, если она там есть и хочет есть.

Заповедь бандерлогов

Слуги низко склонились перед хозяйкой дома, открывая перед ней двери. Она шла, будто никого вокруг не замечая. Да и к чему высокородной даме обращать внимание на каких-то сервов?

Улица встретила ее повседневной суетой, но и здесь горожане спешили поклониться и освободить путь. Попробуй, замешкайся: трое громил, личных стражников казначея Элигия, вмиг напомнят, кто на дороге главный. Брунгильда шла, высоко подняв голову, не замечая или делая вид, что не замечает окружающего. Ей, дочери и сестре майордомов, супруге хранителя и распорядителя франкской казны, приличествовало нести себя, подобно драгоценному сосуду… Множество завистливых, а порой и недобрых взглядов провожали ее статную фигуру.

Остряки за спиной зубоскалили, что она залежалый товар, намекая на долгие годы, проведенные ею в склепе, и гарпию-подменыша, до недавних дней скрывавшуюся под личиной высокородной сестры Пипина Геристальского. Иные шушукались о какой-то любовной истории, имевшей место быть между ней и сэром Жантом, принцем Нурсии. Так на то они и злые языки, чтобы напраслину возводить и зубоскалить над теми, кого хочется куснуть, да зуб неймет.

Конечно, внезапное исчезновение могущественного Пипина Геристальского и скоропостижное замужество его сестры дали повод к новым пересудам в Париже. Но, и то сказать, в этом городе всегда найдется, о чем посудачить. Вчерашняя новость сегодня уже не новость, сменится день – найдется повод для новых толков.

Брунгильда шествовала по разливающемуся многоголосьем городу, напустив на себя вид величественный и безучастный. Не слишком умело, но уж как получалось. Главное, чтобы никто не увидел ее заплаканных глаз. Какие могут быть слезы, когда на тебе роскошное, привезенное из самого Константинополя, парчовое, шитое невиданными цветами платье, отороченное заморским соболем, а золото и яхонты на груди и запястьях так и лучатся при свете полуденного солнца?!

В тот час, когда золотых дел мастер Элигий, сопровождаемый верным Мустафой, пришел к ней, в тот день, когда выжившие плакали и ликовали, празднуя разгром абарского воинства, она и помыслить не могла о чем-либо подобном. Мало ли зачем может прийти главный придворный ювелир. Но он не принес ей ни перстней, ни диадем, а протянул ошеломленной девице свиток, подписанный и скрепленный печатью ее брата. Не спросив ее желания, опальный майордом недвусмысленно изъявлял свою непреклонную волю, требуя «с покорностью незамедлительно принять от подателя сего предложение руки и сердца». В гневе от столь бесцеремонного обхождения, Брунгильда тут же пожелала лично увидеть брата и высказать ему в лицо возмущение и категорический отказ, но Элигий лишь покачал головой.

– Это невозможно.

– Это еще почему?! – нахмурилась благородная дама, живо чувствуя в себе остаточные явления прежнего родства с гарпией.

– Мессира Пипина нет в лагере. Он сбежал.

– Сбежал?! – ошарашенно переспросила сестра майордома, представляя глубокий каменный подвал, в котором, обвиненный в покушении на жизнь государя, сидел на цепи ее брат. – Но как ему это удалось?

Элигий поднял глаза к потолку и пожал плечами.

– Представления не имею, моя госпожа. Вероятно, поутру начнутся поиски, и скорее всего причастным к исчезновению преступника сочтут некого Шарля из Люджа. Быть может, вам прежде доводилось слышать об этом храбром юноше?

Брунгильда молча кивнула. Ей уже было известно, что у брата от любовницы Алпаиды есть два сына: малолетний Гильдебрант и Шарль-Пипин, совсем недавно опоясанный мечом и принявший мужские воинские обеты. Этого юношу ей пару раз доводилось видеть. Он выглядел старше своих лет и стремился доказать поседевшим в боях воякам ловкость и умение. И не без успеха. Пипин Геристальский внимательно следил за успехами сына, и в схватку с абарами Шарль уже привел небольшой отряд, набранный в окрестностях родного Люджа или же, как называли его франки, Льежа.

– Скорее всего, – продолжал Элигий, глядя на будущую супругу, как готовый к трапезе кот на мечущуюся в панике мышь, – столь пылкий и отважный юноша помог скрыться отцу. Возможно, он полагал, что сражение все спишет. Возможно, надеялся погибнуть в честной схватке и тем замести следы. Однако тут ему не повезло. Он выжил, даже не ранен, теперь его будут пытать, и он, конечно же, сознается в своем преступлении. – Золотых дел мастер выдержал паузу, не сводя глаз с «нареченной». – Хотя, быть может, он вовсе и не совершал всего этого…

Брунгильда еле сдерживалась, чтобы не взорваться. Да, она совсем недавно познакомилась с собственным братом, и тот вовсе не пылал к ней родственной любовью. Хотя, может, и без охоты, но все же старался обеспечить подобающее ее титулу положение. Да, она едва знала молодого Шарля и не могла сказать, что сколько-нибудь привязана к незаконнорожденному племяннику. Но она чувствовала, что в этом мире одна-одинешенька, и потому изо всех сил держалась за родственные узы, пусть даже и столь эфемерные, как эти. Похоже, Элигий догадывался о чем-то подобном.

– Я даже уверен, – с напускной озабоченностью продолжил он, – что он не совершал того, в чем его обвинят. До сражения было приказано не говорить о злодействе мессира Пипина и его заключении. Шарль, вероятно, и не ведал о них, и, стало быть, не имел возможности ничего предпринять. Думаю, мне бы удалось отыскать надежных свидетелей, которые смогли бы заявить под присягой, что сей храбрый воин не покидал шатра до самого начала боя. Но… – Он вновь протянул Брунгильде гневно отброшенный ею свиток. – К тому же подумайте: если вы будете незамужней девицей в день, когда о преступлении вашего брата объявят всенародно, то унаследуете лишь мизерную толику его богатств, какую-нибудь ветхую развалюху, убогую ферму посреди лесов и болот. С глаз долой – из сердца вон. Остальное попросту отойдет в казну. Вместе же мы получим все, в этом я вам ручаюсь.

Элигий выложил козырь, который почитал сильнейшим, и теперь следил за реакцией Брунгильды. Той уже представлялось прозябание в глухом лесном замке, немногим лучше ее каменного склепа. Если Ойген решит свести с ней счеты за нелепые попытки отбить сэра Жанта, то именно так и будет. Можно даже не сомневаться. Сейчас родство с Пипином ни от чего не защитит. Быть может, то, что предлагает Элигий, еще не худшее из возможного. Быть может… Быть может.

– Я покоряюсь воле брата, – едва справившись с душившими ее слезами обиды, прошептала Брунгильда и отвернулась от суженого.

Свадьбу сыграли через день после их прибытия в Париж. Кардинал-примас Гвидо Бассотури лично обвенчал молодых, при этом обменявшись с мастером Элигием такими взглядами, что Брунгильде отчего-то стало не по себе.

В первую брачную ночь на всякий случай она спрятала в изголовье кинжал. Но он не понадобился. О той ночи новоявленная супруга верховного казначея могла сказать лишь одно: она была. Стыд, боль, горечь, неприятное ощущение от тела чужого человека, – ровным счетом ничего из того, о чем пели сладкоголосые менестрели. И вот теперь, всего несколько дней спустя, очередная досадная новость: ей следует отправиться в Форантайн, родовой замок геристальского дома, и там «в заботах о хозяйстве» дожидаться приезда мужа.

– Мустафа сопроводит тебя, – сухо бросил «счастливый новобрачный», на мгновение отрываясь от подсчетов. И вот теперь благородная дама Брунгильда шествовала ко дворцу, втайне надеясь, что добрая Гизелла прикажет ей и дальше оставаться подле своей особы, что Ойген не держит на нее обиды и они спасут подругу от почетного, но безнадежного заточения.

– Мое почтение, прекрасная госпожа, – послышался рядом голос, подобный голубиному воркованию. Один из силачей-рабов, сопровождавших хозяйку, сделал шаг навстречу говорившему, недобро хмурясь и сжимая пудовые кулаки. Но Брунгильда остановила его.

– И тебе доброго здравия, Бастиан.

– Не найдется ли у вас немного времени для ничтожного песнопевца?

Жена казначея исподтишка бросила взгляд на сопровождавших ее хмурых стражей.

– Я иду во дворец. Помнится, тебе всегда там рады.

Ла-Валетт молча поклонился, давая понять, что оценил намек. Конечно, могучих рабов оставят во дворе – в хоромах, где даже слуги, подающие еду на стол, происходят из знатнейших семейств, рабам делать нечего. Он чуть приотстал, дабы не подавать черни повода для лишних пересудов, и направился «в гости к благородной даме Ойген».

Камеры, скрытые под ювелами нурсийских головных обручей, откликнувшись на безмолвное требование Валета, тут же показали картину внутренних покоев матушки кесаря, где в эту минуту рыдала Женечка. Со всхлипами перемежались то упоминания имени сэра Жанта, то странные названия далеких нурсийских городов, то и вовсе неведомые фразы на диковинном языке.

Гизелла, несколько обескураженная бурной реакцией на свое более чем достойное предложение, всячески утешала благородную даму, говоря, что ни на чем не настаивает, что есть время подумать, что высшие государственные интересы зачастую важнее их личного женского счастья, что Дагоберт очень скоро войдет в полную силу, и ни один мужчина в мире не сможет сравниться с ним в мужской доблести во всех смыслах этого слова.

Когда дворецкий сообщил о визите высокородной дамы Брунгильды, «плач Тимуровны», уже грозивший дворцу затоплением, едва-едва начал сходить на нет, и потому государыня, чтобы не нарушить настроения момента, бросила, не оборачиваясь:

– Пусть ждет.

Дворецкий не замедлил передать слова госпожи, и Брунгильда без лишних слов поняла, что пропала, как темень вчерашней ночи. На что она надеялась?! Ее больше не желают видеть! Раньше Гизелла всегда любезно и без задержек принимала сестру первейшего из вельмож своей страны. Теперь, когда тот превратился в беглого разбойника, ее не желали видеть и, дабы окончательно унизить, заставляли ожидать, словно комнатную прислугу.

– И снова мои приветствия прекрасной даме, – приблизился вездесущий Бастиан. – Будет ли мне позволено говорить с вами?

– Будет. Но если тебе нужна моя помощь или заступничество, то ты, дружок, не к той обратился. Нынче я в опале, а скоро и вовсе буду в ссылке, – вздохнула жена казначея, в глубине души понимая, что ее супруг, прежде чем объявить ей свое решение, получил на то согласие Дагоберта и его матери. Должно быть, и свадьба их была нужна только затем, чтобы соблюсти хоть какую-то видимость благопристойности и передать владения геристальского дома безродному выскочке.

– В опале? – удивился менестрель, одновременно вызывая Женечку по закрытой связи. – Звезда очей моих, что произошло? Брунгильда в опале?

– Нет, с чего ты взял?

– Она сама так говорит.

– Можешь ее успокоить, ни о чем подобном здесь речь не шла.

– Госпожа Брунгильда, – старательно наморщив высокое чело, начал Бастиан, – пожалуй, я смогу помочь вам.

– Да разве это возможно? – не в силах скрыть горькую обиду, всхлипнула благородная дама.

– За время нашего пребывания во франкских землях мы делали вещи и более невероятные. Обещаю, что государыня вернет вам свое расположение. Но вы должны помочь мне в этом.

– Все, что в моих силах! – воскликнула Брунгильда, оглянулась, боясь, не слишком ли громко прозвучали ее слова, и, убедившись, что ее никто не слушает, добавила: – Но, конечно, в границах благопристойного.

Уединенная лесная молельня близ монастыря Святого Эржена пустовала несколько месяцев. Прежде отец-настоятель отправлял сюда стремящихся к благости послушников. Здесь, в лесной чаще, в тиши, нарушаемой лишь скрипом деревьев, шорохом листвы, уханьем филина да волчьим воем, отшельники обретали душевный покой и укреплялись в намерении, отринув скверну мирскую, посвятить себя служению Господу.

Однако крестьянин-углежог, собиравший хворост для своего промысла, утверждал, что с недавних пор в молельне появился новый обитатель, причем какой-то необычный. Вместо перебирания четок и молитв, устремленных в горние выси, этот метал в цель камни, таскал на плечах увесистые бревна и, что уж совсем богопротивно, упражнялся с мечом. Да и то сказать, углежог, наблюдавший за новым послушником из кустов, божился, что отшельник похож на майордома Пипина как две капли воды. Он, впрочем, видел его лишь мельком, когда привозил уголь в лесную крепость. Да и хмельного лесной житель любил выпить сверх меры. Но как бы то ни было, он готов был спорить с любым на серебряный денарий, что послушник с Пипином Геристальским – на одно лицо.

И вроде бы он даже нашел желающего рискнуть полновесной монетой, и в лес его повел, да только потом их никто более не видел. Отыскали лишь обглоданные волками кости, решили, что дело тут недоброе, и постарались забыть о молельне с ее странным обитателем.

Пипин взялся за скобы, вбитые в тяжеленный дубовый чурбак, и вскинул груз на грудь. Раз, выдох – и массивный обрубок дубового бревна поднялся над головой, два – вновь опустился на грудь, три – снова вверх… Пожалуй, с тех давних пор, когда отец перепоясал юного отпрыска боевым поясом, усеянным начищенными медными бляхами, и вручил скованную под руку первенца спату, добрый обоюдоострый меч, – ему не доводилось столько заниматься воинскими упражнениями, развивающими силу и ловкость, сколько здесь, в уединенной лесной молельне. Да и то сказать, он был силен с малолетства, как, впрочем, и все мужчины геристальского дома. Для того, чтоб командовать войском, вовсе не главное – владеть оружием лучше любого из воинов. Но теперь высокое искусство боя могло пригодиться ему более, чем когда бы то ни было.

Пипин уже оградил молельню забором из валунов, собранных сюда со всего леса. Благо, чего-чего, а каменьев в здешних местах хоть отбавляй. Ограда дело хорошее, волки в последние годы лютуют – просто беда. Вот те двое крестьян, вздумавшие за ним следить, – пока рыл яму, чтобы спрятать трупы, звери от них одни кости оставили.

Один волчина прошлой ночью и вовсе к самой двери молельни подходил, даже через дрему были слышны его дыхание и недоброе ворчание. Хорошо, дверь крепкая, и крюк на ней кованый. А то ведь дело-то какое: может, и не просто зверь тут поохотиться зашел. Может, оборотень какой по его душу сыскался? Всю ночь под дверью тварь лесная бродила, сквозь щели внутрь заглядывала, а следов и нет! Хоть крестись тут, хоть через плечо в чертову морду плюй! Ничего, вот поставит здесь силки и волчьи ямы, западни да ловушки смастерит – не то что волку, белке не проскользнуть!

Пипин бросил наземь колоду и с шумом выдохнул, разминая запястья. Сам себе бывший майордом напоминал такого одинокого волка. Как же так получилось, что его, умного, хитрого, сильного и могущественного, провели какие-то чужестранцы, не имеющие в стране ни связей, ни корней?! И вот, что уж совсем противно, этот несуразный толстяк Элигий!

«Но ничего, проигранная схватка – хороший повод для продолжения войны! Теперь, когда суета государственных дел не про мою честь, все они сполна узнают остроту волчьих клыков!

Вот только эта тень… Зверь ли то был, оборотень, а может, и вовсе дух нечистый, подстерегающий у молельни нестойкого в вере богомольца, – как знать? Но уж больно привязчива тварь для обычного, даже оголодавшего зверя. Ни дня, ни ночи не разбирает».

Он дернул щекой, прищурил глаза, вспоминая то ли явь, то ли видение – метнувшуюся в сторону неясную тень, которую он намедни заметил, когда спозаранку отпер дверь. Заметить-то заметил, да вот кто это был, так и не разобрал. Он потому-то и засаду устроил. Да только попались какие-то углежоги – хоть и черные, да не черти. И то сказать, поначалу даже надеялся, что избавился от соглядатаев, однако на следующий вечер тень появилась снова, промелькнула мимо затянутого бычьим пузырем оконца, точно огромный нетопырь.

Когда Пипин выскочил на крыльцо с обнаженным мечом в руках, лишь одинокий волк зло рыкнул в отдалении и скрылся в сумеречном лесу. Может, то и был волк? Может, ему только чудится эта странная тень? Может, все беспокойство – пустой морок, нелепые страхи гонимого зверя?..

– Эй, хозяин! – раздалось за каменной изгородью.

Пипин отскочил, досадуя, что меч спрятан за лежанкой и на поясе лишь кинжал. Голос звучал молодо и явно принадлежал человеку, не склонному что-либо просить. Пипин скрылся за толстым древесным стволом, затем шумно выдохнул и улыбнулся. Да уж, страх погони страшнее гончих!

Он выступил на опушку, распахивая объятия. Воин, совсем еще юноша, стоял за нагромождением замшелых валунов, держа коня в поводу.

– Здравствуй, отец! Ну и глушь! Ну, ты и забрался!

Лис оглянулся. Обязанности командира личной гвардии молодого самодержца в мирное время были не слишком обременительны, однако требовали его присутствия в парижской резиденции. Идти не хотелось, но, с другой стороны, чем-то надо было занять время перед отправкой домой. Чем еще заниматься в мире, где самое интеллектуальное развлечение – послушать проповедь? Подобного времяпрепровождения Лис терпеть не мог и потому делил часы невольного досуга между написанием отчетной баллады и военными упражнениями. На ближайший церковный праздник он назначил баронам смотр строя и песни, и теперь на ходу переделывал «Солдатушки – бравы ребятушки» на средневеково-франкский лад. Впрочем, куда там средневековый, времена совсем еще темные, ничего светлее пышущего огнем дракона ищи – не найдешь.

И вот тут еще этот монах откуда-то взялся. Из дому не выйти, чтоб на святошу не наткнуться.

– Не соблаговолит ли почтеннейший мессир Рейнар уделить мне крошечную минутку своего драгоценного времени?

Сергей хмыкнул про себя: «Ну да, конечно».

– Между прочим, уважаемый падре, деление на минуты и секунды еще не придумано. Это так, к слову, – вскользь бросил он.

– Молодец, хватки не утратил! – Святой отец отбросил назад капюшон.

– Чем обязан, ваша милость? – Лис состроил подобающую случаю уксусно-приторную физиономию. Институтское начальство не часто жаловало местные исторические выселки своим появлением. Впрочем, к лорду Баренсу это относилось в минимальной степени – все же в прошлом он и сам лихой оперативник.

– Я только что от наших металлургов. Они тщательнейшим образом исследовали отправленный тобой на экспертизу меч и, прямо сказать, жаждут познакомиться с автором технологии.

– Это в смысле, хаммари его сковать не могли?

– Ни хаммари, ни абары, ни местные кузнецы, ни японские мастера, до рождения которых осталось еще лет этак восемьсот-девятьсот. Клинок совершенно уникальный. Это не просто высокоуглеродистая сталь. Во-первых, она имеет различные физические свойства в различных частях клинка. Но это еще хоть как-то можно объяснить, а вот почему эти свойства меняются при столкновении с тем или иным предметом, наши металлурги объяснить не в силах. И не только нам объяснить, это было бы еще полбеды, они и сами понять не могут.

– Это шо, когда этим мечом рубишь железо и когда дерево – это получаются как бы разные клинки?

– Да, мой друг, так и есть. При этом меч будто бы сам знает, что от него потребуется.

– Ух ты, какая мозговитая шняга! Камдил узнает – не поверит! – неподдельно восхитился Лис. – Как там, кстати, его поиски? Что-нибудь слышно?

– Увы, пока ничего. Если что-нибудь удастся выяснить, ты узнаешь в числе первых. Но вернемся к мечам, – глава Отдела Разработки мягко сменил тему. – Есть одна загвоздка – без той самой, условно говоря, магической энергии, которой подпитывались воины-абары, он не способен крушить сталь и камни направо и налево, словно это пенопласт. Хотя, в среднем, перемахнуть железный пруток с палец толщиной – для него ерундовая задача. А потому, почтеннейший мессир Рейнар, ваше пребывание в этом мире продлевается. Вам и вашей группе надлежит отыскать, так сказать, отца мечей, корень всех зол, и, по возможности, извлечь его.

– А по невозможности? – вкрадчиво уточнил Лис.

Джордж Баренс со вздохом развел руками.

– Работа оперативника сопряжена с опасностями. Мне ли тебе об этом рассказывать?

– Ну, спасибо Бастиану, задал нам всем задачку! Ну, вундеркинд, удружил.

– Да, кстати, – лорд Баренс вновь накинул капюшон на голову, – можешь обрадовать свою команду: они больше не стажеры, а младшие оперативные сотрудники. В штате, с пенсией, бонусами и оплатой командировочных. Действуй!

Глава 3

Беда – хороший учитель, но часто учит плохому.

Бернард Шоу

Пипин Геристальский плеснул воды из бурдюка в долбленную из дерева чашу. Шарль пригубил напиток, предложенный ему, и с удивлением поглядел на отца.

– Готовишься принять монашеский постриг?

Бывший майордом криво усмехнулся шутке сына и покачал головой.

– Тогда что? Если пожелаешь, в следующий раз я привезу тебе хорошего фалернского вина. После недавней победы я разжился тремя увесистыми бочонками.

– Не сейчас. – Опальный вельможа сдвинул брови, точно гневаясь. – Когда вернем отобранное, можно будет вдоволь напиться твоего фалернского, так что прибереги его до лучшего дня. Надеюсь, осталось немного.

– Я разговаривал с Элигием, – утолив жажду питьем, достойным коня, рассказал молодой воин. – Он, конечно, приветлив, как и положено лавочнику, и божится, что сделает меня дуксом кесарского воинства, но это всего лишь слова. Он, может, и хотел бы, но не по зубам ему. К чему пустые обещания, когда личной гвардией Дагоберта командует чужестранец! А мадам Гизелла в нем души не чает. Можно не сомневаться, когда речь зайдет о назначении дукса, обо мне даже не вспомнят. После битвы, в час раздачи наград, Дагоберт поглядел, точно видел что-то важное за моей спиной. Как еще указать человеку на его ничтожество?

– Он на всех так смотрит, – успокоил его Пипин Геристальский. – Ясное дело, кровь-то драконья. Нашим землям нужен другой правитель. Эти крылатые твари могущественны и умны, однако людьми должны управлять люди, а не драконьи полукровки!

– Ты уже попробовал взять власть в свои руки, – мотнул головой Шарль. – Причем в тот момент за тобой стояла немалая сила, и могущество твое казалось несокрушимым. В результате все пришлось валить на Брунгильду. И слава Богу, что заморские гости умудрились извести проклятую гарпию.

– Воистину, Господь наказывает за гордыню. – Пипин встал из-за стола убогой келейки, подошел к оконцу, выглянул, проверяя, не принесла ли вдруг нелегкая какого путника. – Никто в целом мире не мог предугадать, что эти странные люди из никому не ведомых краев появятся в наших землях. Быть может, они и не люди вовсе. И хотя дама Ойген прекрасна, как ангел, полагаю, что к небесному воинству они тоже не имеют отношения. Иначе не вмешались бы в столь богоугодное дело, как устранение от власти драконьего рода. Но я верю, сынок, что мы на верном пути. И Господь, испытав верность нашу, все же дарует победу оружию возлюбленных чад своих.

– Я всегда на твоей стороне, отец. – Шарль подошел к бывшему майордому. – Пока мой отряд невелик, но люди верны и готовы действовать. Веди нас в бой!

– В открытый бой вступать еще не время. – Пипин нахмурился. – Пока что нужно тихо собирать баронов, искать недовольных, раздувать обиды, которые Дагоберт чинит на каждом шагу, даже не замечая того. Нужно вгонять клинья между троном и замками местных властителей.

– Но все это долго, очень долго! – сжал кулаки нетерпеливый юноша. – На это могут уйти годы.

– Это нужно сделать, даже если потребуется всю жизнь посвятить! – резко оборвал его опальный правитель франкских земель. – И мы сделаем это. Но есть насущные дела, те, что можно начать прямо сегодня.

– Слушаю тебя, отец.

– Сам по себе Дагоберт еще не слишком вошел в силу. Да, его величают победителем абаров, и он храбро действовал на поле боя, однако же и тебе и мне известно, что, не будь на его стороне нурсийцев, он бы так и сгинул там, в ущелье, вместе со своей доблестью, а заодно и войском. Следовательно, необходимо как можно скорей избавиться от них. Я слышал, сэр Жант вместе с изменником Фрейднуром уже сгинули бесследно?

– Да, о них с тех пор никто не слышал.

– Тем лучше. Значит, остались Кривоносый, сладкоголосый пустозвон Бастиан и красавица Ойген. Бастиан, ясное дело, ерунда. Красотку я очень желаю заполучить себе для утех. А вот тощего выскочку хорошо бы тихо отправить к праотцам. Еще лучше – сделать так, чтобы он перед смертью хорошенько опозорил себя. Не важно, каким образом, главное, выставить его лгуном, грабителем и трусом.

– Бастиан тоже не ерунда, – поправил юный Шарль. – Вояка из него и впрямь курам на смех, однако вспомни, как он поднял баронов на защиту Реймса.

– Хорошо, стало быть, и он тоже. Оба должны быть уничтожены.

– Напасть на них в Париже – безумие, – тихо проговорил Шарль из Люджа.

– Это правда. Но мы и не станем уподобляться безумцам. Помнится, вскоре после злополучного появления нурсийцев в наших землях Рейнар тяжело пострадал в схватке с драконом и едва не помер от ран. Его выходили тут, поблизости, в монастыре Святого Эржена. Конечно, он щедро отблагодарил монастырскую братию, но вряд ли сможет оставаться безучастным, если аббатству будет грозить опасность. Во всяком случае, нам следует обставить дело так, чтобы сам высокопреосвященный Гвидо Бассотури потребовал у государя защиты церковных владений. А уж тот наверняка пошлет разбираться Рейнара.

– Тут-то ему и конец. – Шарль хлопнул в ладоши, точно расплющивая противника, как назойливую муху.

– Так и есть, – подтвердил Пипин Геристальский, – но это не все. Хорошо бы, чтобы он умирал у тебя на коленях. Гизелла чувствительна к подобным сценам и запомнит тебя как ближайшего соратника «несчастного Рейнара». Полагаю, в этом случае Элигию не останется других вариантов, кроме как сделать тебя преемником нурсийца. Ты ему теперь родня, воспитанник, он непременно сделает на тебя ставку. Проявляй ему покуда дружескую почтительность и подобающее званию уважение. Не думаю, что при дворе найдется много желающих считать равным этого вчерашнего ремесленника. Вот и стань первым из немногих. Даже если будешь единственным – дело того стоит. Но главное, помни – с сегодняшнего дня в землях аббатства Святого Эржена и в самом монастыре должны начаться бесчинства. И позаботься, чтобы о них стало известно в Реймсе и Париже. Уверен, кардинал Бассотури не оставит бедных пастырей господних стад без своей деятельной заботы.

– Я сделаю все, что ты сказал, отец. – Шарль из Люджа склонил голову.

– Вот и прекрасно. Сейчас поешь, и в дорогу!

Последние дни Карел зе Страже даже не глядел в небо – что толку? Всюду, куда достигал его взор, тянулись ветви небывалого древа. Вот что печально – сидишь под этаким древесным великолепием, а костер сложить не из чего. И сколько ни иди, сухая трава, перекати-поле да ветер, гоняющий второе по первому. Днем еще так-сяк, в тени не жарко, но с наступлением ночи становилось отчаянно холодно. Однако Карел зе Страже, подобно своим далеким предкам, храбрым рыцарям-крестоносцам, готов был голодать и мерзнуть, но все же добиться своего. Время от времени он охотился на мелкую дичь, иногда пытался вырубить мечом какой-нибудь из стволов, переплетавшихся у основания дерева. Прямо сказать, толку было не слишком много – упругая древесина едва-едва поддавалась острейшей стали. Когда же после нескольких часов стоических усилий сэру Жанту удалось вырубить кусок ствола толщиной и длиной с руку, выяснилось, что в огне это полено даже и не думает гореть. Более того, практически не нагревается.

Утром очередного дня принц Нурсии проснулся от ужасающего треска и, едва открыв глаза, увидел, как огромная ветвь длиной с перрон железнодорожной станции рушится почти с небес наземь. Более того – норовит упасть аккурат ему на голову! Сэр Жант вскочил, подхватывая лежавший рядом меч, вернее, оба – свой и побратима, и отпрянул быстрее зайца, застигнутого посреди капустной грядки. В тот же миг земля содрогнулась, и этот тяжелый гул будто послужил сигналом к массовому обрушению. Треск раздавался вновь и вновь. Дерево рушилось на глазах, демонстрируя в проломах лоскуты безмятежно синего неба.

– Нужна ветка! – Сэр Жант, совсем уж было вознамерившийся дать стрекача, припомнил наставления Баляра. Не то чтобы прежде ему когда-нибудь доводилось мастерить дудки, тем более из дерева, ствол которого с великим трудом прорубает меч, но попробовать он должен был. Тем более что следовало как-то выбираться к своим, а дракон, с удовлетворением осмотрев раздолбанное их совместными усилиями святилище абаров, умчался бог весть куда, и сомнительно, планировал ли вернуться.

«У Баляра и его людей хоть дорогу спросить можно», – подумал Карел. Он нагнулся, и, чтобы отчекрыжить от длиннющей ветви небольшой отросток, рубанул мечом. И тут же в шаге от него с оглушительным грохотом наземь упала одна из плетей, составлявших еще совсем недавно толстенный ствол.

– Да что ж это такое?! – молодой оперативник резво отпрянул, поглядел на саморазрушающееся древо и обмер, едва не выронив меч. Из ствола, протискиваясь сквозь щель и миг за мигом раздвигая ее, показалась огромная рука. Пожалуй, сидя на этой пятерне, сэр Жант мог бы вольготно раскачиваться, будто на качелях.

Мускулистая конечность высунулась до локтя, затем до плеча, потом, разрывая твердейшие плети, из ствола показалась ладонь второй руки. Карел зе Страже следил за происходящим, точно зачарованный. Между тем ладонь уцепилась за край щели, из перевитого ствола раздался дикий рев, и дерево распалось на две части, как поломанный зуб, оглашая всю округу грохотом, подобным взрыву склада боеприпасов. Сэр Жант, побледнев, отпрянул. Это движение тут же привлекло внимание «новорожденного», и тот ринулся к нему с ревом, подобно обиженному мамонту.

– А-а-а, оно гонится за мной! – вопил принц Нурсии на канале связи. – Оно хочет меня съесть!

– Кто – оно? – отозвался Лис, отвлеченный от изучения собрания древностей храма Всех Святых.

– Фрейднур!

– Дети малые, вы там решили в лапту поиграть? Погоди, шо ты буровишь? Какой еще Фрейднур, откуда он взялся?

– Из дерева! – вопил сэр Жант. – Он догоняет!

Это было чистейшей правдой. Карел зе Страже, несомненно, имел прекрасную атлетическую подготовку. И сейчас он мчался, будто земля припекала ему ступни. Но существо, гнавшееся за ним следом, было в четыре раза выше, и шаг у него был куда длиннее.

В тот самый миг, когда до Лиса дошла пренеприятная новость, развернутая ладонь великана опустилась перед сэром Жантом пятибревенным забором и сомкнулась, обхватывая прочнее, чем железные ободья – доски пивной бочки. Карел суматошно мотал ногами, размахивал мечом, пытаясь хотя бы оцарапать чудовище, лицом и впрямь напоминающее Фрейднура, десятого сына Зигмунда. Но того, похоже, вовсе не беспокоили нелепые телодвижения не в меру активной добычи. Он не донес победителя абаров до широченной пасти, поднял на уровень глаз и мизинцем свободной руки попытался легонько погладить ошалевшего пленника по макушке. На голове принца моментально образовалась ссадина – пальцы великана в самом нежном месте напоминали точильный камень.