Текст книги "Человек, который дружил с электричеством (сборник)"

Автор книги: Владимир Баканов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

С беззаботным видом я двинулся в ту же сторону, куда шел Эрнест. Он догнал меня, и мы пошли рядом.

– А где твоя машина времени, Эрнест?

– Машина времени? – Его худенькое личико исказилось в удивленной гримаске. – У меня нет никакой… А, понял, вы имеете в виду хронодром. Надо же такое сказать – машина времени!.. Я установил себе совсем маленький хронодром. Мой отец работает на главном хронодроме, который используют для экспедиций, по на этот раз я хотел попробовать один, без надзора. Мне так хотелось увидеть все самому: как бедные, но целеустремленные разносчики газет поднимаются к вершинам богатства. Или великих смелых нуворишей-грабителей – таких, как вы, а если повезет, – настоящих воротил экономики! Или вдруг бы я попал в какую-нибудь интригу, например, в настоящую биржевую махинацию, когда миллионы мелких вкладчиков теряют деньги и идут по ветру! Или – по миру?

– По миру. А где ты установил этот свой хронодром?

– Не где, а когда. Сразу после школы. Мне все равно сейчас положено заниматься самовыражением, так что большой разницы нет. Но я надеюсь успеть вовремя, до того как Цензор-Хранитель…

– Конечно, успеешь. Не беспокойся. А можно мне воспользоваться твоим хронодромом?

Мальчишка весело засмеялся, словно я сказал какую-то глупость.

– У вас не получится. Ни тренировки, ни даже второй степени ответственности. И дестабилизироваться вы не умеете. Я рад, что скоро возвращаться, хотя мне тут понравилось. Все-таки здорово! Настоящего нувориша-грабителя встретил!

Я покопался в карманах и закурил «нувориш-грабительскую» сигарету.

– Я думаю, ты и левостороннюю кисть там у себя найдешь без особого труда?

– Не знаю, может быть и нет. Я никогда про такие не слышал.

– Послушай, а у вас там есть какая-нибудь штука, чтобы видеть будущее? – спросил я, стряхивая пепел на дорогу.

– Вращательный дистрингулятор? Есть. На главном хронодроме. Только я еще не знаю, как он работает. Для этого нужно иметь шестую или седьмую степень ответственности – с четвертой туда и близко не подпустят.

И здесь неудача! Конечно, я мог бы убедить мальчишку притащить еще пару банок краски. Но, если анализ ничего не даст и современными методами ее изготовить нельзя, какой смысл? Другое дело – какой-нибудь прибор, что-то совершенно новое, что можно не только продать за большие деньги, но и самому воспользоваться. Взять, например, эту штуковину, через которую можно видеть будущее, – я бы на ней сам миллионы сделал: предсказывал бы результаты выборов, первые места на скачках… Неплохо бы иметь такую штуку. Этот самый вращательный дистрингулятор. Но мальчишка не может его добыть! Плохо!

– А как насчет книг? Химия? Физика? Промышленные методы? У тебя есть что-нибудь такое дома?

– Я живу не в доме. И учусь не по книгам. По крайней мере, физике с химией. У нас для этого есть гипнотическое обучение. Вот вчера шесть часов просидел под гипнозом – экзамены скоро…

Я потихоньку закипал. Целые миллионы долларов уплывают из рук, а я ничего не могу сделать. Парень уже домой собирается, все увидел, что хотел (даже настоящего живого нувориша-грабителя), а теперь домой – самовыражаться! Должна же быть хоть какая-нибудь зацепка…

– А где твой хронодром? Я имею в виду, где он здесь выходит, у нас?

– В Центральном парке. За большим камнем.

– В Центральном парке, говоришь? Не возражаешь, если я посмотрю, как ты к себе отправишься?

Он не возражал. Мы протопали в западную часть парка, потом свернули на узенькую тропинку. Я отломил от дерева сухую ветку и стегнул себя по ноге. Просто необходимо что-то придумать до того, как он смотается к себе. Банка с краской уже здорово действовала мне на нервы. Она была в общем-то не тяжелая, но если это все, что я получу с этого дела?.. А вдруг еще и анализ ничего не даст?

Надо, чтобы мальчишка говорил, говорил… Что-нибудь да подвернется.

– А какое у вас правительство? Демократия? Монархия?

Мальчишка залился радостным смехом, и я еле сдержался, чтобы не задать ему трепку. Я тут, можно сказать, состояние теряю, а он забавляется, словно я клоун.

– Демократия? Вы имеете в виду политическое значение этого слова? Это у вас тут разные нездоровые личности, политические группировки… Мы прошли эту стадию еще до того, как я родился. А последний президент – его не так давно собрали – по-моему, был реверсибилистом. Так что мы, можно сказать, живем при реверсибилизме. Впрочем, еще не завершенном.

Очень ценно! Сразу все так понятно стало… Я уже дошел до такого состояния, что готов был схватиться буквально за любую идею. А Эрнест тем временем продолжал болтать про какие-то непонятные вещи с непроизносимыми названиями, которые творят невероятные дела. Я тихо ругался про себя.

– … получу пятую степень ответственности. Потом экзамены очень трудные. Даже тенденсор не всегда помогает.

Я встрепенулся.

– Что это за тенденсор? Что он делает?

– Анализирует тенденции. Тенденции и ситуации в развитии. На самом деле это статистический анализатор, портативный и очень удобный. Но примитивный. Я по нему узнаю вопросы, которые будут на экзамене. У вас такого нет. У вас, как я помню, в школьном воспитании бытует множество суеверий, и считается, что молодежь не должна предвидеть вопросы, которые ставит постоянное изменение окружающего мира или просто личное любопытство их инструкторов. Пришли!

Рядом, на вершине невысокого холма, проглядывали из-за деревьев серые бесформенные обломки скал, и даже на расстоянии я заметил слабое голубое свечение за самым большим камнем.

Эрнест соскочил с тропинки и стал взбираться на холм. Я бросился за ним. Времени оставалось в обрез. Этот тенденсор… Может быть, он-то мне и нужен!

– Послушай, Эрнест, – спросил я, догнав его около большого камня, – а как этот твой тенденсор работает?

– О, все очень просто. Вводишь в него факты – у него обычная клавиатура, – а он их анализирует и выдает наиболее возможный результат или предсказывает тенденцию развития событий. Еще у него встроенный источник питания… Ну ладно, мистер Блин, до свидания!

И он двинулся к голубому туману в том месте, где он был наиболее плотным. Я обхватил его рукой и дернул к себе.

– Опять вы скингируете! – завизжал мальчишка.

– Извини, малыш. В последний раз. Что ты скажешь, если я тебе покажу действительно крупную аферу? Хочешь увидеть напоследок, как я прибираю к рукам международную корпорацию? Я эту махинацию уже давно задумал, будет крупная игра на повышение. Уолл-стрит ничего не подозревает, потому что у меня свой человек на чикагской бирже. Я потороплю это дело, сегодня займусь специально, чтобы ты увидел, как работает настоящий нувориш-грабитель. Только вот с твоим тенденсором я бы провернул это дело наверняка гораздо быстрее. Вот это было бы зрелище! Сотни банков прогорают, я загоняю в угол производство каучука, золотой стандарт падает, мелкие вкладчики идут по миру! Все сам увидишь, своими глазами! А если притащишь мне тенденсор, я даже разрешу тебе руководить накоплением капитала!

Глаза у парнишки заблестели, как новенькие десятицентовики.

– Ух ты! Вот это здорово! Подумать только! Самому участвовать в такой финансовой битве! Но ведь рискованно… Если Цензор-Хранитель подведет итоги и узнает, что я отсутствовал так долго… Или моя наставница поймает меня во время незаконного использования хронодрома…

Но ведь я вам говорил, что свое дело знаю. Что-что, а людей убеждать я умею.

– Ну, как хочешь. – Я отвернулся и затоптал сигарету. – Я просто хотел дать тебе шанс, потому что ты такой замечательный парень, неглупый. Думал, ты далеко пойдешь. Но у нас, нуворишей-грабителей, тоже знаешь ли, есть своя гордость. Не каждому посыльному я бы доверил такое важное дело, как накопление капитала.

И я сделал вид, будто ухожу.

– Ой, мистер Блин, – мальчишка забежал вперед меня, – я очень ценю ваше предложение. Только вот рискованно. Но… «опасность – это дыхание жизни для вас», так ведь? Ладно, я принесу тенденсор. И мы вместе распотрошим рынок. Только вы без меня не начинайте.

– Хорошо, но ты поторопись. До захода солнца нужно еще много успеть. Двигай. – Я поставил банку с краской в траву и скрестил руки. Потом взмахнул веткой, словно этой штуковиной, ну, которую короли-то все таскают, – скипетром.

Он кивнул, повернулся и побежал к голубому туману за камнями. Коснувшись его, он сначала стал весь голубой, затем исчез. Какие возможности открываются! Вы ведь понимаете, о чем я. Этот тенденсор… Если все, что сказал мальчишка, – правда, то его действительно можно использовать именно так, как я наобещал Эрнесту. Можно предсказывать движение биржевого курса: вниз, вверх, хоть в сторону! Предвидеть финансовые циклы, развитие отраслей промышленности. Предрекать войны, перемирия, выпуск акций… Все, что нужно, – эго запихать в машинку факты, например, финансовые новости из любой газеты, а затем грести деньги лопатой. Ну, теперь можно будет развернуться.

Я запрокинул голову и подмигнул кроне дерева.

Честное слово, я чувствовал себя словно пьяный. Должно быть, я и в самом деле опьянел от предвкушения успеха. Я потерял хватку, перестал думать. А этого нельзя допускать ни на секунду. Никогда!

Подойдя к голубому облаку, я потрогал его рукой – как каменная стена. Мальчишка не соврал, действительно без подготовки мне туда не попасть…

«Ну и ладно, – подумал я. – Хороший все-таки парнишка, Эрнест. И имя у него красивое. Эрнест. И все замечательно».

Туман расступился, оттуда выскочил Эрнест. В руках он держал продолговатый серый ящик с целой кучей белых клавиш, как у счетной машинки. Я выхватил ящик у него из рук.

– Как он работает?

– Моя наставница… Она меня заметила, – задыхаясь от бега, произнес мальчишка. – Окликнула меня… Надеюсь… она не видела… что я побежал к хронодрому… Первый раз не послушался… Незаконное использование хронодрома…

– Ладно, успокойся, – прервал я его, – нехорошо, конечно. А как он работает?

– Клавиши. Надо печатать факты. Как на древней… как на ваших пишущих машинках. А результаты появятся вот здесь, на маленьком экране.

– Да, экран маловат. И потребуется чертова уйма времени, чтобы напечатать пару страниц финансовых новостей. И еще биржевый курс… У вас что, ничего лучше нет? Чтобы можно было показать машине страницу – а она тебе сразу выдаст ответ.

Эрнест задумался.

– А, вы имеете в виду открытый тенденсор. У моей наставницы такой есть. Но это только для взрослых. Мне его не дадут, пока я не получу седьмую степень ответственности. И то, если у меня будет хорошо с самовыражением…

Опять он с этим своим самовыражением!..

– Но это именно то, что нам нужно, Эрнест. Давай-ка слетай к себе и прихвати тенденсор своей наставницы.

Мальчишка остолбенел от страха. Глядя на его лицо, можно было подумать, что я приказал застрелить президента. Того самого, что они недавно изготовили.

– Но я же сказал! Тенденсор не мой. Это моей наставницы…

– Ты хочешь руководить накоплением капитала или нет? Хочешь увидеть самую грандиозную из всех когда-либо проведенных на Уолл-стрите операций? Банки прогорают, мелкие вкладчики… и все такое… Хочешь? Тогда дуй к своей наставнице…

– Это вы обо мне говорите? – раздался чистый высокий голос.

Эрнест резко обернулся.

– Моя наставница! – пискнул он испуганной флейтой.

Около самого голубого облака стояла маленькая старушка в чудаковатой зеленой одежде. Она печально улыбнулась Эрнесту и, качая головой, взглянула на меня с явным неодобрением.

– Я надеюсь, ты уже понял, Эрнест, что этот период «необычайных приключений» на самом деле весьма уродлив и населен множеством недостойных личностей… Однако мы заждались, ты слишком долго дестабилизировался – пора возвращаться.

– Вы хотите сказать… Цензоры-Хранители знали про мой незаконный хронодром с самого начала? И мне позволили?..

– Ну конечно. Мы очень довольны твоими успехами в самовыражении и поэтому решили сделать для тебя исключение. Твои искаженные, слишком романтичные представления об этой сложной эпохе нуждались в исправлении, и поэтому мы решили дать тебе возможность самому убедиться, сколь жестока и несправедлива порой она была. Без этого ты не смог бы получить пятую степень ответственности. А теперь пойдем.

Тут я решил, что настало время и мне поучаствовать в разговоре. Вдвоем они звучали как дуэт флейтистов. Ну и голоса!

– Подождите-ка, не исчезайте. Со мной-то как?

Старушка остановила недобрый взгляд своих голубых глаз на мне.

– Боюсь, что никак. Что же касается различных предметов, которые вы незаконно получили из нашей эпохи, – Эрнест, право же, не следовало заходить так далеко, – то мы их забираем.

– Я так не думаю, – сказал я и схватил Эрнеста за плечи. Он начал вырываться, но я держал его крепко и занес над его головой ветку. – Если вы не сделаете, что я вам прикажу, мальчишке будет плохо. Я – я его всего заскингирую!

Затем на меня напало вдохновение, и я понес:

– Я его в бараний рог согну. Я ему все кости переломаю.

– Что вы от меня хотите? – спокойно спросила старушка своим тоненьким голоском.

– Ваш тенденсор. Который без клавиш.

– Я скоро вернусь. – Она повернулась, слегка прозвенев зеленым одеянием, и исчезла в голубом тумане хронодрома.

Вот так просто все оказалось! Ничего лучше я за всю свою жизнь не проворачивал. И почти без труда. Мальчишка дергался и дрожал, но я держал его крепко. Я не мог позволить ему убежать от меня, нет, сэр, – ведь это было все равно что своими руками отдать мешок с деньгами.

Затем туман задрожал, и из него появилась старушка. В руках она держала какую-то круглую черную штуку с рукояткой в середине.

– Ну так-то лучше… – начал я, и в этот момент она повернула рукоятку.

Все. Я застыл. Я не мог пошевелить даже волоском в носу и чувствовал себя, как надгробный камень на собственной могиле. Мальчишка метнулся в сторону, подобрал с земли выпавший из моих рук маленький тенденсор и побежал к старушке. Она подняла руку и снова обратилась к Эрнесту:

– Видишь, Эрнест, совершенно типичное поведение. Эгоизм, жестокость, бездушие. Алчность при полном отсутствии социального…

Взмах руки, и они оба исчезли в голубом тумане. Через мгновение сияние померкло. Я бросился вперед, но за камнями было пусто.

Все пропало… Хотя нет!

Банка с краской все еще стояла под деревом, где я ее оставил. Я усмехнулся и протянул к ней руку. Внезапно сверкнуло голубым, тоненький голосок произнес: «Извините. Оп!» – и банка исчезла. Я резко обернулся– никого.

В последующие полчаса я чуть не рехнулся. Сколько я мог всего заполучить! Сколько вопросов мог задать и не задал! Сколько получить информации! Информации, на которой я сделал бы миллионы!

Информация! И тут я вспомнил. Мальчишка говорил, что какой-то Венцеслаус изобрел этот самый спирилликс примерно в наше время. И, мол, у него были трудности с финансированием. Я понятия не имею, что это за штука; может быть, она карточки опускает в ящик для голосования, может, дает возможность чесать левой рукой левое плечо. Но сразу решил: что бы это ни было, найду изобретателя и вложу в это дело весь свой капитал до последнего цента. Мне известно только одно – спирилликс что-то делает, и делает хорошо.

Я вернулся в контору и нанял частных детективов. Ведь ясно: пользуясь только телефонными справочниками, моего Венцеслауса не найти. Вполне возможно, у него вообще нет телефона. Может быть, он даже не назвал свой прибор спирилликсом, и это название придумали позже.

Конечно, я не рассказывал детективам подробностей, просто дал задание разыскать мне по всей стране людей с фамилией Венцеслаус или похожей на нее. И сам со всеми разговариваю. Естественно, каждый раз приходится пересказывать всю эту историю, чтобы прочувствовали. Вдруг тот, кто этот спирилликс изобрел, признает его в моем рассказе.

Вот поэтому я к вам и пришел, мистер Венцилотс. Вы, кроме цыплят, чем-нибудь еще занимаетесь?.. Может, вы что-нибудь изобрели? Нет, я думаю, самодельная мышеловка – это немного не то. Может, вы книгу написали?.. Нет? А не собираетесь?.. Может, разрабатываете новую социальную и экономическую теорию? Этот спирилликс может оказаться чем угодно. Не разрабатываете?.. Ну ладно, я пойду. У вас случайно нет родственников, которые балуются с инструментами? Нет?.. Мне еще многих надо обойти. Вы себе не представляете, сколько в стране Венцеслаусов и похожих… Хотя постойте… Говорите, изобрели новую мышеловку?.. Держите еще сигару. Давайте присядем. Эта ваша мышеловка, что она делает?.. Мышей ловит… Это понятно. А как именно она работает?

Фредерик Пол
ЛОВУШКА

Мое место было у иллюминатора, в передней части салона. Однако судя по табличке, соседнее место было забронировано для Горди Маккензи, и я прошел мимо.

Тут меня остановила стюардесса.

– О, доктор Грю, рада вновь приветствовать вас на борту…

Я стоял, загородив проход.

– Вы не поможете мне пересесть куда-нибудь назад, Клара? Может, сюда?

На том кресле не было таблички.

– Но оно не у иллюминатора!..

– Зато свободно?

– Сейчас посмотрю. – Она взглянула на схему, – Да. Перенести вашу сумку?

– Пожалуйста. Мне надо поработать.

Мне действительно надо было поработать – вот почему я не хотел сидеть рядом с Маккензи. Я устроился в кресле и насупил брови, показывая соседу, что болтать не намерен. Судя по ответному хмурому взгляду, его это вполне устраивало. В салон вошел Маккензи, но меня не заметил.

Перед взлетом над ним наклонилась Клара, проверяя ремень, и невзначай убрала карточку с моим именем. Умница! Я решил непременно угостить ее коктейлем, когда в следующий раз окажусь в мотеле с отдыхающим между полетами экипажем.

Мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я бывалый «воздушный волк», который знает по именам всех стюардесс. Знаком-то я всего с парочкой на линии Нью-Йорк – Лос-Анджелес, да с парочкой из аэропорта О’Хейр, ну и еще, быть может, знаю кое-кого на линии между Хантсвиллом и Кейпом… Да, и еще та девушка, с которой мне довелось несколько раз лететь из Орли – но только потому, что она подбросила меня однажды на своем «ситроене», когда в метро была забастовка, а все такси расхватали. Если подумать… пожалуй, мне приходится немало колесить по свету. Что ж, такая работа… Хотя я защищался по физике атмосферных явлений, моя специальность – метрология, а это сейчас весьма модная область, и меня приглашают на массу всякого рода конференций. Я сказал «приглашают». Но не в том смысле, чтобы можно было ответить «нет». Я сразу уроню свой научный престиж и потеряю возможность вести независимые исследования. Кроме того, все это шикарно обставлено и довольно занятно – по крайней мере, когда для развлечений есть время. Так или иначе, я неплохо набил руку и могу с ходу отыскать приличный ресторан в Кливленде или Альбукерке.

Странно. Все представлялось мне совсем не так, когда мальчишкой я зачитывался статьями Уилли Лея и разыскивал женьшень в лесах Потсдама (нью-йоркского), чтобы сколотить деньжат на учебу в Массачусетсском технологическом институте и строить потом космические корабли. Я думал, что стану худым, неряшливо одетым ученым с пылающим взором. Думал, что не буду вылезать из лаборатории (в ту пору мне казалось, что космические корабли создают в лабораториях) и подорву здоровье, ночи напролет просиживая над логарифмической линейкой. А вышло так, что я подрываю здоровье коктейлями и резкими сменами климата.

Но, по-моему, теперь я знаю, что надо делать.

Вот почему я не хотел тратить полтора часа на Горди Маккензи, переливая из пустого в порожнее. Кажется, я действительно знаю, что надо делать.

Это в общем-то не моя область, но я переговорил кое с кем из тех, кто занимается системными исследованиями, и не встретил того вежливого взгляда, который появляется у людей, когда вы пытаетесь втолковать им то, что они знают лучше вас. Попробую объяснить.

В каждой уважающей себя отрасли происходит не меньше двадцати конференций, симпозиумов и коллоквиумов в месяц, не принимая в расчет всяческие семинары, совещания и встречи типа «немедленно сюда, не то мы не получим дотации». Причем все это почему-то в самых разных местах. С прошлого года, когда меня свалил грипп, не было случая, чтобы я целую неделю ночевал дома.

Возникает вопрос: а чего достигают все эти сборища? Раньше у меня была теория, что мотания из конца в конец устроены нарочно. Этакий источник энергии, который держит нас постоянно на взводе – в конце концов, если вы мчитесь со скоростью шестьсот миль в час, то, надо полагать, по крайне важному делу. Иначе к чему такая спешка?.. Но кто в состоянии такое устроить?

В сущности, нет более глупого способа обмена информацией, чем лететь неведомо куда за три тысячи миль, чтобы, сидя на золоченом стуле, выслушать человек двадцать пять. На двадцать три доклада вам вообще начихать, а двадцать четвертый вы не разобрали из-за акцента докладчика, который к тому же все скомкал, потому что торопился на самолет – лететь на очередную конференцию. Выходит, единственный интересный доклад обошелся вам в четыре дня, хотя вы могли преспокойно прочитать его у себя в кабинете за пятнадцать минут. И с большей пользой.

Конечно, в перерыве за чашкой кофе можно оказаться рядом с человеком, который расскажет о последних методах измерения, потому что его компания занимается телеметрией; такие подробности в статье не найдешь. Однако, по моим наблюдениям, времени на общение становится все меньше и меньше. Да и тяга пропадает, когда число знакомых переваливает за три сотни. Невольно начинаешь думать о грудах бумаг, которые накопились на письменном столе и ждут твоего возвращения.

Вы, должно быть, понимаете, куда я клоню. Пустая трата времени и перевод ценного топлива, верно?

А ведь как легко и удобно общаться с помощью электронных средств связи! Не знаю, видели ли вы видеофон фирмы «Белл лэборэтриз» – его демонстрировали на нескольких симпозиумах. Вот это чудо! Воспринимается все, кроме разве коньячного аромата в дыхании собеседника. А другие средства? Вот же они! Почему мы ими не пользуемся?! Идем дальше. Слышали, наверное, как можно сократить звуковую запись – убрать междометия, ужать паузы… И все останется понятным, только информация будет поступать со скоростью четыреста слов в минуту вместо каких-то шестидесяти или семидесяти, половина из которых – прямые повторы или фразы типа «что я хотел сказать…».

Я читал кое-какие статьи, в которых излагался способ упрощения и конкретизации конференций, чтобы люди могли в самом деле обмениваться мнениями. У меня даже родилась по этому поводу своя собственная идея.

«Квант спора» – минимальный необходимый довод, который может привести участник полемики для доказательства (или опровержения) чего-то одного, прежде чем переходить к следующему.

Если хоть половина моих ожиданий верна, то такие, как я, могли бы управиться со своими делами… ну, будем скромны… за четвертую часть того времени, которое уходит сейчас.

Экономится три четверти нашего времени – на что? На работу, конечно же! На дела, позарез необходимые, но откладываемые из-за вечного цейтнота. Я говорю серьезно. Я действительно уверен, что мы можем сделать вчетверо больше. Высадиться на Марсе через пять лет, а не через двадцать, справиться с лейкемией за двенадцать лет, а не за пятьдесят, и так далее.

Повторяю: именно поэтому я не хотел убивать время на болтовню с Горди Маккензи. Как только мы взлетели, я опустил маленький столик и разложил свои бумаги.

Ничего не вышло.

Просто удивительно, как часто ничего не выходит. Только вы собрались поработать, с трудом выкроили время – и вдруг время вышло, а работа осталась не сделанной. Сейчас мне помешала Клара, обносящая пассажиров коктейлями. Она знала мой любимый: сухой мартини с капелькой лимонного сока. Я из вежливости отодвинул бумаги, а потом она принесла закуски, а потом спросила, как мне приготовить турнедо, и еще почти два часа ушли на обед. Меня совсем не тянуло смотреть фильм, но мельтешенье на соседних экранах, согласитесь, отвлекает… А когда кончился фильм, по второму разу принесли кофе. Тут же зажглись сигналы пристегнуть ремни, и мы уже заходили на посадку. Что ж, мне не привыкать. Я ведь так и не нашел женьшень в Потсдаме. Пришлось жить на стипендию.

Я зарегистрировался, ополоснул лицо, спустился в зал и угодил на скучнейшее занудство о турбулентных потоках в атмосфере. Народу собралось немало – человек семьдесят или восемьдесят, – но какая им от этого польза, я даже представить себе не мог, поэтому взял программу и тихонько улизнул.

– Привет, Чип! – окликнули меня.

Я подошел и пожал руку знакомому по имени Ларри Резник, из скромного колледжа, где я получил степень бакалавра. С ним был какой-то высокий мужчина.

– Доктор Рамос, позвольте представить – Чесли Грю. Чип, это доктор Рамос. Из НАСА, не так ли?

– Нет, я работаю в одном фонде. Рад с вами познакомиться, доктор Грю. Я следил за вашими трудами.

– Благодарю. – Я бы с удовольствием выпил чашечку кофе, но еще больше хотелось закончить разговор. – Прошу простить, мне надо зарегистрироваться…

– Бросьте, Чип, – перебил Ларри Резник, – Вы зарегистрировались полчаса назад. Скажите прямо, что хотите смыться в номер и поработать.

Возникла некоторая неловкость. Ладно бы еще один Ларри, но ведь я совсем не знал его приятеля…

Рамос улыбнулся.

– Ларри мне вас таким и представлял. Между прочим, когда вы входили в зал, он предупредил, что через тридцать секунд вы убежите. Так и получилось.

– Турбулентные потоки мне, знаете…

– Не оправдывайтесь. Видит бог, вас никто не обвиняет. Кофе хотите?

Оставалось только сделать хорошую мину при плохой игре, и я согласился. Доктор Рамос казался мне смутно знакомым.

– Мы не встречались на семинарах в Далласе?

– Вряд ли. С сахаром? Я очень редко посещаю конференции, но ваши статьи читал.

– Благодарю вас, доктор Рамос. – Богатый опыт научил меня повторять имя собеседника как можно чаще, чтобы не забыть. И, разумеется, в большинстве случаев я все равно забываю. – Мой доклад завтра утром, доктор Рамос. «Фотометрический способ определения рельефа местности с орбитальных станций».

– Да, я видел в программе.

– Который по счету в этом году? – спросил Ларри, Он был в плохом настроении.

– Далеко не первый, – признался я, стараясь пить кофе быстро и в то же время не привлекать особого внимания.

– Мы как раз об этом говорили, – сказал Ларри. – Тридцать статей и докладов в год и отчеты в промежутках. Когда в последний раз вы провели за работой безотрывно месяц? Например, у меня…

Я почувствовал интерес, и мне это не понравилось – надо было посидеть над бумагами… Я торопливо хлебнул кофе.

– Вы знаете, что сказал однажды Фред Хойл? Он сказал, что как только человек добивается чего-то толкового, весь мир вступает против него в заговор, чтобы он уже больше не мог ничего сделать. Его приглашают читать доклады. Вводят в состав оргкомитетов. Вымучивают из него интервью. Вместе с комиком, руководителем поп-группы и эстрадной певичкой втягивают в телевизионную дискуссию на тему, есть ли жизнь на Марсе.

– А почитатели ловят в коридорах, – закончил доктор Рамос и засмеялся. – Не беспокойтесь, доктор Грю. Мы поймем, если вы уйдете к себе.

– Я даже не уверен, что это наш мир, – пробормотал Ларри.

Он был раздражен и плел что-то несуразное.

– Между прочим, я вообще еще ничего не сделал. В отличие от вас, Чип. Но сделаю – когда-нибудь.

– Не прибедняйтесь, – сказал доктор Рамос. – По-моему, мы чересчур расшумелись. Отчего бы нам не поискать какое-нибудь местечко, где можно сесть и спокойно поговорить? Если, конечно, вы не вернетесь к работе, доктор Грю…

К тому времени я был наполовину убежден, что в этом-то и заключается моя работа, что я просто обязан побеседовать с Ларри и доктором Рамосом. В конце концов мы поднялись ко мне, а потом перешли к Ларри Около десяти нам принесли обед, и мы так и остались за столом, поглощая холодный кофе. Я рассказал все, что когда-либо думал о системном подходе к передаче технической информации. И что из этого следовало. Доктор Рамос оказался идеальным слушателем. Видно было, что он схватывает с полуслова. Сумасшедший вечер… Я уже не сомневался в своей правоте и, как ребенок, предвкушающий Рождество, с восторгом вычислял, сколько настоящей работы можно выполнить за год. Мы увлеклись и стали прикидывать, как скоро удалось бы колонизировать Марс и запустить флот межзвездных кораблей, если бы все рабочее время люди действительно работали. Затем вдруг наступила тишина. Ларри поднялся и распахнул дверь на балкон. Двадцатью этажами ниже под нами лежал Лос-Анджелес, с южных холмов надвигалась гроза. От свежего воздуха я сразу пришел в себя и, во-первых, почувствовал сонливость, а во-вторых, вспомнил, что через семь часов предстоит читать проклятый доклад.

– Пожалуй, пора расходиться, – сказал доктор Рамос.

Ларри начал было возражать, потом улыбнулся.

– Ну ладно, друзья. Если не возражаете, я еще посижу над вашими заметками, Чип.

– Только не потеряйте, – отозвался я, вернулся к себе в номер и, счастливый, долго лежал на постели с открытыми глазами, прежде чем провалиться в сон о пятидесяти рабочих неделях в году.

Проснулся я легко, при первом звонке будильника. Мы договорились позавтракать у Ларри, чтобы я мог забрать бумаги перед утренним заседанием. Выйдя в коридор, я увидел идущего навстречу доктора Рамоса.

– Доброе утро! – приветствовал он. – Я только что разбудил молодоженов, и они, кажется, остались этим недовольны. Разве номер комнаты Ларри не 2051?

– 2052. С другой стороны.

Он улыбнулся и, пока мы дошли до двери Ларри, рассказал веселый скабрезный анекдот.

На мой стук никто не ответил. Все еще продолжая смеяться, я сказал:

– Попробуйте вы.

Но и доктор Рамос стучал зря.

– Неужели он забыл о встрече?

– Толкните дверь, попробуйте.

Я попробовал, и дверь открылась.

Ларри в комнате не было. Постель была смята, но пуста, двери в ванную и на балкон распахнуты.

– Вряд ли он ушел, – сказал доктор Рамос. – Вот его туфли.

Я вышел на маленький узкий балкончик. Там стоял вымокший под ночным дождем шезлонг и валялись окурки.

– Похоже, что он был здесь, – крикнул я и, полностью отдавая себе отчет в мелодраматизме своего порыва, перегнулся через перила. Там, далеко внизу, у фонтана, что-то лежало, а рядом стоял человек и кричал швейцару. Утро было еще раннее, и в тишине звук голоса поднимался на высоту двухсот футов, которые отделяли нас от останков Ларри Резника.

Утреннее заседание отложили, и я оказался втянутым в долгий неприятный спор с Горди Маккензи, потому что он хотел читать доклад по расписанию, в три часа, а мое выступление перенесли на то же время. У меня не было желания уступать после утра, проведенного с полицией в попытках установить, случайно ли упал Ларри или намеренно спрыгнул с балкона. К тому же выяснилось, что в момент падения он держал в руке мои заметки, и теперь листки можно было искать у любой сточной решетки Лос-Анджелеса.