Текст книги "Человек, который дружил с электричеством (сборник)"

Автор книги: Владимир Баканов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Теодор Старджон
БИЗНЕС НА СТРАХЕ

Что там ни говори, а Джозеф Филипсо – избранниц судьбы. Вам нужны доказательства? А его книги? А Храм Космоса?

Избраннику судьбы, хочет он того или нет, на роду написано совершить что-нибудь великое. Взять, к примеру, Филипсо. Да у него и в мыслях никогда не было ввязываться в эту историю с неопознанными (никем, кроме Филипсо) летающими объектами. Иными словами, в отличие от некоторых не столь идеально честных (по словам Филипсо) современников, он никогда не говорил себе: «Сяду-ка я за письменный стол, поднавру с три короба про летающие тарелочки, да подзаработаю деньжат». Нет, случилось то, что должно было случиться (Филипсо в конце концов и сам в это поверил), и просто так уж случилось, что это случилось именно с ним. Кто угодно мог оказаться на его месте. Вот так, одно за другое, другое за третье, третье за четвертое, словом, прогуляешь денек да устроишь себе ожог на руке ради, так сказать, алиби, а глядишь – цепочка событий приводит тебя прямиком к Храму Космоса.

Если уж вспоминать по чести все как было (только, пожалуйста, не требуйте этого от Филипсо), то приходится признать, что и алиби-то было убогое, и повод для него тоже был никчемным. Сам Филипсо ограничивается скромным упоминанием, что начало его карьеры ничем не примечательно, о прочем же попросту умалчивает. А началось с того, что в один прекрасный вечер он без всякой на то причины напился до умопомрачения (если только не считать причиной сорок восемь долларов, которые он получил в агентстве за рекламное объявление для «Дешевой Распродажи»).

На следующий день он, само собой, в агентство не пошел, а чтобы оправдаться, наврал боссу про то, как он поехал накануне за город навестить свою престарелую мамочку, а на обратном пути испортилось зажигание, и он всю ночь как проклятый копался в моторе, и только к утру… ну и так далее. На другой день он действительно поехал за город навестить свою престарелую мамочку, и что бы вы думали?… На обратном пути машина вдруг встала как вкопанная, и он всю ночь… ну, будто в воду вчера глядел. Снова надо было оправдываться, а как? Пока Филипсо перебирал в уме да проверял на правдоподобие один вариант за другим, небо вдруг ярко осветилось, от скал и деревьев побежали быстрые тени. Но все исчезло, прежде чем он успел поднять голову. Это мог быть метеорологический зонд или болотный огонь, а может, шаровая молния – это не имеет значения. Филипсо посмотрел на небо, где уже ничего не было видно, и тут его осенило.

Его автомобиль стоял на обочине, заросшей густой травой. Справа на лужайке виднелись круглые валуны самых разных размеров. Филипсо быстро отыскал три камня – каждый около фута в поперечнике, – образующие правильный треугольник и примерно одинаково глубоко сидящие в земле. Не следует только думать, что камни действительно глубоко сидели в земле, поскольку трудолюбие Филипсо сильно уступало его изобретательности. Осторожно ступая, чтобы не примять траву, Филипсо по одному перетащил камни в лес и спрятал их в пустой норе, которую завалил сверху сухими ветками. Затем он поспешил к машине, достал из багажника паяльную лампу (допотопная ванна в доме его матушки дала течь, и Филипсо одолжил лампу, чтобы заделать прохудившийся шов) и старательно опалил огнем оставшиеся от камней углубления.

Бесспорно, что судьба взялась за дело еще сорок восемь часов назад. Но только сейчас явственно проступил ее перст, ибо едва успел Филипсо мазнуть огнем по тыльной стороне ладони, погасить лампу и спрятать ее в багажник, как на дороге показался автомобиль. Он принадлежал репортеру, писавшему для воскресных приложений, и у этого самого репортера по фамилии Пенфилд в данный момент не только не было темы для очередного номера, но он к тому же своими глазами полчаса назад видел вспышку на небе. Филипсо и сам собирался зайти в городе в какую-нибудь газету, а затем вернуться на место происшествия с репортером и фотографом, чтобы на следующий день показать боссу заметку в вечернем выпуске. Но судьба взялась за дело с куда большим размахом.

Освещенный первыми проблесками зари, Филипсо стоял посреди шоссе и размахивал руками, пока приближающаяся машина не затормозила около него.

– Они меня чуть не укокошили, – хрипло простонал он.

С этого момента материал пошел раскручиваться сам собой, как любят говорить в редакциях воскресных приложений. Филипсо не пришлось выдумывать никаких подробностей. Он только отвечал на вопросы, а остальное доделало воображение Пенфилда, которому во всей этой истории было ясно только одно: перед ним не очевидец, а голубая мечта репортера.

– Они опустились на Землю на огненной струе?

– На трех огненных струях. – Филипсо повел его вниз по склону и показал на обугленные, еще теплые углубления.

– Вам угрожали?

– Не только мне… всей планете. Они грозили уничтожить Землю.

Пенфилд едва успевал записывать. К тому же он сделал снимки.

– Ну а что вы ответили? Что не боитесь их угроз?

Филипсо подтвердил, что так оно и было. И так далее.

История эта попала, как Филипсо и хотел, в вечерний выпуск, но он и не подозревал, что получится столько шума. А шум был такой, что Филипсо уже не вернулся в рекламное агентство. Он получил телеграмму от одного издателя, в которой тот спрашивал, не возьмется ли Джозеф написать книгу.

Филипсо взялся и написал. Его сочинение отличалось лихостью стиля (это ведь ему принадлежал горящий неоновым пламенем над сотнями магазинов девиз «Дешевой Распродажи»: «МНОГО ТРАТИШЬ – МАЛО ПЛАТИШЬ»), изысканностью манер деревенского увальня и непритязательностью обстановки крупного банка. Оно называлось «Человек, который спас Землю» и за первые семь месяцев разошлось тиражом двести восемьдесят тысяч экземпляров.

С тех пор деньги сами потекли к нему. И не только за книги. Он получал их от Лиги Приближающегося конца Света, от Союза Борьбы за Моральное Возрождение Человечества и от Ассоциации Защиты Земли от Космических Пришельцев… Со всех сторон к нему неслись призывы «Спаси нас» и оседали на его банковском счету денежными чеками. Хочешь не хочешь, пришлось основать Храм Космоса, чтобы как-то придать делу законный характер, и разве Филипсо виноват, что его лекции половина прихожан, простите, слушателей, принимала за богослужения?

Появилась на свет его вторая книга. Вначале она была задумана как приложение – ведь ему было просто необходимо уточнить отдельные противоречия и неточности, на которых его поймали дотошные критики. Книга называлась «Нам незачем капитулировать», была на треть длиннее и содержала еще больше противоречий, чем первая; за первые девять недель она разошлась тиражом триста десять тысяч экземпляров. Тут уже деньги хлынули таким потоком, что Филипсо пришлось срочно зарегистрировать себя как некоммерческую организацию и отнести все поступления на ее счет. Признаки благоденствия были видны и в самом Храме, причем самым заметным была большая радарная антенна, купленная со списанного броненосца и установленная на куполе. Антенна круглые сутки вращалась вокруг своей оси, и хотя она не была ни к чему подключена, с первого взгляда на нее становилось ясно, что Филипсо начеку и люди могут спать спокойно. В хорошую погоду антенна была видна даже из Каталины, особенно по ночам, когда на ней включали яркий оранжевый прожектор. Когда эта штука вращалась, она была похожа на автомобильный дворник, увеличенный до космических размеров.

Кабинет Филипсо помещался в куполе, прямо над антенной, и попасть туда можно было только при помощи автоматического лифта. Отключив лифт, в этом кабинете можно было без помех предаваться размышлениям. А поразмышлять было о чем. Например, не прогорит ли он, арендовав для следующей лекции зал Колизеума, или что делать с чеком на десять тысяч долларов от Астрологического Союза, раз уж эти олухи напечатали в газетах точную сумму своего дара. Но главной заботой была следующая книга. Поведав человечеству, что ему грозит опасность и что, объединившись, оно может себя спасти, Филипсо отчаянно нуждался теперь в свежей идее. Идея должна быть созвучна времени и доступна пониманию рядового читателя газет. А ждать, пока его осенит, Филипсо не мог – чудесам такого сорта удивляются девять дней, а на десятый о них забывают.

Филипсо сидел у себя в кабинете, отрезанный от всего мира и погруженный в размышления, как вдруг с изумлением услышал позади себя легкое покашливание. Обернувшись, он увидел рыжего невысокого человечка. Неизвестно, что бы сделал Филипсо в первый момент – обратился в бегство или вцепился незнакомцу в горло, если бы у того в руках не оказалось средства, которое со времен появления письменности гарантированно успокаивало разъяренных авторов.

– Я прочитал ваши книги, – сказал незнакомец и протянул вперед ладони, на каждой из которых лежало по знакомому тому. – Я нашел их не лишенными искренности и логики.

Расплывшись в улыбке, Филипсо оглядел лишенное особых примет лицо незнакомца и его заурядный серый костюм.

– Общим у искренности и логики является то, – продолжал незнакомец, – что они могут не иметь никакого отношения к истине.

– Послушайте, кто вы такой? – потребовал от него Филипсо. – И как вы сюда попали?

– Никак я сюда не попадал, – ответил незнакомец, – потому что меня здесь нет.

Он показал вверх, и вопреки собственной воле Филипсо посмотрел, куда указывал палец незнакомца.

На небе уже сгущались сумерки, и оранжевый прожектор кромсал их со все возрастающей решительностью. Сквозь прозрачный купол было видно, как прожектор выхватил из темноты какое-то большое серебристое тело, зависшее над землей в пятидесяти футах от поверхности и в ста футах к северу от Храма – как раз в той точке неба, куда повелительно указывал палец гостя. Оно было видно всего одно мгновение, но его изображение осталось на сетчатке глаза как после яркой вспышки. Когда прожектор, описав круг, вернулся на прежнее место, там уже ничего не было.

– Я нахожусь в этой штуке, – проговорил человек с песочными волосами, – здесь, в этой комнате, я всего лишь иллюзия. – Он вздохнул. – Но ведь каждый из нас вправе сказать это о себе.

– Перестаньте говорить загадками, – завопил Филипсо, чтобы заглушить дрожь в голосе, – не то я возьму вас за шиворот и выкину вон.

– Этого сделать нельзя. Вы не можете выкинуть меня отсюда, потому что, как я уже сказал, меня здесь нет.

Незнакомец двинулся к Филипсо, стоявшему посредине кабинета. Филипсо отступил на шаг, затем еще на шаг, пока не уперся в стол. Незнакомец продолжал идти. С невозмутимым лицом он подошел вплотную к Филипсо, прошел сквозь него, затем сквозь стол и кресло, но единственным, что пострадало от этого столкновения, оказалось самообладание Филипсо.

– Я вовсе не хотел вас напугать, – проговорил незнакомец, озабоченно наклонившись к лежащему на полу Филипсо. Он протянул руку, словно пытаясь помочь ему встать на ноги. Филипсо, увернувшись, бросился в сторону, но тут вспомнил, что незнакомец не может его коснуться. Забившись в угол, он испуганно глядел на гостя. Тот сокрушенно покачал головой.

– Мне очень жаль, Филипсо.

– Кто вы?

В первый момент незнакомец даже растерялся. Он недоуменно посмотрел Филипсо в глаза и затем почесал у себя в затылке.

– Об этом я как-то не подумал, – задумчиво пробормотал он. – Разумеется, это важно. Необходима этикетка. – Глядя на Филипсо более твердым взглядом, гость продолжал: – У нас есть специальное название для людей вроде вас. Приблизительно его можно перевести как этикеточники. Не обижайтесь. Это класс существ, которые называют себя разумными, но не в состоянии воспринять предмет или явление, предварительно не наклеив на них словесную этикетку.

– Кто вы?

– Ах, да! Прошу прощения. Зовите меня… гм… ну хотя бы Хуренсон. Надо же вам как-то меня называть, а как – не имеет ни малейшего значения. К тому же, выслушав, вы, возможно, назовете меня еще более скверным именем.

– Не понимаю, что вы хотите сказать?

– А вы послушайте и поймете.

– Что пппо-сслушать?

– Хотите, я еще раз покажу вам мой корабль?

– Нет, нет, пожалуйста, не надо, – быстро отозвался Филипсо.

– Не надо меня бояться. Сядьте поудобнее и разожмите челюсти. Я вам сейчас все объясню. Вот так. А теперь сидите и слушайте.

Филипсо, все еще дрожа, опустился в кресло. Хуренсон присел на стул, стоявший сбоку от стола. Филипсо с ужасом увидал, что между гостем и стулом остался просвет в полдюйма. Просидев несколько секунд, Хуренсон поймал взгляд Филипсо, посмотрел вниз и, пробормотав извинение, опустился на стул, заняв более привычное для глаза положение.

– Забываешься порой, – объяснил он. – Столько вещей приходится держать в памяти одновременно. Стоит только задуматься и, глядишь, уже выскочил наружу без генератора невидимости или полез купаться без гипнопроектора, вроде того дурака в Лox-Hecce.

– Так, вы, правда, вне… вне…

– Вот именно. Внеземной, внесолнечный, внегалактический, все, что угодно.

– Но вы совсем не похожи… то есть я хочу сказать…

– Да, не похож. Но и на это, – гость дотронулся кончиками пальцев до жилета на груди, – на это я тоже не похож. Я мог бы показать вам, как я выгляжу на самом деле, но, поверьте, лучше этого не делать. Такие попытки уже были, и ни к чему хорошему они не привели. – Он печально покачал головой и повторил: – Да, лучше этого не делать.

– Ччче… ччего вы хотите?

– Ага. Вот мы и добрались до сути. Как вы относитесь к тому, чтобы поведать миру правду о нас?

– Но ведь я уже…

– Я сказал: правду… Вот уже много лет, как мы прилетели на эту крохотную планетку и принялись изучать вашу маленькую, но очень интересную цивилизацию. Она подает большие надежды, настолько большие, что мы решили помочь вам.

– Кому нужна ваша помощь?

– Кому нужна наша помощь? – повторил Хуренсон и умолк с таким видом, словно ему не хватает слов. После долгой паузы он заговорил снова:

– Нет, вам этого не понять. Как бы я ни старался объяснить, вам мои объяснения покажутся тысячи раз слышанными банальными истинами. Тысячи раз уже было говорено, почему вы нуждаетесь в помощи, но вы обладаете даром отвергать очевидное. Неужели вы не понимаете, Филипсо, что именно я хочу сказать и почему я говорю это именно вам. Вы – один из тех, кто превратил страх в товар, в источник дохода. Страх – вот ваше ремесло. Пока человечество робко раздвигает границы познанного, вы ищете новое неведомое, чтобы сеять новые страхи. Вы наткнулись на благодатную почву. Угроза из Космоса… тема нескончаемая, как сам Космос. Стоит только вспыхнуть свету разума и немного рассеять мрак, вы уже тут как тут.

Выслушайте меня внимательно, Филипсо. Боюсь, это наш последний разговор. Независимо от того, нравится это вам или нет – вам, разумеется, нравится, а нам нет, – вы превратились в главный источник сведений рядового человека о неопознанных летающих объектах. Ваш Храм построен на лжи и страхе, но сейчас это уже не имеет значения. Ваши последователи прислушиваются к вам. А к ним прислушивается больше народу, чем можно было бы предположить. И в первую очередь все те, кто напуган вашим сегодняшним миром, кто чувствует себя на Земле маленьким и беззащитным. Вы говорите им, как силен враг, и они в страхе жмутся друг к другу. А вы в это время внушаете им, что вы, и только вы, можете их спасти.

– А что, разве не так? – спросил Филипсо. – Заставил же я вас прийти ко мне…

– Нет, не так, – ответил Хуренсон, – Спасать надо тех, кому что-то грозит. А вам никто не угрожает. Мы хотим вам помочь. Освободить вас.

– Вот как? Освободить? От чего же?

– От войн, от болезней, от нищеты, от неуверенности в завтрашнем дне.

– Это уже тысячу раз говорили.

– Вы не верите?

– Сам не знаю. Я просто еще не думал об этом, – признался Филипсо. – Так почему вы пришли именно ко мне?

Хуренсон протянул руки ладонями вверх, и на них появились две книги. Вид их приятно защекотал авторское самолюбие Филипсо. Он подумал, что сами книги, должно быть, находятся на корабле.

– Вот ваши книги. Вам придется взять их назад.

– Каким это образом?

– Вам придется написать новую книгу. Вы ведь так и так собирались это сделать.

Филипсо не понравилось легкое ударение, которое было сделано на слове «придется», но он промолчал.

– В этой книге будут новые открытия. Можете, если хотите, назвать их откровениями. Или самыми новыми и последними интерпретациями.

– А если я не смогу?

– К вашим услугам будет вся помощь, какая только возможна на Земле. Или вне ее.

– Хорошо, а зачем?

– Затем, что ложь – это сильный яд, и человечеству необходимо противоядие, пока действие яда не зашло слишком далеко. Чтобы мы могли показаться людям, не вызвав паники. Чтобы нас не встретили выстрелами.

– Неужели вы этого боитесь?

– Пуль и снарядов – нет. Мы боимся страха, который заставляет человека нажимать на курок.

– Допустим, я пойду вам навстречу?..

– Тогда человечество позабудет про бедность, преступления, страх…

– Да, но и Филипсо оно тоже забудет.

– Вот оно что? Хотите знать, что это даст вам лично? Неужели вам не хочется превратить Землю в новый Эдем, где люди смогут свободно творить и смеяться, любить и работать, где дети будут расти, не ведая страха, и где впервые один человек сумеет понять другого. Неужели вам не будет приятно сознавать, что всем этим мир обязан вам?

– Как же, – язвительно усмехнулся Филипсо, – Земля станет большой лужайкой, на которой человечество пустится в пляс, а я поведу хоровод. Нет, это не по мне.

– Что-то вы вдруг стали чересчур задиристы, мистер Филипсо, – спокойно проговорил Хуренсон.

– А чего мне бояться? – хрипло ответил Филипсо. – Вы ведь всего лишь призрак, и я сейчас выведу вас на чистую воду. – Он засмеялся. – Призраки. Удачное название. Ведь именно так называют вас…

– …операторы радаров, когда видят на своих экранах, – закончил за него Хуренсон. – Я это знаю. Ближе к делу.

– Что ж, сами напросились, так не пеняйте. – Филипсо встал. – Вы просто шарлатаны, и все тут. Согласен, у вас получаются всякие фокусы с зеркалами, вы даже умеете так спрятать зеркало, что его и не найдешь, но все это только иллюзия, обман зрения. Да если бы вы и впрямь могли сотую долю того, что вы здесь наговорили, черта с два стали бы вы умолять меня о помощи. Вы бы… вы бы попросту взяли все в свои руки, не спрашивая ни у кого дозволения, и дело с концом. На вашем месте я так бы и поступил. Ей-богу.

Вы бы так и поступили, – повторил Хуренсон с интонацией то ли крайнего удивления, то ли просто брезгливого отвращения. После длительного молчания он заговорил снова:

– Вы никак не возьмете в толк одного – мы не можем сделать многого из того, что умеем. В нашей власти взорвать вашу планету, изменить ее орбиту, направить ее на Солнце. Физически для нас это вполне осуществимо, так же как для вас физически возможно проглотить паука. Но вы не едите пауков. Говоря образно, вы утверждаете, что вы не в состоянии их есть. Точно так же и мы не в состоянии заставить человечество сделать что-нибудь против его желания. Все еще не понятно? Хотите, я открою вам, до каких пределов доходит наше бессилие. Мы не в состоянии принудить к чему-либо даже одного-единственного человека. В том числе и вас.

– Выходит, я могу отказаться? – недоверчиво спросил Филипсо.

– Ничего нет проще.

– И мне за это ничего не будет?

– Ровным счетом ничего.

– Но тогда…

Хуренсон отрицательно покачал головой.

– Нет, мы просто уйдем. Слишком уж вы нам испортили все дело. Если вы сами не захотите исправить тот вред, который ваши писания нанесли проблеме контактов, то нам остается лишь одно – пустить в ход силу, а это исключается. Жаль, конечно, бросать дело на полдороге. Четыреста лет наблюдений, и все впустую… Если бы вы только знали, каких трудов нам это стоило, сколько усилий нам пришлось приложить, чтобы остаться незамеченными. Разумеется, после того как Кеннет Арнольд поднял такую шумиху вокруг летающих тарелочек, нам стало гораздо проще маскироваться.

– Проще?

– О господи! Ну, разумеется, проще. У вас, людей, удивительная способность, просто талант не верить собственным глазам и находить взамен очевидного самое неправдоподобное объяснение. Например, нам здорово помогла гипотеза о метеорологических зондах. Проще простого замаскировать тарелочку под метеорологический зонд. Это так просто, что даже скучно. Но лучшим для нас подарком была выдумка о температурных инверсиях. Нужно большое искусство маскировки, чтобы сделать корабль похожим на отсвет автомобильных фар на горном склоне или на планету Венера, но замаскироваться под температурную инверсию? Никто ведь не знает, что это такое. Под этой маркой можно делать все, что угодно. Мы-то воображали, что у нас есть неплохое тактическое руководство по маскировке, но после знакомства с памяткой ВВС США по неопознанным летающим объектам нам осталось только развести руками. Мы нашли в ней рациональные и правдоподобные объяснения всех ошибок и промахов, которые когда-либо совершали… Например, тот идиот, что полез купаться в Лох-Несс…

– Постойте, – взмолился Филипсо. – Дайте мне сообразить, что будет, если я исполню вашу просьбу. Я думаю, а вы мне мешаете своей болтовней. Этот ваш рай на Земле… Сколько времени уйдет на его создание? И как вы думаете приступить к делу?

– Самым лучшим началом будет ваша новая книга. Вам надо будет обезвредить две первые книги, но при этом не потерять читателей. Если вы просто круто повернете в другую сторону и начнете рассказывать о том, какие мы славные и мудрые ребята, то все ваши последователи от вас отшатнутся. Вот что я придумал. Я подарю вам оружие против этих… как вы их назвали… против призраков. Простенький генератор поля, который каждый сможет изготовить сам, а в виде наживки используем кое-что из вашего прошлого вздора… виноват, из ваших прошлых заявлений. Вот, мол, оружие, которое спасет Землю от тех, кто угрожает ее погубить. – Хуренсон улыбнулся, – Самое интересное, что это будет чистая правда.

– Не понимаю.

– Мы заявим, что радиус действия этого оружия пятьдесят футов, а на самом деле он будет равен двум тысячам миль, чертежи его будут прилажены к каждой книге, и оно будет простым в изготовлении… вы скажете, что выкрали его у нас…

– Что это за устройство?

– Устройство? Ах, да… – Хуренсон словно очнулся от глубоких размышлений. – Снова этикетка, черт бы ее побрал. Дайте мне подумать. В вашем языке нет соответствующего слова.

– Но что оно делает?

– Оно позволяет людям общаться друг с другом.

– Мы прекрасно обходимся и без него.

– Вздор! Вы общаетесь при помощи этикеток. При помощи слов. Ваши слова – это куча пакетов под рождественской елкой. Вы знаете, от кого они и какой у них размер или форма, а иногда вам даже слышно, как внутри что-то звенит или тикает. Но вы никогда не знаете точно, что внутри, пока не вскроете пакет. Вот для этого-то и предназначено наше устройство. Оно вскрывает слова и показывает, что в них содержится. Если каждое человеческое существо независимо от возраста, происхождения и языка сумеет понять, чего именно хочет другое человеческое существо, и к тому же будет знать, что и оно в свою очередь будет понято, то не успеешь и оглянуться, как мир станет совсем иным.

Филипсо задумался.

– Торговля станет невозможна, – сказал он наконец. – Нельзя будет даже объяснить… если сделаешь что не так…

– Объяснить-то как раз будет можно, – возразил Хуренсон, – соврать будет нельзя.

– Вы хотите сказать, что каждый загулявший супруг, каждый напроказивший школьник, каждый бизнесмен…

– Совершенно верно.

– Но это же хаос, – прошептал Филипсо. – Развалятся сами устои нашего общества.

– Понимаете ли вы, Филипсо, что вы сейчас сказали? – добродушно рассмеялся Хуренсон. – Что ваше общество держится на лжи и полуправде и что, лишившись этой опоры, оно развалится. Вы правы. Возьмем, к примеру, ваш Храм Космоса. Что, по-вашему, произойдет, когда ваша паства узнает всю правду о своем пастыре и о том, что у него на уме?

– И этим вы меня пытаетесь соблазнить?

В ответ Хуренсон торжественно обратился к нему, в первый раз назвав его но имени:

– Да, Джо, и от всего сердца. Ты прав, что наступит хаос, но в вашем обществе он все равно неизбежен. Многие величественные сооружения падут, но на их развалинах не окажется желающих поживиться на чужой беде. Никто не захочет воспользоваться своим преимуществом.

– Уж я-то знаю человеческую натуру, – обиженным голосом отозвался Филипсо. – И я не желаю, чтобы разные проходимцы наживались на моем падении. Особенно, когда у них самих ломаного гроша за душой нет.

– Тогда ты плохо знаешь людей, Джо, – печально покачал головой Хуренсон. – Просто тебе никогда не доводилось заглядывать в сокровенные тайники человеческой души, где нет места страху и где живет стремление понять и быть понятым.

– А вам?

– Доводилось. Я видел это во всех людях. Я и сейчас это вижу. Мой взгляд проникает в глубины, не доступные вашему зрению. Помоги мне, Джо, и ты тоже это увидишь.

– А сам я при этом лишусь всего, чего с таким трудом добился?

– Что стоит эта потеря по сравнению с тем, что ты выиграешь? И не только для себя, но для всего человечества. Или, если так будет понятнее, посмотри на дело с другого конца. С того момента, как ты откажешься мне помочь, каждый человек, убитый на войне, каждый умерший от болезни, каждая минута мучений больного раком – все это будет на твоей совести. Подумай об этом, Джо. Прошу тебя, подумай!

Филипсо медленно поднял глаза от своих стиснутых рук и посмотрел на взволнованное сосредоточенное лицо Хуренсона. Затем он возвел глаза еще выше и посмотрел сквозь купол в ночное небо.

– Простите, – вдруг сказал он, показывая рукой, – но ваш корабль снова виден.

– Черт меня побери, – выругался Хуренсон, – я так сосредоточился на разговоре с тобой, что перестал следить за генератором невидимости, и у него перегорел омикрон. Мне понадобится несколько минут, чтобы починить его. Я еще вернусь.

С этими словами он исчез. Он не сдвинулся с места. Его просто не стало.

Двигаясь словно во сне, Джозеф Филипсо пересек круглую комнату и, прижавшись к плексигласовому куполу, посмотрел на сверкающий корабль. Его очертания были красивы и пропорциональны, а поверхность переливалась чешуйками, как крыло бабочки. Он слегка фосфоресцировал, ярко вспыхивая в оранжевом луче прожектора, и постепенно угасал, когда луч уходил в сторону.

Филипсо посмотрел мимо корабля на звезды, а затем мысленным взором увидел звезды, видимые с этих звезд, а за ними еще звезды и целые галактики, которые так далеки, что сами кажутся крохотными звездочками. Затем он взглянул вниз, на шоссе, огибавшее Храм, и дальше вниз по крутому склону, где на дне долины еле заметно мерцали огоньки жилищ.

«Даже все эти небеса не смогут сделать так, чтобы мне поверили, если я скажу правду, – подумал он. – Что бы я ни сказал, моим словам не будет веры. Я не гожусь для такого дела, и в том, что не гожусь, виноват только я один. А ведь это всего лишь правда. У меня с правдой одинаковая полярность, и она отталкивается от меня – таков закон природы. Я преуспел без помощи правды, и мне это ничего не стоило, кроме потери способности говорить правду.

Что, если попытаться? Как это Хуренсон сказал? „Сокровенные тайники человеческой души, где нет места страху и где живет желание понять и быть понятым“. О ком это он говорил? Разве я знаю таких людей? „Здравствуйте“, – говорим мы при встрече людям, здоровье которых нам совершенно безразлично. „Как поживаете?“ – спрашиваем мы и не слушаем ответа. „Спасибо“, – говорим мы, а это значит „спаси вас бог“, но часто ли это пожелание бывает искренним? Мы лжем и лицемерим на каждом шагу, и сразу же забываем об этом, и ни капельки не чувствуем себя виновными.

Неужели он вправду читает в тайниках моей души?.. При таком остром зрении можно увидать паутинку за сотню ярдов».

«Если я им не помогу, – продолжал думать Филипсо, – то они ничего не предпримут. Они просто уберутся восвояси и предоставят нас нашей участи (с какой иронией это было сказано!)».

– Но ведь я никогда не лгал! – простонал он вдруг громким плачущим голосом. – Я не хотел лгать! Как вы не понимаете: меня спрашивали, а я только отвечал «да» или «нет» – в зависимости от того, что от меня хотели. А потом я пытался объяснить, почему я сказал «да» или «нет», но ведь это еще не ложь!

Никто не ответил ему. Он почувствовал себя очень одиноким. «Я могу попробовать, – подумал он… и затем тоскливо: – Разве я смогу?»

Зазвонил телефон. Филипсо смотрел на аппарат отсутствующим взглядом, пока тот не прозвонил вторично. Тогда он подошел к столу и снял трубку.

– Филипсо слушает.

– Ладно, трюкач, – проговорили в трубку, – твоя взяла! И как это только тебе сходит с рук?

– Кто это говорит? Пенфилд?

После их первой встречи Пенфилд тоже пошел в гору. Став главным редактором местной газеты, он, разумеется, сразу же отрекся от Филипсо.

– Он самый, – раздался в трубке насмешливый голос. – Тот самый Пенфилд, который как-то поклялся, что его газета никогда больше ни строчки не напечатает про весь этот твой космический бред.

– Так что же вам надо, Пенфилд?

– Я же сказал, твоя взяла. Нравится мне это или нет, но ты вновь стал сенсацией. Нам звонят со всего округа. Тысячи людей смотрят в бинокли и подзорные трубы на твою летающую тарелочку. Телевизионная установка мчится через перевал, чтобы показать ее миллионам телезрителей. Мы уже получили четыре запроса от Национального центра по наблюдению за космическим пространством. С ближайшей военной базы в воздух поднято звено реактивных истребителей. Не знаю, как уж тебе это удалось, но раз ты попал в новости, так выкладывай, что у тебя заготовлено.

Филипсо оглянулся через плечо на корабль. Вот он ярко вспыхнул в оранжевом луче прожектора, погас, еще раз вспыхнул, а из телефонной трубки раздавалось призывное блеянье. Прожектор вернулся еще раз и… Ничего. Корабль исчез.

– Подождите, – хрипло прокричал Филипсо. Но корабль уже исчез.

Телефон продолжал блеять. Медленно Филипсо повернулся к нему.

– Подождите, – сказал он в трубку. Положил ее на стол и протер глаза. Затем снова взял трубку.

– Я видел сам, – сказала трубка тоненьким голосом. – Что это было такое? Как вы это сделали?

– Корабль, – ответил Филипсо. – Это был космический корабль.

– Это был космический корабль, – повторил Пенфилд тоном человека, пишущего под диктовку. – Давай дальше, Филипсо. Что произошло? Пришельцы спустились на своем корабле и встретились с вами лицом к лицу, верно?

– Они… в общем, да.

– Так. Лицом… к лицу… Готово… Что им было нужно? – Пауза. Затем сердитым голосом: – Филипсо, вы меня слышите? Черт возьми, у меня нет времени на болтовню. Мне надо написать заметку. Чего они от вас хотели? Они просили у вас пощады, умоляли, чтобы вы прекратили свою деятельность?