Текст книги "Зеленое безумие Земли"

Автор книги: Владимир Митыпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Соседи передвинули кресла и уселись рядом. Фарг растерянно качал головой, а Лидия, вся уйдя в глубину большого кресла, смотрела на Бурри глазами, в которых застыло выражение беспомощного ужаса.

– Он был безупречно логичен, – обращаясь к Лидии, сказал Бурри, чувствуя, что она острее всех воспринимает его слова. – Он ссылался на весь опыт человечества, цитировал произведения ученых, философов и писателей, приводил математические выкладки...

Помолчав, он продолжал:

– Вся планета на высоте нескольких сот метров окружается прозрачной высокопрочной оболочкой, под которой будут поддерживаться постоянные давление, состав, влажность и температура воздуха. Вся Земля превратится в единый дом, отпадет надобность в строительстве жилищ. Легкие пластиковые щиты – вот и все, что будет нужно.

– М-да, – сказал Фарг. – Даже не знаешь, что и подумать...

– Это что, вполне серьезно? – спросил сосед, придвигаясь еще ближе.

– Не знаю, – сдержанно сказал Бурри, – но в материалах Дамонта ничего не говорится о чувстве юмора у Великого Мозга.

– Для шуток тема неподходящая, – резко сказала Лидия, покусывая губы. – Но какой ужасный мир, сплошной желудок для поглощения энергии!

– Да, – сказал сосед задумчиво, – издержки значительные. Особенно остро они будут ощущаться в первое время.

– Издержки?! – задохнулась Лидия. – Уничтожить все живое на Земле – это, по-вашему, издержки?

– Жертва, если хотите, но зато какие возможности открываются перед наукой! Энергия в любом количестве! Постановка всех мыслимых экспериментов! Развитие познания получит такую могучую опору, что человек станет явлением космического масштаба. Это же величайшая техническая революция, и она, не сомневаюсь, повлечет за собой каскад новых открытий. А для отдельных любителей доброй старой земной природы можно будет – вы же слышали, что Великий Мозг думает о перспективах синтетической химии – в любой момент синтезировать березовую рощу, домашнюю кошку или гладиолус – что вам больше по вкусу. – Сосед торжествующе рассмеялся и повернулся к Бурри:

– Насколько я понял, вы – член Комиссии по проблеме Единого Поля? Я – Артур Храмов, физик.

– Об этом мы догадались, – проворчал Фарг.

– Бурри, Мстислав, – представился Бурри.

– Так вот, Бурри, вы, конечно, лучше осведомлены о Великом Мозге, но мне кажется, что сомнений тут не должно быть. Почему? – спросите вы.

– Спросим, – вполголоса сказала Лидия и зябко повела плечами.

– Отвечаю: хотя бы потому, что я, – да и никто, видимо, – не видит, что говорило бы против принятия Проекта Единого Поля. Умственные способности человека будут усилены в десятки и сотни раз. И это возможно уже сейчас, а те ужасы, что так напугали... виноват, как ваше имя?

– Лидия.

– ...что так напугали Лидию, предвидятся еще только в далекой перспективе. К тому же, то, что нам изложил Бурри, это – голый скелет, и то неполный. Действительность же, я уверен, будет далеко не так ужасна. Эстетические потребности человека являются, так сказать, априорными, изначальными, и нет никаких признаков, что им грозит исчезновение.

– Вы забываете, что между человеком и Великим Мозгом существует обратная связь, – возразил Бурри. – И не исключено, что Великий Мозг своим воздействием может вызвать изменение психики человека.

– Ну, это можно как-то... э-э... предусмотреть, предотвратить, – без особого интереса возразил Храмов и посмотрел на часы. Этот аспект проблемы его явно не волновал.

– Простите, но мы должны вас покинуть, – сказал он, вставая. – Я обязательно постараюсь побывать на заседании Комиссии. До свиданья!

Провожая глазами быстро идущих к выходу физиков, Фарг сказал, грустно покачивая головой:

– Да-а, нелепо, но я уже не раз замечал, что наука, ставшая единственной страстью, наносит непоправимый ущерб духовному. Как это он выразился?.. Постановка всех мыслимых экспериментов! Вот его идеал и смысл жизни. Впрочем, равновесие разума и чувств вряд ли достижимо у отдельной личности. Но для человечества в целом это должно быть обязательным условием, и вот с этим у нас в последнее время не совсем благополучно. Вы не задавались вопросом, почему у нас так мало по-настоящему крупных поэтов, писателей, музыкантов, художников?

– Бурри, – вдруг встрепенулась Лидия, – почему бы тебе не поговорить с Морависом? Я думаю, мнение величайшего из современных художников было бы интересно Комиссии.

– Это было бы замечательно, но если все, кого одолевают сомнения, начнут приезжать к нему, когда же он будет работать?

– У тебя особый случай, Бурри, – сказал уверенно Фарг. – Разве Моравису все равно, останется ли Земля зеленой планетой или превратится в сплошной фотоэлектрический приемник?

Лидия поднялась.

– Пойдемте, – сказала она, – я сегодня что-то устала.

– Да, налицо явное нарушение режима, предписанного Инструкцией. Ведь ты сегодня летала, как я забыл об этом! – сокрушенно пожал плечами Фарг.

Проходя мимо опалового озера, Бурри сказал:

– Если вы не возражаете, я возьму Эрика с собой.

– Зачем? – спросила Лидия.

– Он должен помочь нам в работе с Мозгом.

– Неужели члены Комиссии сами не могут справиться? – ехидно спросил Фарг, открывая дверцу машины. Лидия невесело рассмеялась и заняла место за ручкой управления.

Бурри промолчал и осторожно опустился рядом с Фаргом, стараясь не задеть его больную руку.

Машина мягко тронулась с места и, быстро набирая скорость, вынеслась на широкую магистраль со слабо светящимся покрытием.

6

Храмов и Бурри стояли на краю огромной равнины. Синевато-зеленая трава колыхалась под порывами ветра, по ней бежали длинные торопливые волны, как по неглубокому озеру. Храмов беспокойно расхаживал и иногда, останавливаясь, напряженно вглядывался вдаль. Позади него стоял хмурый Бурри и смотрел себе под ноги. За спиной у них была березовая роща, зеленая, с ослепительно белыми стволами деревьев.

Вдруг Храмов оживился. Издали, от горизонта, занимая всю видимую ширь, тяжело катился черный поток. Лихорадочными порывами заметался по степи ветер, в воздухе носились сухие листья, кричали птицы.

– Вот оно! – тыча пальцем в горизонт, восклицал Храмов. – Вот оно, торжество разума и логики, конец извечного хаоса!

Равнина исчезала под черным искрящимся покровом. Вот уже стало видно, что это бархатисто-угольная масса с множеством сверкающих антрацитовым блеском пузырьков. Она несла с собой беспросветную тишину.

Степь умирала, беспорядочно трепеща своими травами, кровоточа алыми скоплениями цветов, обреченно крича голосами птиц и животных.

– Саморазмножающиеся фотоэлектрические элементы! – торжествующе кричал Храмов. – Это океан энергии, бездна экспериментов!

В возбуждении он топал ногами, хватал Бурри за рукав.

– Поздравляю, коллега, ваш Великий Мозг – гений!

Черный покров наступал беззвучно и безостановочно. Вот он уже охватил рощу, и деревья стали осыпаться, белые стволы как будто обуглились, и голые ветви тоскливо взывали к небу, словно костлявые вскинутые руки...

Проснувшись, Лидия долго лежала, все еще ощущая беспомощный ужас. Было еще рано. Сквозь полупрозрачную стену лился мягкий серый свет. Мимо дома неторопливо прошли соседи, дед с внуком. Оба они работали в клинике, оба были хирургами. Гравий сухо поскрипывал под их ногами, ясно были слышны их негромкие голоса. Они возвращались после ночного дежурства.

– ...не станет отрицать значения врачебной интуиции даже сейчас, когда диагностическая аппаратура почти достигла совершенства. В доказательство приведу один пример из собственной практики... – поучающе говорил дед.

Даже не видя их, Лидия ясно представила, как внук смотрит влюбленными глазами на своего знаменитого деда и жадно ловит каждое слово. Голоса затихли.

Хоть это было нелепо, Лидия никак не могла отделаться от чувства, что откуда-то, из глухих уголков планеты, уже начинается наступление на безрассудно расточительную Землю...

Встающие рано – живут долго, вспомнила она слова своего школьного учителя и решительно спрыгнула с кровати.

Искупавшись в бассейне в саду за домом, она собралась в клинику, но вспомнила, что начатая совместно с Фаргом работа находится сейчас как раз в такой стадии, когда одной там делать нечего, а Фарга излишне заботливое руководство не допустит к работе еще дня три, не меньше.

Перед домом появилась серая скоростная машина с высоким гребнем стабилизатора. Она затормозила так резко, что послышался пронзительный визг, а из-под колес веером брызнул гравий. В этом было что-то необычное.

Лидия сбежала по пружинящему пандусу и увидела под прозрачным фонарем машины Бурри. У него было измученное бледное лицо и синие круги под глазами. Он сидел, привалившись плечом к дверце, бессильно уронив руки, и смотрел на Лидию, словно не узнавая ее.

– Что случилось? – спросила она, невольно замедляя шаги.

Бурри молча кивнул на заднее сиденье, открыл фонарь и, устало согнувшись, вылез из кабины.

На заднем сиденье лежал неподвижный Эрик. Голова его была неестественно завернута назад, а большое мягкое ухо откинуто, словно пес к чему-то внимательно прислушивался.

– Что с ним? – шепотом спросила Лидия.

– Мы ввели его в поле Великого Мозга. Никто не ожидал, что так может получиться, даже Дамонт... Он погиб через две минуты – распад мозговой ткани. Спасти было невозможно. Дамонт считает, что это защитная реакция Великого Мозга от вмешательства хаотических ассоциаций, но пока никто ничего не знает.

– А почему ты увез его оттуда? Он наверно нужен там.

– Нет. Все анализы уже сделаны. Сегодня ночью никто из Комиссии не спал, съехалась почти вся Афро-Европейская группа.

– Я ожидала чего-то подобного. – Лидия бессильно привалилась к машине.

– Я решил ехать к Моравису. – Бурри с треском раскрыл замок куртки, снял ее и бросил в машину. – Он сейчас в предгорьях Алтая. Ты можешь поехать со мной?

– Да, могу. Но сейчас нам нужно увидеть Фарга. – Лидия решительно села за управление и, обернувшись, посмотрела на Эрика. Сенбернар даже в смерти сохранял свою обычную невозмутимость. Его толстые лапы покойно лежали на светло-серой бархатистой обивке сиденья. Судорожно глотнув, Лидия отвернулась и, развернув машину почти на месте, так резко бросила ее вперед, что Бурри вспомнил старт ракетоида.

Фарг сидел на крыше своего дома, свесив вниз босые ноги, и громко переговаривался с кем-то, скрытым в кустах у соседнего дома. Ему мешал стереовизор, включенный почти на полную мощность.

– Что? – кричал Фарг. – Громче, не слышу... Да нет же, я смотрю на эти веши реально, но все-таки Уинсток меня не убедил.

Увидев Лидию и Бурри, он мягко спрыгнул с крыши и, торопливо поздоровавшись, заговорил, обращаясь к Лидии: – Уинсток опубликовал вчера статью, где он по-прежнему настаивает, что мы исходим из неверных предпосылок. Он считает, что самовосстановление утраченных органов возможно только у достаточно примитивных организмов. Каково, а?

Вместо ответа Лидия показала в сторону машины и устало опустилась на траву.

Фарг вопросительно посмотрел на Бурри и, подойдя, заглянул в машину.

– Как это произошло? – спросил он, выпрямляясь. В глазах его была боль. – Что ты сделал с ним, Бурри?

Лидия сидела, обхватив колени руками, и внимательно наблюдала, как взбирается вверх по стеблю желтого цветка глянцевитая божья коровка. По-осеннему синее небо было безоблачно. Ленивый теплый ветерок позднего утра приятно ласкал кожу, кругом царили тишина и предполуденный покой. И тем более диким и нелепым представлялось то, о чем рассказывал сейчас Бурри.

– Его нельзя было спасти? – хмуро спросил Фарг.

Бурри отрицательно помотал головой.

– Странная штука, этот ваш Мозг! Мне кажется, что даже Дамонт, несмотря на свою бесспорную гениальность, еще не знает, что он создал. Ты говоришь, он даже теоретически не допускал такой возможности?

– Да. Для инициирования деятельности Мозга необходим человеческий уровень мышления. Дамонт и сейчас настаивает на этом, но факт налицо: Мозг в течение полутора-двух минут контактировал с мозгом Эрика и полностью разрушил его.

– Фарг, мы решили съездить к Моравису. Ты поедешь с нами? – неожиданно спросила Лидия.

– Когда?

Лидия вопросительно посмотрела на Бурри.

– Что? Ах, к Моравису... – Бурри встрепенулся, посмотрел на Лидию, потом на Фарга. – Сегодня, сейчас же. Но сначала нужно предать Эрика земле. Мне почему-то кажется, что он обязательно должен лежать в земле, где-нибудь за городом.

– На Сосновом Мысу, – вполголоса сказала Лидия, глядя в сторону.

– Подождите, я оденусь, – Фарг торопливо пошел к дому. При его приближении стереовизор снова включился. Через большие распахнутые окна было видно, как молодой белокурый диктор, сдержанно жестикулируя, ведет передачу «Всемирных новостей».

– ...Впервые после долгого перерыва творческим коллективом Афинского театра осуществлена постановка трагедии древнегреческого драматурга Эсхила «Прикованный Прометей». С подробным рассмотрением тех средств и приемов, которые были применены при этом главным режиссером театра Костанди, выступит театральный критик Эверс в восемнадцать часов по гринвичскому времени.

– Только что получено сообщение о том, что в результате двухлетних комплексных исследований на Юпитере ученые пришли к единодушному выводу...

Выйдя из дому, Фарг снял с паукообразного садового робота один из рабочих манипуляторов – полутораметровую членистую палку с тремя широкими зубцами на конце. Он сел на заднее сиденье рядом с Эриком, и Лидия рывком тронула машину с места.

Голубоватая лента пустынного шоссе, почти не изгибаясь, уходила к далекому горизонту. По сторонам тянулись невысокие холмы, покрытые выцветшей пожухлой травой. Изредка появлялись небольшие скопления деревьев с приютившимися в их тени небольшими белыми домиками.

Лидия вела машину сама, не включая автоводитель. За прозрачным пластиком фонаря глухо гудел уплотнившийся воздух, машина делала не менее двухсот километров в час. Вдали показалась темная полоса. Лидия сбросила скорость и, свернув с шоссе, въехала в лес. Запущенная, сильно поросшая дорога вывела на высокий берег, покрытый гигантскими, поразительно прямыми соснами. Все вышли из машины и подошли к самому обрыву. Полноводная река, огибая Сосновый мыс, делала здесь плавную излучину и, лениво петляя, уходила на север. Над самой серединой реки, оставляя за собой быстро исчезающий след, шел серебристый аэроход, похожий издали на большую овальную каплю ртути.

– Кажется, в таких местах любили покоиться наши предки, – задумчиво сказал Фарг. – Покосившийся деревянный крест и величественный вид, открывающийся от него...

– Мыс очень красив с реки, – вполголоса сказала Лидия. – Я всегда любуюсь им, когда пролетаю на аэроходе.

Бурри повернулся и пошел к машине. Слабо раскачиваясь, шумели над головой сосны, под ногами потрескивали сухие взъерошенные шишки и сияющая лучистыми бликами машина выглядела здесь странно и чуждо. Бурри вынул из машины манипулятор и начал торопливо рыть яму. Подошли Фарг с Лидией и молча остановились рядом.

Земля была мягкая, не очень влажная, и скоро Бурри углубился почти до пояса.

 – Хватит, – сказала Лидия, нарушая тягостное молчание.

Бурри кивнул и, тяжело дыша, выбрался наверх.

Фарг вынес из машины сенбернара.

– Прощай, Эрик! – тихо сказал он и бережно опустил его в яму.

Покусывая губы, Лидия смотрела, как над могилой пса вырастает холмик еще влажной земли.

– Ну что ж, он жил не зря, – грустно сказал Фарг. – Благодаря ему, людям станет известна еще одна тайна Великого Мозга. И, кто знает, если бы не Эрик, может она досталась бы нам слишком дорогой ценой...

7

Почти всю переднюю стену салона рейсового стратоплана занимал экран стереовизора.

– ...мало только предсказывать землетрясения, – говорил резкий уверенный голос диктора. – Сейсмология уже сейчас вплотную подошла к проблеме их предупреждений. Давно известно, что землетрясения являются следствием перераспределения металлических компонентов в мантии под действием магнитного поля Земли. САБС, сверхглубинный автономный буровой снаряд, который вы видите на экране, занят монтажом экспериментальной установки, создающей вокруг себя в радиусе десяти километров искусственное магнитное поле...

Фарг повернулся к Бурри и, заметив, как он мельком взглянул на часы, усмехнулся:

– Стратоплан ведут автоматы по стандартной траектории, время рассчитано с точностью до секунды. – И, помолчав, добавил: – Я тоже в последнее время становлюсь беспокойным. Раньше проблема землетрясений вряд ли бы заинтересовала меня. Может быть, успех сейсмологов просто подхлестнул бы меня с еще большим рвением заниматься своим делом – и только...

– Чувство ответственности за деяния человечества в целом, – с бледной улыбкой заметила Лидия.

– Что-то подобное, – согласился Фарг. – История науки свидетельствует, что почти нет открытия, которое рано или поздно не касалось бы каждого. Нам всем должно быть небезразлично, если гляциологи ведут рискованные опыты с огромными массами льда в Гренландии, если Храмов приходит в восхищение от идеи будущего воцарения технической морали, если может оказаться так, что в один прекрасный день люди станут живыми манипуляторами Великого Мозга. И это – не все. Мы еще не знаем, что рождается в бесчисленных лабораториях от Земли до Юпитера, какие еще предложения сделают завтра человечеству исследователи, загипнотизированные силой собственных открытий. Людям пора покинуть тесный мир своих профессиональных интересов, пора выработать критерии оценки новых направлений работ с точки зрения человеческой морали.

– Анти-Храмов. Так сказать, Храмов наоборот, – с неожиданной горячностью сказала Лидия. – Ты не предлагаешь, случайно, вообще отказаться от исследований? Вот мы, например, работаем над проблемой регенерации органов человека. Благородное направление с точки зрения человеческой морали? Безусловно. А теперь представь себе, что эта проблема уже решена, что мы уже научились восстанавливать все – от пальца до головы. Моральным ли будет в этом случае восстановление человека, если от него осталась одна рука? Или, допустим, желательно ли возвращение к жизни кого-то давно умершего по сохранившемуся кусочку ткани?

Бурри сидел, напряженно сцепив руки, полузакрыв глаза. Увлечение философией заставило его в свое время основательно изучить логику, и сейчас, отмечая ошибки в рассуждениях своих друзей, он видел, что подобные споры могут быть решены только жизнью, то есть в результате труда многих и многих людей. При последних словах Лидии он оживился.

– Истина, доведенная до абсурда, становится ложью. Это было сказано философом Дицгеном еще в девятнадцатом столетии, – негромко сообщил он и посмотрел на часы. Время полета уже истекало. И действительно, почти сразу ровное, постоянное и от этого уже не замечаемое шипенье начало переходить в басовитый гул. Стратоплан начинал торможение.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась Лидия.

– Чтобы уравновесить весы, нужно на обеих чашах иметь равный груз, – коротко ответил Бурри и смущенно взглянул на Лидию, недовольный своим поучающим тоном.

– Казуистика! – буркнул Фарг. – Схоластика!

В небольшом, насквозь пронизанном солнцем здании вокзала они подошли к диспетчеру. Молодая круглолицая девушка, даже не дослушав пространных объяснений Фарга, сказала:

– Ах, к Моравису! Это нужно в колонию первобытных людей, шестьдесят километров по юго-восточному шоссе.

– Что, что? – не понял Фарг.

Девушка фыркнула.

– Это ребята с геофизической станции «Мантия» так себя называют. Моравис живет у них. Давно, уже с год.

– А они не каннибалы? – серьезно спросил Фарг.

– Что? – в свою очередь не поняла девушка.

– Так называлась одна из профессий первобытных людей, – любезно объяснил Фарг.

– Я же сказала, что они геофизики.

– Одно другому не мешает. Но все равно большое спасибо.

– Поезжайте на машине! – крикнула вдогонку девушка.

– Как бы не так! – проворчал Фарг. – Я тут заметил орнитоптерную станцию. Давно хотелось попробовать, что это такое.

Он вышел из вокзала первым и решительно зашагал к большому прозрачному навесу, под которым стояли широкие приземистые колпаки. Откуда-то появился сухощавый молодой человек в широкополой шляпе.

– Здравствуйте! – сказал он неожиданным при его телосложении густым басом. – Я техник-инструктор по орнитоптерам. Вам куда? В «Мантию»? Понятно. Завидую людям, у которых так много свободного времени, что они могут летать на орнитоптерах. Вам приходилось летать на них?

Инструктор откинул колпак и, почти без усилий подняв небольшой кольцеобразный механизм, вынес его из-под навеса.

– Это биомеханический аппарат, – пояснил он. – Пятнадцать километров в час, при попутном метре побольше. Что это в наше время, правильно?

Он повернул неприметный рычаг, и широкое наружное кольцо развернулось в два длинных эластичных крыла. Под ними оказались два пояса, которыми инструктор охватил верхнюю часть тела.

– Вот и все. Остальное сделают ваши биотоки. Соблюдайте осторожность при взлете и особенно при посадке. При взлете не нужно частить, взмахи должны быть плавными и широкими. Вот так.

Он оторвался от земли и, мягко помахивая упругими крыльями, повис на высоте двух метров.

– При посадке же, – поучал он с высоты, – взмахи делайте чаще и короче.

Крылья затрепетали и легко опустили техника-инструктора на землю.

Первым опробовать крылья взялся Фарг. Он с решительным и серьезным видом опоясался, вытянулся в струнку и, глубоко вздохнув, сделал взмах. Результат был неожиданный. Фарг взлетел на метр, опустился, снова взлетел, косо приземлился и ткнулся лицом в траву, путаясь в лихорадочно извивающихся крыльях.

Инструктор огорченно сдвинул на затылок шляпу и бросился поднимать Фарга. Бурри с Лидией хохотали.

– Ничего, ничего, – повторял молодой человек. – Все проще простого.

Действительно, все оказалось просто. Фарг полетел со второй попытки, уверенно сделал круг над навесом и довольно удачно приземлился.

– Смеетесь? – зловеще спросил он, снимая крылья. – Отлично, сейчас я буду смеяться.

У Бурри и Лидии начало оказалось лучшим, кое-что они уже уяснили, наблюдая за приключениями своего друга. Смеяться Фаргу не пришлось. Вскоре они поднялись все втроем, и полетели над шоссе, ведущим на юго-восток.

– М-да, – разочарованно сказал Фарг, заметив, как внизу, обогнав их, стремительно уходит вдаль голубая машина. – Скорость у нас, надо сказать, архаическая. Даже с геликоптером не сравнить.

– Никто нас не принуждал. Зато какое ощущение! – Бурри даже зажмурился на мгновенье.

Лидия, далеко опередив их, упорно набирала высоту.

– Не залезь в стратосферу, это тебе не ракетоид! – закричал Фарг, торопливо взмахивая крыльями.

Синеватые громады гор, у подножья которых расположилась станция «Мантия», казались совсем близкими, но прошел час, другой, а расстояние до них почти не сокращалось. И лишь через три с лишним часа после вылета показался несколько в стороне от шоссе десяток белых и красных кубиков.

Когда они приземлились на небольшой круглой поляне, из кустов вынырнули два рослых парня в шортах и сандалиях на босу ногу. Один из них торжественно произнес:

– Мы приветствуем вас на свободной земле нашего племени и просим вас оставить здесь ваши летательные аппараты, все механизмы, кроме часов и диктофонов, и все огнестрельное оружие.

– Каннибалы! – сказал вполголоса Фарг. – Я же говорил вам, каннибалы! Они захватали Морависа и держат его в плену, если только уже не съели.

– У нас нет огнестрельного оружия, – делая испуганные глаза, сказала Лидия. – Мы прибыли к вам с самой мирной миссией.

– В таком случае вы наши гости, – сказал парень, – до стойбища отсюда пятьсот локтей, мы вас проводим.

По дороге провожатые хранили таинственное молчание, а прилетевшие ни о чем не расспрашивали. По оживленному лицу Лидии было видно, что все это чрезвычайно нравится ей.

В «стойбище» их окружило человек двадцать загорелых, легко одетых парней и девушек.

– Вот, – сказал один из сопровождающих. – Знакомьтесь – мирная делегация.

– Кто вы? – спросила, улыбаясь, очень красивая брюнетка в зеленом.

Фарг выступил вперед, одернул куртку, и внушительно сказал:

– Этот человек, – он слегка поклонился в сторону Бурри, – есть член Комиссии Высшего Совета Наук по проблеме Великого Мозга. Зовут его Мстислав Бурри.

– Ого! – отреагировали в толпе. Брюнетка с интересом посмотрела на покрасневшего Бурри.

– А мы, – продолжал между тем Фарг, – лица, его сопровождающие, – Лидия Маури и Рой Фарг. Мстислав Бурри приехал побеседовать с художником Морависом.

– Ребята, – сказала брюнетка, – проводите их к маэстро! Вы все пойдете к нему?

– Пусть Бурри идет один, – ответила Лидия. – Мы пока побудем здесь.

– Правильно, – охотно согласился Фарг. – А вы тем временем не откажитесь ознакомить нас с законами и обычаями вашего уважаемого племени.

Брюнетка рассмеялась.

Один из провожатых повел Бурри дальше. Он шел впереди, легко лавируя в необыкновенно густом кустарнике, и временами неожиданно скрывался с глаз. Только едва заметно подрагивающие узкие листья, покрытые седым налетом, указывали его путь. Бурри, непривычный к ходьбе в такой чаще, сразу же расцарапал себе щеку об сухую ветку и раза два споткнулся о толстый серебристый кабель, совершенно незаметный в спутанной бесцветной траве.

Наконец, впереди показался просвет, и через десяток шагов, гремя мелкой галькой, Бурри вслед за своим провожатым скатился на широкий песчаный берег.

От ленивой и, видимо, неглубокой в этом месте реки тянуло свежестью, а то, что происходило на берегу, заставило Бурри остановиться. На низком раскладном стульчике сидел человек в надвинутой на глаза панаме, из-под которой торчали лишь длинные седые усы. Поодаль, на сером, нетерпеливо перебирающем ногами коне сидел голый всадник. Человек в панаме водил усами над стоящим перед ним мольбертом, словно недовольно принюхивался, потом решительно махнул рукой. Мгновенно сорвавшись с места, всадник бешено понесся по берегу, взметая песок. Напротив усатого в песке торчало несколько веток, и у этой отметки всадник резко остановился. Конь уперся, оставляя глубокие борозды, всеми четырьмя ногами, а всадник – юноша с великолепно развитой мускулатурой – картинно переворачиваясь в воздухе, пролетел несколько метров и мягко упал на песок.

– Руки!! – хватаясь за голову, завопил усатый. – Тут нужен испуг, даже страх, а ты мне демонстрируешь акробатические трюки!

– Маэстро, – шепнул Бурри провожатый. Глаза его смеялись.

– Здравствуйте, – сказал Бурри.

– Что? А, здравствуйте, здравствуйте! – хмуро ответил Моравис, мельком оглядывая Бурри.

– Я к вам...

– Вижу, – Моравис глядел на мольберт и обмахивался панамой. – Сколько можно! Уговоры, эти глупые похищения, теперь снова уговоры! Но мой милый сынок, я вижу, уже не рискнул сюда приехать. И правильно! Я бы попросил ребят отвезти его и насильно усадить в стратоплан. Да и с вами, пожалуй, стоит так поступить. Как ты думаешь, Гай?– спросил он у голого всадника.

– Как прикажете, – весело отозвался тот, поигрывая мышцами. Моравис довольно хохотнул и доброжелательно посмотрел на Бурри.

– Вы неправильно поняли меня, – сказал Бурри, растерянно оглядываясь на своего провожатого. – Я член Комиссии Высшего Совета Наук по проблеме Великого Мозга и приехал поговорить с вами.

– Такой молодой! Ну, хорошо, а причем здесь Великий Мозг, какое я имею к нему отношение?

Великолепный натурщик перестал играть мышцами и внимательно прислушивался к разговору.

– Это длинная история, но, может быть, здесь не совсем удобное место для беседы? – Бурри посмотрел по сторонам. – Может быть нам где-нибудь присесть?

– Стыдитесь, юноша! Я, старый человек, и то чувствую себя здесь превосходно. Гай, на сегодня наша работа окончена. Унеси, пожалуйста, мольберт, а мы с юношей сядем вон там у воды и побеседуем. – Моравис водрузил на голову панаму и взял Бурри под руку.

В потемневшей реке вздрагивали первые звезды. Шум воды с наступлением сумерек становился отчетливей и чище, словно ночь гасила все посторонние звуки. Недалекие горы постепенно уплотнялись, сдвигались теснее и теперь возвышались сплошной темной стеной, только на одинокой дальней вершине медленно таял последний отблеск зари. Какие-то небольшие птички с тревожным писком торопливо пролетели над самой водой и исчезли в сгущающейся темноте.

За кустами уже два раза кричали в мегафон: «Маэстро, ждем вас к столу!», но Моравис, нетерпеливо отмахиваясь, продолжал расспрашивать Бурри.

– Знаете, Мстислав, я, кажется, понимаю вашего Аштау, – сказал он, наконец, скорбно покачивая головой. – Нет-нет, не умом, а сердцем. Надвигается что-то огромное и значительное, что требует от нас, людей, ответа. Пора бездумного развития науки кончилась. Дальше мы должны знать, что нам полезно и нужно познавать и как познавать. Рано или поздно это должно было случиться. Вы согласны со мной, Мстислав? Правда, я не человек науки, могу ошибаться...

– Я думаю, – ответил Бурри, глядя на темные струи, – все мы сейчас ошибаемся, но ошибаемся по-разному. И из наших ошибок должна родиться истина.

– Возможно, вы правы, – Моравис помолчал, бросил в реку камешек и поднялся. – Пойдемте, нас, кажется, звали.

Нагревшийся за день кустарник издавал сильный горьковато-терпкий аромат. Прохлада, пронизанная тонкой пахучей сыростью, приятно бодрила тело.

Моравис вдруг остановился.

– Смотрите, – сказал он. – Видите?

Немножко в стороне сквозь листву просвечивало зеленоватое светящееся пятно.

– Какой-нибудь индикатор?

– Индикатор! – сердито фыркнул Моравис. Он подошел к пятну и тронул его ногой. С шумом взметнулся фейерверк зеленых огоньков всевозможного размера. Пятно уменьшилось, но стало ярче. Моравис поднял один огонек, и Бурри только теперь разглядел, что это кусок обыкновенной древесины, словно облитый холодной светящейся жидкостью.

– Гнилушка, – сказал Моравис, и по тону его Бурри догадался, что он улыбается. – Обычная гнилушка, а вы – индикатор... Видите, для многих из нас собственная планета стала терра инкогнита. Да-с. Вот ваш этот Храмов, к примеру. Я уверен, он и не представляет, что такое земля. Так себе, пыль, зола, дедовский скарб, сырье для синтеза... А вот мы де создадим царство разума, где все будет целесообразным, унифицированным... – Моравис горестно махнул рукой, повернулся и зашагал к недалеким уже домикам.

В маленькой, очень уютной столовой сидели только Лидия, Фарг и та самая брюнетка, которая встретила их днем.

– А мы вас ждем, – весело заявила брюнетка. – Разрешите представить вам, маэстро, наших новых друзей: Лидия Маури, а это Рой Фарг.

– Стефан Моравис, – церемонно склоняя голову, сказал старый художник. – Не правда ли, Майя, из всех, кто приезжал ко мне за этот год, эти самые приятные? Ты согласна?