Текст книги "И тьма не объяла его"

Автор книги: Владимир Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Но зачем без тебя?! – воскликнула Айяла.

– Увидишь… Прилетай обязательно… И еще. Передай Айсу, что, если вам понадобится хрусталь, то можете взять у меня еще на одно гнездовье, пока не разыщете другого месторождения… Но Большую Ловушку не трогать! Она должна быть готова к моему возвращению…

– Но мне тоже надо на Священную Вершину! – сказала Айяла. – Стая выбрала меня Айяром. И чтобы стать полноправной помощницей Айса, я должна побывать на Священной Вершине и встретиться с Айяром Айяров…

– Сейчас у тебя более важное дело… Айк… А с Айяром Айяров ты еще встретишься, я тебе обещаю… Возвращайся Айяла!.. А для меня сегодняшний полет – это судьба. Поток воздуха несет меня почти без усилий с моей стороны. Такое может и не повториться… До встречи! – покачал он прощально крыльями.

Айяла махнула ему вслед рукой и стала снижаться к родному гнездовью. Ей было грустно, но в то же время в душе росло предчувствие чего-то очень хорошего…

А Паук уже пробил облачный слой, осевший на его шерсти и крыльях заиндевелой моросью. Он стал интенсивно размахивать крыльями, чтобы согреться. И это ему почти удалось. Вдали, примерно на уровне его полета ослепительно сверкала Священная Вершина. Паук сделал еще один виток громадной спирали и взял курс на сияющую вершину. О, если бы они с Айсом при первой попытке поступили также!.. Впрочем, Айсу так высоко не взлететь… Это высота мягкокрылов, и встреча с ними могла закончиться еще трагичней – упав с такой высоты, Айс вряд ли уцелел бы…

Но полет еще не закончен… Вершина сверкает слишком далеко…

* * *

– Мы назовем его Айк, – попросила Айяла.

– Я согласен, но почему ты считаешь, что это будет он? – спросил Айс.

– Я знаю.

Айс улыбнулся и погладил ее ладонью по лицу.

– Придется отменить решение Стаи, – сказал он.

– Хочешь сказать, что теперь я не гожусь тебе в Айяры?

– Я хочу сказать, что тебе теперь нельзя идти на Священную Вершину.

– Но Айт был Айяром и без этого! – хотела возмутиться Айяла, но вспомнила, что из этого вышло, и согласилась: – Хотя ты прав. Стае придется найти более подходящего кандидата… Но жаль. Мне казалось, что я буду полезна и тебе, и Стае. Верховным Айяром должен быть мужчина, а Айяром женщина…

– Ты права, Айяла. Мы не будем спешить. А пока помоги мне наладить жизнь Стаи. Меня боятся, а тебя любят… Айяр Айяров мудр, но мудрость любви выше, потому что это живая мудрость…

– Мне нужно в пещеру Паука, Айс, – осторожно сообщила Айяла.

– Опять? – нахмурился Айс. – Его же нет там!

– Мне нужен не Паук, – еще тише объяснила Айяла.

– Айяла, но это же болезнь! – воскликнул Айс. – Сколько можно терзать себя иллюзиями?.. Там никого нет!..

– Тем более не стоит так волноваться, – положила она руку на его крыло. Мне просто надо побыть одной… А там наиболее подходящее место для этого.

– Не думаю, – уже не так энергично возразил Айс. – Ты наполнишь пустоту пещеры призраками…

– Мои призраки всегда со мной…

– Извини, Айяла, – помолчав, согласился Айс. – Я же говорил, что ты мудрее Айяра Айяров… И все же, я беспокоюсь за тебя…

– Все будет в порядке, – успокоила его Айяла. Хотя не совсем четко представляла, как он должен выглядеть – этот порядок…

* * *

В пещере стояла такая тишина, которой Айяла не могла представить. Даже постоянно дующий сквозняк куда-то подевался.

Нет, страха Айяла не чувствовала. Разве что некоторую настороженность. После того, как отсюда ушли в мир небытия ее сын и муж, эта пещера перестала быть опасной для нее… Место разлуки стало местом встреч… Только состоится ли очередная Встреча?.. Айяла понимала, что встречи происходят благодаря помощи Паука, его удивительному способу мышления… Но теперь его здесь нет…

«Где ты, друг мой?» – с грустью подумала она. Никто не отозвался. Оставив факел в расщелине стены, Айяла полетела на свечение паутины.

Как обычно, она легла спиной на сетчатое ложе и стала погружаться взглядом в светящуюся глубину спиралей. И повседневный мир, со своими заботами, страхами и сомнениями постепенно вытеснился из ее сознания тишиной и покоем. Единственное, что осталось от прежних эмоций – это ожидание встречи с Айком…

Но он все не появлялся, и сладостно-волнующее ожидание стало мучительным.

– Айк! – мысленно позвала Айяла, и ей показалось, что в глубине Большой Ловушки появилась знакомая черная точка… – Айк! – обрадовалась она. Но точка, приближаясь, не превращалась, как прежде, в летящего твердокрыла, а заполняла собой внутреннее пространство пещеры, словно затягивая Большую Ловушку прозрачной черной пеленой.

И тут Айяла встревожилась, хотя и не глубоко. Но ее тревога была услышана. И в ней возник голос. Голос ее Айка.

– Не бойся, ма! Это тоже я…

И темная пелена окутала ее, и стала вращаться вокруг нее. Возникло ощущение, что она тоже начинает вращаться… И когда вращение стало таким, что Айяле показалось, будто она вытянулась в тонюсенькую ниточку, что-то произошло… Как будто эта тонюсенькая ниточка куда-то проскользнула… И вплелась в необозримый узор, заполнивший собой безграничное пространство… Его рисунок был прекрасен, и Айяла всеми силами пыталась запомнить его. Это казалось чрезвычайно важным – запомнить! Словно в этом рисунке была зашифрована разгадка тайны, которая давно мучила ее…

– Ты хотела видеть мир, в котором я существую, ма… – раздался в ней голос Айка.

– Но где здесь ты?!

– Везде…

– И что это за паутина?

– Паутина небытия…

– Небытия… – повторила Айяла. – Какое страшное слово!.. Но

почему у него такая прекрасная паутина?

– Потому что она неосуществима…

– Значит, – спросила Айяла, – здесь есть все, чего нет в жизни?

– Да, – ответил голос Айка. – И я тоже здесь…

– Как же ты тогда пришел ко мне в жизнь? – удивилась Айяла.

– Это ты пришла ко мне в небытие… – голос был тих и грустен. – Ты заберешь меня отсюда, ма?..

– О, да, да! – воскликнула Айяла. Я пришла за тобой…

И наступила тишина. Долгая томящая тишина.

– Где ты? – прошептала Айяла.

Никто не ответил. Но паутина небытия вдруг ожила, пошла волнами, заклубилась, потом вспыхнула, на мгновение ослепив Айялу, и превратилась в ярко светящуюся точку, которая устремилась в одинокой ниточке жизни, висящей в пространстве небытия… Светящаяся точечка коснулась конца нити, и та обвила точку и продолжала обвивать, пока не превратилась в прозрачное яйцо, сквозь стенки которого что-то светилось…

… Айяла открыла глаза. По-прежнему царила тишина. Вокруг мерцала Большая Ловушка. На душе было хорошо и спокойно, как, пожалуй, никогда еще не было… Она посмотрела наверх. Сквозь свод пещеры просвечивали звезды… Она посмотрела в темноту и увидела сквозь стены пещеры, как у входа беспокойно топчется Айс, не решаясь нарушить ее уединение и боясь оставить ее одну. И ощутила его тоску…

А еще дальше и выше, на вершине какой-то горы сидела громадная белая птица со светящимися зеленоватыми крыльями. А рядом на небольшой паутине уютно устроился Паук!.. Айяла внимательно всмотрелась в странное видение и встретилась глазами с белой птицей. И ее словно вознесло над пещерой, над горами, над миром…

– Спасибо, Учитель, – услышала она голос Паука. – Ты сделал больше, чем я просил…

– Не торопись, друг мой, – ответил белый мягкокрыл. – Еще неизвестно, чего я заслужил больше – благодарности или проклятий…

В любом случае я – всего лишь посох на ее Пути…

7. ЗОВ

Оолла услышала Его зов и сразу же откликнулась на него, сменив направление полета. Не то, чтобы Он звал на помощь. Он никогда этого не делал за исключением одного единственного раза… Но тогда, видимо, Он сделал это непроизвольно. Так птенец, попавший в беду, зовет своих родителей.

У него родителей не было. По крайней мере, никто их не знал, хотя мягкокрылы с подчеркнутым вниманием относились к родословной каждого члена Стаи. Не для того, чтобы заслугами предков приумножить собственные достоинства, но пытаясь сберечь обретенное ими богатство жизненного опыта. Единственное достояние, имеющее реальную цену. Он появился в Стае вдруг. Словно бы из ниоткуда. Сразу взрослым и ни на кого не похожим. Собственно, Он не навязывал себя Стае, но каждый мягкокрыл почувствовал Его появление в ментальном поле Стаи. И хотя Его поле резко отличалось от индивидуальных полей других мягкокрылов как существенно большей энергией, так и информацией, в нем заключенной, оно не было враждебно духовному вектору Стаи. Напротив, усиливало устремленность к духовным высотам и благоденствию каждого члена Стаи. Это означало, что он принес в Стаю новый жизненный опыт, ранее ей неизвестный, и значит, обогатил Стаю. Потому у Стаи не было оснований отторгать таинственного пришельца. Ни у кого из мягкокрылов не возникло такого желания. Интерес возник, и немалый, но чтобы изгнать… нет! Стая вовсе не представляла из себя некой жесткой социальной системы. Она была, скорее, духовной, нежели социальной общностью. Хотя не есть ли это высший уровень социальности?.. Впрочем, сей вопрос – из Его интеллектуального арсенала. В Стае бы он никогда не возник ввиду отсутствия предмета рефлексии. Каждый мягкокрыл вполне успешно сам решал свои жизненные проблемы, благо щедрость природы обеспечивала для этого все условия. И живности, и съедобных растений на склонах гор было предостаточно, за исключением редких суровых периодов, во время которых и проявлялись элементы социальности в форме совместного выслеживания добычи, коллективной охоты и разделения ее трофеев между всеми членами Стаи. Но это была чрезвычайно редкая ситуация, сохранившаяся только в коллективной памяти Стаи.

Максимальное наслаждение мягкокрыл получал от двух занятий – от свободного полета и от погружения в глубины собственной психики. Трудно сказать, что тянуло его в эти таинственные глубины. Может быть, сама таинственность? Или необъяснимое предчувствие какого-то очень важного для жизни и чрезвычайно интересного открытия? Или инстинкт самосохранения? Сохранения от чего?.. К сожалению, ответ на этот вопрос Стае не был известен. А может, и к лучшему?..

Но ни с чем не сравнимо было ощущение наслаждения от возвращения в ментальное поле Стаи после пребывания в тревожных и одиноких глубинах собственной психики, где все было зыбко, ненадежно и мучительно недостижимо. Как-то обреченно недостижимо при непреодолимом стремлении проникнуть как можно глубже. Только не иллюзорна ли эта глубина?..

А в ментальном поле Стаи было надежно и спокойно. Его громадная, по сравнению с индивидуальной, энергия была неопровержимым доказательством надежности бытия и оптимистичности его перспектив. Хотя в глубине души любой мягкокрыл понимал, что живет, страдает и умирает в одиночку. И все же в самые жуткие моменты самопознания оставалась надежда на помощь ментального поля Стаи, которое не отпустит частичку себя в небытие…

А Он и тут стоял особняком. С одной стороны, щедро вливая свою энергию в общее поле, с другой – сохраняя свою полную независимость от Стаи. Собственно, все мягкокрылы были независимы. Но и неотторжимы от Стаи. Его же независимость была абсолютной.

Впервые почувствовав Его появление в ментальном поле Стаи, Оолла ощутила ни с чем не сравнимое волнение, вроде бы сердце сжалось от тревожного, но и влекущего предчувствия. Потом, по мере привыкания к Его существованию, ощущение ослабело, но не исчезло вовсе, как бы став неотторжимой частью духовного мира Ооллы.

Когда она первый раз увидела Его в полете, ощущение это взрывом заполнило всю ее душу. Он был прекрасен, ослепительно белый, даже поблескивающий в лучах солнца на фоне густо-синего неба. На первый взгляд совсем не похожий на других мягкокрылов, оперение которых – пестрое, серо-черное с вкраплениями белизны – делало их неразличимыми на фоне скалистого пейзажа.

Бывали, правда, и черно-белые мягкокрылы, сама Оолла, например, но такого – совершенно белого она видела впервые. Он будет выделяться на скалах, но окажется совершенно невидимым на леднике или на снежном склоне.

Впрочем, врагов, от которых нужно было бы маскироваться, у мягкокрылов на их высотах почти не было. Разве что громадные белоснежные кошки да высокогорные змеи. Но первые предпочитают более доступных жвачных, травоядных и лишь в крайнем случае обращают свой голодный взор в сторону мягкокрылов, а вторым по силам только птенцы. Но когда они вылупляются, мягкокрылы крайне бдительны. И чаще змеи идут в пищу птенцам, чем наоборот. Хотя бывали случаи… Кажется, именно в этот момент восхищения Им она и услышала впервые Его зов. И полетела следом. Он заметил ее, и теплая волна приязни и благодарности за отзывчивость избавила Ооллу от настороженности.

Он был странный, этот Белый Пришелец, и не понимал, казалось, очевидных вещей. Похоже было, что Он никогда не жил в Стае, а потому не знал ее порядков. Не таких уж, кстати, и обременительных. И Оолла терпеливо объясняла ему все, что требовалось. И словами, и чувствами, и образами. Собственно, и объяснять-то не было необходимости – достаточно было открыть себя, то есть позволить считать всю информацию ее ментального поля. Ну, почти всю. Самый-самый маленький кусочек Оолла все же утаила. Хотя и понимала, что это бесполезно – поведение выдавало ее с головой.

Но она на перешла в Его гнездо. Это было бы слишком. Да Он и не звал ее. А если бы позвал?.. На этот вопрос Оолла боялась отвечать себе. Но часто бывала поблизости от гнезда Белого Пришельца.

Устроил Он его, кстати, слишком высоко даже для мягкокрыла – на безжизненной, окруженной ледниками самой высокой вершине горной страны. Если бы Он не был мягкокрылом, то оказался бы там в полном одиночестве. Но мягкокрылы не бывают одиноки, ибо у них есть ментальное поле Стаи.

Однако Оолла обратила внимание на частые Его исчезновения из этого поля. В общем-то, мягкокрылы никогда не следили за этим. Быть или не быть включенным в общее поле – личное дело каждого. Тем более, что процесс самопогружения требовал подобного отключения. Но Оолла наблюдала за Ним, ибо пыталась понять Его. Почему-то ей казалось, что Он отключается вовсе не для самопогружения. Причин своего подозрения Оолла не смогла бы объяснить. Впрочем, как и происхождения многих других аспектов своего знания о мире. Так знала, так чувствовала, так видела мир – и это не требовало объяснений.

Вообще, мягкокрылы предпочитали погружаться в глубины психики вместо того, чтобы размышлять при ясном сознании, лишь чуть-чуть отключившись от мешающих шумов внешнего мира. Не потому ли, что часто кажется, будто именно там в глубине кто-то взывает о помощи, в общем-то, даже и не надеясь, что помощь придет. Быть может, это иллюзия? Даже наверняка – иллюзия, но Оолла не в силах заглушить этот зов. И не в силах не откликнуться на него.

Оказалось, что Он ничего подобного не слышит. По крайней мере, говорит, что не слышит. Может быть, это – как раз то, что отличает Его от остальных мягкокрылов?

– Скажи мне, кто меня зовет? – спросила Оолла как-то, прилетев к Нему в гнездо. Спросила, вовсе не надеясь на ответ, ибо кто может это знать?! Вопрос, не требующий ответа, но призывающий сочувствие.

Однако Он, нимало не смутившись, ответил:

– Тебя зовет Та, что потеряла себя…

Это было так неожиданно, что Оолла растерялась. И не знала, как реагировать – воспринимать как шутку или как красивую фантазию?

Но Его ответ звучал так просто и буднично, словно Он давным-давно знал это, и в Его тоне она не услышала ни малейшего намека на возможность шутки или фантазии. Смотрел Он при этом прямо в глаза Оолле, и была в Его взгляде совершенно обезоруживающая прямота. Оттого хотелось верить, что как Он сказал, так оно и есть на самом деле.

– Но разве я – это Она? – удивилась Оолла. – Почему Она зовет именно меня? Как она могла потерять меня?..

– Она – весь этот мир, – непонятно ответил Он. – И зовет она всех, но вряд ли кто сможет откликнуться так, чтобы она услышала. Потому что это невозможно… Хотя, кто знает?..

– Но кто Она?

– Мать Мира, – просто ответил Он, но Оолла не поняла, что Он имеет в виду. И не стала требовать разъяснений, чувствуя, что они окажутся за пределами ее разумения. И так она узнала очень много. Достаточно, чтобы погружаться в свою психику не вслепую, а разыскивая ту, которая ее ищет.

Потом она обнаружила, что Он начал следить за твердокрылами. Стая знала, конечно, что они нападают на мягкокрылов, залетевших в их низкие высоты. И объясняла это естественной охраной ими своей территории. Мягкокрылам не рекомендовалось нарушать высотные границы, но в пылу охоты разве уследишь? И пропадали сородичи… Стая тяжело переживала потерю каждого своего члена, но не видела способа противостоять этому, кроме соблюдения личной осторожности каждым мягкокрылом. Да и что возьмешь с этих мелких неразумных тварей – ими движут животные инстинкты и неразумно ставить им это в вину. Разумнее не вынуждать их этого делать.

Однако твердокрылы обнаглели и сами начали залетать в высоты мягкокрылов и устраивать охоту на них. Тогда-то Белый Пришелец и вступил в свою борьбу с ними.

Твердокрылы значительно мельче мягкокрылов и оттого, видимо, значительно маневренней. Их стремительный и резкий полет без труда перечеркивал плавные траектории мягкокрылов. Казалось, стремительным атакам твердокрылов невозможно противостоять. Однако Белый Пришелец нашел способ не только уцелеть, но и, приняв бой, выходить из него победителем.

Главным оружием твердокрылов были вовсе не клюв и когти – они просто смехотворны по сравнению с оными у мягкокрылов, – а твердые и острые роговые окончания крыльев. Они делали этих маленьких черных летунов грозными бойцами.

Твердокрылы нападали парами со спины, где мягкокрылы беззащитны, и одного уверенного режущего росчерка их крыльев было достаточно, чтобы отсечь у основания громадные крылья мягкокрылов.

Но Белый Пришелец отработал сам несколько фигур боевого пилотажа и научил им других сородичей. И тогда стало случаться, что твердокрылы, вдруг потеряв цель атаки, рассекали крыльями друг друга или напарывались на громадные когти и клюв мягкокрыла, сделавшего резкий кувырок в воздухе. Мягкокрылы начали летать группами или парами и страховать друг друга. Правда, редко. Сказывалась тяга к уединению.

Оолла неоднократно сопровождала Его в полетах и страховала в бою. Кстати, весьма успешно, ибо первая овладела Его приемами.

Но в тот роковой день она отдыхала в гнезде после удачной охоты, с удовольствием и надеждой погружаясь в глубины своей психики. Надежду подарил ей Он, открыв, что зов, который ей слышится, не иллюзия, а действительно зов Матери Мира, потерявшей свой мир. Хотя Оолла плохо себе представляла Мать Мира и способ, которым та могла родить этот мир, – не яйцо же она снесла, в самом деле, – но само сознание реальности Ее существования наполняло Ооллу азартом и осмысленностью поиска. Правда, было совсем непонятно, как Мать Мира могла оказаться в глубинах ее психики. Но это не останавливало Ооллу. Ведь могло быть и наоборот – она могла пребывать в глубинах психики Матери Мира! Впрочем, это представить было ничуть не легче.

И в то время, когда Оолла, спрятав свою голову в крыльях, превратилась в каменное изваяние, неотличимое от черно-серых скал, и душа ее полетела навстречу таинственному зову, освобождаясь от забот и тревог бытия, Белый Пришелец кругами летал над сверкающим на солнце гнездовьем твердокрылов. И что Ему там понадобилось?! Хотя дичи в тех местах водилось предостаточно, мягкокрылы никогда не охотились в столь низких высотах. Знание?.. Но Ему не раз говорили в Стае, что это очень опасное и, в общем-то, ненужное знание. Что пользы от знаний об устройстве гнездовий твердокрылов?..

И все-таки Оолла услышала тогда Его зов! Нет, это был не зов, а, скорее, крик прощания… Но пока она возвращалась в реальность, крик этот окончательно затих, и Оолла тщетно кружила над вершинами и долинами, пытаясь разыскать Его, живого или мертвого, сама рискуя стать жертвой твердокрылов. Но, видимо, они были поглощены ликованием оттого, что удалось, наконец, уничтожить столь опасного врага, и не обращали на Ооллу никакого внимания. А она, пожалуй, не стала бы сейчас даже сопротивляться им. Жизнь вдруг показалась ей бессмысленной и пустой. И пропало всякое желание погружаться в какие-то там глубины. И сам этот внутренний зов, прежде ясный и непреодолимый, вдруг стал ослабевать, пока не замерцал где-то на грани слышимости. Порой казалось, что его и вовсе нет. Словно тот, кто звал, скрылся далеко-далеко или просто устал звать. Сначала на что-то надеялся, а потом надежда ушла. Оолла быстро поняла, что зов затих не только для нее, но и для других мягкокрылов. И уже не могла связывать этот эффект с исчезновением Белого Пришельца. Потому что Зов был всегда, а Он появился совсем недавно. И все-таки она чувствовала, что это не просто совпадение. Ведь и Его появление было окутано тайной, которую Он объяснял слишком легко: «Я прилетел издалека, с других гор, из другой Стаи». И хотя это было очень похоже на правду, полноты в ней не хватало. Ни с того, ни с сего не покидают своих Стай… Интересно, там все были такие белые, как Он?..

Вообще, с миром что-то случилось. Будто он потускнел, и звуки, его наполнявшие, стали глуше. Но, может быть, это лишь Оолла стала хуже видеть и слышать?

Его присутствия в ментальном поле Стаи не хватало не только ей. Это почувствовалось сразу. И дело было не в той доле психической энергии, которую Он унес с собой, а в той информации, которой была промодулирована эта энергия. Конечно, в памяти Стаи кое-что осталось. Но память и живое знание – это разные вещи. К тому же всегда чувствовалось, что Он знает гораздо больше, чем может воспринять поле Стаи. Часто информация просто не находила резонанса в ее ментальном поле и затухала, не сумев сохраниться в памяти. Хотя бы та же «Мать Мира» осталась загадочным сочетанием двух знакомых понятий: «мать» и «мир», но ведь Он пытался наполнить эти звуки гораздо более глубоким смыслом…

Оолла не то, чтобы не хотела, а просто не могла поверить в то, что Он исчез навсегда. Почему-то ей казалось, что если она поверит в это, то Он и, в самом деле, исчезнет безвозвратно. Ей верилось, что ее надежда – это та тончайшая паутинка, которая еще удерживает Его на поверхности бытия. Хотя ей самой было непонятно, где бы Он мог оказаться на этой поверхности, когда признаков Его существования нет даже в ментальном поле?..

Отсутствие трупа не доказательство того, что Он жив, ибо мало ли тварей там, внизу, которые не замедлят полакомиться им. И все же то, что она не смогла обнаружить, как ни старалась, ни его тела, ни его крыльев (они-то мало пригодны в пищу и могли бы сохраниться), поддерживало ее надежду. И Оолла продолжала Его искать. Правда, уже не среди зарослей и камней, где, действительно, мог находиться только Его труп, но в ментальном поле этого мира.

Только теперь она обнаружила, что это поле существует, хотя оно совсем не похоже на ментальное поле ее Стаи. Видимо, эта непохожесть и не позволяла ей раньше распознать его. Да и не было ей никакого дела до чужих полей. Ее мир ограничивался ее Стаей. В духовном измерении, разумеется.

Но ведь раньше, как и теперь, она не ощущала Его присутствия в мире. И это, как выяснилось, вовсе не означало, что Его вообще в нем не было!..

И Оолла стала учиться погружаться не в себя, как прежде, а в мир, внимательно и заинтересованно вслушиваясь в него. Это оказалось так же непросто, как учиться летать. Такое же ощущение пугающей неизвестности впереди и бесконечной пустоты под крыльями. Но тогда был перед глазами пример родителей и других мягкокрылов. А сейчас она была одинока в своем поиске. Кому она могла подражать? У кого учиться? У Него?.. Но пока Он находился рядом, ей было невдомек, где витает Белый Пришелец, когда отключается от ментального поля Стаи. Почему же теперь она решила, что Он подключался к ментальному полю мира? Да потому что Его знания отличались от знания Стаи, а где Он мог еще их почерпнуть?

Но Оолла не обманывала себя – она искала Его голос, а не новые знания. Хотя попутно обретала и их.

Сначала она научилась отличать ментальный шум мира от тишины духовного вакуума. Это оказалось непросто, ибо обнаружилось, что ментальный шум присутствует почти всегда и из-за этого кажется тишиной, особенно, по сравнению с ярким и четким полем Стаи. Более того, духовный вакуум почти не существовал вовсе, и это было прекрасно, потому что краткие его мгновения, которые удавалось уловить Оолле, наполняли ее безотчетным ужасом одиночества и потерянности. Ее психика, стало быть, была плохо приспособлена к духовному вакууму. А как же тогда самопогружение? Ведь всегда считалось, что чем большей степени духовного вакуума удастся достигнуть при медитации, тем глубже проникнешь в собственную психику, тем лучше ее познаешь и тем будешь свободнее… Свобода – вот цель духа!.. А вакуум не освобождает психику, а вынуждает ее взрываться от внутреннего давления… Это было неординарным для нее открытием… Получалось, что полная свобода – это смерть. Или, по крайней мере, безумие. Однако, выходит, что погружаясь в себя, она все равно остается в духовной среде мира…

Еще Оолла установила, что общаться с ментальным полем мира гораздо лучше в гнезде Белого Пришельца, чем в ее собственном. Оказывается, ментальные поля имели различную пространственную ориентировку и направления наилучшего распространения. И в ее гнезде, находившемся примерно на одной высоте с гнездами других мягкокрылов, ментальное поле их Стаи заглушало все остальные. Гнездо же Белого Пришельца, находясь выше всех, давало возможность принимать, наверное, не самые сильные, но различные сигналы различных ментальных полей.

А их оказалось великое множество, и Оолле поначалу представлялось совершенно неразрешимой задачей выявить соответствие этих полей их носителям. Но постепенно у нее выработались принципы классификации.

Ей казалось, что она научилась различать поля тех, кто летает, и тех, кто не летает. Тех, кто живет в горах, и тех, кто живет в долинах. Тех, кто охотится, и тех, на кого охотятся. Причем, долгое время эта классификация никак не соотносилась для нее с внешним видом живых существ. Ибо, когда она видела их, то не могла находиться в медитации, а когда медитировала, не могла их видеть.

И Оолла старательно тренировала в себе способность достигать некоего пограничного состояния между трансом и реальностью. Когда это, наконец, стало у нее получаться, начался процесс активной идентификации. Сначала она «услышала» ментальные поля тех, на кого охотилась. И надо сказать, что это не доставило ей ни малейшего удовольствия, потому что изрядно портило аппетит. Одно дело поедать неразумную тварь, другое дело – знать, что уничтожаешь, пусть и примитивный, но разум, дух, часть ментального поля мира.

Но жить-то тоже надо! Не помирать же с голоду! Одно утешало: ментальное поле жертвы исчезало с потерей свободы, то есть гораздо раньше жизни. Не один десяток раз Оолле понадобилось столкнуться с этим фактом прежде, чем она пришла к конструктивному выводу: исчезновение Белого Пришельца из ментального поля Стаи и Мира может быть объяснено не только Его смертью, но и потерей им свободы!..

Осознав это, Оолла долго не могла успокоиться, и наводила ужас на всю дичь в своих охотничьих угодьях, проводя свои жестокие эксперименты. Она ловила и крупную, и мелкую дичь, доводя ее до полной потери ментальности, а потом отпускала и, находясь поблизости, внимательно прислушивалась к признакам ее возвращения. И если жертва оказывалась еще живой, то восстановление ментальности происходило в обязательном порядке.

– Он жив! Жив! – убеждала себя Оолла, прекрасно понимая, что это крайне маловероятно после падения обескрыленного мягкокрыла на скалы. А может быть, Он упал не на скалы, а на ветви дерева?!

Однако, если Он жив, то у кого так долго находится в неволе? И зачем?.. Или кто-то проводит над ним такие же эксперименты, какие недавно проводила она? Но кто в этом мире столь же разумен?

Разумеется, после того, как Оолла открыла для себя множественность ментальных полей мира, ее убежденность в исключительной разумности мягкокрылов была поколеблена. Хотя ментальность и разумность не одно и то же: ментальность присуща всему живому как психическая реакция на мир, а разумность – удел высших, тех, кто не только внимает миру, но и ведет с ним диалог.

Но обнаружить интеллектуальную компоненту в ментальных полях мира оказалось для Ооллы почти непосильной задачей. Может быть, потому, что разумность уникальна в каждом конкретном случае? И одна совершенно непохожа на другую?

Следующей была обнаружена ментальность твердокрылов. Оолла и не сомневалась в ее существовании, ибо действия этих черных тварей были весьма хитры и коварны. Но почувствовать ее прежде не удавалось – видимо, контакты были слишком редкими и экстремальными. Теперь же Оолла намеренно часто бывала там, где могли находиться твердокрылы. Она не сомневалась в том, что именно они были причиной исчезновения Белого Пришельца, и потому необходимая ей информация о Нем могла быть у них. О, если бы эти твари были способны достаточно долго хранить ее! Но это свидетельствовало бы о высоком уровне их разумности… Однако допустить это было слишком трудно – не позволяла очевидность. Очень уж неразумно эти твари транжирили бесценное время своей жизни. Их вообще невозможно было увидеть в покое, столь необходимом разуму. Все светлое время суток они проводили в бесконечном мельтешении и суете: то собирали и таскали в свое гнездовье плоды и ягоды, корешки и листики, то сооружали эти самые гнездовья из полупрозрачных кусков хрусталя, ослепительно сверкавших на солнце и светившихся в ночи, выдавая врагам их местоположение. Вообще, эти сооружения представлялись мягкокрылам верхом глупости: трудозатраты на строительство – громадны, прочность – сомнительна, а значит, при сильном урагане или землетрясении могла погибнуть вся Стая, живущая в одном гнездовье. И сам этот коллективизм, по мнению мягкокрылов, исключал какую-либо индивидуальную интеллектуальную деятельность. Во всяком случае, ни один мягкокрыл не рассчитывал сохранить в таких условиях свою разумность.

К тому же, эти твердокрылы такие уродливые – они четырехлапы! Кроме двух нормальных лап и крыльев у них были еще две конечности, растущие из боков чуть впереди крыльев. Может быть, они были полезны при строительстве этих дурацких гнездовий, пожиравших большую часть их времени, но при полете были явно излишни и, главное, очень уж некрасивы, просто омерзительны. Хотя это уже вопрос индивидуального восприятия.

Но разве может разумное существо тратить так много времени на добывание пищи?! А при растительноядности это неизбежно – очень уж энергетически бедна такая пища. Мягкокрылы тоже употребляли некоторые лекарственные плоды и травы, но лишь как необходимую добавку в мизерных количествах.