Текст книги "Дети дупликатора"

Автор книги: Владимир Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

На границе в этом месте тоже имелся блок-пост, но там хозяйничали не натовцы, а некие хмурые типы в камуфле без единого знака различия. Никто из них не проронил ни слова когда Храп продемонстрировал какой-то жетон. И не двинулся с места. Только взглядами проводили. Когда блок-пост остался далеко позади, Киргиза догнал Налим и пошёл рядом.

– Ты чего-нибудь понимаешь? – тихо спросил он.

– Не-а, – честно признался Киргиз. Потом подумал, и поправился: – Хотя, нет, вру. Одно я точно понимаю: меньше знаешь – крепче спишь.

– И дольше живёшь, – пробурчал, не оборачиваясь, Храп, шагавший метрах в пяти впереди. – Отставить базары!

– Ну и слух у тебя, старшой, – хохотнул Налим. – Как у шпиёна!

– Не жалуюсь, – ответил Храп. – Но вы и правда болтайте поменьше. Зона уже.

Идущий первым Грек как раз замер и предостерегающе поднял руку.

– Чего там? – насторожился Налим.

Грек долго переминался с ноги на ногу и, вытягивая шею, вглядывался куда-то вперёд. Оцеола не выдержал и очень медленно приблизился к нему, остановившись чуть позади, за левым плечом.

– Там кто-то есть, – тихо произнёс Грек. – Глянь-ка на сканер. Метрах в семидесяти прямо.

Оцеола оживил детектор жизненных форм и некоторое время внимательно изучал расположение красных и зелёных точек на экранчике. Зелёных точек было шесть, точно по числу их команды. Красных чуть поболее и все далеко – несколько штук в густом леске далеко справа, а остальные поодиночке прямо по курсу, но любая гораздо дальше, чем место, которое не понравилось Греку.

– На сканере чисто. Прямо кто-то есть на четыреста метров, ближе никого.

Грек принялся вертеть головой, оценивая местность.

– Кто-нибудь, по одному – справа-слева в обход метров на тридцать! – скомандовал он наконец.

– Налим, Киргиз! – шёпотом повторил Храп, потому что формально все охранники подчинялись ему, а не Греку.

Киргиз без лишних слов взял винтовку наизготовку и ушёл влево, не сомневаясь, что Налим точно так же двинул в противоположную сторону.

Сам Грек тоже приподнял ствол «калаша» и медленно, словно ступал по минному полю, двинулся вперёд.

Киргизу довольно быстро стало понятно, что прямо на пути Грека расположена то ли воронка, то ли небольшой окопчик. Сам он видел это углубление в грунте с иной точки, нежели Грек и его позиция для наблюдения была более удобна – не мешал небольшой бугорок, вероятно – вынутая из углубления и сваленная в виде конического курганчика земля.

Примерно на половине пути, когда до воронки осталось метров тридцать-сорок, Киргизу тоже показалось, что кто-то там шевельнулся. Он даже остановился, а секундной позже замерли и Грек с Налимом, скорее всего просто заметив остановившегося Киргиза.

– Что там? – с тревогой справился Грек.

– Хрен знает, вроде шевельнулся кто-то, – напряжённо произнёс Киргиз.

– Во, и мне тоже показалось. – Грек нерешительно покосился на Налима. Тот просто стоял и ждал, держа, впрочем, оружие наизготовку.

Ситуация сложилась дурацкая – ну что опасное могло встретиться так близко от периметра? Умом Киргиз это понимал, но на душе было до странности тревожно, причём тревога эта была какая-то иррациональная, будто в детстве в пионерлагере ночью, после хорошей порции дежурных страшилок.

Грек долго топтался на месте, жалобно глядя то на Киргиза, то на Налима. Но никому совершенно не хотелось приближаться к странному окопчику.

– Слышь, Грек! – вмешался Храп, которому странности уже надоели. – Хрен с ним, давай обойдём!

Оцеола, державшийся метрах в десяти от Грека с готовностью повернул на девяносто градусов вправо и двинул почти точно на север.

Киргиз прислушался к себе и понял, что против такого маневра его естество ничуть не возражает, особенно если своих догонять не по прямой, а по дуге, подальше от окопчика. Так он и сделал, пошёл по дуге. Грек, насколько было видно, поступил так же.

Неприятное чувство тревоги жило в душе Киргиза ровно до момента, пока между воронкой и людьми не стало больше ста метров. Приблизительно, конечно, но полноценное футбольное поле в этот промежуток точно влезло бы. После этого Налим пропустил вперёд Грека и Оцеолу и группа забрала влево, вставая на прежний курс.

– Хрень какая-то! – пожаловался Налим, поравнявшись с Киргизом. – Еле заставил себя подойти к этой яме!

Киргиз хмуро сознался:

– Таже фигня. Встал метрах на тридцати пяти, и дальше ну никак!

– Это пси-щиток, – тоном знатока подсказал более опытный Тучкин. – Точно говорю!

«Пси! – запоздало прозрел Киргиз. – А ведь верно! Кто-то запудрил нам мозги, придавил на психику!»

– Как-то близковато к периметру, – засомневался Налим. – Но вообще похоже на то…

На первом километре после воронки Киргиз оборачивался раз двадцать. Никто группу и не думал преследовать, неуютное чувство бесследно пропало. Киргиз хотел было сказать, что как назад пойдут – надо будет обойти это место для вящего спокойствия, но вовремя вспомнил, что в Зоне загадывать на будущее не принято, и смолчал. Но саму мысль постарался запомнить.

Так они топали часа два с лишком. Начали попадаться аномалии и Грек периодически вынюхивал безопасный путь. Киргиз невольно сравнивал его действия с действиями Оцеолы, когда тот водил группу. В общем-то трудно было сказать кто лучше, оба справлялись, но Киргиз чем дальше, тем сильнее чувствовал разницу в подходах: Оцеола больше полагался на чутьё и интуицию, а Грек – скорее на голову, на интеллект и знание Зоны.

Ещё через часок, когда уже и до полудня было недалеко, Храп коротко перемолвился с Греком и объявил привал. Ребята не возражали: после достаточно интенсивного марша пора было и ногам дать отдых, да и в желудки чего-нибудь закинуть, потому что война войной, а обед по распорядку!

Пашка со своей спиртовой горелкой в этом выходе отсутствовал, поэтому пришлось соображать банальный костерок. Рационы у всех были одинаковые, разве только наполнитель отличался – свинина, говядина, курятина… Только Тучкин почему-то предпочёл креветок.

– Губа не дура! – оценил Налим, когда Тучкин добыл рацион с розовой надписью и нарисованным рачком на упаковке.

– Ты чё, не знаешь? – с серьёзной миной встрял Налим. – Креветки – это ж чистый белок, протеин! От них по ночам стоит знаешь как? Тучкину актуально!

– Вот как дам ща по рогам! – беззлобно огрызнулся Тучкин. – Привыкли дрочить по углам, уроды! А я так не могу.

– Ты, брат Тучкин, не подумавши с креветками-то! – продолжать стебаться Налим. – Сейчас наешься, а ночью ноги замёрзнут!

– Почему замёрзнут? – изумился Тучкин.

– Ну, как? – радостно принялся объяснять Налим, явно ждавший вопроса и самой возможности донести до коллег столь ценное знание. – Наешься креветок, ночью шняга твоя встанет, одеяло приподнимет, ноги оголятся и замёрзнут!

Оцеола обидно захихикал, а Грек так просто заржал в голос.

– Да ну тебя, – отмахнулся Тучкин. – Херню какую-то порешь… Какое, к бесу, в Зоне одеяло, а?

– Байковое, – со вздохом сказал Киргиз. – Зелёное. Как дома… У родителей дома, в смысле.

Налим опасливо покосился на Киргиза:

– Чё, ностальгия одолевает?

– Да как-то так вспомнилось, – пояснил Киргиз. – Я родителей лет пять уже не видел. А они не молодеют, понимаешь ли…

– Никто не молодеет, – пожал плечами Налим. – Мы тоже.

Храп в общем разговоре не участвовал, с самого начала присел чуть поодаль от костра и уткнулся в комм. А сейчас комм убрал и подошёл, причём лицо у него было задумчивое и сосредоточенное.

– Почта? – догадался Грек, глядя на него.

– Угу, – промычал Храп. – Босс пишет, что на заимку идти бессмысленно: ботаник наш вчера таки сменился.

– И куда же нам теперь идти? – поинтересовался Грек, прекрасно сознававший, что выход на этом вовсе не заканчивается, просто меняется маршрут, вот и всё.

– Похоже, что на Болото. – Храп тяжело вздохнул. – Босс велел следить за почтой, будут уточнения.

– Час от часу не легче, – пробурчал Оцеола. – На Болоте такое водится, мама дорогая!

– Грек, Оцеола, давайте-ка маршрутик наметим, пока вода греется. Где там наша карта?

Через минуту не только Храп с Греком и Оцеолой стукались лбами над крохотным экранчиком следопытского комма, но и Киргиз с Налимом тоже. И лишь любитель креветок Тучкин остался шевелить время от времени сучья в костре да приглядывать за котелком.

Глава седьмая

Вездеход, утробно взрыкнув, газанул и уполз дальше, уменьшаясь с каждой секундой. Сиверцев тоскливо поглядел ему вослед. «Угораздило же меня», – подумал Ваня грустно.

Он уже начал склоняться к мысли, что лучше было бы остаться на четвёртую вахту – там хотя бы всё знакомо и привычно. Ребята правильные, внятные, начальник – пан Ховрин – даже получше Рахметяна будет, чем не жизнь? А тут – идёшь туда, не знаю куда, с каким-то, прости господи, Психом! Сиверцев вздохнул, протяжно и скорбно.

– Грустим? – осторожно поинтересовался Псих.

Ваня поглядел на новоявленного напарника, стараясь не думать о нём как о виновнике всех свалившихся на голову перемен.

– Видишь ли, друг! – проникновенно начал объяснять Сиверцев. – Нормальная институтская вахта на заимке длится четыре недели.

– Я знаю, – кивнул Псих.

– Ага. Иногда приходится сидеть в Зоне две подряд. Не очень часто, но случается. Я просидел три и вчера мне сообщили, что грядёт четвёртая.

– Ну, это ж не вахта, – возразил было Псих, но Ваня его перебил.

– Ты дослушай. Так вот: я уже начал привыкать к мыслям о четвёртой вахте подряд, но тут приехал Тараненко и сообщил, что я всё-таки уезжаю в городок на реабилитацию. Туда я и поехал бы, если бы в «Рентгенах» не появился ты.

Псих хмыкнул:

– Я безвылазно сижу в Зоне дольше. Полгода. И ничего.

– Ты тут по своей воле!

– А тебя, – ехидно парировал Псих, – вероятно, сослали за грехи и плохое поведение в общественных местах.

– Про грехи, небось, правда, – буркнул Сиверцев. – Четыре года в лаборатории сидел, в микроскоп глядел, пока полгородка с ума не сошло и не начало гоняться за твоей грёбаной шарманкой. Вот тут-то мне масть, как говорится в определённой среде, и попёрла! Видишь – «калаш» вместо микроскопа, а вместо лаборатории – радиоактивные просторы. Век бы их не видать!

Ваня вздохнул и закруглился:

– Впрочем, это лирика, мало кому интересная. Давай завязывать с душеспасительными беседами и потопали куда там ты меня поведёшь, а то торчим тут…

– Вот это по-мужски! – с уважением произнёс Псих. – Я оценил!

– Безмерно рад этому! – проворчал Ваня уже теплее.

– Зовут тебя, если правильно помню, Ваней? – уточнил Псих.

– Правильно помнишь.

– А меня Саней. Держи краба, что ли… Они степенно поручкались.

– Меня чаще Психом зовут, – добавил Псих. – Если хочешь, зови так, я не против.

– Саней как-то оптимистичнее. – Сиверцев беззлобно ухмыльнулся.

– Как знать, как знать… – вздохнул Псих. – Байки обо мне, ты, конечно же, слышал, раз три вахты в Зоне отсидел.

– Слышал, не буду врать. Болтают, будто бы тебя не берут аномалии, боятся монстры и ещё ты якобы провалился в наше время из прошлого.

– Про аномалии – враньё, – хладнокровно поправил Псих. – А остальное почти правда.

– Почему почти? – заинтересовался Сиверцев.

– Монстры меня не боятся, а просто не трогают. Подозреваю, принимают за своего и отчего-то не считают добычей. Хотя вообще-то друг друга трескают за милую душу. Ну и про провал из прошлого, скорее всего, тоже неправда, если разобраться. Раньше я думал, что меня бросили в Припяти в больнице при эвакуации и я почему-то провалялся в коме около сорока лет. А потом очнулся. И не постарел при этом. Но потом я понял, что это невозможно, по целому ряду причин. Хотя бы по тому, как проходила в восемьдесят шестом эвакуация – мне рассказали знающие люди. Человека в больнице не могли бросить, вот просто не могли – и всё, и я в это верю. Страна была чуток другая, и люди, соответственно, тоже. И теперь я думаю, что память и личность Сани Солодухина, угодившего за день до взрыва на АЭС под грузовик и впавшего в кому, каким-то образом была перенесена в это вот тело, скорее всего созданное в секретных лабораториях «О-Сознания». Я не Саня, я его копия, улучшенная и доработанная.

В Сиверцеве ещё в начале этого монолога проснулся нормальный учёный, наделённый здоровым скептицизмом, но обижать спутника не хотелось и он прокомментировал всё это очень сдержанно:

– Смело, – сказал Сиверцев со вздохом. – Смело!

– Не веришь? – хмуро спросил Псих.

– Извени… но я учёный. Биолог. Поэтому всерьёз относиться к искусственным телам и пересадкам сознания не могу. Извини ещё раз.

Псих вздохнул.

– Я понимаю, – сказал он через полминуты, всё так же вышагивая рядом с Сиверцевым, потому что они давно уже не стояли на месте, а довольно резво шли через обширную пустошь и вдалеке справа даже начала вырисовываться Свалка и столбики колючей изгороди, опоясывающий её. – Знаешь, Ваня, почему я не боюсь радиации, практически не болею и, похоже, не старею?

– И почему? – с неприкрытым интересом спросил Ваня.

– Сейчас попробую объяснить. Ты извини, я-то не биолог, поэтому говорю как понял и что запомнил. У обычного человека от радиации повреждаются некоторые гены, отчего нарушается синтез белка. Так?

– Ну, в общем и это тоже, – подтвердил Сиверцев. – И что?

– Вот! В организме человека некоторые гены как бы свёрнуты – отвечающие за всякие рога-хвосты-жабры и прочие пережитки, и они никогда не разворачиваются.

– Гены, отвечающие за жабры, положим, разворачиваются, на эмбриональной стадии, – поправил Сиверцев. – Но потом действительно остаются свёрнутыми.

Псих продолжил:

– Радиация повреждает только развёрнутые гены, правильно?

– Правильно, – подтвердил Сиверцев, теперь уже глядя на собеседника с невольным уважением – для рядового человека Зоны Псих знал подозрительно много. – И ещё со временем повреждаются краевые части хромосом… Это, кстати, одна из теорий старения – хромосомы становятся сильно короткими… Ты продолжай, продолжай.

– Так вот. – Псих наконец-то перешёл к сути. – У меня двойной хромосомный набор.

– Хромосомный набор у всех двойной, – хмыкнул Сиверцев. – В соматических клетках. Диплоидный называется. А в половых – одинарный, гаплоидный.

– У меня двойной по сравнению с остальными людьми, – поправился Псих. – Четверной, стало быть, или как там по учёному?

– Ну, скажем, э-э-э… полиплоидный. Да, пусть так.

– Ага, во! Так вот, значит, один набор у меня обычный, как у всех – в нём основные гены развёрнуты, как и положено, а хвосты с жабрами свёрнуты. А во втором свёрнуто вообще всё. Соответственно, радиация этот второй набор и не берёт. Когда в основном наборе что-нибудь повреждается, организм каким-то образом вынимает нужные гены из архива и обновляет развёрнутый набор. И всё, я как новенький!

– Смело! – оценил Сиверцев. – Очень смело! Остаётся только придумать – как свёрнутые гены могут участвовать в текущем синтезе белков… Ну и как они вообще остаются свёрнутыми при делении клетки, когда активируется практически весь геном. Но смело, чёрт побери, смело! Кто это всё тебе внушил?

– Синоптики, – угрюмо сообщил Псих. – Они мне геном и расшифровали. Провели это… сиквестирование.

– Секвенирование? – Сиверцев удивился ещё сильнее. Вот этого он точно не ожидал.

– Да, секвенирование! Забываю всё время. У меня, извини, образование десять классов, а в бурсе мы биологию вообще не изучали.

Сиверцев точно знал, что у Синоптиков соответствующая аппаратура имеется – осталась в наследство от Чистого Неба, когда их разгромили. А возможно и позже купили, поскольку времени со времён разгрома прошло предостаточно и аппаратура 2013 года сегодня выглядела бы, мягко говоря, архаичненькой.

– Не убедил я тебя? – с явно видимым огорчением спросил Псих.

– Как тебе сказать. – Сиверцев решил быть предельно честным. – Как у биолога у меня, разумеется, возникает масса вопросов, но ты вряд ли на них ответишь. Всё это выглядит, безусловно, очень фантастичным… но, признаю в принципе это не кажется совсем уж невозможным. Я пока не вижу фактов, которые поставили бы на подобном объяснении безусловный крест. Хотя, поверить трудно, да. Но, с другой стороны, тут в Зоне много такого, во что поверить трудно, а я это изучаю уже пять лет! И вижу собственными глазами. Так что… мне было бы очень любопытно взглянуть на результаты секвенирования, а ещё лучше взять твой, как ты выражаешься, организм под белы рученьки, свести в институт и там провести соответствующие исследования.

– В институт – это вряд ли, – сказал Псих. – Слишком многие меня ищут, в том числе и в институте. А вот на результаты взглянуть не проблема – я их храню как раз там, куда мы направляемся. В схроне, мы там ночевать будем. Думаю, до самого вторника.

– Ух ты! – Сиверцев даже обрадовался. – Погляжу с интересом!

Это могло показаться странным, но ни ежедневная рутина исследований, ни длительный завис в Зоне, случившийся в последнее время, не убили в Ване учёного-энтузиаста. Он продолжал любить свою работу даже вышагивая с «калашом» на плече по одному из самых опасных мест старушки-Земли.

Путники как раз напоролись на череду аномалий; Псих принялся тропить безопасный маршрут и поэтому отвлёкся, а Ванино внимание приковала стая ворон, с карканьем кружившаяся над чем-то немного впереди. И, похоже, не только вороны там кучковались – в траве тоже угадывалось бойкое шевеление. Но сначала предстояло пройти мимо аномалий.

Эти адские ловушки почему-то редко встречались поодиночке – всё больше россыпями. Как будто исполинский художник, то и дело обмакивая кисть в жидкую краску, затем энергично тряс её над бескрайним холстом, то здесь, то там. В результате с кисти срывались десятки капель и покрывали холст эдакими «грибными семейками», между которыми всегда оставалось довольно неиспачканного пространства.

«Между прочим, богатая модель, – подумал Сиверцев мимоходом. – Надо будет физикам предложить, пусть посмеются».

Ваня вспомнил институтское время – приятеля и коллегу Пашку, шефа своего вислоусого, Федор Витальича Баженова, физиков из соседнего корпуса, очень любивших в курилке набросать им, биологам, свежих идей, над которыми биологи не стеснялись тут же, в курилке, громко похихикать…

– Ваня! – позвал вдруг Псих и Сиверцев моментально отвлёкся.

– Что?

Псих укоризненно глядел на него.

– Ты внимательнее, вообще-то. Гляди куда ступаешь. Тут шаг влево, шаг вправо – и нет тебя!

Сиверцев виновато хлопнул глазами. Ну вот, пожалуйста, его неопытность всплыла в очень неудобный момент. Как он мог настолько отвлечься? Наваждение просто!

– Виноват, – пробормотал он с досадой. – Задумался! Больше не буду!

– Уж не будь, – вздохнул Псих. – А то мне Тараненко точно голову открутит!

«Кстати! – опять не к месту вспомнил Сиверцев. – А мне ведь ещё кроки малевать! Шеф велел!»

Но он усилием воли отогнал мысли и сосредоточился на том, чтобы след в след ступать за Психом, держась в нескольких шагах позади него.

На несколько минут для Сиверцева перестало существовать всё, кроме ботинок Психа. И едва он втянулся настолько, что начал следить за шагами проводника лишь периферийным зрением, поле аномалий закончилось. Псих остановился.

– Всё, – сказал он буднично. Потом покосился на Сиверцева и глубокомысленно произнёс:

– Я гляжу, ты не великий ходок по Зоне…

– Да вообще никакой, – признался Сиверцев. А что? Молчать ему Тараненко, между прочим, не предписывал.

– Я ж на заимке сидел, а оттуда только под конвоем вдоль сенсоров и назад. Ну, до трущоб вокруг «Рентгенов» разок дотопали, опять же под конвоем. Так там дорога – чистый проспект, Филиппыч, охранник наш, знай себе в зубах ковырялся.

– Да, там спокойно, – вздохнул Псих. – Как же ты за мной присматривать будешь? Тут скорее мне за тобой нужно! Не понимаю я Тараненко.

– Да я его и сам особенно не понимаю, – честно признался Сиверцев. – То заберёт с заимки вроде как на реабилитацию, то опять оставит в Зоне!

Ваня произнёс это и запнулся.

Вот ведь оно, объяснение! На поверхности, практически. На заимке убеждены, что Сиверцев сменился. А в институте, надо понимать, полагают, что остался на заимке. Правда известна только Рахметяну, который довольно мутный тип и явно гораздо ближе к шефу, чем Ване всегда казалось, да бравые тараненковские гвардейцы под началом Петра, к которым, кстати, так просто не подкатишься – мигом с говном смешают. И с другой стороны – Психа оставь одного, так он растворится в Зоне, как сахар в кипятке. Он здесь дома. Но с таким спутником как Сиверцев – совершенно иное дело. Ваня Психу как гиря с цепью на ноге: и бежать мешает, и не никак бросишь.

Эти незамысловатые логические выводы Сиверцева сначала ошеломили, а потом вдобавок поразили простотой, даже элементарностью. Он в очередной раз подивился хитрости и изворотливости шефа, а также быстроте, с которой тот ухватывался за мельчайшие возможности улучшить собственную позицию в некоей малопонятной игре со множеством противников. Конкретно сейчас – скорее всего, с Покатиловым.

Кстати, вот ещё что: затея шефа заодно является и проверкой чистоты помыслов Психа. Если Псих действительно пришёл сдаваться, тогда он Ваню точно не бросит.

Но всё равно Сиверцев не понимал почему Тараненко решил Психа отпустить чуть ли не на целую неделю. Может быть, просто не видел никакой возможности удержать его? Да вряд ли, гвардейцы бы скрутили на раз, никакая полиплоидность тут не помогла бы. А вывезти его в вездеходе в виде продолговатого куля, как горскую, завёрнутую в ковер, невесту для Тараненко вообще не проблема. Что-то же заставило его рискнуть?

Свалка была уже совсем рядом – Сиверцев отчётливо наблюдал ограждение из колючей проволоки, местами продранное. Ряды брошенной автомашинерии сиротливо и безысходно торчали в диком поле, словно узники перед расстрелом. Совсем как на фотографиях, коих Ваня насмотрелся немало. Фотографий Свалки вообще почему-то было очень много, больше, чем всей остальной Зоны. Наверное потому, что сюда было сравнительно несложно попасть, даже новичкам, ну и ещё оттого, что когда-то давно, после второй катастрофы, именно отсюда началось изучение Зоны – со Свалки.

– Напрямик, конечно, ближе, – сказал Псих и в голосе его Ваня уловил недовольство, – но я через Свалку ходить не люблю. Поэтому пойдём по дуге, вдоль ограды.

– Как скажешь! – поспешил согласиться Сиверцев.

– Ну и чудненько, – кивнул Псих. – Потопали!

Вдоль ограды угадывалось некое подобие тропинки – даже такой горе-следопыт, как Сиверцев заметил это без труда. По ней Псих и направился.

Ржавая колючка ограды тянулась от столбика к столбику метрах в пятнадцати справа от них. А воронья стая теперь была совсем близко – сотня метров, вряд ли больше. Впереди и чуть-чуть левее тропы, то есть дальше от колючки. Псих по её поводу, вроде бы, не беспокоился – иначе зачем пошёл в ту сторону? А вот Ваня почувствовал себя неуютно. Вороны-то – бог с ними, максимум нагадят сверху, хотя и это не восторг, безусловно. Ваню нервировало шевеление в траве. В Зоне предостаточно тварей небольшого размера, способных не оставить от двух взрослых мужичков мокрого места. А тех, кто способен только мокрое место и оставить – ещё больше, причём намного. Не любил Ваня бросать вызовы капризной судьбе, не любил и всё.

– Слышь, Саня! – опасливо поинтересовался он. – А чего там вороньё кружит?

– А там корова дохлая валяется, – охотно пояснил Псих. – Собачня пожаловала доедать, ворон и вспугнула. Вот и кружат.

Сиверцев потянул носом сырой и нездоровый воздух Зоны – вроде, неприятных запахов не чувствовалось. Пахло влажной землёй, травой, ржавым железом, но не гнилью.

– Давно валяется?

– Я ей что, летописец? – Псих пожал плечами. – Вчера вечером уже валялась. Ты не дрейфь, там сейчас никого опасного нет, да и собак немного. Пройдём.

«Хорошо, если так», – подумал Сиверцев не очень уверенно.

Полгода назад Псих считался новичком-одиночкой, но если его история хоть сколько-нибудь правдива – он способен дать изрядную фору тёртым сталкерюгам из «Штей», «Ать-два», «Вотрубы» и любого другого бара в окрестностях Зоны. Оставалось надеяться только на это.

И действительно, прошли. Вороньё продолжало с карканьем кружиться над округой, в траве кто-то всё так же шевелился и сопел, но никто так и не показался. Сиверцев совершенно не возражал, чтобы аналогичным образом вели себя все окрестные монстры ближайшую неделю. Это сильно сберегло бы ему нервы, да и не ему одному, наверняка.

«А всё-таки интересно, – думал Сиверцев, – правдива ли на самом деле история Психа? Говорит, сознание парня, практически погибшего сорок лет назад в Припяти пересадили в искусственное тело. Надо же, несуразица какая!»

– Сань! – опять окликнул он поводыря. – А ты реально жизнь в Советском Союзе помнишь?

– Помню, – отозвался Псих, на взгляд Сиверцева– мрачновато. – Отчего ж не помнить?

– И как там… жилось?

– Жилось как-то, – вздохнул Псих. – Я уже замаялся об этом рассказывать. Ни о чём другом и не спрашивают.

– Извини, – смутился Сиверцев. – Не подумавши спросил. Но мне и правда интересно.

– Другая это была страна, совсем другая, – словно не услышав его заговорил вдруг Псих. – И люди другие. Не такие злые, как теперь. Доверяли друг другу, помогали… Даже незнакомым. Я как-то в детстве, года три мне было, наверное, ночью в туалет захотел. По маленькому. А темно дома, глаз выколи. И стра-ашно! Сестра дрыхнет, родители на работе в ночную, выключатели все высоко… Так я входную дверь квартирную открыл – замки-то ниже выключателей! И вышел. В подъезде красота, свет горит, и на улице перед подъездом тоже светло, фонарь же на столбе. Ну я и выскочил в палисадник – мы на первом этаже жили, в пятиэтажке. Оросил кустики, и назад. И тут опа! В квартире-то темно! Побоялся заходить, в общем. Так на коврике перед квартирой и уснул, калачиком свернувшись. Хорошо меня соседка заметила. Видит – дверь открыта, в квартире темно, ребёнок спит. Ну и вызвала милицию на всякий случай. Участковый тут же примчался, вошли, убедились, что всё вроде на месте, сестра проснулась, глазами лупает… В общем, уложили меня спать, дверь захлопнули и ушли. Меня даже и не ругал потом никто.

– Н-да, – протянул Сиверцев задумчиво. – И двери в подъезд, говорят, не запирались…

– У нас не то что не запиралась дверь, – сказал Псих, – а и не закрывалась в принципе. К столбу на крылечке за ручку проволокой была прикручена.

– И что, не ссал никто? – полюбопытствовал Сиверцев.

– Ну, не так чтобы совсем уж никто, – признался Псих. – Но очень редко. Да и если словят – свои же так потом вломят, мама не горюй. А сейчас если и застукают – голову в плечи и бегом вверх по лестнице. И ведь реально правильно, что бегом, потому что пулю в ответ получить можно на раз.

Псих помолчал немного, а потом неожиданно признался:

– Знаешь, меня так часто в последнее время спрашивали о жизни в Союзе, что я на манер попки отвечал, привычными блоками: как мужики вытаскивали телевизор под окно на табуреточку, а сами за столом выпивали-закусывали под футбол… Про вот эти запоры на подъездах, мол, не было их. Как дети гуляли допоздна – и ничего. Про то, что мобильников не было и никто не умирал от этого. Стереотипы, одним словом. А сейчас почему-то вспомнил эту историю из детства… Я, честно говоря, её и не запомнил по малолетству, мне родители потом рассказали, когда постарше стал.

– А что, действительно многие про Союз расспрашивают?

– Да практически все. Как пошли по Зоне слухи гулять, что припятьский пацан из 86-го очнулся, так и начали. И, главное, спорят потом до хрипоты – одни считают, что Союз был тоталитарным адом, другие – что могучей империей.

– А на самом деле?

– А на самом деле – и тем, и другим. Сейчас, говорят, за бугор съездить – раз плюнуть. А мне до сих пор не верится. Как это – взял и поехал в Америку или в Европу?

– А чего сложного? – недоумённо переспросил Сиверцев. – Делай загран, получай визу – и вперёд! А то, может, и отменят визы скоро. Хотя, их уже лет тридцать обещают отменить – и никак. Европа-то к нам давно без всяких виз катается, а мы, видать, рылом не вышли без виз.

Псих сокрушённо вздохнул:

– Всё равно не могу поверить. Хотя лично мне это до лампочки: загран мне никак не получить, потому что у меня паспорта вообще нет.

– Думаю, можно восстановить, – предположил Сиверцев осторожно.

– Ага, – скептически возразил Псих. – Как скажу дату рождения, так меня в дурдом сразу и свезут.

– Ну, соври, какие проблемы?

– Так надо ж какие-то данные о себе сообщать – где родился, где учился…

– Подбери паспорт с трупа, – неожиданно нашёлся Сиверцев. – Сталкеры часто документы с собой таскают. Трупу паспорт не нужен, а ты при документе будешь. Правда, имя придётся сменить.

– Ты не первый предлагаешь, – хмуро сообщил Псих. – Тоже, кстати, отличие: мне такое никогда в голову не пришло бы. А сегодняшние люди не видят в этом ничего страшного.

– А ты видишь, что ли?

– Вижу. Только не спрашивай что, я не умею объяснить. А и умел бы – боюсь, никто бы не понял.

Псих внезапно умолк, хотя по интонации напрашивалось продолжение. Кажется, он насторожился. Сиверцев насторожился тоже, поглядел вперёд, в стороны, назад обернулся, но сколько он не вглядывался, ничего тревожного не заметил.

– Что такое? – шёпотом спросил он спутника.

– Сейчас, – тихо ответил тот. – Не врублюсь никак… Вроде вон там, у ограды кто-то живой. Только… не совсем.

«Как это – не совсем?» – тоже не понял Сиверцев.

Сам он ничего особенного не ощущал – вокруг было всё так же серо и тихо, только карканье ворон слабо доносилось оттуда, где они с Психом только что прошли.

Псих, до сих пор вообще не прикасавшийся к автомату, перевесил его на грудь. Глядя на него и Сиверцев взялся за оружие, хотя толком не понимал даже в какую сторону целиться.

Медленно и осторожно Псих сошёл с тропки вправо, миновал низкий колючий сферический куст, который в Зоне именовали перекати-полем, но в отличие от настоящего перекати-поля эти кустики прочно держались за почву и с места даже не думали сдвигаться. И остановился.

Он неотрывно глядел на что-то, скрытое от взгляда Сиверцева кустом перекати-поля, что-то у самой проволочной ограды Свалки.

Набравшись храбрости Ваня тоже обошёл куст, едва не уткнулся Психу в спину и опасливо выглянул у того из-за плеча.

Привалившись спиной к столбику ограды сидел мутант, в котором Сиверцев с удивлением опознал кровососа, только совсем маленького – вероятно, молодого, подростка. Мутанту было явно нехорошо. На висках его кровоточили язвы, щупальца около рта безвольно висели, поза была одновременно и напряжённая, и словно бы бессильная и, вдобавок, пахло от него как в гнойном отделении хирургии, только без запаха медикаментов. Болезнью и погибелью.

Мутант, с трудом повернул голову в их сторону. Голова нетвёрдо покачивалась, похоже, кровососу стоило больших трудов держать её. Взгляд был мутный.