Текст книги "Дети дупликатора"

Автор книги: Владимир Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Владимир Васильев
Дети дупликатора

Глава первая

Иван Сиверцев паковал образцы на предпоследней точке, когда невдалеке, скорее всего – в жидком перелеске, до которого было метров двести голого пустыря, вторично кто-то взвыл. Тоненько, чуть ли не ультразвуком. Но очень… как бы это сказать… Неуютно, вот.

Именно, что неуютно. Так взвыл, что сразу захотелось оказаться в километре отсюда, за высоченным забором полевого исследовательского поста в просторечии именуемого заимкой. Сиверцев оторвался от работы и с тревогой поглядел в сторону перелеска.

– Спокойно, Ваня, – без тени тревоги пробасил Филиппыч.

Филиппыч был старый вояка и Зону истоптал вдоль и поперёк – разумеется, в тех секторах, куда был открыт официальный доступ и где велись легальные исследования. Однако по нескольким оброненным фразам Сиверцев понял, что в окрестностях Радара, к примеру, Филиппыч тоже бывал, причём совсем недавно, а всякий знает: официальных исследований там уже лет десять не ведётся.

– Я спокоен, – проворчал Сиверцев. – Я совершенно спокоен! Как рыба в пирожке!

Слова его были неправдой. Не то чтобы Ваня чрезвычайно взволновался или серьёзно струхнул – нет, этого точно не было. Но некое подспудное беспокойство этот необычный вой всё-таки внушал. Во-первых, непонятно – кто ж это там голосит. Собаки так не воют, кабаны тем более. Сиверцев снова покопался в памяти, перебирая известных ему существ Зоны и вторично не сумел вспомнить никого, кто мог бы издавать подобные звуки.

– Филиппыч, – обратился Ваня к охраннику. – А это кто, а? Что-то я не пойму.

Сиверцев опять занялся упаковкой образцов; говорил он даже не обернувшись к Филиппычу. Демонстрировал спокойствие.

– Да хер его знает, – невозмутимо ответил вояка. – Полезет – выясним. А не полезет, так и хорошо.

Сиверцев против воли покосился на оружие Филиппыча – запредельно жуткого вида автоматище с какими-то навесками и подвесками на стволе, с оптическими стабилизаторами и модулями лазерного наведения. Этой штукой вроде бы можно было остановить тяжёлый танк. Правда, Филиппыч при упоминании тяжёлого танка всегда честно добавлял: «Если повезёт». У самого Сиверцева имелся обыкновенный «калаш», который Ваня по старой памяти именовал «ружжом». Изначально ружжом был назван простенький дробовик, с которым Сиверцев впервые очутился в Зоне: с ним Ваня потом ходил, за периметр ещё несколько раз. До первой пальбы. Палить тогда пришлось по собакам, Ваня вполне обоснованно подозревал, что все расстрелянные им патроны были потрачены впустую, поэтому переборол неприязнь ко всему огнестрельному и твёрдо решил регулярно захаживать в институтский тир. Однако Тараненко вскоре надолго упрятал Сиверцева в Зону и Ваня послушался совета охранников заимки, перешёл на «Калашников». Простенько и надёжно, то что и требуется учёному. Когда снова пришлось отстреливаться от собак, Ваня совершенно точно парочку уложил. А потом ещё и взял за правило ежедневно практиковаться на заимке. Вояки над ним посмеивались, но беззлобно, скорее покровительственно. Сиверцев не обижался и уже через полгода совершенно обоснованно мог заявить, что с автоматом управляется сносно.

Упаковав последний картридж в контейнер, а контейнер в заплечник, Сиверцев влез в лямки, подтянул их, передёрнул плечами, устраивая ношу половчее, и подобрал с земли свой «калаш».

– Готово, Филиппыч! Можно двигать.

– Погоди двигать, – отозвался Филиппыч, неотрывно глядя на левый рукав комбеза, туда, где в одежду был встроен экранчик биосканера.

– Чё там? – полюбопытствовал Сиверцев, настораживаясь.

– Кажись, кого-то едят. – Филиппыч оставался леденяще-спокойным.

Сиверцев зябко поёжился, хотя утро было не холоднее, чем обычно. Низкое серое небо давило на психику почти осязаемо, того и гляди колени начнут подгибаться. А тут ещё этот вой, будь он неладен! Хотя, если Филиппыч спокоен – скорее всего ничего страшного.

А с другой стороны – Филиппыч всегда спокоен. Его самого есть станут, а он и бровью не шевельнёт, просто прицелится из своей адской пушки и бабахнет. Так бабахнет, что и тяжёлому танку мало не покажется.

– Уходим, – наконец произнёс Филиппыч и оторвался от сканера. Ваню уговаривать не пришлось – тут же зашагал по проторенной с утра тропе.

Вообще у сталкеров есть примета: возвращаться той же дорогой, которой пришёл – к беде. Но Сиверцев с Филиппычем не сталкеры. У них приказы да инструкции, а если инструкций не соблюдать – вылетишь из проекта вмиг, с этим и у вояк быстро, и у институтских. Поэтому хочешь не хочешь, а спозаранку вдоль оставленных следопытами вешек, топ-топ за образцами и пикнуть не смей. И обратно этой же дорогой. Можно не след в след, но вдоль вешек и никаких отклонений.

Тропа тропой, но под ноги Сиверцев глядел внимательно. Разумеется, ему далеко было до опытного ходока по Зоне, того же Филиппыча, к примеру. Но самые явные опасности Ваня давно научился примечать загодя. Около заимки опасностей было немного, аномалии возникали крайне редко даже после наиболее сильных выбросов. Наверное, это место потому под заимку и облюбовали. Филиппыч говорил, что лет десять назад эту пустошь именовали Тихой плешью и здесь частенько останавливались передохнуть и военные, и вольные сталкеры, и бандиты разные – все, кто блуждание по проклятой земле Зоны превратил в профессию и образ жизни.

Серая башенка заимки отчётливо виднелась на фоне чуть более светлого неба. Тонкой риской выделялся ствол пулемёта на крыше. Ствол глядел на восток, в сторону трущоб и бара «100 рентген», откуда чаще всего являлись гости. Охранника у пулемёта не было видно, но это совершенно не значило, что его там нет. Торчать на виду в Зоне – опасное занятие. Маскируются все, кто намерен выжить.

На полпути к заимке нужно было задержаться у последнего сенсора и сменить отработанный за ночь картридж на свежий. А потом доковылять до периметра и всё, можно будет расслабиться, чайку попить, а после засесть в лаборатории и поглядеть, чего ночь минувшая интересного принесла. Не тут-то было…

– Стой-ка, – скомандовал Филиппыч и присел у чахлого, покрытого длинными шипами куста. Сиверцев на полном автомате остановился и тоже присел.

К сожалению, куст не мог служить сколько-нибудь надёжным укрытием – учёного и охранника видно было издалека. Но и они видели всякого, кто рискнул бы к ним приблизиться, потому что вокруг расстилалась плоская пустошь, лишь кое-где поросшая жёсткой травой и колючими кустами, подобными тому, у которого они задержались.

Филиппыч изготовился к стрельбе с колена. Сиверцев всмотрелся – от давешнего перелеска опрометью неслась какая-то четвероногая тварь. К счастью, только одна.

«Собака, что ли? – подумал Сиверцев, щурясь. – Не слепыш, это уже видно. Но и не чернобылец, этот вот так, дуром, не попрёт, не тот темперамент… Псевдособака, наверное».

Тварь бежала сломя голову почти точно к Сиверцеву и Филиппычу. Вскоре сомнений не осталось – это псевдособака, дальний и сильно мутировавший родич обыкновенного волка. Псевдособаки в отличие от слепышей видят нормально, но эта пёрла не разбирая дороги и презрев осторожность.

«Что-то с ней не так». – Сиверцев обеспокоенно взялся за автомат и тоже изготовился к стрельбе.

– Готов? – с ленцой спросил Филиппыч.

– Готов, – подтвердил Ваня.

– Как скомандую – добивай, – вздохнул Филиппыч и выстрелил. Раз, другой и для верности третий. После первого псевдособака споткнулась и полетела кубарем, после второго чуть изменила направление, куда летела кубарем, а после третьего ещё разок-другой кувыркнулась, шлёпнулась на землю и застыла. Добивать не пришлось.

«Ну и к лучшему», – подумал Сиверцев с некоторым облегчением. Всё-таки он не любил стрелять, особенно в живых существ, будь они хоть самыми распоследними монстрами Зоны. Пусть уж лучше Филиппыч, у него работа такая.

В перелеске снова кто-то заверещал – так же как и раньше, на пороге ультразвука; Сиверцева аж передёрнуло, до того звук был несовместим с человеческим восприятием.

– Наблюдай за леском, – буркнул Филиппыч, при встал и на полусогнутых, быстро-быстро засеменил к валяющейся собаке.

Ваня аж дышать забыл от удивления. Чтобы Филиппыч пошёл глядеть на подстреленную шавку? Ну и ну! Сроду такого не бывало.

Тем не менее Филиппыч пошёл. Осторожно приблизился, держа псевдособаку на мушке – куда ж без этого? Правильный боец мёртвых боится пуще живых – от живых хоть знаешь чего ожидать…

Опомнившись, Сиверцев прекратил пялиться на Филиппыча и взглянул куда было сказано – на перелесок. Никто оттуда, вроде, больше не спешил пожаловать. И замечательно. Примерно через полминуты Филиппыч негромко по звал:

– Наука! Подь-ка сюды!

Сиверцев послушно встал с колена и приблизился, не забывая зыркать в сторону перелеска.

– Это чего за хрень? – поинтересовался Филиппыч. Ваня взглянул и сразу понял о чём спрашивает Филиппыч.

Псевдособака была самая обыкновенная – лохматая, грязная, жёлтозубая. Вот только в черепе её виднелась дыра и из дыры этой высовывалось нечто вроде толстого, с тюрингскую колбаску, белесого червя. Дыра располагалась практически точно на темени; шерсть на макушке была влажной и испачканной то ли сукровицей, то ли слизью. Крови практически не было – так, лёгкие красноватые потёки и всё. И если собака лежала неподвижно, то червь – это было хорошо заметно – шевелился, словно личинка в куче навоза. Он не пытался выбраться из собачьей черепушки или спрятаться внутрь – он просто бестолково подёргивал из стороны в сторону головой (если, конечно, наружу торчала голова, а не задница) и ёрзал вперёд-назад. А если точнее, то даже не ёрзал, а сокращался, что ли, истончая туловище и делаясь длиннее, а затем толстея и укорачиваясь.

Сиверцев не мог ответить охраннику – что это за хрень. Он просто не знал. Очевидно, какой-нибудь паразит. Паразиту, конечно, уместнее обитать в кишечнике, но тут, извините, Зона, а не Диснейленд, всякое бывает.

– Не знаю, Филиппыч, – честно сознался Сиверцев. – Впервые вижу.

– Дрянь какая, – в сердцах бросил охранник. – Тьфу! Снимай, и двигаем от греха.

О том, чтобы изучить паразита поближе не могло быть и речи – сталкиваясь в Зоне с неизвестными формами жизни их по первости разрешалось только снять на видео. До выяснения – вдруг с таким уже сталкивались раньше. Никакого тактильного контакта. А то один легкомысленный неофит притащил на точно такую же заимку, южнее Милитари, неизвестное насекомое. В стандартном контейнере, задраенном по всем правилам! Девять человек погибло, только мумии остались, а спасся единственный следопыт, который с рассвета ушёл тропить и ставить вешки, а на обратном пути заподозрил неладное, когда часовой на вышке не отсигналил ему обычное «заходи». И никто так и не понял что там произошло – только устный отчет неофита сохранился. Так, мол, и так, подобрал неизвестное насекомое, определил в контейнер, возвращаюсь на полевой пост, расчётное время прибытия надцать часов с минутами…

В общем, Ваня живенько снял короткий ролик, сделал несколько крупных, насколько позволял зум, кадров и быстро надиктовал сопроводительный текст.

– Всё, Филиппич! – дал он знать, пряча камеру в нагрудный чехол.

– Отползаем! – скомандовал тот.

Метров двадцать охранник пятился, потом двинулся боком, глядя то в направлении движения, то оборачиваясь к собаке с червём в башке, и лишь метров через полста решился повернуться к ней спиной. Да и то, продолжал оглядываться.

Последний сенсор Ваня обслужил как мог быстро. А полностью расслабился только когда часовой над воротами изобразил «заходи» и приоткрыл створку. А ещё точнее – когда створка наглухо задраилась за их с Филиппычем спинами.

– Фу-у-у… – протянул Сиверцев облегчённо и побрёл через плац, к лабораториям. Филиппыч секундой раньше направился к дежурке при воротах, закрывать выход.

Плац Ваня пересекал быстрее, чем обычно ходят по Зоне, но на небо всё равно поглядывал. Чисто автоматически. Вот и крылечко, вот и кодовый замок…

Замок был не только кодовым: каждый цифровой сенсор помимо всего прочего был снабжен папилляторным распознавателем и перепрограммировался при каждой смене вахты.

В предбаннике Сиверцев прошёл быструю процедуру омовения и опрыскивания, сбросил верхнюю одежду и полумаску в комод, опустошив предварительно карманы. Образцы и снаряжение тоже омыл-опрыскал, ружжом сунул на место, в оружейный шкаф; патроны и гранаты оставил где были, чтоб впопыхах потом не рассовыватъ. Облегчённо вздохнул и вошёл в лабораторию.

В офисной части у терминала сидел Колюня и рассматривал какие-то ископаемые слайды. На свет, перед монитором.

– Здорово, Балтика, – буркнул ему Сиверцев и повернулся к сейфу, куда надлежало запереть образцы. – Связь была?

– Ага, – виновато ответил Колюня, отложил слайды и шмыгнул носом. Сиверцев замер. Потом медленно повернулся к коллеге.

– И как? – спросил он, заранее предполагая каким будет ответ.

– Сменяемся мы с Рахметяном, – всё так же виновато сказал Колюня. – Ты и Белых остаётесь ещё на месяц… «Господи, за что?» – тоскливо подумал Ваня.

Его оставляли и на четвёртый срок. С момента, как Сиверцев заступил на первую вахту, Колюня Бортко, к примеру, успел оттрубить бок о бок с Сиверцевым положенные четыре недели, потом четыре недели провести в городке за периметром и снова четыре недели здесь. И сейчас поедет отдыхать. А Ваня останется. Сева Белых остаётся на второй срок – такое, в общем-то, не редкость, многие работают в режиме две вахты через одну. Реже, чем прежде, когда срок вахт ещё был трёхнедельным, но всё же работают. Три вахты подряд как-то трубил пан Ховрин, но у него выбора не было: горел один проект, а заменить оказалось некем. В общем, Тараненко посулил солидную премию и Ховрин остался. Говорят, когда-то давно неизвестный Сиверцеву сорвиголова-биолог отсидел на заимке, восточнее Агропрома, те же три вахты, но в прежние времена на многие нарушения режима ооновские наблюдатели смотрели сквозь пальцы. Не то, что сейчас.

– Чемпионом будешь, – вздохнул Колюня, криво улыбаясь.

– Видал я такое чемпионство знаешь где? Мне уже ванна с пеной снится, ёлки зелёные! Почти каждую ночь! Ванна Сиверцеву действительно снилась. Не каждую ночь, но частенько.

О причинах собственного зависа в Зоне Ваня не знал, но догадывался. Тараненко отчего-то не желает, чтобы Сиверцев торчал в городке и институте, поэтому попросту убрал его в Зону да и всё. Догадывался Ваня и о мотивах такого поведения шефа. Тараненко боялся, что Ваня разболтает кому-нибудь что-либо запретное. Например, всё, что невольно увидел во время самого своего первого выхода в Зону, ещё не на стандартную вахту, а в короткий трёхдневный рейд. Как раз, когда закончилась история с монстром-псиоником, похищавшим сталкеров. Правда, относительно монстра Сиверцев ничего разболтать не мог, потому что его изучением почти не занимался – так, делал однажды заключение по поводу одного материальчика – и всё. Однако история монстра каким-то образом переплеталась с историей предмета, который сильные мира сего именовали дупликатором и явно намеревались захватить.

Провалилась их попытка: сталкер по кличке Псих каким-то образом умудрился обмануть всех и удрать в Зону, где, по-видимому, и пребывал до сих пор никем не пойманным, если только не погиб за неполные шесть месяцев. Дупликатор, насколько Сиверцев мог судить, тоже не нашли – Псих подсунул заинтересованным людям не то муляж, не то копию, которую так и не смогли привести в рабочее состояние. Как это Психу удалось – неведомо. Провести Тараненко – это из области фантастики, а уж Покатилова, даже пережившего несколько мощных официальных наездов, и подавно. Но Псих сумел. Недаром, видать, его так обозвали…

Самое обидное состояло в том, что Сиверцев толком ничего и не знал. И разболтать ничего особо не мог. Однако Тараненко по всей видимости боялся и тех крупиц, которые Сиверцеву были известны. Но всё чаще невольно вставал вопрос: что ж теперь Ване – сидеть на заимке до скончания веков? Рано или поздно ооновцы взвоют, потому что всем вахтовикам положена регулярная реабилитация, а с подобными вещами в Европе строго, это не Россия с Украиной и Белоруссией, который уже век не вылезающих из тотального разгильдяйства и наплевательства на всё и вся. Узнают наблюдатели – даже Тараненко вздрючат, невзирая на его связи и регалии.

– Х-холера, – мрачно изрёк Сиверцев и принялся загружать образцы в сейф-холодильник.

– Вань, – жалобно сказал Коля Бортко. – Я-то ни в чём не виноват… Это всё Николаич комбинирует…

– Знаю, – буркнул Сиверцев. – Но всё равно злюсь. Извини.

– Извиняю, – вздохнул Колюня с некоторым облегчением. – Как выход-то?

– Более-менее. – Сиверцев закончил с сейфом и образцами и захлопнул дверцу, после чего подсел ко второму свободному терминалу – надо было ещё слить ролик о червяке и тут же попробовать отправить его в институтскую базу, раз уж связь с утра есть. – За вторым сенсором в рощице какая-то дрянь животная обосновалась, то и дело вопит. Аж уши закладывает. И псина оттуда прибежала реально невменяемая – Филиппыч её пристрелил. Поглядели – а в голове у неё паразит какой-то неизвестный, червеобразный. У псины в черепе фистула, почти точно на темени, кровоотделения практически нет, только лимфа и, по-видимому, ликвор.

– Червеобразный? – Колюня брезгливо сморщился. – В голове? Тьфу, мерзость какая…

– Слыхал о таком? – поинтересовался Сиверцев, вынимая комп и налаживая передачу ролика.

– Нет, никогда.

– Я тоже.

– Сколько же здесь гадости всякой, мама дорогая! – Колюня покачал головой. – Никогда мы эту клоаку не разгребём. Так и будет нарывом поганым на теле матушки Земли.

Сиверцев состроил скептическую гримасу:

– А что, кто-то пытается разгребать? Качают бабло нашими, Колюня, руками и живут красиво подальше от сюда. Без грязи, без радиации, без тварей мерзких с червями в голове. Сколько лет уже всё это длится! И растёт ведь Зона, растёт непрерывно!

– Это да, – согласился Бортко. – Раньше от заимки до кордона за час-полтора добирались, а сейчас и за четыре не всегда…

Сиверцев слил ролик с переносного компа в память терминала, вяло потыкал иконку вызова базы, но связь если с утра и была, успела присохнуть. Индикатор трансфера еле-еле теплился жёлтеньким. Понятно было, что ролик сейчас не уйдёт. «Ну и фиг с ним, – подумал Сиверцев ожесточенно. – Когда уйдёт, тогда и уйдёт».

Он встал, дёрнулся было в сторону лаборантской, но, не сделав и шагу, замер. Теоретически неплохо было бы посидеть над вечерними данными, систематизировать их, не торопясь по полочкам разложить, сравнить со средневзвешенными, попробовать понять по какой причине есть разница, а там и за утренние приниматься. Но желание работать начисто отпало.

О причинах нетрудно было догадаться – Сиверцев морально приготовился к окончанию вахты, к возвращению в городок, к отпуску, чёрт возьми! К визитам в «Ать-два» и «Вотрубу», к пиву, наконец, которого не пил уже три месяца. Спиртяга спиртягой, но и более благородным напиткам должно найтись место в жизни простого цитолога-исследователя. Но в итоге ему выпал не отпуск, а четвёртая подряд вахта.

«Хрена вам, – подумал Сиверцев мрачно. – Не стану я работать! У меня этот… как его… выходной, вот! И гори оно всё!»

Он быстро направился к предбаннику и дальше, к вы ходу. Колюня Бортко провёл его понимающим сочувственным взглядом и вновь потянулся к слайдам. В отличие от Вани ему выходной не полагался. Выскочив на плац, Сиверцев подумал: «А куда, собственно, идти? Чем заняться? Как отдохнуть-то?».

И с некоторым замешательством понял, что на заимке, где не было выходных в принципе, отдохнуть и не получится. Охранники отдыхали просто: накатывали по полстакана разведёнки и заваливались спать до следующего дежурства. Научники иногда собирались в курилке по болтать, но быстро скатывались на обсуждение профессиональных проблем, что трудно было счесть отдыхом. Да и ежеминутное ожидание какой-нибудь обычной для Зоны пакости не позволяло почувствовать себя вольготно и по-настоящему расслабленно. А без расслабухи какой отдых? Видимость одна.

Ноги сами привели Ваню к воротам. Наружу он, понятно, не собирался, для этого нужно окончательно выжить из ума, а он был всего лишь сильно расстроен. Да и не оделся он как подобает при выходе за ограду, только куртку накинул, чтоб не продуло. Безрадостное мышастое небо льнуло к земле; казалось – вот-вот оно опустится, подомнёт, задушит, словно огромный ком пыльной ваты. Забьёт ноздри, запорошит глаза и даже безутешные крики увязнут и умрут в этой необъятной грязно-серой толще.

На сторожевую вышку над воротами вела узкая крутая лесенка. Под четырёхскатной кровлей от неба Зоны пряталась хорошо организованная огневая точка с двумя Т-образными наружными бойницами, двумя такими же, но обращёнными в сторону плаца, обязательными мешками с песком и видеосистемой кругового обзора с внушительным зумом. Ваня, человек сугубо гражданский, не очень понимал зачем нужен круговой обзор – ровно половина обозреваемого горизонта приходилась на плац, башенку заимки и ограду, то есть, на обороняемую территорию. Но у вояк, без сомнения, имелись свои резоны.

«И, потом, – рассудил Ваня, как ему показалось вполне справедливо, – какая-нибудь тварь может перемахнуть через ограждение, через бетон и проволоку, и прорваться на плац. Вот тут-то и пригодятся бойницы, направленные вовнутрь заимки».

Перед мониторами полулежал дежурный охранник. Сиверцева он, конечно же, давно заметил, но никак не прореагировал на его приближение. Вообще говоря тревожить дежурных было не положено, служба как никак, но на заимке если жить строго по уставу – рехнуться недолго. Кроме того, научникам всегда позволялось больше, чем воякам, поэтому за подобные нарушения режима обыкновенно не наказывали никого и никогда.

Дежурил долговязый тип откуда-то из белорусской глубинки по фамилии Деточка и по прозвищу Дед.

– Скучаем, наука? – осведомился он, не меняя позы, когда Сиверцев вторгся в его сертифицированные пенаты.

– Тоскуем, гвардия, – уныло сознался Сиверцев. – Меня на четвёртую вахту оставляют.

Дед выразил всё, что по этому поводу думает, коротким и живописным русским глаголом.

– Угу, – не смог не согласиться с ним Ваня.

Дед полез за пазуху и добыл маленькую фляжечку, каких полно в любом сувенирном магазине.

– На, глотни, – предложил он, свинчивая пробку.

– А чё это? – Сиверцев принял и опасливо понюхал горлышко – с вояк станется и неразведёнку пить.

– Не боись, не спиртяга, – успокоил Дед. – Рябиновая на коньяке.

– Ух ты! – Сиверцев глотнул. Даже рукавом занюхивать, что уже практически вошло в привычку, не пришлось. – Амброзия, практически!

Он приложился ещё разок и вернул лекарство хозяину.

– Я, сам понимаешь, не сейчас, – сказал Дед, пряча фляжечку назад, за пазуху.

– Спасибо, – поблагодарил Сиверцев и вздохнул. – Не могу сказать, что ты безвозвратно развеял мою тоску, но…

Что «но» Ваня так и не сформулировал и начатая им немного театральная фраза так и осталась неоконченной. Дед уточнять не стал, он всё понимал и без красивостей.

– Филиппич уже почивает? – поинтересовался Сиверцев.

– Вряд ли, он ночью отпочивал. Старики спят мало.

– Да какой он старик, – фыркнул Сиверцев. – Тридцать семь всего. Эдак ты и меня в старики запишешь.

– Тут не в возрасте дело, – философски заметил Дед. – В смысле – не в годах.

– Ну, в общем, да, – согласился Сиверцев.

Он уже набрал в грудь воздуха чтобы развить мысль, но тут заметил, что Дед неотрывно глядит на центральный монитор внешней стороны. Неотрывно и пристально. Взглянул и Сиверцев. К заимке приближались гости.

– Ваня, – деревянным голосом сказал Дед. – Давай-ка ты к себе…

И в рацию:

– «Гнездо»! Подвахта! Полундра, гости! Минимум четверо, идут открыто на ворота!

– «Гнездо» принял, – тут же отозвалась рация – Вижу их.

Соскальзывая по лесенке вниз, на плац, Сиверцев отметил хищно шевельнувшийся ствол пулемёта на крыше башенки. От караулки уже неслись, дробно топоча по бетонным плитам, Филиппыч, Санечка и Потап, а от входа в башенку – Ткачук и Фалинский. В «Гнезде», то бишь основной огневой точке на крыше заимки, по обе стороны от пулемёта торчало по каске, значит туда подкрепление к единственном дежурному уже прибыло. Одна из касок нависала над полевым биноклем.

«Кого ж это несёт? – подумал Сиверцев, по-тараканьи ныряя в сумрачный предбанник. – И чего это вояки так всполошились? Может, просто сталкеры торгануть наладились».

Сталкеры иногда наведывались на заимку слить простенькие артефакты, которые неохота таскать по Зоне и лучше сразу же продать по дешёвке, но освободить рюкзаки для чего-нибудь более ценного. Скупкой подобного барахла в эту вахту заведовал Альберт Рахметян. Казённые фонды для покупок были, ясное дело, зело тощие, поэтому ничего серьёзного сталкеры учёным не предлагали. Но даже каким-нибудь незатейливым каплям, медузам или бенгальскому огню учёные были рады – необычные свойства артефактов часто использовались в экспериментах и можно было без обиняков сказать, что являлись серьёзным подспорьем официальной науке в деле изучения тайн Зоны Чернобыльской АЭС.

Колюня всё возился со своими слайдами. При виде вломившегося в лабораторию взъерошенного Сиверцева он медленно выпрямился в кресле и вопросительно уставился на коллегу.

– Ты чё рацию не слушаешь? – кинул ему Сиверцев. – Гости! Вояки переполошились, словно на нас полк марширует.

Бортко без слов потянулся к рации, торчащей из стакана-зарядника, и включил её.

– …ещё двое! Как понял, приём? – пролаяла рация голосом Филиппыча.

– Вас понял, наблюдаю! – отозвался то ли Ткачук, то ли Фалинский – Ваня не разобрал кто именно.

– Чего там? – испуганно справился Колюня. – Стрельба грядёт?

– Да хрен его знает! Я к Деду на ворота влез. Он на мониторах и отследил, гостей-то. Говорит – четверо. Я не успел рассмотреть, велели прятаться.

Колюня неразборчиво выругался. Не любил он подобных сюрпризов, справедливо ожидая недоброго от любой мелочи. Зона есть Зона, чтоб её, никогда она не бывает доброй. Рация долго молчала.

– А давай-ка на шестнадцатый! – осенило вдруг Сиверцева. – Хрен ли наших слушать-то…

Внутренним каналом военсталкеров и институтской охраны служил девятый, поэтому рации на заимке на него обыкновенно и настраивали.

Колюня сноровисто потыкал пальцем в кнопки; рация несколько раз пискнула. Спустя несколько секунд раздалось шипение – кто-то нажал на тангенту, но говорить почему-то не торопился. Раз, другой. Потом всё же заговорил:

– Внимание! Группа, приближающаяся к полевому посту ноль-четыре, назовите себя! Говорит начальник охраны капитан Гурьев.

Капитан Гурьев, в обыденной жизни – Филиппыч, запрашивал гостей спокойно, несуетливо, но так, что без уточнений чувствовалось: командует он не бойскаутами и в руках у его людей не тросточки.

Филиппыч повторил обращение и добавил, что в случае неответа откроет огонь на поражение когда дистанция сократится до полуста метров. Тут ожила внутренняя трансляция, проводная. Фалинский из «Гнезда» подсказал:

– Филиппыч, они рукой сигналят!

Трансляция душераздирающе зафонила, как будто включенный микрофон поднесли к громкоговорителю, и сквозь фон прорвался обнадёживающий голос Филиппыча:

– Вижу!

Затем фон прервался; стало очень тихо, до звона в ушах.

«Сигналят – уже легче, – облегчённо подумал Сиверцев. – Наверное, действительно сталкеры». Колюня Бортко тоже малость расслабился. Рация снова какое-то время молчала, довольно долго.

– Давай-ка опять на девятый!

Колюня шевельнулся, переключая каналы, и едва он перелистнул настройку до девятого, лаборатория вновь наполнилась звуками.

– …будет распоряжение – пустим, – увесисто пообещал кому-то Филиппыч. – А так – не положено!

– Филиппыч, ну не дури ты, – ответил ему упомянутый кто-то, надо полагать один из гостей. – Нам только поговорить.

– Говорите так. – Филиппыча трудно было смутить. – Хочешь, я ему рацию сам отнесу.

– Перетрудишься, – хохотнул собеседник. – Тогда, может, пусть он к нам выйдет?

– А он выйдет? – уточнил Филиппыч.

– Выйдет, выйдет. А как услышит кто пожаловал – так и выбежит.

«О ком это они? – подумал Сиверцев со всё возрастающей тревогой и столь же стремительно накатывающим подозрением».

– Ну, ладно, ща спрошу. Только если откажется – не обессудь, я ему в таких делах не командир.

Грюкнула дверь и лабораторию вошёл заспанный Рахметян; почти в тот же момент вторично зафонила трансляция и Филиппыч всё так же невозмутимо объявил:

– Ваня! Сиверцев! Тут гости пожаловали. Тебя видеть хотят. Говорят, от Покатилова.

«От Покатилова!» – Сиверцев даже дыхание задержал.

Он почти и думать забыл об этом человеке, сидя который месяц в Зоне. Фигурально, разумеется. Потому что по-настоящему забыть о подобных людях невозможно.

– Пойдёшь? – спросил Филиппыч.

Ваня на негнущихся ногах побрёл к пульту управления трансляцией. Подошёл, коснулся кнопки указательным пальцем и склонился к микрофону:

– Пойду.

Перевёл дыхание и поинтересовался:

– А они точно от Покатилова? А то мало ли…

Ответили Сиверцеву не по трансляции, а на девятом канале.

– Точно, Ваня, – послышался низкий мужской голос. – Выходи.

Сиверцев облизнул пересохшие губы, выпрямился и по очереди глянул на коллег, видимо неосознанно пытаясь найти поддержку.

Рахметян, стоя неподалёку, пристально смотрел на Ваню. На щеках его перекатывались крупные желваки.

– Это кто? – подозрительно спросил Рахметян. – Кто вот сейчас говорил?

– Покатилов, – спокойнее, чем можно было ожидать, объяснил Ваня. – Я пойду, Альберт… Сам понимаешь…

Рахметян прекратил играть желваками на скулах и мелко закивал:

– Понимаю… Иди.

И Сиверцев пошёл. В предбаннике накинул куртку, повесил на шею полумаску, а за спину автомат.

Коллеги наблюдали за ним в проём открытой двери. Наблюдали одобрительно: идёшь за ворота – снарядись так, будто собрался на Агропром. Потому что Зона. У ворот поджидали Филиппыч и Санечка – при брониках и касках.

– Если получится, далеко не отходи, – предупредил Филиппыч. – Оно вроде и тихо, но сам знаешь… Не Парк культуры. Мы прикроем, если чего.

Сиверцев встретился глазами с начальником охраны – видимо, у Вани был очень жалобный и выразительный взгляд, потому что Филиппыч тут же поспешно уточнил:

– Я имею в виду – от зверья прикроем, если сунется. Ворота мы притворим, но запирать пока подождём, имей в виду. Если что – быстро проскочишь.

– Спасибо, Филиппыч, – искренне поблагодарил Сиверцев.

«А чего мне бояться-то? – подумал он чуть позже, подходя к щели между створками ворот. – Я у Покатилова в логове уже бывал. Вроде, он ко мне ровно отнёсся, даже и не давил… Ну, да, с Тараненко у них непонятка вышла, ну так я, если разобраться, Тараненко и не указ. Делаю что велят, да и всё…»