Текст книги "Балтийцы сражаются"

Автор книги: Владимир Трибуц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

Флотские штурмовики, уже накопившие опыт поддержки наших войск, нещадно били врага под Тосно, Любанью, Мгой, Ропшей, Красным Селом, Синявино, в районе Пушкина...

По ночам бомбардировочная авиация наносила ощутимые удары по узлам сопротивления и скопления войск и техники. Более 3000 боевых вылетов выполнила за этот период авиация флота в интересах сухопутных войск. Одновременно наши летчики вели разведку, постановку мин, осуществляли прикрытие Ладоги и сопровождали транспортные самолеты.

Не отказавшись от своего сумасбродного плана захвата города Ленина, немецко-фашистское командование, разумеется, учитывало ту большую роль, которую сыграла артиллерия Балтийского флота в отражении осенних атак противника, и решило до начала навигации 1942 года уничтожить крупные артиллерийские корабли, находившиеся в Ленинграде на Неве и ее протоках. А цели были довольно заманчивыми – один линейный корабль, два крейсера, более десяти эскадренных миноносцев и канонерских лодок, два минных заградителя, десятки подводных лодок. К тому же все корабли были скованы льдом. Еще в феврале штаб гитлеровского 1-го авиационного корпуса получил приказание:

"Перед самым вскрытием льда в Финском заливе уничтожить массированным налетом штурмовиков под прикрытием истребителей находящиеся там главные боевые силы русского флота".

Для осуществления этого задания и была намечена операция "Айсштосс". В двадцатых числах марта командование корпуса специальной директивой предупреждалось, что выполнения этой задачи требует непосредственно Геринг и что сам Гитлер ожидает уничтожения кораблей.

В марте противник начал подготовку к осуществлению своего замысла. Для тренировки летчиков на льду одного из озер были начерчены контуры советских боевых кораблей в натуральную величину в том положении, в котором они стояли на Неве, Потом стала известна очередность ударов по нашим кораблям: "Октябрьская революция"... крейсеры... минзаг "Ока"... Одновременно противник намечал использование и тяжелой артиллерии.

Ленинград к этому времени прикрывался довольно надежной системой ПВО фронта и флота. Правда, противнику сопутствовало малое расстояние от его аэродромов до города. Поэтому значительное число истребителей нам приходилось держать в воздухе и в постоянной готовности на аэродромах.

4 апреля 1942 года около 19 часов на всех кораблях была объявлена воздушная тревога. Обычный артиллерийский обстрел Ленинграда по квадратам на этот раз сменился обстрелом районов, прилегающих к Неве и ее основным протокам, а также судостроительных заводов. Когда в моем кабинете от разрыва первого снаряда вылетели стекла, я сказал начальнику штаба флота Юрию Федоровичу Раллю:

– Гитлеровцы думают, что подавили обстрелом наши зенитки. Теперь будет массированный налет.

Так оно и произошло. Одновременно с артиллерийским обстрелом в воздухе появилось около 200 вражеских самолетов. Истребители устремились в атаку на наши патрули, бомбардировщики и штурмовики с нескольких направлений прорывались к городу.

Однако ничего похожего на "сокрушительные" беспрестанные удары, какие мы испытывали в августе – сентябре 1941 года, у фашистов на этот раз не получилось. Массированный налет вражеской авиации был встречен организованным отпором. Летчики и зенитчики фронта и флота преподали фашистам поучительный урок. Мощный заградительный огонь, смелые атаки краснозвездных истребителей сразу же изменили боевые порядки вражеских самолетов. Добрая их половина вообще не была допущена к городу и вынуждена была сбросить бомбы в Финский залив. Противник потерял около 20 самолетов, несколько их было повреждено. К огневым позициям кораблей прорвались лишь одиночные самолеты. Большую часть бомб фашисты сбросили на жилые кварталы. Корабли получили небольшие повреждения.

Всеволод Вишневский, свидетель этого поединка, записал тогда в своем дневнике:

"... Корабли после вчерашних и ночных налетов стоят нерушимо... Военная цель налета – разрушение кораблей и удар по аэродромам – не достигнута".

В ночь на 5 апреля гитлеровская авиация решила вновь попробовать свои силы. В налете участвовало всего 18 бомбардировщиков, из них к городу прорвалось лишь восемь. Интенсивный огонь зенитной артиллерии и противодействие истребителей надежно прикрывали город и корабли.

Очевидно, под впечатлением первых воздушных налетов на корабли нашего флота Гитлер 5 апреля заверял своих приближенных:

"Ленинград должен пасть... Из-за голода население города сократилось уже до двух миллионов. Можно себе представить, что ожидает население Ленинграда в дальнейшем. Разрушение города саперами и артиллерийским обстрелом только завершит процесс уничтожения. В будущем Нева станет границей между Финляндией и Германией. Ленинградская гавань и верфи тоже должны быть уничтожены. Только один владыка может быть на Балтике – внутреннем немецком море"{21}.

В это же время флот получил задание командования фронта – уточнить расположение вражеских бомбардировщиков и нанести по ним удар. Мы немедленно выполнили это приказание. 15 апреля в районе Красногвардейска был нанесен бомбовый удар по скоплению самолетов врага, уничтожено более 10 самолетов. Но к концу апреля гитлеровская авиация возобновила штурмовки и бомбардировки, взаимодействуя с крупнокалиберной артиллерией. Два дня подряд – 24 и 25 апреля – над нашими кораблями появлялись вражеские самолеты, правда значительно меньшим числом, но обстановка была весьма напряженной.

У нас не было возможности после первых двух налетов изменить позиции крейсеров и эскадренных миноносцев. На Неве стоял крепкий лед. В ночь на 25 апреля удалось изменить стоянку лишь "Кирова", потом и "Максима Горького", минзага "Ока", а позже рассредоточили и эскадренные миноносцы, улучшив маскировку всех кораблей. Одновременно мы усилили боевой состав флотского зенитного полка, непосредственно прикрывавшего стоянки кораблей.

Балтийские летчики-истребители, отражая эти налеты, делали в день по нескольку боевых вылетов. В один из этих дней семь своих воспитанников вел Герой Советского Союза Василий Голубев. Внезапно они встретились с вражескими бомбардировщиками, прикрываемыми истребителями. Силы были неравные, но балтийцы не раздумывая вступили в бой и сбили несколько машин. В. Голубев умело управлял своими ведомыми и лично уничтожил самолет противника.

И все же 24 апреля, используя окна в облаках при одновременно отвлекающем артиллерийском обстреле, авиация противника причинила нам некоторый урон. Было два прямых попадания бомб (не более 100 кг) в кормовую часть крейсера "Киров", стоявшего на огневой позиции набережной Невы у 19-й линии Васильевского острова. Выведены из строя обе 100-миллиметровые кормовые батареи и автоматы и часть орудий базовой 85-миллиметровой зенитной батареи, развернутой для прикрытия крейсера на своей огневой позиции. В районе кормовых погребов возникли пожары, загорелись 37-миллиметровые патроны в кранцах первых выстрелов. На корабле возникла серьезная угроза больших разрушений. Исключительное мужество и стойкость проявили краснофлотцы и старшины аварийнои трюмно-пожарных партий при тушении опасных очагов пожара. Героическими усилиями они были локализованы. На какой-то период корабль лишился части зенитных средств защиты, ослабла его противовоздушная оборона. Ночью крейсер отбуксировали на противоположный берег, были приняты меры маскировки, а на его место подведен учебный корабль "Свирь". На следующее утро фашистские "юнкерсы" снова появились над этой стоянкой и потопили "Свирь".

Геббельсовская пропаганда уже в который раз на весь мир протрубила о том, что "советский крейсер "Киров" уничтожен". Но это была очередная ложь. В тяжелых блокадных условиях рабочие ленинградских заводов рука об руку с военными моряками в рекордно короткий срок провели ремонт, восстановили старое и установили новое зенитное вооружение на корабле. И славный крейсер "Киров" вновь продолжал громить врага. Краснознаменный корабль и после войны продолжал служить учебной базой подготовки молодых командиров и специалистов для нашего флота.

Как ни велика была воздушная армада противника, ей не удалось достичь поставленной цели. Налет, по существу, провалился.

Скоро в ленинградском небе стало спокойнее. Главные объекты – корабли, в которые так тщательно целились гитлеровские асы, – почти не пострадали. Небольшие попадания осколков снарядов и бомб в корпус были у минзага "Ока", у крейсера "Максим Горький" и на двух эскадренных миноносцах. Причем эти повреждения были немедленно устранены личным составом кораблей. Результаты налетов (4, 5, 24, 25, 27 и 30 апреля) оказались ничтожными, в то же время потери в боевом составе авиации врага были внушительными. Почти 90 самолетов со свастикой нашли гибель в водах Финского залива, на подступах к Ленинграду, на его улицах.

Интенсивные удары вражеской авиации явно выдавали намерения гитлеровского командования принять все меры надежной защиты своих морских сообщений и служили, в частности, упреждающим ударом по кораблям Балтийского флота.

Противовоздушная оборона Ленинграда к этому времени была довольно мощной как по боевому составу современных истребителей, так и по зенитной артиллерии. А корабли флота со своих боевых позиций продолжали поддерживать войска как в обороне, так и в наступлении.

Потерпев поражение в битве под Москвой, гитлеровское командование не отказалось от своего плана, в котором предполагалось заблокировать силы нашего флота в Ленинграде и Кронштадте и тем самым обеспечить безопасность морских перевозок на Балтике.

После памятного заседания Военного совета флота в конце декабря прошлого года, на котором ясно определились задачи флота на 1942 год, лейтмотивом всех моих требований, объяснений и планов стала предстоящая летняя кампания на море и на озере. Но, разумеется, это ни в какой степени не могло ослабить внимания к делу, я бы сказал, величайшей важности – содействию войскам Ленинградского фронта.

С легким сердцем я отправился тогда в Смольный. Мне предстояло доложить Военному совету фронта об итогах боевых походов на Ханко и о некоторых нуждах в ремонте кораблей. Но на встрече пришлось затронуть более широкий круг вопросов. Командующего фронтом генерала М. С. Хозина и члена Военного совета А. А. Жданова интересовали итоги осенних походов подводных лодок, минная обстановка в Финском заливе, а также проблема Ладоги.

Обстоятельно отвечая на вопросы, я подумал, что это весьма удобный момент для изложения своих взглядов на будущие действия подводных лодок в Балтике. Но все же не решался начинать разговор без обоснованных и доказательных материалов. Мне казалось, что даже об обстановке в Финском заливе сужу несколько односторонне – только с позиции командующего флотом, захваченного идеей создания прежде всего условий для прорыва подводных лодок на запад, стремлением доказать, что и в обороне следует наступать. Конечно, я вовсе не опасался, что командующий фронтом и член Военного совета не согласятся со мной, увидят в этом плане хотя бы малейшее стремление оторвать силы флота от непосредственной обороны города, от обеспечения коммуникаций на Ладоге. Нет, я был твердо уверен, что планы Военного совета флота целиком отвечают осуществлению генеральной линии в войне с фашизмом и командование фронта поддержит нас. Но лучше все же начать разговор об этом, имея на руках все данные, тщательно подготовленные документы, которые с одобрения командования Ленфронта можно будет направить в Ставку.

Думая обо всем этом, я все же сказал:

– Андрей Александрович, балтийцы в минувший месяц доставили с Ханко и дали фронту около 23 тысяч закаленных воинов-кадровиков. Теперь, надеюсь, от нас будут требовать меньше людей в состав войск фронта...

Жданов как будто уловил намек, догадался о смысле произнесенных слов. Он посмотрел на меня внимательно и тихо сказал:

– Заходите, потолкуем. За зимой идет весна... – И Андрей Александрович тут же напомнил о развертывании строительно-инженерных работ в Осиновце и Кобоне, что инженерный отдел флота должен в кратчайшие сроки выдать всю проектно-изыскательскую документацию по Ладоге.

Я доложил о принятых мерах по выполнению решений Военного совета фронта, о том, что создано специальное флотское управление, которое возглавляет военный инженер 2 ранга Н. И. Патрикеев, развернуты работы по строительству причалов и подъездных путей к ним.

– Этот участок работы мы держим все время под неослабным контролем, часто бываем на строительных площадках, – добавил я.

Беседа в Смольном проходила в деловой обстановке. Командующий войсками подробно рассказал о положении на фронте, на его отдельных участках, заметил, что противник, несмотря на большие потери осенью прошлого года, обладает весьма серьезными наступательными возможностями, особенно его артиллерия и авиация. Имеются данные, что гитлеровцы ожидают подкрепления, чтобы новыми силами начать штурм города.

Через несколько дней я беседовал с командующим эскадрой вице-адмиралом В. П. Дроздом. Его беспокоил ремонт лидеров и эскадренных миноносцев, их зенитное перевооружение – предполагалось с началом навигации иметь в Кронштадте в первой боевой линии отряд легких сил.

Совсем не категорично я высказал Валентину Петровичу следующее:

– Если армии по берегу Финского залива не продвинутся, ориентируйтесь на участие в обороне островов и восточной части Финского залива да на использование артиллерии по указаниям Грена. Воевать в море будут подводники, катерники и летчики.

В. П. Дрозд оживился. Будучи на Северном флоте, он много работал над вопросами взаимодействия различных родов сил.

– Значит, дадите работу всем силам охраны водного района? Да, пожалуй, и не только ОВРу. А подводники, конечно, могут самостоятельно прорываться.

– Если мы материально основательно обеспечим и летчиков, и подводников, и катера ОВРа, – подтвердил я.

Мы хорошо знали, что жизнь и деятельность в осажденном городе регламентировались Военным советом Ленинградского фронта. Военный совет определял и задачи флота в период обороны, использование его сил, ресурсов, а также и наши нужды, в том числе изготовление на предприятиях города трального оружия, объем судоремонта, отпуск материалов, устанавливал объем всех перевозок через Ладогу как зимой, так и на весну – лето 1942 года.

Очень тяжелое положение в Ленинграде требовало именно централизованного руководства материальным и техническим обеспечением фронта и флота. Правительство устанавливало общие фонды, лимиты и количество продпайков для города, фронта и флота, и все грузы поступали только в адрес тыла фронта, со складов которого материальные средства отпускались войсковым соединениям и торговым предприятиям города.

На характер и возможности боевых действий флота, конечно, значительное влияние оказывало обеспечение его сил. А оно во многих отношениях было недостаточно удовлетворительным. Прежде всего требовался значительный ремонт корпусов и механизмов почти всех надводных и подводных кораблей, различных катеров. Нужно было усилить их зенитное вооружение. Мы дружно взялись за это дело. На линкоре "Октябрьская революция" начали устанавливать десять 37-миллиметровых автоматов, на крейсерах "Киров" – десять, "Максим Горький" пять, на лидере "Ленинград" – восемь, на эскадренных миноносцах – по шесть "эрликонов" и по четыре "кольта". Значительное усиление зенитного вооружения началось на всех кораблях и судах Ладожской флотилии, катерах ОВРа в Кронштадте.

Но к началу кампании флот испытывал острую необходимость в артиллерийском боезапасе. Поступление его из центра увеличилось только в четвертом квартале сорок второго года. На восточный берег Ладоги поступило 854 вагона боеприпасов для флота. К концу года обеспеченность по самым ходовым калибрам составляла: 4, 9 боекомплекта для орудий 180-; 15, 3 – для 152-; 4 – для 130-; 4, 8 – для 100– и 85-миллиметровых калибров.

Не менее остро тогда стоял вопрос и с топливом. Еще осенью прошлого года все его запасы были взяты на строжайший учет, введена жесточайшая экономия, в силу чего мы вынуждены были сокращать боевую деятельность тральных и дозорных сил. Достаточно сказать, что 1 февраля мазутом флот был обеспечен лишь на 26 суток, автобензином – на 12, углем – на 8. Причем суточный расход топлива для кораблей, находящихся на огневых позициях, по сравнению с мирным временем сократился в два раза. Из-за нехватки угля 153 корабля и судна пришлось поставить на консервацию. Специальной автоколонной нам удалось за зиму доставить 785 тонн бензина. И только в летние месяцы после прокладки по дну Ладожского озера бензопровода положение с бензином намного улучшилось. Всего же по ледовой дороге для нужд флота доставлено 8170 тонн различных горюче-смазочных материалов.

Но, несмотря на чрезвычайно интенсивную работу ледовой дороги, по-прежнему самым тяжелым оставался продовольственный вопрос. С началом блокады распределение всего поступавшего продовольствия было возложено на уполномоченного ГКО Д. В. Павлова, а потом этим занимался только Военный совет фронта. Полученное нами продовольствие распределялось между базами и доставлялось средствами тыла флота. Особенно трудно было со снабжением островных гарнизонов. В зимнее время грузы сперва завозились на ораниенбаумский плацдарм, а оттуда на острова. Несколько позже была налажена автомобильная дорога от маяка Шепелевского через Сескар. Летом же все снабжение шло водой и особых трудностей уже не представляло.

Весьма важной задачей флота было сохранение и расстановка командных кадров, подготовка в короткий срок в школах Кронштадтского учебного отряда хороших специалистов для кораблей из вновь призванной молодежи.

Мы считали нужным всю командирскую учебу построить с учетом всестороннего освоения боевого опыта первого военного полугодия, который должен помочь подводникам, летчикам уяснить, от чего следует отказаться, против чего бороться, что считать заслуживающим внимания и поощрения. Военный совет дал, в частности, указание командующему авиацией генералу М. И. Самохину активно вести разведку в море и зимой, для чего тщательно обучать летный и штурманский состав боевой работе над морем.

Среди других неотложных дел, о которых мы думали в те зимние дни, был ремонт кораблей, вооружения и техники. Предстояло отремонтировать 143 корабля и вспомогательных судна и около 300 различных катеров. Часть кораблей, получивших боевые повреждения корпусов и механизмов, требовала больших восстановительных работ. Кроме того, в ту пору уже намечалось строительство новых магнитных тральщиков, трал-барж, минных прерывателей, морских бронекатеров, сухогрузных металлических барж и десантных тендеров для Ладоги.

А ведь судостроительные и судоремонтные заводы уже к декабрю фактически прекратили работу. Большое количество рабочих ушло на фронт, часть эвакуировалась на восток страны, а оставшихся в городе было очень мало. Из-за отсутствия электроэнергии и топлива погасли заводские котлы, остановились насосы, механизмы. Тут пришлось хорошенько потрудиться тылу флота и командирам соединений, чтобы до предела использовать внутренние возможности плавучих и корабельных мастерских, перевести их на трехсменную работу.

К счастью, на складах и заводах города оказалось вполне достаточно материалов, запасных частей для нового строительства и ремонта кораблей всех классов. Хуже дело обстояло на Ладоге. Здесь не было ни ремонтных предприятий, ни квалифицированных рабочих. Пришлось в небольших бухтах – Морье, Осиновце, Кобоне и Новой Ладоге создать мастерские в землянках, а рабочих направить туда из Ленинграда.

Разумеется, флоту справиться с этой большой работой было крайне тяжело. По нашей просьбе Военным советом Ленинградского фронта 9 января 1942 года было принято специальное постановление, в котором говорилось, что производство зимнего судоремонта и подготовку кораблей к весенним боевым действиям считать главной боевой задачей Краснознаменного Балтийского флота и ленинградской судостроительной промышленности. Военный совет фронта решил возвратить на флот с сухопутных частей подводников и некоторых других специалистов. Многие предприятия города и области обязывались выполнить заказы флота. Для ремонтных работ было освобождено от всех видов трудовой и воинской мобилизации около 19 тысяч человек. Однако к началу января сорок второго реальной силой, способной производить корабельный ремонт, в действительности являлись только экипажи кораблей. Учитывая это, решением Военного совета фронта корабельный личный состав перевели на первую норму питания.

Военный совет КБФ обратился со специальным воззванием к военным морякам и рабочим судостроительных и судоремонтных заводов и мастерских, призывая отдать все силы быстрейшему ремонту кораблей. Политуправление флота издало листовки-памятки, в которых определялись конкретные обязанности специалистов, давались советы и рекомендации.

Я говорю об этом так подробно потому, что ремонт кораблей в тех условиях имел особый смысл. Он вселял твердую уверенность в личный состав: Балтийский флот не только жив, цел, но и с наступлением весны перейдет к выполнению своего основного боевого назначения – к активной борьбе с врагом на море.

Пожалуй, только живые свидетели тех дней могут оценить все значение в ту пору таких обыденных слов, как "закипела работа". А так именно и было после решения Военного совета фронта о ремонте боевых кораблей. Люди недоедали, мерзли, многого не хватало, а работа все же заметно продвигалась.

Да, я не преувеличу, если скажу, что невиданный энтузиазм и патриотическая сознательность явились той огромной движущей силой, которая дала нам возможность совсем с неплохими результатами встретить весеннюю кампанию сорок второго.

Несмотря на невероятно тяжелые условия, мы смогли отремонтировать сотни кораблей различных классов. Никогда никто не предполагал, что такие сложные ремонтные работы так быстро и с хорошим качеством можно выполнить в подобных условиях. Сверх плана удалось привести в порядок еще немало кораблей, которые в зимнее время получили различные повреждения от артиллерийских обстрелов и налетов авиации противника.

Как мне кажется, ценнейший опыт организации ремонта подводных лодок блокадной зимой 1941/42 года заслуживает специального исследования. Балтийцы выполнили своими силами 98 процентов всех заводских работ! В памяти сохранилось множество имен настоящих героев-тружеников. Вспоминается мичман Юркевич. Это он сделал приспособление для съема гребного винта под водой вне дока. По нормам на это отводилось 36 рабочих часов, а водолазы Бойченко и Райский, руководимые изобретателем, сняли винт за 2 часа 40 минут! Потом эту операцию с таким же успехом повторили еще 17 раз под наблюдением помощника флагманского инженера-механика бригады подводных лодок инженер-капитана 2 ранга Б. Д. Андрюка.

Особую трудность представлял ремонт точных измерительных приборов. В этом деле нам очень помогли заводские специалисты. Была проведена лабораторная проверка 1330 приборов.

Успешным выполнением судоремонта в ту голодную и холодную зиму балтийцы вписали блестящие страницы, которые достойны упоминания наряду с боевыми подвигами.

К 1 мая 1942 года технически были готовы десять подводных лодок. Также были готовы, но требовали докования еще семь лодок.

Уже в характере проводимого ремонта моряки улавливали верный признак того, что скоро им предстоит горячая работа. Это стало еще более очевидно, когда на подводных лодках развернулись усиленные занятия матросов и офицеров по всем специальностям. На вскрывшейся ото льда Неве отрабатывались погружения и всплытия, решались аварийные задачи. Командиры усердно занимались торпедными стрельбами в специальном классе, а штурманы изучали навигационные, гидрографические и минные условия на театре.

Об использовании подводных лодок в предстоящей кампании 1942 года были разноречивые толкования. Помню, однажды ко мне пришел командир дивизиона подводных лодок капитан 2 ранга В. А. Егоров.

Я знал Владимира Алексеевича как одного из лучших подводников. Спокойный, рассудительный, на этот раз он был очень взволнован. Комдив убедительно доказывал, что выходы подводных лодок, в частности И. М. Вишневского, Ф. И. Иванцова, А. И. Мыльникова и других осенью 1941 года, когда они выполнили боевые задания в Балтийском море, в том числе связанные с обеспечением эвакуации гарнизона военно-морской базы Ханко, не оставляют сомнения в возможности успешных действий и в кампании 1942 года.

– Вряд ли за зиму обстановка в заливе, особенно минная, ухудшится, заметил Егоров, – наоборот, весенние передвижки льда, которые произойдут под влиянием зимних штормов и свежих весенних ветров, сорвут и уничтожат часть мин. Все же, несмотря на это, минная опасность для лодок при самостоятельном форсировании Финского залива останется главной.

Я спросил комдива, какие еще трудности он предвидит. Подумав, Владимир Алексеевич обвел карандашом на карте Балтики прибрежные малые глубины и сказал, что за этой зоной надо следить особенно внимательно: к ней уже в прошлом году прижимались транспорты противника, да и в первую мировую войну немцы применяли подобную тактику.

Егоров усмехнулся:

– Пустили утку, будто Балтийский флот приказал долго жить, затонул... а сами боятся его. С небольших глубин кто их сможет выгнать? Пока берег в их руках – никто. Ну разве в какой-то мере авиация.

Наступила небольшая пауза. Егоров энергично сжал кулаки, словно видел во мне непримиримого оппонента.

– Я неустанно повторяю свои требования к командирам лодок: будьте терпеливы во время пребывания на боевых позициях, по неделям выжидайте трофей, потому что рано или поздно любому конвою приходится менять глубину. Хорошо, если такой установки будут придерживаться не только они, командиры, но и те, кому они подчиняются...

Это была ценная мысль. В ее справедливости я неоднократно убеждался на протяжении всего сорок второго года.

В разговоре с Егоровым мы затронули ряд других тем, подсказанных опытом удачами и неудачами первого полугодия войны. Владимир Алексеевич высказал любопытные соображения об управлении лодками. Он был решительным противником опеки командиров.

Командир дивизиона поднял также вопрос об управлении лодками из высших штабов. Он доказывал, что боевыми действиями, особенно в условиях Балтики, руководить издалека, с берега, невозможно, И выдвигал смелое предложение – не управляемые групповые атаки, а руководство действиями группы в три-четыре лодки с одной лодки, которая проводит разведку для всей группы.

Мне показалось это предложение весьма интересным, принципиально новым, но состояние нашей гидроакустической и радиолокационной техники заставило меня усомниться в его практической эффективности. Это Егорова не убедило. Он видел выход в довольно простом решении. Контакт поддерживается с одной из лодок группы, которая была бы скоростной и имела лучшую технику для связи в целях разведки с самолетом-разведчиком. На такой корабль можно было бы возлагать и новые тактические задачи, и общее оперативно-тактическое руководство другими лодками группы.

Слушая убедительные доводы В. А. Егорова, я с удовлетворением подумал, как выросли и возмужали наши люди. Теперь можно было вернее оценить каждого человека. Новые задачи требовали, в частности, укрепления командования соединения подводных лодок. После доклада народному комиссару было принято решение назначить

командиром соединения капитана 1 ранга А. М. Стеценко. До этого Андрей Митрофанович возглавлял отдел штаба флота по руководству подводными силами. Человек он вдумчивый, волевой, знал условия и обстановку на театре военных действий, у него был и опыт командования подводными лодками и соединениями лодок. Меня подкупал в этом с виду замкнутом офицере спокойный, уравновешенный характер, что для подводника особенно важно. Стеценко был достаточно подготовлен и в оперативно-тактическом отношении. Он видел и понимал причины слабых мест в подготовке экипажей.

Под стать командиру мы назначили и военкома соединения. Им стал Илья Аронович Рывчин, начальник ведущего отдела политуправления флота. Это был весьма квалифицированный, знающий политработник. Он отличался большой работоспособностью и совершенной непримиримостью к недостаткам.

Апрель и май для всех нас стали периодом огромного напряжения, особенно для штабов, политорганов, тыла. Надо было все до мелочи предусмотреть в подготовке к летней кампании.

Штаб флота проводил групповые занятия офицеров-подводников совместно с командным составом охраны водных районов Ленинграда и Кронштадта, в которых участвовали также офицеры – авиаторы и артиллеристы. Отрабатывались вопросы эскорта и взаимодействия кораблей, катеров, авиации и артиллерии на переходах Ленинград – Кронштадт и Кронштадт – Лавенсари.

Особая задача встала перед нами во время подготовки подводных лодок к переходу в Кронштадт. Надо было прежде всего отработать самые необходимые задачи боевой подготовки и организации службы, особенно срочное погружение. Единственное место, выбранное командованием бригады, был район Невы с подходящими глубинами, между Литейным и Охтинским мостами.

Одной из первых начала отработку срочного погружения из-под двух дизелей подводная лодка "Л-3". После срочного погружения почти в течение полутора часов она следовала под перископом. Скорость течения в этом районе достигала около трех миль в час. Поэтому фактическое перемещение подводной лодки против течения экономичным ходом 3 – 3, 5 мили в час было настолько медленным относительно берега, что, наблюдая в перископ движение пешехода, командир делал вывод: человек идет быстрее, нежели подводная лодка. Под водой проводились тренировки рулевых, одиночная и залповая стрельба воздухом из торпедных аппаратов. После залповой стрельбы рулевые удерживали лодку на заданной глубине. Конечно, отрабатывалась и проверялась вся работа механизмов и организация управления лодкой в подводном положении, проводились тренировки аварийных партий. Это был своеобразный полигон, через который проходили все лодки в Ленинграде. Да, только на Балтике в такое невероятно тяжелое положение были поставлены наши подводники!

Большой важности работа проводилась на Ладожском озере по гидрографическому и навигационному обеспечению плавания боевых, транспортных, речных кораблей и судов. Заново организовывалось противоминное наблюдение за водной поверхностью. Нас не оставляла мысль, что противник с весны может предпринять постановку мин, используя самолеты. Учились командиры кораблей, катеров, транспортов. Отрабатывалось взаимодействие с летчиками флота. Шла напряженная учеба во всех соединениях, на кораблях и в подразделениях флотилии. Энергично работал штаб флотилии под руководством капитана 1 ранга С. В. Кудрявцева.