Текст книги "Книга судеб Российской Федерации"

Автор книги: Владимир Фильчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Телевизор, который, как кровать и стол, выдвигался из стенной панели, Петр смотреть не мог, его тут же начинало тошнить от одной только рекламы, от которой совершенно некуда было деться. Два раза он заходил в видеотеку и брал кассеты с фильмами, но и от них, почему-то, тошнило.

И вот в один прекрасный (хотя, почему, собственно прекрасный?) день, на него навалилась такая хандра, что ему вдруг сделалось на все наплевать. И утром следующего дня он не вышел на работу. С наслаждением остался в постели, уснул после побудки и проспал до десяти часов, пока дверь не открылась и на пороге не возникла приземистая фигура Азы Антоновны. Она вошла, в своей аляповатой деревенской кофточке красного цвета и синей юбке чуть ниже колена, под которой было видно бутылочной формы ноги.

– Таак, – протянула она, усаживаясь на стул и разглядывая Петра, который приоткрыл один глаз, и тут же снова закрыл. – Казеним, стало быть?

– Казеним! – радостно согласился Петр, натягивая одеяло до подбородка. – Что хотите делайте, убивайте, режьте на части, колесуйте, на дыбу вздергивайте...

– На кол посадим, – ласково подсказала Антоновна.

– Да ну, – усомнился Петр. – Не может быть. В наш-то просвещенный век?

– А что? Очень показательно, гы-гы. Соберем всех, дабы никому неповадно было, пусть посмотрят. А ты, сидя на колу, будешь рассказывать, как докатился до жизни такой. Очень поучительное зрелище. В целях воспитания личного состава, гы-гы.

– А, сажайте, – легкомысленно махнул рукой Петр.

– Ух, ты какой! – Антоновна нахмурилась. – И не мечтай. Мы с такими знаешь как поступаем? Мы их наверх выпускаем, ага. А они потом сюда сами просятся.

– Врете!.. Ой, простите...

– Ничего, ничего. Я вру, конечно. Частенько, особенно когда подвыпью, гы-гы. Но не в этом случае, Петруша. Вставай, пойдем.

– Куда?

– Куда, куда. На кудыкину гору. Денисыч тебя в город отвезет.

– А как же государственная тайна?

– Какая тайна? Ах, это? – она обвела рукой стены. – Так это никакая не тайна. Это брехня одна, тебе и не поверит никто. Фээсбэшники не поверят от того, что такого быть не может, чтобы без их ведома. Милиция не поверит, потому что ей не до этого, с психами она не связывается. Кому расскажешь? Алексею? Или статью напишешь? Ну-ну, давай. А я буду посмотреть.

– Погодите, – растерялся Петр. – Как это фээсбешники не поверят? Они ж не дураки там. У них же принцип такой – если есть вероятность, считается, что она сбылась...

– Это ты книжек начитался, милый. Ну, что я тебя уговариваю? Пойдешь наверх? А нет, так живо работать!

– Пойду наверх! Еще как пойду! Солнышко увидать, воздухом подышать.

– Давай, давай, дыши. Выхлопом ты надышишься. И дымами всякими. Я ж говорю, сам назад запросишься. Давай хоть об заклад биться.

– А давайте биться! – Петр вскочил с постели, в одних трусах, потом вдруг застеснялся, быстро натянул штаны и рубашку. – Что поставите?

– Коньяку бутылку. Настоящего, не подделку, которая в магазине. "Камю". А ты?

– А я... А я...

– А ты будешь работать и не рыпаться.

– Согласен!

Ударили по рукам.

Ехали опять в том же автобусе с запотевшими окнами. Петр провел рукой по стеклу, но разглядеть ничего не смог – стоило убрать руку, как стекло вновь покрывалось потом. Антоновна, сопровождавшая его, посмотрела насмешливо.

– Это на случай, если ты вдруг шпионов вздумаешь привести, гы-гы.

Петр только хмыкнул в ответ и отвернулся.

– Ну, касатик, приехали, – сказала Антоновна, когда автобус остановился и распахнул переднюю дверцу. – Сроку на спор даю две недели. Не запросишься в срок, твоя взяла, можешь приходить за коньяком. Запросишься... Да, вот тебе номер, позвонишь, – она дала ему бумажку с цифрами. – Это домашний Денисыча.

– А если я на Денисыча шпионов натравлю?

– Ох, Петруша! Ну, натравишь, и что?

– А то, что автобус ваш два года назад в аварии разбился, и его списали.

– Ну, списали, и что? Эх, касатик, да ты обратись в ФСБ, обратись. Если, конечно, стремишься в желтый дом попасть. Живо упекут, и как звать не спросят, гы-гы. Стали б мы тебя отпускать! Давай, давай, выметайся, меня еще дела ждут. Не один ты у меня, гы-гы.

Петр вышел, зажмурился от яркого солнечного света, от которого отвык в подземелье. Автобус, фыркнув вонючим выхлопом, укатил. Его высадили в знакомом переулке, недалеко от дома. Он побрел домой, разглядывал травку, пробивающуюся на газонах. Было тепло, даже жарко. Он расстегнул куртку, потом снял ее, перекинул через руку.

– Ничего, разберемся, – с оптимизмом прошептал он и зашагал к подъезду.

Чем-то ему не понравилась дверь квартиры. Было что-то в ней не так, что-то неуловимое и непонятное. Петр не сразу сообразил – что. Не горела красная лампочка сверху. Он силился вспомнить, ставил ли квартиру на охрану и не мог. Вставил ключ в замочную скважину... Ключ не поворачивался. Он чертыхнулся, но надавить на ключ сильнее побоялся – вдруг сломается. Стукнул по двери кулаком, звук получился слабым – дверь была массивная, отделанная деревянной рейкой. Стукнул ногой. За дверью вдруг кто-то зашевелился, щелкнул замок и створка открылась. "Воры!" – мелькнуло в голове у Петра. На пороге стоял тучный мужчина невысокого роста, коротко стриженый, в одних трусах, через резинку которых свешивался огромный волосатый живот. В руке толстяк держал вилку.

– Ты чего тут крутишься? – подозрительно спросил он.

– Я? – Петр растерялся и не знал, что делать – бежать вызывать милицию или попытаться справиться своими силами.

– Ну не я же! – толстяк презрительно разглядывал Петра.

– Я здесь живу, между прочим, – нерешительно произнес Петр, подозревая уже, что Орден выкинул его из квартиры.

– Где? – опешил толстяк.

– Здесь.

– Здесь я живу! – толстяк стукнул себя кулаком в грудь. – Слушай, проваливай, а? Я с ночной смены пришел, завтракаю, сейчас спать завалюсь.

И он стал закрывать дверь.

– Послушай! – Петр вставил между створкой и косяком ногу. – Ну, хотя бы вещи мои отдай! Компьютер. А?

– Слышь, старик, – толстяк опасливо косился на Петра в щель. – Мы, когда въехали, в квартире только мусор валялся. Мусор тебе отдать, что ли?

Петр убрал ногу, и дверь захлопнулась. "Вот так-так, – думал он, спускаясь по лестнице. – Орден постарался. Ай да Аза Антоновна! Знала ведь, знала!"

– Две недели тебе сроку, – передразнил Петр.

Он вдруг остановился, пораженный мыслью о том, что все документы остались в квартире. У него в кармане только портмоне с мелочью и записная книжка. Петр нащупал в кармане телефон, набрал номер.

– Леша, привет! Что значит, кто это? Ты что, не узнаешь, что ли? Петр. Как какой Петр? Скорохлебов. А...

Он ошарашенно посмотрел на трубку.

– Ни хрена себе! А, ну да, его запрограммировали.

– Эй, Лешка! – крикнул он. – Я тебе сто баксов должен.

Алексей долго молчал, слышалось сопение.

– Ничего ты мне не должен, – с сомнением произнес, наконец, он. – Враки это все.

– Как хочешь, – сказал Петр и отключил телефон.

Он вышел во двор, сел на скамейку. Во дворе гуляла молодая мамаша с коляской, стояло несколько автомашин.

– Так-так, Аза Антоновна. Вы наверняка ждете меня сегодня к вечеру. Ну уж, дудки. Свой коньяк я отыграю. И горе вам, если он окажется подделкой!

Петр не знал, как он накажет в этом случае Азу Антоновну, сказал так для красного словца, хотя щеголять красноречием было не перед кем, разве что перед самим собой. Пришла идея позвонить Светлане, но Петр очень долго отказывался от нее. Светлану уж точно, если не запрограммировали, то строжайше предупредили убежища опальному аналитику не давать. Он принялся листать памятную книжку и набирать номер за номером. Повсюду выходил ему отказ. Кто-то просто не имел времени с ним встретиться, кому-то срочно нужно было уезжать, а пустить пожить в своей квартире он никак не мог, "ты уж извини, старик"; кто-то просто отказывался его вспомнить, как Алексей. У всех находились какие-то причины. Петр обзвонил всех, кто только нашелся в книжке, кроме Светланы. Наконец, пересилив себя, набрал ее номер.

– Мне плохо, – сказал он.

Она очень долго молчала, дышала в трубку. Потом медленно произнесла:

– Приходи к Гоголю. Через полчаса.

Ну, хотя бы здесь сразу не отказали. Петр с облегчением вздохнул, посмотрел на часы и пошел в сторону станции метро.

Через полчаса Петр остановился у памятника Гоголю, огляделся, и тут же увидел Светлану. Она стремительно подошла к нему, маленькая, ладная, в черных брючках и белой курточке, схватила его за руку и потащила прочь от памятника. Она поминутно оглядывалась, пока не затащила Петра в запущенную подворотню, где очень крупно из баллончика с красной краской было написано "Спартак чемпион".

– Ну? – спросила она, глядя на него с мучением.

– Ни денег, ни документов, ни квартиры, – лаконично выложил Петр и посмотрел с надеждой.

Светлана поджала губы, некоторое время смотрела на него, потом решительно раскрыла сумочку, достала кошелек.

– Вот, все что могу, – она протянула ему пятьсот рублей.

Петр взял купюру, поняв, что надежды не оправдались.

– Насчет квартиры... сам понимаешь... – с мукой произнесла Светлана, пряча глаза.

– Понимаю, – тускло сказал он, глядя мимо нее.

– Они меня убьют! – закричала она и тут же зажала рот рукой. Продолжала едва слышно: – Убьют, понимаешь?

– Понимаю, – холодно сказал Петр.

Он отвернулся и хотел было уйти, но Светлана удержала его за рукав.

– Ну пойми же ты меня!

– Да я понимаю, что ты, – Петр вежливо убрал ее руку. – Только у меня такое ощущение, что никого они не убьют. Так, пугают только. За деньги спасибо. Прощай.

Он пошел вон из подворотни. Светлана догнала, и, семеня за ним, скороговоркой говорила:

– Петя, вернись к ним! Вернись! Зачем ты затеял все это? Разве тебе там плохо? Что ты, в самом деле? Жить негде, на работу не возьмут...

– Плевал я на твою работу! – Петр остановился, посмотрел со злостью. – Мне работа не нужна. Я и так проживу. И коньяк ее чертов мне не нужен, так и передай этой...

Он махнул рукой и вышел на улицу. Нащупал в нагрудном кармашке листок с номером Денисыча, смял его и выбросил в урну.

– Плевал я на ваш орден, Аза Антоновна, – пробормотал он. – Надо будет – сами найдете. Следите, небось? Давайте, давайте. Только ведь не пойду я в ваше подземелье! Я не герой, я слабый человек, но ишачить на вас за солдатскую пайку не стану, так и знайте. Можете убить!

* * *

Было очень тяжело ходить все время по городу, сидеть на твердых и неудобных скамьях. Непривычно. Когда у него была квартира, он приходил, принимал душ, вытягивался на диване и отдыхал, а теперь... Сидя на влажной от только что закончившегося дождя скамье в небольшом скверике недалеко от своего дома, Петр обдумывал нерадужное будущее. Соваться в милицию с заявлением о потере паспорта едва ли имело смысл. Вполне возможно, что заявление примут, но ходу ему не дадут. Нужно будет привести как минимум двух свидетелей, которые бы подтвердили, что он именно и есть Петр Валентинович Скорохлебов, проживающий... Вот-вот, нигде не проживающий. Бродяга. Петр был уверен, что ни одна сволочь из подъезда, где он некогда жил, не вспомнит его. Каждый будет глупо моргать, пожимать плечами и уверенно говорить, что этого молодого человека он никогда в жизни не видел. Петр сделал такой вывод, когда нос к носу столкнулся со старушкой со второго этажа, поздоровался с ней, а та взглянула с удивлением, буркнула что-то и прошла мимо, решив видно, что он пьян. Заявить права на свою квартиру он не мог по той же причине. Совершить мелкое хулиганство и попасть на полмесяца за решетку ему не хотелось (он с улыбкой вспомнил рассказ О`Генри «Фараон и хорал»), и он оставил этот шаг на самый крайний случай. Где жить? И тут ему в голову пришла очень хорошая мысль, которая, правда, не показалась очень удачной, но, поразмыслив, он решил, что именно так и нужно сделать. Дело в том, что у него был ключ от подвала, в котором было тепло, сухо и лежали вполне чистые доски, на которых можно будет неплохо выспаться. Скорее всего, в Ордене не просчитали такую ситуацию, и не сменили замок на двери. Во всяком случае, одну ночь там можно было провести. Да полноте! Неужто Аза Антоновна выгонит его и из подвала? Впрочем, расчитывать нужно на самое худшее.

Вечером, когда стемнело, и со двора исчезли последние ребятишки, игравшие на асфальте в классики, Петр незаметно проскользнул к двери в подвал, отпер ее, и включил свет. Помещение, разделенное дощатыми перегородками на кладовки, показалось ему грязным и унылым, он сел на стопку досок, подпер голову кулаком и задумался. Пятисот рублей, полученных от Светланы, хватит, конечно, при известной экономии, на некоторое время. Но, кроме еды, нужно ходить в баню хотя бы раз в неделю, купить зубную щетку и пасту, полотенце, чтобы умываться в платном туалете за квартал отсюда. Бритва бы тоже не помешала, но без нее придется обойтись. Петр знал, что борода у него растет куцая, какими-то кустиками, разом густо, разом пусто, но с этим придется смириться. Чтобы следить за собой, нужны деньги. Да, деньги. Поскольку никто их не даст даже взаймы, придется как-то работать. Нет и речи о том, чтобы вести прежнюю журналистскую деятельность. Ни в одной кассе ему не выдадут деньги без паспорта. Следовательно, придется подрабатывать грузчиком, носильщиком или что-нибудь в этом роде. Неподалеку есть вещевой рынок, один из последних, не облагороженных, где кормятся многие бродяги. Придется пристроиться там, вступить в сношения с тамошними бомжами и как-то завоевать себе место под солнцем.

Порешив на этом, Петр выключил свет, лег на доски, очень долго ворочался с непривычки, таращил глаза в полную темноту, и, наконец, заснул.

Утром, выйдя из подвала на белый свет, он тщательно осмотрел куртку и брюки, долго оттирал пыль, и понял, что очень скоро он станет грязным, и ничем не будет отличаться от бродяг, которых было полно в любом городе России. Однако же, его вид еще позволял казаться вполне респектабельным мужчиной, и Петр сходил в магазин, купил полотенце, зубную пасту и щетку, умылся в платном туалете, с неудовольствием потер подбородок, покрытый щетиной и вышел на улицу посвежевший и полный энтузиазма, несмотря на то, что от пятисот рублей в кармане осталось всего ничего. Однако он зашел еще в гастроном, где купил два пластиковых стаканчика и шкалик водки. Позавтракал заскорузлым беляшом и стаканчиком ячменного кофе в забегаловке у рынка и принялся прохаживаться по рядам. Торговцы только-только разворачивали товар, кругом сновали носильщики с тележками, кричали "поберегись!", деловито сгружали плотно набитые баулы. Петр приглядывался к ним, и замечал, что не такие уж они и бомжи. Да, испитые лица с тремя классами образования, да, одеты не ахти, но не бомжи. Улучив момент, Петр отвел в сторону одного из грузчиков, молодого круглолицего парня со следами вчерашней попойки на лице и крепким запахом перегара и сказал:

– Слушай, приятель, кто у вас старший?

– А че?

– Надо.

– Вон, Артамон.

Парень указал на пожилого мужчину, действительно напоминающего Артамона из сказки о Буратино, в основном тем, что на голове у него была легкая шапка из каракуля с длиннющими ушами. Петр дождался, когда тот немного освободится, и обратился к нему.

– Слушай, друг, тут такое дело, – начал он смущенно. – Нет, погоди, о деле потом.

Петр распахнул куртку, показав горлышко шкалика. Он не ошибся. Глаза Артамона сразу загорелись, словно в черепушке включился фонарик.

– О деле потом, – забормотал он, схватив Петра за руку и потащив его куда-то в задний коридор рынка, образованный высоким дощатым забором и задниками торговых прилавков. Здесь было сумрачно, валялись несколько деревянных чурбаков, на которых они и пристроились. Петр налил Артамону полный стакан, а себе плеснул чуть-чуть. Артамон махнул стакан одним глотком, утерся рукавом, посмотрел слезящимися глазами и проговорил сдавленным голосом:

– Ну, теперь можно и о деле.

– Дело у меня такое, – начал Петр. – В общем, потерял я квартиру, работу, все. Хочу к тебе в артель пристроиться.

Артамон отвел взгляд в сторону, долго думал о чем-то, слегка шевелил губами, будто просчитывал что-то. Когда Петр уже хотел было спросить его, о чем он так крепко задумался, старик сказал:

– А что, лады. Ты по-человечески подошел, я по-человечески подойду. Условия такие. Десять процентов будешь отдавать мне. Это будет твой подоходный налог, ха-ха. Видишь, даже меньше, чем государство дерет. Только чтоб без обману. Замечу, что дуришь меня, берегись. Тут налоговой полиции нет, я сам налоговая полиция, ха-ха. Да не думай, что все это мне в карман пойдет. Тут и рыночное начальство кормится, и менты, и крыше надо отстегивать. Ну, халатик я тебе дам, не мелькать же тебе в этой курточке. Потом сочтемся. Работы немного, в основном утром и вечером. Днем так – кому поднести что. Берешь десятку за место.

– Как это?

– Ну, как, как. Перенес баул – место. Десятка, стало быть. Хошь баул, хошь сумочку дамскую, ежели дадут, – место. По-божески. Торговцам не жалко, и нам хорошо. Тележки вот только лишней нету, будешь на горбу таскать. Там что-нибудь придумаем. Пойдем, поставлю тебя на конвейер.

Он привел Петра к железнодорожным контейнерам, в которых хранились баулы с товаром, добыл откуда-то засаленный черный халат, который Петр тут же надел поверх куртки, представил его двум-трем хмурым с бодуна грузчикам и Петр включился в работу. Ему доставались в основном совсем мелкие торговцы, с двумя-тремя баулами. Сначала он перенес три тяжеленные сумки торговке дамскими сумочками, разбитной полной бабенке, которая всю дорогу выпытывала у него, кто он да что, и, когда узнала, что он бездомный, сразу потеряла к нему всякий интерес. Потом пошли четыре баула торговки верхним трикотажем, за которыми он ходил по очереди, потом два баула с брюками и джинсами для молодого кавказца, черного как негр и хмурого, очевидно, тоже с похмелья. На этом утренняя работа закончилась. Петр подсчитал деньги. Вышло девяносто рублей. Он тут же отдал десятку Артамону, отказался от предложения выпить, мотивируя отказ недавней резекцией желудка, и ушел с рынка до вечера. Целый день болтался по городу, пообедал очень скромно – пакетом кефира и половиной батона, к шести часам вечера прибыл на рабочее место, надел черный халат и приготовился к труду. На этот раз ему удалось заработать значительно больше – он носил баулы без устали, только утирая пот рукавом халата. Та разбитная бабенка, торговка дамскими сумочками, все-таки подозвала его, нагрузила и принялась выспрашивать дальше, как она говорила, "за жизнь". Очевидно, подумав о знакомстве с Петром, она решила, что бездомный, или не бездомный, какая разница, и продолжила знакомство. Петр не возражал, видя, что она не замужем, скорее всего, разведенная, и может пригодиться ему в качестве крыши. Крыши не в том смысле, который стали вкладывать все в это слово в последнее время, а в буквальном, то есть в виде крыши над головой.

Торговку звали Фаина, несмотря на то, что в ней не было ничего татарского или узбекского с виду – светлые волосы, связанные в пучок, большие круглые глаза сине-зеленого цвета и очень белая кожа. Расчитываясь с Петром, она подмигнула ему, сказала "до завтра" и убежала.

Когда рынок почти опустел, Петр и Артамон стояли, сложив руки на груди, и обозревали разгром, оставшийся после торгового дня – рваные коробки, газеты, пластиковая упаковка от корейской лапши, пивные бутылки и полиэтиленовые мешочки, которые лениво шевелились под ветерком. Навстречу шла бабка-торговка, с трудом волоча две огромных сумки с товаром.

– За двадцатку удавится, – презрительно показал на нее Артамон и сплюнул на землю.

За бабкой медленно шел настоящий бомж в длинном засаленном пальто с грязным мешком в руках. В мешке позвякивали пустые бутылки и банки, которых набралось уже немало. У бомжа было удивительное лицо, которое каким-то образом вызывало безотчетное уважение у человека, совершенно с ним не знакомого, такого, как Петр. Лицо бродяги было интеллигентным, обрамленным ровно постриженной черной бородой с проседью, на лице было написано высшее образование, недюжинный ум и пристрастие к алкоголю.

– О, а это наш Философ, – сказал Артамон. – Умнейшая бестия!

Он произнес эти слова с ноткой почтения, как в разговоре холопов о генерал-губернаторе.

Торговка перла на них, не поднимая глаз. Петр посторонился, но Артамон удержал его.

– Что, Егоровна, – ехидно сказал он. – Трудимся? Пыхтим?

– Отыди, басурман! – сказала Егоровна, глядя исподлобья.

– Ну, какой же я басурман! – засмеялся Артамон. – Такой же, как и ты, православный.

– Был бы ты православный, не драл бы десятку за место.

– У, Егоровна, нам тоже пить-есть надобно.

– Пропусти, – пропыхтела женщина.

– А ты обойди.

Петр дернулся было помочь, но Артамон удержал его твердой рукой, и показал глазами, что тут дело принципа и вмешиваться нельзя. Петр все-таки посторонился, и старуха прошла мимо. Седые волосы выбились у нее из-под платка и развевались как пакля. Подошел и бомж.

– Здорово, Философ, – сказал Артамон.

– Здравствуй, Артамон. А это что же, новенький у вас?

– Это Петя. Новенький, сегодня приняли.

– Простите, – сказал Петр. – Я знал одного Философа, тоже как вы...

– Бомжа? – улыбнулся Философ. – Не стесняйтесь называть вещи своими именами.

– Я читал про него в одном рассказе.

– Да, я слышал про такой рассказ, – Философ покивал головой. – Сам не читал, не доводилось.

– Я бы хотел с вами поговорить, – смущенно предложил Петр.

– Отчего бы не поговорить? – откликнулся бродяга. – Угостите стаканчиком, так хоть до утра.

Петр с готовностью сбегал в ближайший гастроном, купил шкалик, отдал Артамону оброк и они с Философом пошли в задний коридор, уселись на чурбаки. Философ отобрал у Петра бутылку, налил себе сам ровно четверть стаканчика, выпил, занюхал рукавом, посмотрел сквозь слезы.

– Ну, так о чем вы хотели поговорить? – он вернул Петру шкалик, знаками велел спрятать, мол, больше не нужно.

– Вы тот самый Философ, из рассказа? Ну да, ну да, по всему видно.

– Знаете, – Философ откинулся на забор, почесал бороду. – Меня многие спрашивали про тот рассказ. Так много, что мне немножко надоело отвечать. Тот или не тот, какая разница? Если вас интересует Ангел, то это не ко мне – был ли он, не был ли, я вам не скажу. Это к автору обращайтесь.

– Да нет, – вздохнул Петр. – Я, в общем-то не поэтому. Дело в том, что я теперь тоже бомж. То есть, жилья у меня нет, документов нет и восстановить их я не могу.

– Вон как, – задумчиво протянул Философ, достав из кармана заскорузлый окурок и прикуривая от спички. – Разве бывает так, чтобы без документов?

– А у вас что, документы есть?

– Мы ведь про вас говорим, – парировал бродяга.

– Ну да. Бывает, как видите. Меня никто не помнит, а чтобы документы восстановить, нужно два свидетеля.

– Глупости! Придите в паспортный стол, там есть ваше личное дело с фотографиями...

– В том-то и дело, что, скорее всего, нет там никакого дела!

– Это как же?

И Петр рассказал все первому встречному бродяге. Тот слушал, не перебивая, только периодически извлекал из кармана окурки и закуривал. Огонек сигареты освещал бороду и нос в густеющем мраке.

– Мда, – сказал он, когда Петр замолчал, переводя дух. – Вот именно что-то вроде этого я и представлял. Я Орден имею в виду. Знаете, корень всего в нашей предсказуемости. Да-да, именно в предсказуемости. Все наши поступки можно просчитать, предвидеть, и на основе этого строить подобные планы. Предсказуемый народ легко управляется. Над ним можно безнаказанно ставить эксперименты. Здесь я имею в виду не только нас, русских, но и вообще любой народ. Представьте, что было бы, если бы правители не могли сказать, как поведут себя их подданные завтра, после очередного эксперимента.

– Но, позвольте, – возразил Петр. – Именно так и происходит. Выкинут очередной фортель вроде монетизации льгот, а народ начинает бунтовать...

– Подобные вопросы и мне приходили в голову. Такая, казалось бы, неосведомленность власть предержащих полностью объясняется тем, что руководят совсем не они, а кто-то другой. Как выяснилось – Орден.

– Погодите, погодите! – Петр с удивлением взглянул на бомжа. – Так вы что, поверили мне?

– Вам трудно не поверить, Петр, вы рассказывали с такой горячностью, так убедительно. – Философ улыбнулся. – Дело в том, как я уже сказал, у меня были подобные предположения, но они были чисто умозрительные, а теперь подкреплены вашим рассказом. Почему правительство часто оказывается в роли дурачка, выдернувшего чеку из гранаты и с удивлением взирающего на оторванную руку? Потому, что не знает всей подоплеки.

– Аза Антоновна говорила мне, что никто не поверит. Именно поэтому меня и отпустили.

– Вас отпустили совсем не поэтому, – Философ покачал головой. – А потому, что просчитали вас и решили, что вы непременно вернетесь. Как они рассуждали? Мы лишим его жилья, документов, комфорта, заработка, всего. И что ему останется делать? Только вернуться с покорной головой, и продолжать работать в бункере. О, эти ребята гораздо умнее спецслужб, которые садят жертвы на крючок компромата, какого-нибудь убийства, прелюбодеяния и тому подобное. Если вы вернетесь, то вам уже не захочется сбежать, отлынивать и вспоминать с тоской надземную жизнь. О надземной жизни у вас останется стойкое отрицательное воспоминание! Понимаете? Они, в принципе, ничем не рискуют, поскольку поверить вам может только такой выживший из ума бродяга, как я.

– Ну, как же? Может пойти слух.

– Слух? Может. Но вы не догадываетесь разве, что они именно этого и хотят? Не спрашивайте – зачем, потому что я не знаю. Но то, что это специально организованная утечка информации, ясно, как день. Мы предсказуемы, и этим все сказано.

– А я не хочу быть предсказуемым! – Петр стукнул кулаком по колену, сверкнул глазами.

– Да кто ж хочет? Но – увы. Я уверен, что у них просчитан и тот вариант, если вы так и останетесь бомжом и не вернетесь в подземелье. Мало того, вполне возможно, они надеются на то, что вы подниметесь из той грязи, в которую они вас бросили, приобретете квартиру, общественный статус, станете именно таким человеком, каким они и хотят вас видеть. Вы ж не знаете, кто работает на них, и кто будет вас направлять именно в ту сторону, куда нужно им. Ведь таким агентом могу оказаться и я.

Петр поежился, ничего не сказал.

– Вы рассказывали про сон, в котором вы видели, как Аза Антоновна советует вам не делать глупостей. Это очень символично. Ибо мы не знаем, каких именно глупостей делать не надо.

Философ встал, огляделся. На задворках было совсем темно, свет исходил только от низких туч, освещенных городскими фонарями.

– Уже поздно, – сказал он. – Вам есть, где переночевать?

– Да, в подвале, на досках.

– В подвале, – бродяга улыбнулся. – В России очень много подвалов, гораздо больше, чем нужно, чтобы укрыть всех бродяг. Идемте, пора.

Петр вернулся в свой подвал заполночь, улегся на досках и задумался. Предсказуемость. Об этом ему не приходилось думать. А ведь правда! Все можно просчитать, предвидеть и предсказать с очень большой долей вероятия. Как же стать непредсказуемым? Нет, погоди, нельзя так сразу ставить вопрос. Зачем становиться непредсказуемым? Нужно плясать от этого угла. Зачем? Что плохого в предсказуемости? А то, что его просто используют. Господи, да всех в этом мире в той или иной степени используют. Полная свобода может быть только от больших денег, или... от полного их отсутствия. Зависимости от сильных мира сего все равно не избежать, так зачем пыжиться? Нужно самому взять и все просчитать, попытаться понять логику Ордена, чего он от него хочет, и выработать линию поведения, которая будет наиболее выгодна ему, Петру.

Чего же хочет Орден? Едва ли того, чтобы Петр оставался всю жизнь бомжом. Это глупо – взять и бросить человека в грязь только потому, что Ордену так захотелось. Философ прав, его отпустили с какой-то целью, которую надо прояснить. Допустим, пройдет две недели, и он выиграет коньяк. Предвидит ли такое Аза Антоновна? Конечно! Бесспорно! Трудно предположить, что она надеется выиграть спор. Ведь Петр просто из принципа может настоять на своем, и две недели проболтаться по подвалам. Значит, Аза Антоновна уже готовится вручить ему коньяк. Что будет дальше? Его оставят в покое? Да ничуть! Скорее всего, просто заставят вернуться в подземелье. Стоп! Но тогда не стоило и отпускать его! Ему предложат другую работу? Какую? Можно ли соглашаться на работу, например, корректором, или как там у них это называется?

Вообще, Петр за свою жизнь "работал" три раза. После окончания университета в газете мелкого масштаба, откуда ушел со скандалом, потому что его заставляли работать все больше, а платить стремились все меньше. Потом, месяца через два, он снова устроился в газету, уже более весомую – его диплом высоко ценился в журналистской среде. Оттуда он тихо и мирно уволился, потому что не мог вынести тягот режима дня. Ему претило каждый день вставать в одно и то же время, торопиться, наскоро бриться, завтракать, бежать к трамваю, ехать на метро, бояться опоздать и вызвать неудовольствие начальства. Он возненавидел практику сидения на одном месте, и чтобы никуда не отлучаться, а если отлучился, то обязательно отпрашиваться. Это не для него, и он ушел на вольные хлеба. А третий раз – работа в подземелье "аналитиком". Нет, работать в том понимании, как это слово трактуется большинством населения земного шара, Петр ни в какую не хотел. Он согласен был бегать, добывать материал, писать статьи и получать за них достойные гонорары, чем и занимался все время, до тех пор, пока не попал в лапы Ордена, но не сидеть на рабочем месте как привязанный. Если ему предложат службу, на которой нужно протирать штаны "от звонка до звонка", он откажется. Хотя бы минимум свободы он должен получить, и он его получит. Обязательно получит. Раз Орден заинтересован в нем, а он ведь заинтересован? Ну конечно, иначе не стоило и огород городить. Так ведь?

– Так, так, – ответила Аза Антоновна.

– Так чего вы от меня хотите?

– А ты, Петруша, все хочешь знать, да побыстрее. Какой прыткий молодой человек! Не успеешь палец ему показать, глядь, а он уж руку откусил.

Аза Антоновна поднялась и исчезла в темноте подвала. Послышался скрип двери, зазвучала лязгающая немецкая речь. Петр ничего не понял, кроме слова "аусвайс". Подвал осветился призрачным светом. Оказалось, что помещение значительно больше, чем он представлял. Куда-то исчезли перегородки, потолок поднялся, и Петр увидел, что стоит посреди того самого зала, где работали аналитики и стратеги, только сейчас зал был совершенно пуст. К Петру приближался патруль – все в черных плащах, впереди офицер с хлыстом, позади два солдата в касках с автоматами. Глаз ни у кого не видно, под касками солдат и фуражкой офицера только презрительно сжатые губы.