Текст книги "Стихотворения (Лирика декабристов)"

Автор книги: Владимир Раевский

Раевский Владимир
Стихотворения (Лирика декабристов)

Владимир Федосеевич Раевский родился в 1795 году. Он участвовал во многих сражениях Отечественной войны, а за храбрость, проявленную при Бородине, был награжден золотой шпагой. В годы войны Раевский пишет первые стихи, и гражданская тема сразу занимает важное место в его творчестве. Послание «Мое прости друзьям», «Путь к счастью», «Глас правды», «Элегия I», «Элегия II», сатира «Смеюсь и плачу» пронизаны революционной страстностью, ненавистью к произволу и деспотизму. В 1820 году Раевский вступил в «Союз благоденствия». Он развернул активную революционную пропаганду, внушал солдатам свободолюбивые идеи, знакомил их с основами конституционного правления, с политической жизнью России и Европы. Созданные им в те годы статьи-воззвания «О солдате» и «О рабстве крестьян» принадлежат к наиболее ярким образцам агитационной декабристской публицистики. Сосланный в Бессарабию Пушкин сблизился с Раевским, сила духа и ум которого произвели на поэта глубокое впечатление.

6 февраля 1822 года Раевский был арестован. Заключенный в Тираспольскую крепость, он проявил несгибаемую стойкость и, по его собственным словам, свою "судьбу сурову" "с терпеньем мраморным сносил, нигде себе не изменил". В застенке им были написаны знаменитые стихи "Певец в темнице" и "К друзьям в Кишинев". Раевский пробыл в заключении почти шесть лет, после чего был сослан в Сибирь, в село Олонки близ Иркутска. Там он отдался просветительной и хозяйственной деятельности, помогал развитию далекого края. "Предсмертная дума", "К дочери" и другие написанные в Сибири стихотворения отразили и трагизм его состояния, и незыблемую верность идеалам революционной молодости. Раевский решил не покидать Олонки и после амнистии 1856 года. Там он и умер в 1872 году.

Интересно, что в его доме до сих пор находится школа, которую он создал. Теперь она носит имя поэта-декабриста.

ГЛАС ПРАВДЫ ^{1}

 
Сатурн губительной рукою
Изгладит зданья городов.
Дела героев, мудрецов
Туманною покроет тьмою,
Иссушат глубину морей.
Воздвигнет горы средь степей,
И любопытный взор потомков
Не тщетно ль будет вопрошать:
Где царства падшие искать
Среди рассеянных обломков?..
Где ж узрит он твой бренный прах.
Сын персти слабый и надменный?
Куда с толпою, дерзновенный.
Неся с собою смерть и страх,
По трупам братьев убиенных.
Среди полей опустошенных,
Ты вслед стремился за мечтой
И пал!.. Где ж лавр побед и славы?
Я зрю вокруг следы кровавы
И глас проклятий за тобой!..
Полмертвый слабый сибарит,
Мечтой тщеславия вспоенный
И жизнью рано пресыщенный.
Средь общих бедствий в неге спит.
Проснись, сын счастья развращенный!
ВЗГЛЯНИ на жребий уреченный:
Тебя предврененно зовет
Ко гробу смерти глас унылый.
Никто над мрачною могилой
Слезы сердечной не прольет.
Вельможа, друг царя надежный,
Личины истины самой
Покрыл порок корысти злой.
Питая дух вражды мятежной.
Каких ты ждешь себе наград?
Тебе награда – страшный ад;
Народ, цепями отягченный.
Ждет с воплем гибели твоей.
Голодных добыча червей,
Брось взор ко гробу устрашенный…
Тиран как гордый дуб упал,
Перуном в ярости сраженный,
И свет, колеблясь, изумленный
С невольной радостью взирал,
Как шаткие менялись троны,
Как вдруг свободу и законы
Давал монарх – граждан отец
И цепи рабства рвал не силой,
Тебя ждет слава за могилой,
Любовь детей – тебе венец!
 

1814 или 1815

ПУТЬ К СЧАСТЬЮ ^{2}

 
– Шумите, волны! ветр, бушуй,
И, тучи черные, вокруг меня носитесь!
Мой ясен взор, покоен дух,
И чувства тихие не знают страсти бурной,
И я узнал покой
В свободе золотой!
Стремитесь на войну, сыны побед и славы!
Кровавый меч не нужен мне:
Храним пенатами, я цену наслаждений
Близ милых мне опять узнал;
Под сению родною
Здесь счастие со мною.
Опасен свет, и радость в нем
Подвержена всегда судьбине переменной.
Под тенью лип покоюсь я,
Вкушая сладкий мед, из милых рук налитый;
И мысль и голос слов
Не ведают оков!
Пусть среди роскоши Лукуллы утопают:
Их жизнь – не жизнь, во мрачный сон;
Их участь славная достойна состраданья;
Им чужд покой – и бедствий тьма
Тревожит наслажденья
В минуты сновиденья.
Не слышен глас зоилов мне,
И пышный, ложный блеск меня не обольщает;
Пускай сатрап дает закон
Искателям честей улыбкою одной!
Здесь с музою моей
Я не зову честей!
Хотите ль, смертные, путь к счастью сокровенный
В сей жизни временной найтн?
Покиньте замыслы к бессмертию ничтожны
И бросьте лавр и посох свой – В объятиях природы,
Пред алтарем свободы.
 

[1819]

ПОСЛАНИЕ Г. С. БАТЕНЬКОВУ ^{3}

 
Когда над родиной моей
Из тучи молния сверкала,
Когда Москва в цепях страдала
Среди убийства и огней,
Когда губительной рукою
Война носила смерть и страх
И разливала кровь рекою
На милых отческих полях,
Тогда в душе моей свободной
Я узы в первый раз узнал
И, видя скорби глас народной
От еоучастья трепетал…
Как быстро гибнет блеск зарницы,
Так из разрушенной столицы
Тиран стремительной стопой
Вспять хлынул с хищною ордой!
И вслед ему бог бранный мщенья,
Во мзду насвльств и преступленья,
Перуны грозные бросал
И путь гробами застилал…
Орудие сей грозной местн,
Я взор печальный отвратил
От поприща кровавой чести
И острый меч в ножны вложил…
Но ты, мой друг! при шуме славы
Среди триумфов и побед.
Среди громов борьбы кровавой
Стремясь за разрушеньем вслед.
Свидетель россов смелых силы,
Смиренья их и правоты,
Поведай мне, что мыслил ты,
Зря цепь изрытую могилы?
Скажи, ужель увеселял
Тебя трофей, в крови омытый.
Ужель венок, корыстью свитый.
Рассудка силу заглушал?..
И мрачная завеса пала!
Атропа гибельным резцом
Едва нить жизни не прервала
Твою под роковым мечом.
Простясь с неласковой судьбою,
С печальным опытом, с мечтою,
Ты удалился на покой
Туда, где Лена, Обь волной
В гранитные брега плескают
И по седым во мгле лесам
К Гиперборейским берегам,
Во льдах волнуясь, протекают,
Где всё в немых пустынях спит,
Где чуть приметен блеск природы,
Но где живут сыны свободы,
Где луч учения горит!..
Твои там отческие лары.
Там мир и радости с тобой.
Туда кровавою рукой
Войну, убийства и пожары
Не понесет никто с собой!..
В беседе там красноречивой
С тобой великий Архимед,
Декарт и Кант трудолюбивый,
И Гершель с цирку лом планет!
И всё в гармонии с дутою,
И чужд клевет и злобы слух…
Почто ж зовешь меня, мой друг,
Делить все радости с тобою?
Могу ль покоем обладать?
Пловец над пропастью бездонной,
В отчизне милой, но безродной.
Не ведая, куда пристать,
Я в море суеты блуждаю,
Стремлюсь вперед, ищу пути
В надежде пристань обрести
И – снова в море уплываю.
 

Вторая половина 1810-х годов

ЭЛЕГИЯ I ^{4}

 
Раздался звон глухой… Я слышу скорбный глас,
Песнь погребальную вдали протяжным хором,
И гроб, предшествуем бесчувственным собором.
Увы! То юноша предвременно угас!
Неумолимая невинного сразила
Зарею юных дней
И кров таинственный, неведомый открыла
Для горести отца, родных его, друзей.
Ни плач, ни жалобы, ни правое роптанье
Из вечной тишины его не воззовут.
Но скорбь и горести, как легкий ветр, пройдут.
Останется в удел одно воспоминанье!..
Где стройность дивная в цепи круговращенья?
Где ж истинный закон природы, путь прямой?
Здесь юноша исчез, там старец век другой,
Полмертв и полужив, средь мрачного забвенья.
Живет, не чувствуя ни скорби, ни веселья…
Здесь добродетельный, гонимый злой судьбой,
Пристанища себе от бури и ненастья
В могиле ждет одной…
Злодей средь роскоши, рабынь и любострастья,
С убитой совестью не знает скорби злой.
Как тучей омрачен свет ранняя денницы,
Дни юные мои средь горести текут,
Покой и счастие в преддверии гробницы
Меня к ничтожеству таинственно ведут…
Но с смертию мой дух ужель не возродится?
Ужель душа моя исчезнет вся со мной?
Ужели, снедь червей, под крышей гробовой
Мысль, разум навсегда, как тело, истребится?
Я жив, величие природы, естество
Сквозь мрак незнания, завесу еокровенну
Являют чудный мир и в море – божество!
И я свой слабый взор бросаю на вселенну.
Порядок общий зрю: течение светил,
Одногодичное природы измененье,
Ко гробу общее от жизни назначенье
Которые никто, как Сильный, утвердил.
Почто же человек путем скорбей, страданья,
Гонений, нищеты к погибели идет?
Почто безвременно смерть лютая сечет
Жизнь юноши среди любви очарованья?
Почто разврат, корысть, тиранство ставят трон
На гибели добра, невинности, покою?
Почто несчастных жертв струится кровь рекою
И сирых и вдовиц не умолкает стон?
Убийца покровен правительства рукою,
И суеверие, омывшися в крови,
Безвинного на казнь кровавою стезею
Влечет, читая гимн смиренью и любви!..
Землетрясения, убийства и пожары,
Болезни, нищету и язвы лютой кары
Кто в мире произвесть устроенном возмог?
Ужель творец добра, ужели сильный бог?..
Но тщетно я стремлюсь постигнуть сокровенье;
Завесу мрачную встречаю пред собой
И жду минуты роковой,
Когда откроется мрак тайный заблужденья…
Никто не вразумит, что нас за гробом ждет,
Мудрец с унынием зрит в будущем истленье,
Злодей со трепетом нетление зовет;
Бессмертие души есть страх для преступленья,
Измерить таинства и Сильного закон
Не тщетно ль человек в безумии стремится?
Круг жизни временной мгновенно совершится.
Там! – благо верное, а здесь – минутный сон.
 

Вторая половина 1810-х годов

ЭЛЕГИЯ II ^{4}

 
Шумит осенний ветр, долины опустели.
Унынье тайное встречает смутный взор:
Луга зеленые, дубравы пожелтели;
Склонясь под бурями, скрипит столетний бор!
В ущелье гор гигант полночный ополчился,
И в воды пал с высот огнекрылатый змий…
И вид гармонии чудесной пременился
В нестройство зримое враждующих стихий.
С порывом в берега гранитные плескает
Свирепый океан пенистою волной!
Бездонной пропастью воздушна хлябь зияет.
День смежен с вечностью, а свет его – со тьмой!..
Таков движений ход, таков закон природы…
О смертный! Ты ль дерзнул роптать на промысл твой?
Могущество ума, дух сильный, дар свободы
Не высят ли тебя превыше тьмы земной?..
Скажи, не ты ль дерзнул проникнуть сокровенье,
И Прометеев огнь предерзостно возжечь?
Измерить разумом миров круговращенье
И силу дивную и огнь громов пресечь?
По влаге гибельной открыть пути несчетны,
В пространстве целого атом едва приметный,
Взор к солнцу устремя, в эфире воспарить?
И искру божества возжечь уразуменьем
До сил единого, до зодчего миров?
О, сколь твой дух велик минутным появленьем!
Твой век есть миг, но миг приметен в тьме веков;
Твой глас струнами лир народам передастся
И творческой рукой их мрак преобразит.
Светильник возгорит!.. гармония раздастся!..
И в будущих веках звук стройный отразит!..
Но кто сей человек, не духом возвышенный,
Но властью грозною народа облечен?
Зачем в его руках сей пламенник возженный,
Зачем он стражею тройною окружен?..
Отец своих сынов не может устрашиться…
Иль жертв рыдающих тирану страшен вид?
Призрак отмщения в душе его Гнездится,
Тогда как рабства цепь народ слепой теснит.
Так раболепствуйте: то участь униженных!
Природы смутен взор, она и вам есть мать;
Чего вы ищете средь братии убиенных?
Почто дерзаете в безумии роптать
На провидение, на зло и трон порока?..
Жизнь ваша – слепота; а смерть – забвенья миг;
И к цели слабых душ ничтожеству дорога…
Свирепствуй, грозный день!.. Да страшною грозою
Промчится не в возврат невинных скорбь и стон,
Да адские дела померкнут адской тьмою…
И в бездну упадет железной злобы трон!
Да яростью стихий минутное нестройство
Устройство вечное и радость возродит!..
Врата отверзнутся свободы и спокойства
И добродетели луч ясный возблестит!..
 

Вторая половина 1810-х годов.

СМЕЮСЬ И ПЛАЧУ ^{5}

(Подражание Вольтеру)

 
Смотря на глупости, коварство, хитрость, лесть,
Смотря, как смертные с холодною душою
Друг друга режут, жгут и кровь течет рекою
За громкозвучну честь!
Смотря, как визири, пошевеля усами,
Простого спагиса, но подлого душой,
Вдруг делают пашой,
Дают луну, бунчук и править областями;
Как знатный вертопрах, бездушный пустослов,
Ивана a rebours[1]1
  Наоборот (франц.)


[Закрыть] с Семеном гнет на двойку
Иль бедных поселян, отнявши у отцов,
Меняет на скворца, на пуделя иль сойку
И правом знатности везде уважен он!..
Как лицемер, ханжа, презря святой закон,
В разврате поседев, гарем по праву власти
Творит из слабых жертв его презренной страсти,
Когда невинных стон волнует грудь мою,
Я слезы лью!
Но если на меня фортуна улыбнется
И если, как сатрап персидский на коврах,
Я нежуся в Армидяных садах,
Тогда как вкруг меня толпою радость вьется,
И милая ко мне с улыбкою идет
И страстный поцелуй в объятиях дает
В награду прежних мук, в залог любови нежной,
И я вкушаю рай на груди белоснежной!..
Или в кругу друзей на Вакховых пирах,
Когда суждение людей, заботы, горе
Мы топим в пуншевое море,
Румянец розовый пылает на щеках,
И взоры радостью блистают,
И беспристрастные друзья
Сужденью смелому, шумя, рукоплескают,
Тогда смеюсь и я!
Взирая, как Сократ, Овндяй и Сенека,
Лукреций, Тасс, Колумб, Камоэнс, Галилей
Погибли жертвою предрассуждений века,
Интриг и зависти иль жертвою страстей!..
Смотря, как в нищете таланты погибают,
Безумцы ум гнетут, знать право воспрещают,
Как гордый Александр Херила другом звал,
Как конь Калигулы в сенате заседал,
Как в Мексике, в Перу, в Бразилии, Канаде
За веру предают людей огню, мечу,
На человечество в несноснейшей досаде,
Я слезы лью!..
Но после отдыха, когда в моей прихожей
Не кредиторов строй докучливых стоит,
Но вестник радостный от девушки пригожей,
Которая «люблю! люблю!» мне говорит!
Когда печальный свет в мечтах позабываю
И в патриаршески века переношусь.
Пасу стада в венце, их скяптром подгоняю,
Астреи внжу век, но вдруг опять проснусь…
И чудо новое: Хвостова сочиненья,
Я вижу, Глазунов за деньги продает,
И к довершению чудес чудотворенья
Они раскуплены, наш бард купцов не ждет!..
Иль Сумарокова, Фонвизина, Крылова
Когда внимаю я – и вижу вкруг себя
Премудрость под седлом,
Скотинина [Старова], – Тогда смеюсь и я!
Друзья, вот наш удел в сей бездне треволнений.
Рабы сует, мечты, обычаев, страстей,
Мы действуем всегда по силе впечатлений;
Творенья слабые, в ничтожности своей
За призраком бежим излучистой стезею,
И часто скучный Гераклит,
Обласканный судьбою,
Смеется и смешит, как страшный Демокрит.
 

Конец 1821 – начало 1822 (?)

К ДРУЗЬЯМ В КИШИНЕВ ^{6}

 
Итак, я здесь… за стражей я…
Дойдут ли звуки из темницы
Моей расстроенной цевницы
Туда, где вы, мои друзья?
Еще в полусвободной доле
Дар Гебы пьете вы, а я
Утратил жизни цвет в неволе,
И меркнет здесь заря моя!
В союзе с верой и надеждой,
С мечтой поэзии живой,
Еще в беседе вечевой
Шумит там голос ваш мятежный.
Еще на розовых устах
В объятьях дев, как май прекрасных,
И на прелестнейших грудях
Волшебниц милых, сладострастных
Вы рвете свежие цветы
Цветущей девства красоты.
Еще средь пышного обеда,
Где Вакх чрез край вам вина льет.
Сей дар приветный Ганимеда
Вам негой сладкой чувства жжет.
Еще расцвет душистой розы
И свод лазоревых небес
Для ваших взоров не исчез.
Вам чужды тем вые угрозы
Как лед холодного суда,
И не коснулась клевета
До ваших дел и жизни тайной,
И не дерзнул еще порок
Угрюмый сделать вам упрек
И потревожить дух печальный.
Еще небесный воздух там
Струится легкими волнами
И не гнетет дыханье вам,
Как в гробе, смрадными парами.
Не будит вас в ночи глухой
Угрюмый оклик часового
И резкий звук ружья стального
При смене стражи за стеной.
И торжествующее мщенье,
Склонясь бессовестным челом.
Еще убийственным пером
Не пишет вам определенья
Злодейской смерти под ножом
Иль мрачных сводов заключенья…
О, пусть благое провиденье
От вас отклонит этот гром!
Он грянул грозно надо мною,
Но я от сих ужасных стрел
Еще, друзья, не побледнел
И пред свирепою судьбою
Не преклонил рамен с главою!
Наемной лжи перед судом
Грозил мне смертным приговором
«По воле царской» трибунал.
«По воле царской?» – я сказал
И дал ответ понятным взором.
И этот черный трибунал
Искал не правды обнаженной
Он двух свидетелей искал
И их нашел в толпе презренной.
Напрасно голос громовой
Мне верной чести боевой
В мою защиту отзывался:
Сей голос смелый пред судом
Был назван тайным мятежом
И в подозрении остался.
Но я сослался на закон,
Как на гранит народных зданий.
"В устах царя, – сказали, – он,
В его самодержавной длани,
И слово буйное «закон»
В устах определенной жертвы
Есть дерзновенный звук и мертвый…"
Итак, исчез прелестный сон!..
Со страхом я, открывши вежды,
Еще искал моей надежды
Ее уж не было со мной,
И я во мрак упал душой…
Пловец, твой кончен путь подбрежный,
Мужайся, жди бедам конца
В одежде скромной мудреца,
А в сердце с твердостью железной.
Мужайся! близок грозный час,
Он загремит в дверях цепями,
И, может быть, в последний раз
Еще окину я глазами
Луга, и горы, и леса
Над светлой Тираса струею,
И Феба золотой стезею
Полет по чистым небесам,
Над сердцу памятной страною,
Где я надеждою дышал
И к тайной мысли устремлял
Взор светлый с пламенной душою.
Исчезнет всё, как в вечность день.
Из милой родины изгнанный,
Я буду жизнь влачить, как тень,
Средь черни дикой, зверонравной,
Вдали от ветреного света
В жилье тунгуса иль бурета,
Где вечно царствует зима
И где природа как тюрьма;
Где прежде жертвы зверской власти,
Как я, свои влачили дни;
Где я погибну, как онн,
Под игом скорбей и напастей.
Быть может – о, молю душой
И сил и мужества от неба!
Быть может, черный суд Эреба
Мне жизнь лютее смерти злой
Готовит там, где слышны звуки
Подземных стонов и цепей
И вопли потаенной муки;
Где тайно зоркий страж дверей
Свои от взоров кроет жертвы.
Полунагие, полумертвы,
Без чувств, без памяти, без слов,
Под едкой ржавчиной оков,
Сии живущие скелеты
В гнилой соломе тлеют там,
И безразличны их очам
Темницы мертвые предметы.
Но пусть счастливейший певец,
Питомец муз и Аполлона,
Страстей и буйной думы жрец,
Сей берег страшный Флегетона,
Сей новый Тартар воспоет:
Сковала грудь мою, как лед,
Уже темничная зараза.
Холодный узник отдает
Тебе сей лавр, певец Кавказа.
Коснись струнам, и Аполлон,
Оставя берег Альбиона,
Тебя, о юный Амфион,
Украсит лаврами Бейрона.
Оставь другим певцам любовь!
Любовь ли петь, где брызжет кровь.
Где племя чуждое с улыбкой
Терзает нас кровавой пыткой,
Где слово, мысль, невольный взор
Влекут, как явный заговор,
Как преступление, на плаху,
И где народ, подвластный страху,
Не смеет шепотом роптать.
Пора, друзья! Пора воззвать
Из мрака век полночной славы,
Царя-народа дух и нравы
И те священны времена,
Когда гремело наше вече
И сокрушало издалече
Царей кичливых рамена.
Когда ж дойдет до вас, о други,
Сей голос потаенной муки,
Сей звук встревоженной мечты
Против врагов и клеветы,
Я не прошу у вас защиты:
Враги, презрением убиты,
Иссохнут сами, как трава.
Но вот последние слова:
Скажите от меня Орлову,
Что я судьбу мою сурову
С терпеньем мраморным сносил,
Нигде себе не изменил
И в дни убийственные жизни
Не мрачен был, как день весной,
И даже мыслью и душой
Отвергнул право укоризны.
Простите… Там для вас, друзья,
Горит денвица на востоке
И отразилася заря
В шумящем кровию потоке.
Под тень священную знамен,
На поле славы боевое
Зовет вас долг – добро святое.
Спешите! Там валкальный звон
Поколебал подземны своды
И пробудил народный сон
И гидру дремлющей свободы.
 

1822

ПЕВЕЦ В ТЕМНИЦЕ ^{7}

 
О мира черного жилец!
Сочти все прошлые минуты.
Быть может, близок твой конец
И перелом судьбины лютой!
Ты знал ли радость – светлый мир,
Души награду непорочной?
Что составляло твой кумир
Добро иль гул хвалы непрочной?
Читал ли девы молодой
Любовь во взорах сквозь ресницы?
В усталом сне ее с тобой
Встречал ли яркий луч денницы?
Ты знал ли дружества привет?
Всегда с наружностью холодной
Давал ли друг тебе совет
Стремиться к цели благородной?
Дарил ли щедрою рукой
Ты бедных золотом и пищей?
Почтил ли век под сединой?
И посещал ли бед жилища?
Одним исполненный добром
И слыша стон простонародный,
Сей ропот робкий под ярмом,
Алкал ли мести благородной?
Сочти часы, вступя в сей свет,
Поверь протекший путь над бездной,
Измерь ее – и дай ответ
Потомству с твердостью железной.
Мой век как тусклый метеор
Сверкнул, в полуночи незримый,
И первый вопль – как приговор
Мне был судьбы непримиримой.
Я неги не любил душой,
Не знал любви как страсти нежной,
Не знал друзей, и разум мой
Встревожен мыслжю мятежной.
Забавы детства презирал,
И я летел к известной цели,
Мечты мечтами истреблял,
Не зная мира и веселий.
Под тучей черной, грозовой,
Под бурным вихрем истребленья,
Средь черни грубой, боевой,
Средь буйных капищ развращенья
Пожал я жизни первый плод,
И там с каким-то черным чувством
Привык смотреть на смертный род,
Обезображенный искусством.
Как истукан, немой народ
Под игом дремлет в тайном страхе:
Над ним бичей кровавый род
И мысль и взор казнит на плахе,
И вера, щит царей стальной,
Узда для черни суеверной,
Перед помазанной главой
Смиряет разум дерзновенный.
К моей отчизне устремил
Я, общим злом пресытясь, взоры,
С предчувством мрачным вопросил
Сибирь, подземные затворы,
И книгу Клии открывал,
Дыша к земле родной любовью;
Но хладный пот меня объял
Листы залиты были кровью!
Я бросил свой смущенный взор
С печалью на кровавы строки,
Там был подписан приговор
Судьбою гибельной, жестокой:
"Во прах и Новгород и Псков,
Конец их гордости народной.
Они дышали шесть веков
Во славе жизнию свободной".
Погибли Новгород и Псков!
Во прахе пышные жилища!
И трупы добрых их сынов
Зверей голодных стали пища.
Но там бессмертных имена
Златыми буквами сияли;
Богоподобная жена
Борецкая, Вадим, вы пали!
С тех пор исчез как тень народ,
И глас его не раздавался
Пред вестью бранных непогод.
На площади он не сбирался
Сменять вельмож, смирять князей,
Слагать неправые налоги,
Внимать послам, встречать гостей,
Стыдить, наказывать пороки,
Войну и мир определять.
Он пал на край своей могилы,
Но рано ль, поздно ли – опять
Восстанет он с ударом силы!
 

1822